Часть вторая

В спальню проник свет уличного фонаря и упал на истертую кожу футляра для скрипки. У скрипки было имя – «Вайолет». Лиза взглянула на футляр и отвернулась. Отец сказал, что скрипку с собой брать нельзя. Она попыталась протестовать: ведь логичней предположить, что, если ей действительно пришла бы мысль убить себя, скрипку бы она забрала с собой – она бы ни за что ее не оставила. Но отец окинул ее строгим взглядом и сказал, что скрипка в данном случае – наименьшая из ее проблем, и она согласилась.

Снег в свете фонарного круга показался ей белой пылью, повисшей в воздухе. Она поежилась. В последнее время ей никак не удавалось согреться, вне зависимости от того, сколько слоев одежды было на ней надето. Сегодня у нее стучали зубы и даже подташнивало. Она не ела несколько дней – кусок не лез в горло. Мама думала – это из-за предстоящего суда, и еще больше начинала беспокоиться, что присяжные, увидев ее бледное осунувшееся лицо и костлявые плечи, сразу посчитают ее за убийцу.

– Лиза, тебе нужно поесть, – умоляла она, – иначе они подумают, что ты наркоманка.

Меньше всего ей хотелось сейчас вникать в то, что говорила ей мать, и думать о ней.

В комнате было темно – отец не велел включать свет из-за соседей, которые наверняка не спали и наблюдали за их окнами.

– Ты готова? – спросил он, входя к ней.

Она поднялась навстречу ему:

– Нет.

Однако взяла рюкзак, собрала в пакет полотенце, пустую бутылочку из-под краски для волос, белокурые состриженные пряди и прошла мимо отца в коридор.

К такому никто и никогда не будет готов.

Отец схватил ее за руку и, повернув к себе, показал на медальон у нее на шее:

– Это нужно оставить здесь.

– Но я бы его надела, пап! – воскликнула она, касаясь белого нефритового овала и подушечками пальцев нащупывая узор, вырезанный на камне. – Я его никогда не снимаю!

– Придется, – вздохнул отец. – Его слишком легко узнать.

Сдавшись, она вернулась в комнату, сняла медальон и шагнула к полке, где стояла коробочка с драгоценностями, однако вместо того, чтобы положить в нее украшение, спрятала его в кармане джинсов. Она ни за что его не оставит.

Вернувшись в коридор, она последовала за отцом, на ходу натягивая шапку поглубже – волосы еще не высохли, а на улице холодно.

– Тсс, – обернулся на нее отец, хотя она и так не издала ни звука.

Они вышли на подъездную дорогу и прошагали к ее машине. Отец открыл перед ней дверцу водителя и тихо предупредил:

– Никаких фар, пока не выберемся с аллеи.

Она кивнула, и отец неслышно захлопнул дверцу.

Его автомобиль стоял позади ее машины. Отец завел его, и они осторожно стали выезжать, ориентируясь только на свет фонарей.

Теперь она следовала за ним, и ее зубы стучали так сильно, что казалось, звук отдавался в голове.

– Прощай, Энсесль-роуд, – прошептала она.

В машине пахло краской для волос, и она подумала, что, наверное, и в ее спальне остался этот запах. Заметит ли его ее мама, когда вернется из Пенсильвании? Или полиция – что намного хуже.

Потом она представила себе «Вайолет», которая осталась в комнате. Представила маму, читающую ее предсмертную записку. И подумала о том, что, пока мама с Райли и Дэнни у дедушки в Пенсильвании, они даже не догадываются, что сейчас происходит.

– Детям здесь не место. Тем более сейчас, когда нас осаждает пресса, – говорил отец маме, объясняя, почему она должна увезти Райли и Дэнни из города. Мама, конечно, согласилась, но она и представить себе не могла, на что подписалась.

Райли. Дэнни. Мама. Она их больше никогда не увидит. Сердце болело так сильно, что боль отдавалась в руках.

– Не надо думать, – сказала она себе.

Ее голос прозвучал странно в пустой темной машине. Она не должна была позволять мыслям о семье отвлекать ее от осуществления плана. Ей не следовало думать ни о чем, кроме того, что необходимо было делать сейчас. Сегодняшним вечером.

Несколько дней назад отец посреди ночи пришел к ней в комнату и, присев на край кровати, поделился этой идеей. Впрочем, это был детально разработанный план. Сначала она не поверила своим ушам. Но потом почувствовала невероятную благодарность за то, что отец решился ради нее на такое. На то, чтобы спасти ее. В ту ночь он сказал ей, что у нее есть выбор – либо провести остаток жизни в тюрьме, либо жить под чужим именем, как какая-нибудь другая девушка, которая будет свободна, как птица. Но на самом деле выбора у нее не было.

По пути к аллее Джорджа Вашингтона, тянувшейся вдоль реки, они не встретили ни одной машины. Это было им на руку, поскольку ехать пришлось вслепую. Темная дорога делала эту жуткую ночь еще более мрачной. Лиза включила «дворники», чтобы счистить снег, нападавший на лобовое стекло. Каяк, привязанный на крыше машины, бросал темную тень на капот. Тень обозначалась каждый раз, как они проезжали под фонарем, и каждый раз она волновалась, достаточно ли туго закрепила каяк. Она попросила было отца сделать это, потому что сама слишком ослабела за последние дни, но он отказался, объяснив, что лучше ей все закрепить самой без чьей-либо помощи – на случай, если полиция захочет какими-то своими методами проверить, помогал ли ей кто-нибудь или нет.

Свернув на аллею, Лиза увеличила скорость «дворников», так как снег пошел сильнее. Здесь они ехали с фарами. За всю дорогу им встретилось лишь две машины – как раз то, что нужно, потому что чем меньше машин, тем лучше, но сколько-то должны быть – для свидетельства, если потребуется.

Так, с включенными фарами, они ехали еще какое-то время. Дальнейший их путь Лиза не знала, полагаясь во всем на отца. Она лишь знала, что им надо к бухте Белль-Хэйвен, а все остальное она должна копировать за отцом, так что, когда он съехал на незнакомую ей дорогу, она последовала за ним. Они доехали до поворота, ведущего к бухте, и Лиза следом за машиной отца выбралась на подъездную дорогу, собираясь проехать к парковке. Однако отец туда не поехал, а, свернув на узкую тропу, начал углубляться в лес, предварительно выключив фары. Лиза сделала все по его примеру. Так они проехали еще один отрезок пути – было темно, непроглядно, и по бокам машины хлестали ветви кустов. Через какое-то время отец замедлил ход и выключил двигатель, припарковав машину в узком проеме между деревьями. Лиза тоже заглушила мотор и стала ждать, что последует дальше. Покинув машину, отец подошел к ней и, стряхнув снег с ботинок, сел на соседнее сиденье.

– Ты отлично справляешься, – сказал он, похлопав ее по плечу. – Просто отлично. Продолжай ехать так же плавно и медленно.

Лиза завела машину и, чуть прибавив газу, тронулась дальше.

