VIII

До того момента я вполне отчетливо представлял себе, что делаю и какое место занимаю во всей этой Вулфово-Уайнантово-Йоргенсеновой истории (ответами на возникающие вопросы были, соответственно, «ничего» и «никакое»), однако, когда часа в четыре на следующее утро по дороге домой мы заехали в ресторан на чашку кофе, Нора развернула газету и в колонке сплетен наткнулась на такую строчку: «Ник Чарльз, бывший „ас“ из Транс-Американского детективного агентства, прибыл с Побережья, чтобы раскрыть тайну убийства Джулии Вулф»; а когда часов шесть спустя я открыл глаза и уселся в постели, то увидел, что Нора трясет меня за плечо, а в дверях спальни стоит незнакомый мужчина с пистолетом в руке.

Незваный гость был плотным, смуглым, моложавым, с широкими скулами и узко посаженными глазами. На нем были черная шляпа-котелок, прекрасно сидевшее черное пальто, темный костюм и черные ботинки; складывалось впечатление, что все это он купил в магазине не более пятнадцати минут назад. Ни на что не нацеленный черный пистолет тридцать восьмого калибра удобно лежал в его руке.

– Он вынудил меня впустить его, Ник, – оправдывалась Нора. – Он говорит, что должен...

– Мне нужно поговорить с вами, – сказал мужчина с пистолетом. – Больше мне ничего не надо, но это я должен сделать обязательно. – У него был низкий хриплый голос.

К тому времени я уже окончательно проморгался и проснулся. Я посмотрел на Нору. Она была возбуждена, но явно не испугана: с тем же выражением лица она могла бы наблюдать, как всего лишь на полголовы опережая остальных приходит к финишу лошадь, на которую она сделала ставку.

– Хорошо, говорите, – сказал я – но, может, сначала уберете пистолет?

Его нижняя губа растянулась в улыбке.

– Не надо мне демонстрировать, что вы – кремень. Мне о вас рассказывали. – Он убрал пистолет в карман пальто. – Я – Шеп Морелли.

– Никогда о вас не слышал.

Он шагнул в комнату и покачал головой из стороны в сторону.

– Я не убивал Джулию Вулф.

– Может, и не убивали, но принесли эту новость вы не туда, куда следует. Я не имею к этому делу никакого отношения.

– Я не видел ее уже три месяца, – сказал он. – Мы завязали друг с другом.

– Скажите об этом полиции.

– К чему бы мне ее убивать? Она всегда была передо мной чиста, как стеклышко.

– Все это очень здорово, – сказал я, – только вы ошиблись номером телефона.

– Послушайте, – он сделал еще один шаг по направлению к кровати. – Стадси Берк говорит, что когда-то вы были «о'кей». Именно поэтому я здесь. А полиция...

– Как поживает Стадси? – спросил я. – Мы не виделись с тех пор, как он загремел за решетку то ли в двадцать третьем, то ли в двадцать четвертом.

– У него все в порядке. Он хотел бы вас повидать. Теперь он владеет заведеньицем на Сорок девятой восточной улице – «Питирон Клаб» называется. И все же скажите, чего это закон ко мне привязался? Они думают, что я убил ее? Или просто хотят повесить на меня что-нибудь другое?

Я покачал головой.

– Я бы сказал вам, если бы сам знал. Не верьте газетам, они вас дурачат: я в стороне от этой истории. Спросите полицию.

– Хитро придумано. – Его нижняя губа опять растянулась в улыбке. – Хитрее я бы и сам за всю жизнь не придумал. Особенно если учесть, что капитан полиции, после небольшого спора, который у нас с ним вышел уже три недели валяется в больнице. Ребята очень обрадуются, если я загляну к ним и начну задавать вопросы. Их дубинки, наверное, просто дрожат от нетерпения. – Он протянул руку вперед, ладонью вверх. – Я пришел к тебе без всяких задних. Стадси говорит, что ты – без всяких задних. Так и будь без всяких задних!

– Я и стараюсь быть «без всяких задних», – заверил я его. – Если бы хоть что-нибудь знал, то...

Во входную дверь три раза резко пробарабанили костяшками пальцев. Прежде, чем стук затих, пистолет был уже в руке Морелли. Казалось, будто его взгляд заметался во всех направлениях сразу. Исходившим из самой груди голосом, в котором появились металлические нотки, он прорычал:

– Что такое?

