XXII
В «Пигирон Клаб» дела шли прекрасно. Там было полно народу, в воздухе стояли дым и гвалт. Стадси вышел из-за кассы, чтобы нас поприветствовать.
– Я не зря надеялся, что вы заглянете. – Он пожал руку мне и Норе и широко улыбнулся Дороти.
– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.
Он поклонился.
– Когда находишься рядом с такими дамами, все интересно.
Я представил его Дороти.
Он отвесил ей поклон, проговорил что-то витиеватое насчет «любого, кто приходится другом Нику», и остановил официанта.
– Пит, поставь сюда столик для мистера Чарльза.
– Ты каждый вечер устраиваешь здесь такую давку? – спросил я.
– Я тут ни при чем, – ответил он. – Попав сюда один раз, они обязательно приходят снова. Может, у меня и нет черных мраморных плевательниц, зато у посетителей не возникает желания сразу же выплюнуть то, что они здесь покупают. Хотите, присядем к стойке, пока нам ставят столик?
Мы сказали, что хотим и заказали напитки.
– Ты уже слышал про Нанхейма? – спросил я.
Прежде чем решить, какой дать ответ, он некоторое время смотрел на меня, а затем сказал:
– Ага, слышал. Его девушка сегодня здесь, – он мотнул головой, указывая на противоположную сторону помещения, – наверное, отмечает это событие.
Поверх головы Стадси я осмотрел другую сторону помещения и, наконец, обнаружил крупную рыжеволосую Мириам, сидевшую за столиком в компании пяти-шести мужчин и женщин.
– Слышал, кто это сделал?
– Она говорит, что полиция – он слишком много знал.
– Это просто смешно, – сказал я.
– Смешно, – согласился он. – А вот и ваш столик. Усаживайтесь. Я сейчас вернусь.
Мы перенесли свои стаканы за столик, который официанты втиснули между двумя другими столами, занимавшими место, коего вполне хватило бы лишь для одного из них, и устроились настолько удобно, насколько это было возможно.
Нора отхлебнула из своего стакана, ее передернуло.
– Как ты думаешь, может, сюда добавили той самой «горькой вики», которую так любят вставлять в кроссворды?
– Ой, смотрите! – произнесла Дороти.
Мы посмотрели и увидели направлявшегося к нам Шепа Морелли. Внимание Дороти привлекло его лицо. В тех местах, где не было шрамов, лицо сильно опухло, а цвет его варьировался от насыщенно-пурпурного под одним глазом до нежно-розового, в каковой был окрашен кусочек пластыря, приютившийся у него на подбородке.
Морелли подошел к нашему столику и наклонился над ним, опершись о столешницу обоими кулаками.
– Послушайте, – сказал он. – Стадси говорит, что я должен принести извинения.
Нора пробормотала: «Надо же, каков наш старина Стадси», а я спросил:
– Да?
Морелли покрутил головой, на которой не было живого места.
– Я не привык извиняться за свои поступки – меня либо принимают таким, каков я есть, либо не принимают вовсе, – однако, не скрою, я сожалею, что потерял голову и выпалил в вас; надеюсь, рана не слишком вас беспокоит, и если я могу что-либо сделать, то...
– Забудем. Присядьте и выпейте чего-нибудь. Мистер Морелли – мисс Уайнант.
Глаза Дороти расширились; она была явно заинтересована.
Морелли нашел стул и сел за столик.
– Надеюсь, вы тоже не станете держать зло против меня, – сказал он Норе.
Она ответила:
– Ну что вы, это было так интересно.
Он подозрительно посмотрел на нее.
– Выпустили под залог? – спросил я.
– Ага, сегодня после обеда. – Он осторожно потрогал лицо рукой. – Вот так и появляются новые шрамы. Мне пришлось еще в течение некоторого времени оказывать сопротивление при аресте, прежде чем они отпустили меня на все четыре стороны.
Нора возмущенно произнесла:
– Это ужасно. Вы хотите сказать, что они и в самом деле...
Я похлопал ее по руке.
Морелли сказал:
– От них трудно ожидать чего-либо другого. – Он растянул распухшую нижнюю губу, изображая, должно быть, скорбную улыбку. – Все не так страшно, когда этим занимаются двое или трое из них.