– То, что надо, – сказал отец, – идеально. Нам очень повезло со снегом. Пока наступит утро, он нападает толстым слоем и скроет все следы. Сам я не очень представлял, как это можно сделать.

Через некоторое время отец снова позволил ей включить фары. Осветив дорогу, Лиза увидела за окном пелену снега, а прямо перед собой, настолько близко, что ей стало страшно, раскинувшуюся в белых заснеженных берегах реку.

– Замечательно, – удовлетворенно сказал отец. – Остановись здесь. Выключи фары.

В машине сразу стало темно, так что она не могла разглядеть даже свою руку в перчатке. Как она смогла в такой темноте сдвинуться с места?

Отец дал ей фонарик:

– Освещай только землю. Лес здесь густой, но нельзя рисковать, вдруг кто-то заметит свет. Ты сможешь сама снять каяк?

– Да, – ответила Лиза.

Она вышла из машины и закрыла дверцу так же тихо, как это сделал отец, когда они отъезжали от дома, и принялась развязывать узел. В темноте все приходилось делать на ощупь, к тому же в перчатках развязывать тугие узлы было до ужаса неудобно, а без перчаток руки сразу закоченели. Ей вспомнилось прошлое лето, когда еще ничего не случилось. Они арендовали домик в Рехобо, и мама позволила ей покатать на каяке Райли по спокойной воде Интракостал-Уотервэй. Малышка радовалась этой прогулке, махала птичкам. А от ее шелковистых волос так вкусно пахло!

Глаза защипало от слез, и в бессилии и отчаянии Лиза ударила кулаком по стеклу машины и пнула ногой дверь. Эта чертова веревка никак не хотела развязываться!

– Эй, эй, – окликнул ее отец, выходя из машины.

Обняв за плечи, он притянул ее и прижал к себе.

– Я не могу справиться, – всхлипнула Лиза.

Оба замерли, понимая, что, возможно, это их последнее объятие в жизни. Довольно долго отец ничего не отвечал, просто поглаживал ее по спине, затем она услышала его ласковый голос:

– Ты не обязана, солнышко. Это просто как вариант. Выбор за тобой.

Уткнувшись лбом отцу в грудь, она еще раз попыталась осмыслить его слова. «Выбор за мной, это верно». Адвокат сказал, что ее дело невозможно выиграть. Ее пугала тюрьма. Она боялась жестких женщин, настоящих преступниц. Ей было страшно представить, что они будут издеваться над ней. Этого она не выдержит. Когда ей надели наручники, она устроила истерику – а как выдержит все остальное, даже не представляла. Как вообще люди это выдерживают? Как они остаются запертыми, сознавая, что выбраться из тюрьмы невозможно? И еще ей страшно было подумать о родных, о маме. О том, как она говорит кому-то: «У меня трое детей, и один из них в тюрьме». А какое это унижение для Райли и Дэнни! На брате это уже отражается. Он хоть и не понимает до конца, что происходит, но другие-то дети не молчат, они его наверняка просветили. Он всегда был таким дружелюбным и жизнерадостным, а теперь с ним никто не захочет знаться, ни один мальчишка.

– Мне просто страшно, – глухо пробормотала она.

– Я знаю. Мне тоже.

– Но я хочу сделать это.

– Пути назад не будет.

– Я знаю. – Она отвернулась и опять потянулась к веревке. – Я сделаю это.

– Уверена?

– Да.

Ей удалось развязать узел спереди, и она, не обращая внимания на немеющие пальцы, начала распутывать тот, что был сзади.

Наконец она подняла каяк над головой и пошагала к реке, в то время как отец остался ждать в машине. Он выбрал для нее отличное место, здесь ей удобнее всего будет спустить каяк на воду. Берег плавно спускался вниз, никаких тебе скалистых обрывов. Она решила рискнуть и посветила фонарем на реку, которая с берегов уже начала замерзать, а ближе к середине была неспокойной и пенилась под порывами ветра. Сможет ли она толкнуть лодку достаточно далеко, чтобы ее подхватило течением? Она поднатужилась, и ей удалось это сделать, и вода легко понесла лодку, чуть покачивая на волнах. Из последних сил она забросила как можно дальше в воду весло – и в тот же миг вспомнила, что должна была положить в каяк куртку. Сейчас было слишком поздно… Тогда она сняла куртку и с силой бросила ее далеко в воду. Но, подхваченная ветром, куртка упала в кустах, на берегу. Лиза посветила на нее фонарем: бесполезно, с ней уже ничего невозможно было сделать. Какое-то время она стояла у воды, глядя перед собой. Снег колол шею, руки от холода онемели. С трудом прихватив закоченевшими пальцами ворот свитера, Лиза подтянула его повыше и пошла к машине, к отцу.

Он с фонарем основательно осмотрел ее машину и, убедившись, что в ней не осталось ничего, что могло бы их выдать, захлопнул дверцу. На сиденье, как они и запланировали, остался лишь ее рюкзак, а пакет с полотенцем и флакончиком из-под краски она забрала с собой. Ее водительское удостоверение, кошелек с фотографиями Райли, Дэнни и Мэтти – все осталось в рюкзаке.

Отец снял с себя куртку, накинул ей на плечи, и они устало поплелись по густому лесу к тому месту, где стояла его машина. Они могли бы пойти вдоль дороги, но отец боялся, что останутся следы, хотя снег валил с такой силой, что, конечно же, не было повода об этом тревожиться.

Пока они добрались до машины, оба замерзли. Отец включил обогрев, и Лиза, сняв перчатки, стала греть руки у радиатора.

– Наверное, это самая холодная ночь в году, – заметил отец.

– А ты захватил для меня другую куртку? – спросила Лиза.

– На заднем сиденье.

Она повернулась, чтобы посмотреть, но было слишком темно.

– А новый рюкзак? – Ей не хотелось, чтобы он что-нибудь забыл.

– Ты будешь без рюкзака. Теперь у тебя новая сумочка. Она рядом с курткой.

– Сумочка? Пап, но ты же знаешь, что я не ношу сумочки!

– Лиза никогда не носила сумочки, – ответил он. – А вот Энн Джонсон ходит с сумочкой. – По новым документам ее звали Энн Джонсон.

Она начала отстегивать ремень безопасности, чтобы дотянуться до куртки и сумки, но отец ее остановил.

– Подожди, пока не рассветет, – сказал он. – А сейчас я хочу отсюда выехать. – Он включил задний ход и осторожно стал выезжать из леса.

Казалось, это длилось вечность. Когда отец доехал до аллеи и включил наконец фары, Лиза с ужасом обнаружила, что электронные часы на панели машины показывают полтретьего ночи.

– У тебя же не осталось времени, чтобы отвезти меня в Филадельфию и до утра вернуться домой!

Таков был их план, и он уже начал рушиться. Отец должен был «обнаружить» ее пропажу утром. И ее предсмертную записку. В ее комнате. А на девять у них была назначена встреча с адвокатом.

– Все в порядке, – спокойно ответил отец. – Я не повезу тебя в Филадельфию. – Он посмотрел на нее, но было слишком темно, и она не поняла выражение его лица. – Только не впадай в панику, – добавил он.