– Не знаю. – Я приподнялся в постели чуть повыше и кивнул на пистолет в его руке. – С этой штукой чего тебе бояться? – Пистолет был нацелен точно мне в грудь. В ушах у меня застучала кровь, а губы неожиданно словно вспухли. – Пожарной лестницы нет, – сказал я и протянул руку к, сидевшей на дальнем конце кровати Норе.

По двери вновь застучали чьи-то пальцы, и кто-то крикнул зычным голосом:

– Открывайте! Полиция!

Нижняя губа Морелли наползла на верхнюю, целиком поглотив ее, а белки его глаз, казалось, стали проступать сквозь радужную оболочку.

– Ах ты, крыса, – медленно проговорил он, будто ему было жаль меня, затем слегка передвинул ноги так, чтобы обе подошвы плотно прилегали к полу.

Во входной двери загремел ключ.

Я ударил Нору левой рукой, отбросив ее в дальний угол комнаты. Мне показалось, что подушка, которую я правой рукой швырнул в пистолет Морелли, совсем не имеет веса: она медленно, словно лист папиросной бумаги, плыла в воздухе. Ни до, ни после того момента мне не доводилось слышать более громкого звука, чем выстрел из пистолета Морелли. Растянувшись на полу, я почувствовал толчок в левую сторону груди. Я поймал лодыжку Морелли и, не разжимая пальцев, резко повернулся всем телом, увлекая его за собой; он колотил меня по спине пистолетом, пока я не высвободил одну руку и, в свою очередь, не принялся наносить ему удары, целясь, по возможности, ниже пояса.

В комнату вбежали люди и растащили нас в стороны.

Через пять минут нам удалось привести в себя Нору.

Она села, держась за щеку, и стала оглядываться по сторонам, пока не увидела, стоящего в наручниках между двумя полицейскими Морелли. Лицо гангстера представляло собой страшное месиво: полицейские не отказали себе в удовольствии хорошенько над ним поработать. Нора сверкнула на меня глазами:

– Идиот, – сказала она, – совсем не обязательно было вышибать из меня сознание. Я знала, что ты скрутишь его, но мне хотелось посмотреть, как ты это сделаешь.

Один из полицейских рассмеялся.

– Вот это да! – восхищенно сказал он. – Не женщина, а кремень!

Нора улыбнулась ему и поднялась на ноги. Посмотрев на меня, она перестала улыбаться.

– Ник, с тобой...

Я сказал, что, по моему мнению, ничего страшного не случилось, и расстегнул то, что осталось от моей пижамы. Пуля, выпущенная из пистолета Морелли, оставила на левой стороне моей груди борозду шириной дюйма в четыре. Из раны обильно струилась кровь, но сама рана была не очень глубокой.

Морелли сказал:

– Не повезло. На пару бы дюймов повыше – и все было бы совсем иначе, и при том гораздо лучше.

Полицейский, который восхищался Норой – это был крупный мужчина лет сорока восьми – пятидесяти, с волосами песочного цвета, одетый в серый, неважно сидящий на нем костюм, – наотмашь ударил Морелли по лицу.

Кейзер, управляющий гостиницы «Нормандия», сказал, что вызовет доктора и направился к телефону. Нора бросилась в ванную за салфетками.

Я наложил на рану салфетку и прилег на кровать.

– Со мной все в порядке. Давайте не будем суетиться до прихода врача. С чего это вы, ребята, решили к нам заглянуть?

Полицейский, ударивший Морелли, сказал:

– До нас дошли слухи, будто ваш номер стал чем-то вроде места встреч между членами семьи Уайнанта, его адвокатом и всеми остальными, вот мы и решили приглядеть за ним на случай, если вдруг здесь кто-нибудь появится, ну, а сегодня утром, когда Мак – то бишь, наш сыщик, который за этим местечком в тот момент вроде как приглядывал, – увидел, что сюда впорхнула вот эта пташка. Он нам позвонил, мы взяли с собой мистера Кейзера и пришли сюда – к счастью для вас.

– Точно, к счастью для меня – а то ведь, не дай бог, меня могли и не ранить.

Он подозрительно посмотрел мне в лицо. Глаза его были бледно-серыми и слезились.

– Эта пташка – ваш приятель?

– Впервые его вижу.

– Чего он от вас хотел?

– Хотел сказать мне, что не убивал Джулию Вулф.

– А вам до этого что за дело?

– Да нет у меня до этого никакого дела.

– А почему он думал, что вам есть до этого дело?

– Спросите его. Я не знаю.

– Я спросил вас.

– А я ответил.