Нора повернулась ко мне.
– Ты тоже принимал участие в подобных вещах?
– Кто? Я?
Держа в руках стул, к нам подошел Стадси.
– Здорово они его разукрасили, а? – сказал он, кивнув в сторону Морелли. Мы подвинулись, и он уселся. Затем Стадси снисходительно ухмыльнулся, бросив взгляд на Нору и на ее стакан. – Думаю, в забегаловках на вашей хваленой Парк Авеню вряд ли подают лучшие напитки – зато здесь вы платите всего пятьдесят центов за маленькую порцию.
Улыбка Норы выглядела довольно жалко, но все же это была улыбка. Под столом она наступила мне на ногу. Я спросил Морелли:
– Вы знали Джулию Вулф, когда она жила в Кливленде?
Он искоса посмотрел на Стадси, который, откинувшись на спинку стула, обозревал помещение, где прямо на глазах росли его доходы.
– И когда ее звали Рода Стюарт? – добавил я. Он посмотрел на Дороти.
– Можете говорить спокойно, – сказал я. – Она – Дочь Клайда Уайнанта.
Стадси прекратил обозревать помещение и во весь рот улыбнулся Дороти.
– Правда? А как поживает ваш папочка?
– Но я же его не видела с тех пор, когда была маленькой девочкой, – сказала она.
Морелли смочил кончик сигареты и вставил ее между распухшими губами.
– Я сам из Кливленда. – Он зажег спичку. Глаза его были тусклыми – он изо всех сил старался, чтобы они казались тусклыми. – Тогда ее звали совсем не Рода Стюарт, а Нэнси Кейн. – Он опять взглянул на Дороти. – Ваш отец об этом знал.
– А вы знаете моего отца?
– Мы однажды с ним беседовали.
– О чем? – спросил я.
– О ней. – Спичка в его руке догорела до самых пальцев. Морелли бросил ее, зажег новую, прикурил и вопросительно посмотрел на меня, подняв брови и наморщив лоб. – Думаете, можно?
– Конечно. Здесь нет никого, перед кем бы вы не могли говорить.
– О'кей. Он страшно ревновал. Я хотел набить ему морду, но она не позволила. Она была права: ведь Уайнант был источником ее доходов.
– Как давно это было?
– Шесть-восемь месяцев назад.
– А вы видели его после того, как ее убили?
Он покачал головой.
– Я вообще видел его всего пару раз, и та встреча, о которой я вам рассказываю, была последней.
– Она утаивала от него деньги?
– Мне она об этом не рассказывала. Думаю, что утаивала.
– Почему?
– У нее была голова на плечах – и совсем не глупая притом. Где-то же она доставала деньги. Однажды мне понадобилось пять тысяч. – Он щелкнул пальцами. – Наличными.
Я решил не спрашивать, вернул ли он ей эти пять тысяч.
– Быть может, он сам их ей дал.
– Конечно – быть может.
– Вы рассказали об этом полиции? – спросил я.
Он презрительно усмехнулся.
– Они надеялись, что смогут выбить из меня информацию. Спросите их, что они сейчас по этому поводу думают. Вы – нормальный парень, а не... – Он оборвал фразу и взял пальцами сигарету, до того зажатую между губами. – Опять этот мальчик уши развесил, – проговорил Морелли и, протянув руку, дотронулся до уха мужчины, который, сидя за одним из столиков, между коими мы приютились, все дальше и дальше откидывался назад, приближаясь к нам.
Мужчина подскочил и повернул испуганное, бледное, помятое лицо в сторону Морелли.
– Втяни-ка свое ушко – хватит полоскать его в наших стаканах.
Заикаясь, мужчина пробормотал:
– Я не-не имел в виду н-ничего дурного, Шеп. – Он вдавил живот в край стола, стараясь как, можно дальше отодвинуться от нас, что, однако, не помогло ему удалиться за пределы слышимости.