– В смысле ты не повезешь меня в Филадельфию? А как я попаду на восьмичасовой поезд?!

– Попадешь, не волнуйся.

– Но как? – Теперь он по-настоящему ее напугал.

– Послушай меня. Ты же помнишь Тома Кайла – мужчину, с которым я работаю?

– Понятия не имею, кто это такой! – Возможно, она и встречала когда-то человека с таким именем, но сейчас была слишком взвинчена, чтобы вспомнить его.

– Наверняка ты его узнаешь. Мы пересечемся с ним на остановке на девяносто пятом шоссе, и он довезет тебя до Филадельфии.

У Лизы по спине пробежал холодок.

– Он знает? – ошарашенно спросила она. – Ты ему рассказал? Ты же говорил – никому!.. Никому ничего не говори! Это ты сказал. Ты…

– Прекрати. – Отец смотрел прямо перед собой на дорогу. – Не волнуйся, я знаю, что делаю. Том будет держать язык за зубами.

– Как ты можешь быть в этом уверен? Поверить не могу, что ты меня не предупредил. Я бы тогда не…

– Лиза! – прикрикнул на нее отец, и она замолчала. – Все уже готово, разве не понятно? Я обещаю тебе, я абсолютно гарантирую, что ты будешь в безопасности.

Она притихла. Ей не нравилось, когда он кричал. Отец был человеком с мягким голосом, спокойным, и ее потрясали моменты, когда он кричал.

Он повернул на Белтуэй, и около получаса они ехали молча. Когда же они не свернули на 95-е шоссе, отец внезапно нарушил молчание:

– Что бы ты ни сделала, я все равно всегда буду тебя любить.

От этих слов у нее в горле встал ком. Теперь отец всегда будет считать ее убийцей. Правда это или нет – для него не имеет значения. Родители будут любить ее вопреки всему, что она сделала. За свою жизнь она уже успела понять, как далеко может зайти их любовь.

Они подъехали к первой остановке, и отец, свернув с 95-го шоссе, заехал на пустую парковку. Он не стал выключать зажигание, чтобы в машине продолжало работать отопление и «дворники» чистили лобовое стекло.

– Его тут нет, – всполошилась Лиза.

– Скоро будет, – спокойно ответил он и, повернувшись к ней, добавил: – Дай-ка я посмотрю на твои волосы.

Он включил свет под потолком, чтобы получше ее рассмотреть, а она сняла шапку.

Отец потер подбородок в сомнении:

– Может быть, все же лучше подошел бы парик? Постарайся по возможности не снимать шапку и ни с кем не знакомься в поезде. Твою фотографию несколько месяцев крутят во всех новостях… – Он показал на сверток у ее ног. – И давай мне пакет. – Лиза передала ему пакет с полотенцем и бутылочкой из-под краски.

Отец вышел из машины и, ступая по свежему снегу, пошел в направлении кирпичного здания с туалетами. Лиза чуть не бросилась его догонять – ей еще раз захотелось взглянуть на свои белокурые локоны. Но потом передумала – и молча следила за тем, как отец бросает в урну пакет. Лиза вздохнула прерывисто. Теперь она окончательно превратилась в неизвестно кого.

Вернувшись, отец стряхнул снег с ботинок, сел в машину и посмотрел на часы. Затем повернулся, взял с заднего сиденья куртку и сумочку и отдал ей. Сумочка была совсем не новой, скорее всего он купил ее в секонд-хенде, и она подумала, что сама бы себе такую ни за что не купила. Однако все равно обмотала вокруг руки ремешок, чтобы привыкнуть к тому, что вместо рюкзака на плече теперь всегда будет болтаться вот это.

– Ты не забыл чемодан? – спросила она вдруг встревоженно – сама она напрочь о нем забыла.

– Он в багажнике, – ответил отец и повернулся, чтобы посмотреть на въезд на стоянку, после чего опять посмотрел на часы.

В чемодане были только ее новые документы и немного одежды, которую для нее также купил отец. Ей нельзя было брать ничего своего, это было бы очень неосмотрительно. Мама сразу заметила бы пропажу. И потом, еще не известно, поверит ли полиция ее предсмертной записке. Не исключено, они решат, что она сбежала. Наверняка ее будут выискивать в аэропортах и на крупных вокзалах. Именно поэтому она сейчас отъезжает не из Вашингтона, а из Филадельфии. Хотя это тоже немалый риск. Но отец сказал, что, когда полиция утром придет в ее комнату, он постарается обратить их внимание на «Вайолет» и скажет, что она бы ни за что не сбежала без скрипки. А также он притворится, что заметил пропавший каяк. Но делать все это он будет осторожно, чтобы не перестараться и не вызвать подозрения. Полиция, конечно же, спросит, была ли его дочь в депрессии, и тогда он сможет честно ответить: «Да». А она действительно была в депрессии. Ее даже заставили ходить на прием к психотерапевту – он заявил, что за ней нужно неусыпно присматривать. Теперь же она чувствовала себя ужасно из-за того, что мама подумает, что недостаточно хорошо за ней следила и что зря уехала перед самым судом к дедушке.

– А сейчас послушай меня, Лиза, – очень серьезно сказал отец. – Я хочу, чтобы ты кое-что выучила наизусть. И никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах это не записывай, хорошо? Держи в голове.

– О чем ты?

– Я завел почтовый ящик, – сообщил он. – Им следует пользоваться только в случае крайней необходимости. Я не смогу часто его проверять. В течение некоторого времени точно не смогу. Но если что, знай, ты можешь со мной связаться.

Внезапно ей показалось, что она опять способна свободно дышать. Она сможет поддерживать с ним связь!

– Что за адрес?

– В экстренной ситуации, – с нажимом повторил отец. – Ты поняла?

Она быстро кивнула.

Отец назвал адрес: почтовый ящик № 5782, Поллоксвилль, Северная Каролина. Лиза нахмурилась.

– Северная Каролина? Зачем тебе почтовый ящик в…

– Неважно. Он открыт на имя Фреда Маркуса. Никогда не присылай туда ничего на мое имя.

– Хорошо.

– Повтори еще раз.

– Почтовый ящик номер пять семь восемь два, Поллоксвилль, Северная Каролина. Какой почтовый индекс?

– Это не обязательно. Как меня зовут?

– Фред Маркус.

– Хорошо. – Снег перестал идти, и отец выключил «дворники». – Теперь, когда ты доберешься до Сан-Диего, мне кажется, тебе стоит поехать в Оушен-Бич. Я был там однажды очень давно, и, мне кажется, ты туда отлично впишешься. Найди дешевую комнату в мотеле. – Он посмотрел на нее, и она почувствовала его беспокойство. – Но не слишком дешевую, чтобы ты ощущала себя в безопасности. Найди работу. И как только сможешь, подыщи какое-нибудь место получше.

Лиза его почти не слушала.

– Жаль, что ты рассказал все мистеру Кайлу, – опять вернулась она к тому, что ее тревожило.