– Тогда я задам вам еще один вопрос: вы собираетесь подавать заявление в том, что он в вас стрелял?

– Это еще один вопрос, на который я сейчас не могу ответить. Возможно, это был несчастный случай.

– О'кей, нам некуда спешить. Мне кажется, что придется задать вам гораздо больше вопросов, чем мы предполагали. – Он повернулся к одному из своих товарищей (всего их было четверо). – Надо обыскать эту конуру.

– Только после предъявления ордера, – сказал я ему.

– Это вы так думаете. Давай, Энди. – Они начали обыскивать номер.

Пришел доктор – страдающий от насморка бесцветный маленький человечек, – поцокал языком, уткнулся носом в мою рану, остановил кровотечение, наложил повязку и сказал, что если я полежу в постели пару дней, то все будет в порядке. Доктору никто не дал никаких объяснений. К Морелли полиция его не подпустила. Когда он уходил, лицо его было еще более бесцветным и озадаченным.

Большой полицейский с волосами песочного цвета вернулся в гостиную, держа одну руку за спиной. Он подождал, пока уйдет доктор, а затем спросил:

– У вас есть разрешение на хранение оружия?

– Нет.

– Тогда что вы делаете вот с этим? – Из-за спины он вытащил пистолет, который я отнял у Дороти Уайнант.

Я ничего не мог ему ответить.

– Вы слышали о законе Салливана? – спросил он.

– Да.

– Тогда вы знаете, в каком положении находитесь. Это ваш пистолет?

– Нет.

– Чей же?

– Я постараюсь вспомнить.

Он убрал пистолет в карман и сел на стул рядом с кроватью.

– Послушайте, мистер Чарльз. Наверное, мы оба неправильно себя ведем. Я не хочу быть грубым с вами и не думаю, что вам хочется грубить мне. Эта рана в груди вряд ли улучшает ваше самочувствие, поэтому я не буду вас больше беспокоить, пока вы немного не отдохнете. Тогда, вероятно, мы сможем потолковать нормально.

– Спасибо, – сказал я, и был действительно ему благодарен. – Давайте что-нибудь выпьем.

– Конечно, – сказала Нора и поднялась с края кровати.

Большой полицейский с волосами песочного цвета проводил ее взглядом, когда она выходила из комнаты. Он торжественно покачал головой; голос его также звучал торжественно:

– Видит бог, сэр, вы – счастливый человек. – Неожиданно он протянул руку. – Меня зовут Гилд, Джон Гилд.

– Мое имя вы знаете. – Мы пожали друг другу руки.

Нора вернулась с сифоном, бутылкой виски и стаканами на подносе. Она попыталась угостить и Морелли, однако Гилд остановил ее.

– Это очень любезно с вашей стороны, мисс Чарльз, но арестованным запрещается давать алкогольные напитки или наркотики, если только они не рекомендованы врачом. – Он посмотрел на меня. – Разве не так?

Я сказал, что так. Остальные выпили.

Наконец, Гилд поставил пустой стакан и поднялся.

– Мне придется забрать пистолет с собой, но вы об этом не беспокойтесь. У нас будет масса времени, чтобы поговорить, когда вы поправитесь. – Он взял Нору за руку и неуклюже поклонился. – Надеюсь, вас не обидело то, что я недавно сказал: я имел в виду...

Нора умеет очень мило улыбаться. Она одарила полицейского самой милой из своих улыбок.

– Обидело? Мне это польстило!

Она проводила полицейских и их пленника до двери. Кейзер ушел уже несколько минут назад.

– Он очень мил, – сказала она, вернувшись из прихожей. – Сильно болит?

– Нет.

– Это я во всем виновата, да?

– Чушь. Как насчет того, чтобы выпить еще капельку виски?

Она налила мне еще.

– Я бы на твоем месте сегодня много не пила.

– Я не буду, – пообещал я. – Пожалуй, я не отказался бы от рыбы на завтрак. И поскольку с заботами, похоже, на некоторое время покончено, ты могла бы попросить привести снизу нашего нерадивого сторожевого пса. А также сказать телефонистке, чтобы ни с кем не соединяла: возможно, будут звонить газетчики.

– Что ты собираешься сказать полиции по поводу пистолета Дороти? Ведь тебе придется им что-то сказать, верно?

– Пока не знаю.

– Скажи мне правду, Ник: я очень глупо себя вела?

– В самый раз, – я покачал головой.

– Ах, ты гадкий грек, – рассмеявшись, сказала она и направилась к телефону.