Морелли сказал:
– Многие люди никогда не имеют в виду ничего дурного, но это не мешает им делать всякие гадости. – Он вновь обратился ко мне. – Я готов рассказать вам все – малышки нет в живых, и ей ничто уж не повредит, – но этим костоломам из полиции не удастся вытянуть из меня ни слова.
– Отлично, – сказал я. – Расскажите мне о ней: где вы познакомились, чем она занималась до того, как связалась с Уайнантом и где он ее нашел.
– Мне нужно выпить. – Он, не вставая со стула, повернулся и позвал: – Эй, гарсон – ты, с брюшком на спине!
Официант, которого Стадси назвал Питом – на спине у него было нечто вроде горба, – протолкался сквозь толпу и, улыбаясь и с обожанием глядя на Морелли, склонился над нашим столиком.
– Что угодно? – Он громко цыкнул зубом. Мы заказали напитки, и официант удалился. Морелли сказал:
– Мы с Нэнси жили по соседству. Старый Кейн владел кондитерской лавкой на углу улицы. Время от времени она приворовывала для меня сигареты. – Он рассмеялся. – Однажды ее папаша чуть дух из меня не вышиб за то, что я научил ее при помощи куска проволоки доставать из телефона-автомата монетки. Он был, что называется, старой закалки. А мы, пожалуй, еще только в третий класс ходили. – Он опять засмеялся хриплым басом. – За углом строили жилые дома, и чтобы отплатить ему, я хотел стащить со стройки кое-какие материалы, подбросить их в его подвал, а затем сообщить о материалах постовому полицейскому Шульцу, однако она не позволила мне этого сделать.
Нора сказала:
– Похоже, в детстве вы были просто лапонькой.
– Точно, – с умилением проговорил он. – Послушайте, однажды, когда мне было не больше пяти...
Женский голос над нашими головами произнес:
– Я так и знала, что это вы.
Я поднял глаза и увидел рыжеволосую Мириам, которая явно обращалась ко мне. Я сказал:
– Привет.
Подбоченившись, она мрачно смотрела на меня.
– Итак, вы решили, что он слишком много знает.
– Может, Нанхейм и правда много знал, однако он удрал по пожарной лестнице, зажав ботинки под мышкой, прежде чем успел нам хоть что-нибудь рассказать.
– Чушь!
– Ну хорошо. Какие же из тех сведений, которыми он располагал, по-вашему, нас больше всего не устраивали?
– Он знал, где находится Уайнант.
– Правда? И где же он находится?
– Я не знаю. Об этом знал Артур.
– Жаль, что он нам не сказал. Мы...
– Чушь! – опять сказала она. – Вы знаете, и полиция тоже знает. Кого вы хотите одурачить?
– Я никого не пытаюсь одурачить. Я не знаю, где находится Уайнант.
– Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не надо делать из меня дурочку. Бедняга Артур думал, что эти сведения принесут ему много денег. Он и не представлял, к чему все это приведет.
– Он говорил вам, что знает? – спросил я.
– Я не настолько тупа, как вы думаете. Он сказал мне, что располагает кое-какими сведениями, которые принесут ему большие деньги, и я видела, чем все это обернулось. По-моему, не так уж трудно угадать, что получится, если сложить два и два.
– Иногда получается четыре, – сказал я, – а иногда двадцать два. Я не работаю на Уайнанта. И не надо опять говорить «чушь». Вы хотите помочь...
– Нет. Он был стукачом и пытался провести людей, которым сам же стучал. Он получил по заслугам, однако, не думайте, будто я забуду, что оставила его наедине с вами и Гилдом, и вскоре после того его нашли мертвым.
– Я наоборот хочу, чтобы вы ничего не забывали. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, не было ли...
– Мне надо идти, – сказала она и удалилась. Походка ее была в высшей степени грациозна.
– Не хотел бы я иметь дело с этой дамочкой, – задумчиво сказал Стадси. – Она горше самого горького лекарства.
Морелли подмигнул мне.
Дороти коснулась моей руки.
– Я не понимаю, Ник.
– Ничего, – сказал я и обратился к Морелли: – Вы рассказывали о Джулии Вулф.