Она думала, что отец ничего не ответит, но, помолчав минуту, он промолвил:

– С его помощью мы достали тебе документы. Он делает их для программы защиты свидетелей, а я таким больше не занимаюсь. Если бы я взялся делать это сам, меня бы заметили.

– Но… теперь он знает… и…

Отец посмотрел на нее внимательно:

– Поверь мне, Лиза, он никому ничего не скажет.

Внезапно салон машины осветил свет фар, и, повернувшись, она увидела, как на парковку въезжает пикап.

– А вот и он, – сказал отец и быстро переспросил: – По какому адресу почтовый ящик и на чье имя надо слать корреспонденцию?

Лиза повторила все слово в слово, как в первый раз.

– Молодец.

Пикап припарковался рядом с их машиной, и ее моментально парализовало страхом. Том Кайл открыл дверцу, вышел сам и, натянув посильнее на лоб вязаную шапочку, направился к ним. Он был просто огромный. Отец, выйдя из машины, шагнул ему навстречу и протянул для приветствия руку. Но Том Кайл словно не заметил этого жеста. Тогда отец постучал в окно, чтобы Лиза поторопилась. Повозившись с ручкой двери, она неловко выбралась из машины и встала рядом с отцом, не в силах поднять глаза. Отец открыл багажник, достал чемодан и передал ей. Чемодан оказался таким легким, что Лиза подумала, что надо было бы туда еще что-нибудь добавить для достоверности – вдруг кто-то случайно в дороге возьмет его в руки – тогда догадаться будет нетрудно, что он почти совершенно пустой.

Никто не произнес ни слова. Когда мистер Кайл положил ее чемодан в заднюю часть пикапа за сиденьем, у Лизы на секунду возникла мысль, что, возможно, у отца есть какой-то другой план помимо того, что они разработали, и Том Кайл повезет ее не на вокзал в Филадельфии. Возможно, он отвезет ее в какое-то другое место.

Кайл посмотрел на нее, потом на ее отца и уронил в пространство:

– Я подожду в машине.

Когда он сел за руль, отец обнял Лизу, а после тихо шепнул на ей ухо:

– На вокзале отсидись в туалете, пока не появится побольше народу. Смешайся с толпой. Следи за своей сумочкой – в ней деньги – и за чемоданом, там документы. Не теряй головы. – Он прижал ее к себе крепче и добавил: – И самое главное, больше никогда не бери в руки скрипку. Ты поняла меня, Лиза? Теперь тебе придется скрывать свой талант. Обещаешь?

Он не первый раз говорил, что она не должна больше играть, чтобы не привлекать к себе внимания – люди, знающие толк в музыке, сразу догадаются, кто она. Определят по манере игры – специалисты это отлично могут.

– Обещаю, – тихо сказала Лиза.

– Я люблю тебя, малышка, – и отец отпустил ее.

Лиза почувствовала слезы в его голосе, хотя до этого никогда не видела, чтобы он плакал.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Она залезла в пикап и захлопнула дверцу. Мистер Кайл не промолвил ни слова, пока они выезжали с парковки. Лиза не знала – правильно она поступает или нет, и от этого слезы лились еще сильнее.

Опять пошел снег. Мистер Кайл ехал медленно, хотя на шоссе совсем не было машин. Дорога была свободной и к тому же достаточно чистой, так как перед ними проехали два снегоочистителя. Примерно около часа они ехали в молчании. Может быть, Том Кайл не знал, о чем с ней разговаривать, может быть, хотел дать ей наплакаться вволю. А возможно, ему просто было все равно. По его суровому выражению лица Лиза поняла, что скорее всего так и есть – ему все равно.

Прошло довольно много времени, снег прекратился, и мистер Кайл поехал быстрее.

– Почему вы это делаете? – спросила Лиза, повернувшись к нему, и удивилась, что ее голос так громко прозвучал в кабине пикапа после долгой тишины.

Том Кайл ничего не ответил, будто не услышал вопроса. Однако через некоторое время все же проговорил:

– Мне нечего тебе сказать. – Он даже не старался казаться менее грубым. – Я не хочу слышать твои оправдания и объяснения, почему ты убила невинного человека из-за дурацкого заявления в колледж. Вообще не хочу иметь с тобой дела.

Сдерживая слезы, Лиза отвернулась к окну. Этот человек пугал ее. Даже странно, почему отец решился ему довериться. И почему Том Кайл согласился им помогать несмотря на то, что это ему так неприятно. Прижав к себе сумочку, она еще отчетливее поняла, что больше не увидит отца.

Я, наверное, побила собственный рекорд скорости, когда бежала домой после встречи с Томом и Сьюзен. Он сказал, что, возможно, Лиза этого не делала… Не делала – чего? Не покончила с собой? Можно ли было по-другому интерпретировать его слова? Откуда он мог это знать? Может быть, он читал блог Сондры Линн Дэвис? Сондра тоже не верила, что Лиза покончила с собой. Может быть, Том прочитал ее блог и купился на ее теорию?

Или, может быть, он знал что-то, чего не знает никто? Сам факт, что он заговорил со мной о Лизе, почему-то был мне неприятен.

Вернувшись домой, я даже не стала переодеваться и принимать душ. Кристин с Дженни работали в это время в столовой – разбирали мамин фарфор, сидя перед открытыми шкафами с посудой. Заметив, что я вернулась, Кристин тут же меня окликнула:

– Райли, у тебя не найдется свободной минутки, чтобы…

Но я быстро оборвала ее:

– Извини, я очень спешу! Потом!

И, схватив со столика в холле сумочку и ключи от машины, выбежала из дома, села в машину и поехала в трейлерный парк.

Я мчалась с такой скоростью, что гравий разлетался из-под колес. Домчавшись таким образом до трейлера Тома Кайла, я обнаружила, что его машины еще нет. Черт! Я припарковалась в тени деревьев, бегом поднялась по ступенькам фургона и заколотила в дверь.

– Эй, поаккуратней! Дом разнесете! – крикнула изнутри Вернис, и я услышала ее тяжелые шаги.

Не в силах остановиться, я продолжала стучать и прекратила лишь тогда, когда Вернис распахнула дверь. Увидев меня, она удивилась, и мина неудовольствия на ее лице мгновенно сменилась радушием.

– Райли, боже мой! Почему ты так стучишь?

– Том дома? – выдохнула я.

– Умоляю, только не говори мне, что он не явился на встречу с адвокатом! – Она мгновенно встревожилась. – С ним иногда такое бывает, особенно если он днем решит выпить немного. Ведь знает, что нельзя, а потом все равно делает свое…

– Он приезжал, мы встретились, все нормально, – успокоила я ее. – Но, когда мы прощались, он мне сказал кое-что… – Я замолчала, чтобы отдышаться. – Можно войти?

Вернис посмотрела на меня с озабоченностью и протянула мне руку, словно испугалась, что я вот-вот упаду.

– Давай лучше я выйду, – предложила она. – На свежем воздухе нам будет удобнее. Сядем в тенечке. Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мне ничего не надо. – Я спустилась по бетонным ступенькам. – Я просто хотела поговорить с Томом.

– Хорошо, хорошо, – закивала Вернис, спускаясь и переходя вслед за мной в тень. – Ты меня пугаешь. Обычно ты такая спокойная, и видеть тебя в таком состоянии… Что произошло? Ты говоришь, встреча прошла нормально, так что тогда?..

– Том сказал, что моя сестра… что она, Лиза, не совершала самоубийства… Она не кончала с собой!

Вернис ненадолго задержала на мне удивленный взгляд, затем, сев в старое плетеное кресло, предложила спокойно:

– Присядь, дорогая.

– Да не хочу я садиться! – Я встала напротив нее. – Я просто хочу узнать, почему он так мне сказал! – Возможно, мой порыв был резковат, но спросить мягче я в тот момент не смогла.

– Сядь, – порешительнее попросила Вернис и указала на такой же старенький плетеный стул с подлокотниками.

Я с неохотой плюхнулась на продавленное сиденье.

– Почему он так мне сказал? – повторила я вопрос.

– Честное слово, не знаю, – пожала плечами Вернис. – Я в полном недоумении. Он, конечно, иной раз горазд нагрубить, особенно если пропустит стаканчик, но тут другое… Даже в дурном настроении он вряд позволит себе подобные шутки… А может быть, ты не так его поняла?

– То есть вы считаете, что это неправда? И с Лизой все так, как о ней пишут?

– О, дорогая, – Вернис наклонилась и коснулась моей руки, – ты же знаешь, почему она это сделала над собой…

– Из-за чувства вины, – машинально ответила я, – и из-за страха попасть в тюрьму.

Вернис кивнула.

– Вот. Она убила человека и должна была за это заплатить. Да, тела ее так и не нашли, и некоторые думали, что она инсценировала свою смерть, чтобы избежать тюрьмы. Но река Потомак большая, и ее невозможно было обшарить. – Вернис говорила очень мягко, точно так же, как когда рассказывала мне про мое предполагаемое удочерение. В ее речи и манере держаться было столько желания успокоить и человеческой доброты! Я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.

– Как бы я хотела, чтобы его слова оказались правдой! – пробормотала я, беспомощно ломая пальцы. – И чтобы Лиза была жива. Мне так не хватает моей семьи, Вернис! О… Столько трудностей и с домом, и с папиными вещами… А еще Дэнни. Я так за него волнуюсь…

Просто, как нарочно, все на меня свалилось… на мою голову…

– Бедная девочка, не стоило мне рассказывать тебе, что тебя удочерили. Во всяком случае, не сейчас… Тебе и без того хватает поводов для переживаний…

Ах, ну зачем она снова про якобы удочерение! Я с трудом не дала досаде выплеснуться наружу.

– Мамина подруга, с которой она начала дружить еще в школе, тоже мне говорит, что ничего не знает про мое удочерение, – возразила я Вернис. – И я тоже думаю, что вы ошиблись, – сказала я твердо. – Вы точно с кем-то перепутали мою маму.

Вернис не торопилась с ответом и посмотрела на меня со вниманием.

– Возможно, – кивнула она после короткой паузы, но было заметно, что она просто пытается меня успокоить. – Наверное, я и правда что-то тут перепутала.

– Где я сейчас могу найти Тома? – спросила я в нетерпении.

– Кажется, он остановился где-то перекусить. Но в таком месте, куда тебе лучше не ходить. – Она бросила взгляд на дорогу, будто высматривая машину мужа. – Том хороший человек, и он хороший муж. Мы вместе уже сорок лет, – доверительно сообщила она. – Иногда, правда, он выпивает. И это на нем плохо сказывается.

Мне вспомнилось, что у Тома когда-то случился роман, который папа помог ему скрыть, и мне стало жаль Вернис, что она столько лет вынуждена жить с таким неверным мужчиной. Да еще и оправдывать его и защищать.

– Вы знаете, когда он вернется? – спросила я уже мягче.

– Ну, с Томом так просто не скажешь… – Вернис прихлопнула комара на коленке. – Это зависит от того, сколько он выпьет. Сегодня ты можешь не получить от него и двух связных слов, – усмехнулась она. – Лучше попытаться увидеться с ним завтра утром. Или на днях. Обещаю, что как только его увижу, сразу спрошу, что он имел в виду, когда говорил о твоей сестре. Но только боюсь, что ты его не так поняла.

– А что же, по-вашему, он мог иметь в виду?

– Я поговорю с ним, Райли. Но, – Вернис вздохнула, – пожалуй, мне стоит рассказать тебе еще кое-что. Возможно, это объяснит, почему Том сказал тебе так.

– Что? – Я приготовилась услышать что-нибудь неприятное.

– Видишь ли, – Вернис слегка помялась, прежде чем продолжать, – твой отец хотел оставить нам трейлерный парк. – Сказав это, она сжала губы, будто опасаясь, что скажет что-нибудь лишнее.

– Правда? – Я вспомнила, как Том посмотрел на меня, когда говорил о парке.

Вернис кивнула.

– Твой отец с Томом какое-то время назад обсуждали этот вопрос, а теперь, когда он умер… возможно, у тебя создалось ощущение, что мы были неблагодарны… Ну… с этой коллекцией трубок… Том и правда ожидал гораздо большего. Ведь продав парк, мы смогли бы зажить лучше. Нам очень не помешает поправить дела.

Я была в полнейшем недоумении. Почему отец был так щедр с Томом Кайлом?

– О, – смущенно проговорила я, – я и не знала. Мне очень жаль.

Вернис пожала плечами.

– Наверное, такова жизнь. Но муж до сих пор по этому поводу сердится. Боюсь, он просто сорвался на тебе, когда сказал все это насчет твоей сестры.

Я посмотрела на дорогу, надеясь увидеть машину Тома за поворотом.

– Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой, – тихо промолвила я.

– Понимаю тебя, дорогая. Но иногда приходится взглянуть правде в глаза. – Вернис поерзала на стуле. – Я тоже в тот день была на реке…

– В какой день?

– В тот день, когда это случилось. Ты же помнишь, что мы там жили, когда Том состоял на службе маршалов США? – Она посмотрела вдаль, будто представляя себе картину. – Я видела желтый каяк, заледеневший посредине реки. Туда съехались и полиция, и пожарные. И вообще кого там только не было. Все пытались достать каяк с середины реки. А уж чтобы найти утопленника… подо льдом… Куда там! Твою сестру к тому времени могло отнести к заливу Чесапик, дорогая.

Я вдруг всем телом почувствовала леденящий холод, несмотря на то что на улице было очень жарко.

– Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой – то, что Лиза не покончила с собой, – снова упрямо повторила я. – Я ее совсем не помню. Мне так и не удалось ее узнать. Но сейчас она мне очень нужна.

Вернис посмотрела на меня с теплотой:

– Я готова помочь тебе, Райли. Всем, чем могу… Я, конечно, тебе не мама, не сестра и даже не тетя, но ты всегда можешь со мной поговорить.

Я через силу ей улыбнулась:

– Хорошо, спасибо.