– Ага. В общем, старый Кейн выгнал Нэнси из дома после того, как в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати она попала в какую-то историю с учителем колледжа. Нэнси сошлась с парнишкой по имени Фэйс Пепплер – он был бы умницей, если бы не болтал так много. Помнится, однажды мы с Фэйсом... – Он оборвал фразу и откашлялся. – В общем, Фэйс и Нэнси держались вместе – с ума сойти! – лет пять или шесть, не считая того времени, когда он служил в армии, а она жила с другим парнем, имени которого я не припомню – он приходился двоюродным братом Дику О'Брайэну, был костлявым, темноволосым и любил выпить. Но как только Фэйс пришел из армии, Нэнси вернулась к нему, и они опять были неразлучны, пока их не сцапали за то, что они пытались шантажировать какого-то чудака из Торонто. Фэйс взял все на себя и помог ей отделаться шестью месяцами – основной срок впаяли ему. Не так давно я слышал, что он до сих пор в тюрьме. Я виделся с Нэнси после того, как она вышла – она взяла у меня взаймы пару сотен, чтобы уехать из города. Затем я получил от нее весточку, когда она вернула те две сотни: Нэнси писала, что теперь ее зовут Джулия Вулф, и ей нравится жить в большом городе: а Фэйсу, я знаю, она писала постоянно. И вот, в двадцать восьмом году, перебравшись сюда, я решил ее навестить. Она...
Мириам вернулась и встала рядом с нашим столиком, подбоченившись так же, как и в прошлый раз.
– Я поразмыслила над вашими словами. Вы, наверное, думаете, что я совсем тупая.
– Нет, – сказал я, но получилось это не очень правдиво.
– У меня есть подозрение, что я не настолько тупа, чтобы поверить тем побасенкам, которыми вы меня пытались тут накормить. Я пока еще вижу то, что находится у меня прямо перед носом.
– Ну хорошо.
– Ничего хорошего! Вы убили Артура и...
– Не так громко, девочка. – Стадси поднялся и взял ее за руку. Голос его звучал успокаивающе. – Пошли. Я хочу с тобой поговорить. – Он повел ее к стойке бара.
Морелли опять подмигнул.
– Ему такие нравятся. Итак, я навестил ее, когда перебрался сюда, и она рассказала, что работает с Уайнантом, что он без ума от нее, и, что она вообще недурно устроилась. Судя по всему, за те шесть месяцев, которые она сидела в Огайо ее обучили стенографии, и Джулия решила, что это, возможно, открывает перед ней кое-какие перспективы – ну, понимаете, вдруг ей удастся устроиться на работу в таком месте, где однажды все выйдут, оставив ее наедине с открытым сейфом. Одно агентство направило ее поработать пару дней на Уайнанта, и она сочла, что, по всей видимости, выжмет из него больше, если останется с ним и будет тянуть помаленьку, нежели чем, прихватив все, подвернувшееся под руку, тут же улизнет, и потому она постаралась сделать все как надо и прочно охомутала Уайнанта. У нее хватило ума сказать ему, что она отсидела и теперь пытается завязать и все такое прочее, чтобы не испортить себе малину в случае, если он вдруг узнает о судимости, поскольку, по словам Джулии, адвокат Уайнанта косо на нее поглядывал и в любой момент мог покопаться в ее прошлом. Не знаю точно, чем она там занималась, вы понимаете, так как это было ее дело, и она не нуждалась в моей помощи, и потом, хоть мы и были в какой-то степени дружками-приятелями, она бы вряд ли стала рассказывать мне что-нибудь такое, о чем я мог бы однажды захотеть побеседовать с ее боссом. Поймите, она не была моей девушкой или чем-нибудь еще в этом роде – мы просто были старыми друзьями, которые еще в детстве играли вместе. В общем, я встречался с ней время от времени – мы нередко заглядывали сюда, – пока Уайнант не поднял из-за этого страшный шум, и тогда она сказала, что собирается наши встречи прекратить, так как не желает терять теплое местечко из-за нескольких коктейлей, выпитых в моем обществе. Вот так оно и было. Это произошло, кажется, в октябре, и Джулия сдержала свое слово. С тех пор я ее ни разу не видел.
– С кем еще она встречалась? – спросил я. Морелли покачал головой.
– Не знаю. Она не очень любила рассказывать о своих отношениях с людьми.
– На руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантом. Вам что-нибудь о нем известно?
– Ничего кроме того, что получила она его не от меня. Джулия не надевала кольцо, когда мы с ней встречались.
– Как вы думаете, не собиралась ли она опять сойтись с Пепплером после его выхода из тюрьмы?
– Возможно. Похоже, она не очень страдала от того, что он сидит, однако ей нравилось работать с ним, и думаю, они вполне могли бы опять объединиться.
– А как насчет двоюродного брата Дика О'Брайана – ну, того долговязого черноволосого пьянчужки? Что с ним стало?
Морелли удивленно воззрился на меня.
– Откуда я знаю?
Стадси вернулся один.
– Может, я ошибаюсь, – усаживаясь, сказал он, – но мне кажется, что из этой гусыни можно еще что-нибудь сделать, если взяться как следует.
– Особенно если взяться за горло, – сказал Морелли.
Стадси добродушно ухмыльнулся.
– Нет. Она хочет чего-нибудь добиться: например, усердно посещает уроки пения.
Морелли взглянул на свой пустой стакан и сказал:
– Должно быть, твои адские напитки оказывают благотворное воздействие на ее голосовые связки. – Он обернулся и крикнул Питу: – Эй, ты, с рюкзаком на спине, принеси еще одну. Завтра нам надо петь в хоре.
Пит сказал:
– Сию минуту, Шеппи. – Когда Морелли к нему обращался, выражение апатии и скуки исчезало с морщинистого сероватого лица официанта.
Невероятно толстый светлый мужчина – до такой степени светлый, что казался альбиносом, – сидевший за одним столиком с Мириам, подошел и тонким, дрожащим, почти женским голосом обратился ко мне:
– Значит, вы и есть тот самый парень, кто провернул это дело с малышом Артуром Нанхей...
Морелли ударил толстяка в жирный живот настолько сильно, насколько способен был ударить, не вставая при этом с места. Неожиданно вскочив на ноги, Стадси перегнулся через Морелли и заехал своим огромным кулачищем толстяку в лицо. Горбатый Пит зашел толстяку за спину и изо всех сил стукнул его по голове пустым подносом. Толстяк упал на спину, повалив троих посетителей и столик. К этому моменту оба бармена были уже рядом с нами. Когда толстяк попытался подняться, один из барменов ударил его дубинкой, после чего толстяк повалился лицом вперед и плюхнулся на четвереньки, а другой бармен, засунув ладонь сзади ему за воротник, принялся душить его, накручивая воротник на руку. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и выставили его из бара.
Пит посмотрел им вслед и поцыкал зубом.
– Ох уж этот треклятый Спэрроу! – воскликнул он, обращаясь ко мне. – Когда он пьян, лучше держать с ним ухо востро.
У соседнего столика – того, что перевернулся, – Стадси помогал посетителям подняться на ноги и собрать их вещи.
– Это плохо, – говорил он, – плохо для бизнеса, однако, кто знает, где нужно провести черту? У меня здесь не разбойничий притон, но и не семинария для юных барышень.
Дороти была бледна и напугана, а Нора удивленно таращила глаза.
– Сумасшедший дом какой-то, – сказала она. – Зачем они это сделали?
– Я знаю не больше твоего, – ответил я.
Морелли и оба бармена вновь вошли в бар; казалось, они весьма довольны собою. Морелли и Стадси вернулись на свои места за нашим столиком.
– А вы, ребята, импульсивны, – сказал я.
– Импульсивны, – повторил Стадси и захохотал: – Ха-ха-ха!
Морелли оставался серьезным.
– Каждый раз, когда этот парень что-нибудь затевает, приходится начинать первым. Когда он разойдется, обычно бывает слишком поздно. Мы уже видели его в таком состоянии, правда, Стадси?
– В каком состоянии? – спросил я. – Он ведь ничего не сделал.
– Верно, не сделал, – медленно произнес Морелли, – однако, все дело в предчувствии, которое иногда насчет него возникает. Разве нет так, Стадси?
– Ага, – сказал Стадси. – Он такой истеричный.