Спустя трое суток пути, не чувствуя под собой ног, Лиза наконец-то сошла с поезда в Сан-Диего. Всю дорогу она не могла избавиться от беспокойства. Днем ей казалось, что в любой момент ее найдут и вернут назад, а по ночам ее мучили кошмары, не оставлявшие ее с октября. Ей снились незнакомые люди и кровь. Целые потоки, реки крови.

В ее тесном одноместном купе невозможно было развернуться, не говоря уж о том, чтобы нормально сходить в туалет – для того, чтобы в него попасть, приходилось каждый раз поднимать постель. И к тому же на второй день путешествия у нее начались месячные – до самого Чикаго она вынуждена была пользоваться бумажными полотенцами и туалетной бумагой и лишь при пересадке на лос-анджелесский поезд смогла купить себе все необходимое. Оставшуюся часть пути она в основном спала. Во сне, по крайней мере, ее не мучили мысли о маме, о том, как та восприняла известие о ее самоубийстве, и о Мэтти, для которого известие о ее смерти будет не менее тяжелым.

Щурясь от яркого послеполуденного солнца, с чемоданом в руке и сумочкой на плече, вместе с другими пассажирами Лиза проследовала к выходу из вокзала Сан-Диего. Небо было фантастически ярким и голубым, и ей показалось, что она ни разу в жизни еще не видела такого неба. Под рядами пальм ожидали такси. Она прошла к очередной по порядку машине и, сев на заднее сиденье, попросила водителя отвезти ее в Оушен-Бич.

– Куда именно в Оушен-Бич? – спросил таксист, как только они отъехали.

– Э-э, в какой-нибудь мотель, – неуверенно ответила Лиза.

Водитель усмехнулся, посмотрев на нее в зеркало заднего вида.

– Вам нужен хороший мотель – или дешевый?

В сумочке у нее было три тысячи долларов, которые дал отец, и хоть сумма эта была большая, она не знала, насколько ее хватит. Отец говорил, со временем ей придется найти работу, но сейчас она об этом даже думать не могла. Единственное, чего ей хотелось, так это забраться под одеяло и проспать до конца своих дней.

– В какой-нибудь недорогой, – сказала Лиза.

Через полчаса водитель остановился у старого мотеля, расположенного в квартале от океана. С виду здание казалось грязным и неухоженным, но его близость к пляжу вполне уравновешивала впечатление. Выбравшись из такси, Лиза взялась за чемодан. Даже не верилось, что всего пару дней назад он показался ей очень легким – за время пути она, похоже, потеряла остатки сил, раз сейчас едва выволокла его наружу. Трясущимися руками она достала из сумочки деньги и протянула через окно водителю.

– Ой! – невольно вскрикнула она, когда купюры упали на пол, и попыталась снова открыть дверцу, чтобы поднять их.

Однако водитель ее успокоил:

– Я сам, не переживай.

Такси уехало, и Лиза осталась в одиночестве. Небо над головой утратило яркую голубизну, подернулось дымкой, а дальше надо было ждать сумерек. Самое время позаботиться о комнате.

Отнеся чемодан в голую приемную мотеля, она прошла к стойке регистрации и остановилась напротив крупного и такого же широкоплечего, как Том Кайл, парня, нагло курившего траву.

– Комнат нету, – сказал он. – Приходи завтра.

Лиза словно приросла к месту. От запаха марихуаны моментально закружилась голова, и она почувствовала, что у нее словно язык прилип к небу.

– Эй, ты чего? – почувствовал неладное парень.

– Мне нужна комната, – с натугой промолвила она. – Не подскажете, где я могу ее найти?

– В субботу вечером на Оушен-Бич? – со смешком переспросил мужчина, успокоившись оттого, что она заговорила. – Нигде. Ночуй на пляже, как все остальные. А завтра подгребай снова. Может, тогда что-нибудь и найдется. – Он снова глубоко затянулся, после чего еще раз поинтересовался: – Ну ты как? Полный порядок?

Не найдя в себе сил ответить, Лиза молча повернулась и вышла.

За те несколько минут, что она провела в мотеле, небо совсем потемнело и стало чернильно-синим. С каждой секундой воздух делался все холоднее, и, пока Лиза шла к океану, она не раз порадовалась тому, что на ней теплая куртка. Парень из отеля оказался прав, на пляже действительно было довольно много людей. Одни – молодые, здоровые и энергичные – собирали вещи, намереваясь покинуть берег, другие – чуть постарше, грязные и неухоженные – сидели поодиночке или небольшими группами и, по всей видимости, готовились здесь заночевать, поскольку, как и она, не имели ночлега. Лиза застыла при входе на пляж, раздумывая, что ей предпринять. Но темнело достаточно быстро, и она все же решила поискать себе места.

Сжимая в руке чемодан, а другой придерживая сумочку, она двинулась по песку в глубь пляжа, сильно выделяясь на фоне остальных его обитателей. Наконец она нашла подходящее место, положила на песок чемодан и села на него, обхватив руками сумочку. На нее смотрели. А многие бездомные откровенно пялились. Наверняка задаются вопросом, кто эта новенькая и не нужно ли позвонить в опеку, думала Лиза. Ей ведь только семнадцать. Что будет, если ее заберут? Начнутся вопросы, выяснения. Она не сможет как полагается ответить и все испортит… И что скажет отец? Она поежилась. Но быстро вспомнила, что по новым документам ей восемнадцать. Если их показать – свидетельство о рождении, карточку социального страхования и водительское удостоверение – служба опеки не посмеет ее тронуть.

Спать этой ночью она не собиралась и, как только достаточно стемнело, вытащила из сумки деньги и спрятала под одеждой, в лифчике и трусах. Неподалеку слышались разговоры, звон бутылок, раздавался чей-то смех. «Фред Маркус, – прошептала тихонько Лиза. – Почтовый ящик номер пять семь восемь два, Поллоксвилль, Северная Каролина». Она повторяла эти слова снова и снова, словно молитву.

Мышцы у нее затекли – она сидела, как статуя, не шевелясь и пытаясь не привлекать внимания. Ей было страшно и казалось, что даже в темноте она, как мишень, привлекает к себе взгляды и любой, кому вздумается, сможет ее обидеть или ограбить. Однако никто ее не беспокоил. Неожиданно она заметила вспышки света прямо на берегу, вблизи океана. Раздались возгласы: «Ингрид! Ингрид!» Люди вокруг оживились, и Лиза рассмотрела чуть поодаль какую-то женщину, которая, похоже, знала почти всех обитателей пляжа, потому что, идя, почти с каждым остановилась, чтобы поговорить. В руке у нее был фонарь.

Лиза крепче обняла себя руками, чувствуя, как во рту у нее все пересохло. Идти ей все равно было некуда. Она подождала, когда женщина с фонарем подойдет ближе, и как только это случилось, зажмурилась и отвернулась.

– Эй, – позвала ее женщина. – Ты новенькая?

Поставив фонарь на песок, незнакомка присела рядом, и в неярком фонарном свете Лиза увидела ее лицо – голубые глаза, прямой нос и широкую улыбку.

– Я Ингрид, – представилась она, – а тебя как зовут?

Боясь чем-нибудь себя выдать, Лиза не решалась произнести свое новое имя «Энн Джонсон». Она сунула руку в карман джинсов, нащупала нефритовый медальон и, облизнув пересохшие губы, едва слышно прошептала:

– Джейд. – А затем более уверенно повторила: – Джейд.

– Красивое имя. – Ингрид залезла в сумку, которая была у нее с собой, и вытащила бутылку воды. – Вот, малышка, – сказала она, отдавая ей бутылку. – Может, хочешь шоколадного или овсяного печенья?

Лиза не знала, что ответить. Она даже не поняла вопроса.

– Будешь печенье, дорогая? – переспросила Ингрид. – Иногда я приношу сюда что-нибудь перекусить.

Лиза сомневалась, что сможет сейчас есть печенье, однако понимала, что отказаться было бы невежливо.

– Овсяное, – сказала она и взяла из рук Ингрид печенье в пластиковой упаковке.

– Ты первую ночь здесь? – спросила Ингрид.

Лиза кивнула.

– А сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

Ингрид немного помедлила, снова взяла в руки фонарь и поднялась. Лиза-Джейд с трудом удержалась, чтобы не схватить ее за ногу и не начать умолять: «Пожалуйста, помогите мне!» Последнее, что ей нужно было сейчас, так это связываться с незнакомым человеком. Любой, кто достаточно хорошо мог ее рассмотреть, сразу без труда узнал бы в ней девочку-убийцу из нашумевших вечерних новостей, которые передавались по всей стране. Рассчитывать, как отец, на то, что, изменив цвет волос и прическу, она станет неузнаваемой, было весьма наивно и неосмотрительно.

– Береги себя, дорогая, – сказала ей на прощание Ингрид.

Лиза кивнула, но как только свет фонаря двинулся дальше, больше не смогла сдерживаться и громко всхлипнула.

Утром, добредя до маленького кафе, она зашла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Замерев, она не могла не вздрогнуть, увидев себя в почти незнакомом ей отражении – темные немытые волосы, бледное заострившееся лицо, болезненные круги под глазами… Неужели это она?

В кафе она выпила пакет соку и поела немного печенья, которым ее угостила Ингрид, о печенье она потом пожалела – в животе начались какие-то странные ощущения. Впрочем, печенье скорее всего было здесь ни при чем – она просто была комок нервов. Она была настолько вымотана после бессонной ночи, что ей казалось, будто окружающие ей снятся. За соседним столиком какой-то мужчина читал «Нью-Йорк таймс». Интересно, нет ли в газете сообщения о ней? Убийство Стива Дэвиса широко освещалось в прессе, в том числе о нем писали и в «Таймс». И в сегодняшнем номере наверняка есть что-то о ней, о ее самоубийстве. Мужчина посмотрел в ее сторону, и она мгновенно склонила голову, чтобы волосы, упав ей на лицо, закрыли его.

В мотеле вчерашний парень за стойкой пообещал подготовить для нее комнату к полудню, и от облегчения Лиза чуть не расплакалась. Один доллар и двадцать центов в неделю, сказал он ей. Но она не знала, подходит эта цена для такой дыры или нет. Она никогда не путешествовала в одиночестве, хотя поездила по миру больше, чем кто-либо из ее сверстников. Концерты и фестивали… Но о ней всегда заботились взрослые – родители, Стивен или Катерина. Ей оставалось лишь приехать на все готовое и сыграть на скрипке стоимостью более двадцати тысяч долларов. Теперь, сидя на пластиковом стуле в холле с темным полом и заляпанными стенами, она понимала, до чего же была избалованной.

Она боялась, что уснет, пока дожидается комнаты. Но в полдень парень отдал ей ключ, и она, выйдя на улицу, поднялась по ступенькам на длинную наружную галерею и прошла к своему крохотному номеру размером с тюремную камеру, в которую так боялась попасть. Несмотря на то, что был день и сквозь тусклое стекло светило солнце, по полу, прямо у нее на глазах, пробежало два таракана. Но ее уже ничто не могло удивить. Ее интересовала только кровать, на которой, как ей показалось, под тонким зеленым покрывалом были постелены чистые простыни. Она заперла дверь, задернула шторы и упала на кровать, желая поскорее забыть тот ужас, в который превратилась ее жизнь.

Окончательно Лиза проснулась на следующий день только к полудню. Несколько раз она вскакивала от смеха и криков, доносившихся в ее комнатку через стены, а один раз ее разбудил стук в дверь, напугав до полусмерти. Остальное время она спала, встав пару раз в туалет – он был грязный. На второй день, раздвинув шторы, она увидела в окне мужчину – прижавшись лицом к мутному стеклу, он что-то высматривал в ее комнате. Она закричала и опять задернула занавески. После этого ей окончательно расхотелось выходить на улицу. Достаточно было вспомнить ночь, проведенную на пляже. Казалось, что с того момента прошла целая вечность. И это вовсе не она была той ночью среди бездомных, а какая-то совершенно другая девушка. Ей повезло, что все для нее тогда закончилось благополучно, и самое главное, повезло, что она сохранила деньги.

Окутанная вечерними сумерками, Лиза сидела на кровати и пощипывала остатки сомнительного печенья – ничего другого съедобного у нее не было. Нужно было раздобыть где-то нормальной еды для поддержания сил, но есть ей, впрочем, совсем не хотелось. С другой стороны, если она не будет есть, то просто погибнет. Сейчас она даже не была уверена, что сможет сойти по ступеням мотеля на улицу. К тому же ее пугал тот жуткий мужчина, который заглядывал к ней в окно.

Она опять залезла под одеяло и, закрыв глаза, попробовала представить, что сейчас делает мама. Укачивает на руках Райли? В своем воображении она увидела малышку в розовой пижамке и почувствовала запах детского шампуня, которым ей обычно мыли волосы, и запах маминого крема для рук. Если бы только можно было стереть из памяти события двух последних месяцев и просто снова быть рядом со своей семьей!

Так она и заснула – с мыслями о родителях, Райли и Дэнни, а на следующее утро ее разбудил стук в дверь. Подняв голову от подушки, Лиза силилась понять, день сейчас или ночь. Но солнце, похоже, давно поднялось, во всяком случае, из дверной щели пробивались яркие лучи – верный признак того, что за порогом не ночь, а ясный день.

В дверь опять постучали.

– Джейд, – позвал женский голос. – Дорогая, это Ингрид. Пожалуйста, открой мне.

Сев на кровати, Лиза помедлила, примеряя на себя новое имя. Может быть, это ловушка и ей не следует открывать? Нет, теперь она Джейд и нуждается в участии и доброте. Ей нужен кто-то старший, кому она могла бы довериться и с чьей помощью постаралась бы привести свою жизнь в порядок.

Откинув одеяло, она встала с постели и по пути к двери ответила севшим голосом:

– Иду.

В кого она превратилась? Волосы грязные, одежда… она не снимала ее с самого поезда. Прежняя Лиза никогда бы себя так не запустила. Но Лизы больше нет, она мертва. Вместо нее теперь будет Джейд.

Она открыла дверь и, щурясь от солнечного света, посмотрела на Ингрид. Сегодня на той были широкие белые брюки, белый летящий топ и зеленые шлепанцы. В прошлый раз Ли… Джейд не обратила внимания на ее волосы, но сейчас заметила длинную толстую косу, перекинутую через плечо. Густые темно-русые волосы Ингрид уже немного тронула седина, а в уголках голубых глаз, ярко выделявшихся на загорелом лице, залегли морщинки, но ее нельзя было назвать старой. Возможно, ей, как и матери, было немного за сорок.

Ингрид ей улыбнулась.

– Помнишь меня, мы встретились позапрошлой ночью на пляже?

Джейд кивнула.

– Я тут поспрашивала кое у кого, и мне сказали, что ты сняла комнату в этом мотеле. Но что-то мне подсказывает, что тебе здесь не нравится. Я права?

Джейд смутилась, замерев в растерянности, но, да, Ингрид не ошиблась, ей здесь не нравится.

– Я живу неподалеку, – между тем продолжала гостья, – и у меня есть небольшой коттедж, который я сдаю. От меня на прошлой неделе съехал жилец, и я могла бы сдать тебе этот коттедж. Плата чуть больше той, которую ты должна будешь отдавать здесь. Как тебе мое предложение?

Джейд молчала, медлила, не зная, что отвечать. Рассудок ее был словно в тумане. Какое принять решение? Может ли она довериться этой женщине? А что, если Ингрид ее узнала и позвонила в полицию? Но, припомнив лицо бездомного, который заглядывал в ее окно, да и вообще, то, какой ад был ночью вокруг мотеля, она кивнула:

– Согласна.

– Тогда собирай вещи и пошли.

Идти им пришлось пешком – машины у Ингрид не было. Да и, по ее словам, машины в этих местах ни к чему – в Оушен-Бич до любого места рукой подать. Забрав у Джейд чемодан, Ингрид покатила его, ни слова не сказав насчет того, что чемодан подозрительно легкий. Джейд хотела было спросить, далеко ли идти, но передумала. Она, конечно, чувствовала себя ужасно, от слабости едва передвигала ноги, да и желудок был совершенно пустой, но решила, что жаловаться не будет. Уж очень по-доброму к ней относилась ее новая знакомая.

– У тебя такие теплые шапка с курткой, – заметила Ингрид, пока они шли. – Ты, наверное, из холодных мест?

– Из Мэриленда, – промолвила Джейд, стараясь держаться возможно более убедительно.

Энн Джонсон по документам была из штата Мэриленд, из Бесесты. И сначала Лизе это показалось довольно нелепым – зачем делать так, будто Энн родилась в соседнем с Виргинией штате? Но отец убедил ее, сказав, что так будет лучше. Раз она выросла в Виргинии, то и о Мэриленде знает довольно много. А это значит, что, если кто-то начнет задавать ей вопросы, она легко сможет на них отвечать, будто и на самом деле выросла там.

– Ну, здесь ты можешь сжечь всю свою зимнюю одежду. Теперь ты девушка из Калифорнии, – весело отозвалась Ингрид.

Молча они прошли около двух кварталов. Пальмы, магазины, люди сливались у Джейд в одно невнятное цветовое пятно. К тому моменту, как Ингрид показала ей на низкое деревянное бунгало, Джейд уже тяжело дышала. Жилище Ингрид было крошечным и, судя по виду, старым, как и все остальные дома на улице, но из-за того, что оно было выкрашено в бирюзовый цвет, а во дворе росли лиловые цветы, выглядело оно очень по-домашнему. Джейд показалось, что для нее одной оно, пожалуй, будет великовато.

Они проследовали по растрескавшейся заасфальтированной дорожке к парадному входу, и, отворив дверь, Ингрид впустила ее. В небольшой гостиной Джейд в первую очередь бросился в глаза камин, выложенный зеленой плиткой, и огромный мягкий коричневый диван.

– Вот и мой дом, – сказала Ингрид. – А ты будешь жить в маленьком коттедже сразу за ним.

Джейд заметила, что она изучает ее лицо. Ей снова захотелось занавеситься волосами… Вдруг Ингрид утром смотрела новости и теперь сравнивает ее с девушкой, о которой передавали по телевизору? Джейд постаралась припомнить, какие из ее фотографий попали в новости после смерти Стивена, и с некоторым облегчением отметила про себя, что на всех снимках она была со скрипкой, а значит, прав был отец, когда говорил, что лучше ей не брать с собой «Вайолет».

– Я никогда не была дальше Айовы, где родилась, – проговорила Ингрид. Она остановилась в арочном проходе, соединявшем гостиную и желтую кухню. – А здесь я с восемнадцати лет, как и ты. Едва окончила школу, тут же свалила из своего городка. – Она засмеялась, и Джейд вымученно улыбнулась. – И ни на секунду об этом не пожалела, – добавила Ингрид. – Правда, у меня были друзья в Сан-Диего. А у тебя? Ты кого-нибудь знаешь здесь?

Джейд покачала головой.

– Я хотела бы здесь начать все сначала. Просто… совсем сначала.

– Ясно. И думаю, начать надо с отдыха, – понимающе кивнула ей Ингрид. – Я смотрю, на тебе лица нет, так ты измотана. Пойдем, я покажу тебе твой новый дом. – Она потянулась за чемоданом, но на этот раз Джейд успела опередить ее.

– Я сама, спасибо.

Они миновали небольшую желтую кухню и, выйдя через заднюю арочную дверь, оказались в маленьком внутреннем дворике, в глубине которого стоял крошечный коттедж, словно в сказке увитый лозой и обсаженный по периметру лиловыми цветами.

– Вот твое маленькое убежище. – Ингрид указала на домик. – По утрам можешь собирать апельсины на сок. – Джейд перевела взгляд на два апельсиновых дерева. – Парень из отеля сказал, что назначал тебе плату за комнату один доллар и двадцать центов в неделю, так что я возьму с тебя один доллар и тридцать центов. Подойдет тебе такая цена?

Джейд кивнула. На этот раз она понимала, что сделка выгодная.

– Не стоит носить с собой так много наличных, – озабоченно посоветовала Ингрид, указав на ее сумочку. – Район здесь вполне безопасный, но и в Оушен-Бич, как, впрочем, везде, достаточно наркоманов. Ты наверняка на пляже заметила. – Она улыбнулась. – На твоем месте я бы открыла счет в банке, даже если у тебя не очень много денег. Небольшие деньги тоже обидно потерять, так что лучше не рисковать и поступить по-умному.

Они дошли до маленькой веранды, на которой стояли два металлических стула и пара одинаковых растений в больших горшках, и Джейд дотронулась до толстых, словно резиновых, листьев, чуть бархатистых на ощупь.

– Я специально купила их, когда решила предложить тебе здесь пожить, – промолвила Ингрид, взглянув на растения. – Захотелось как-то украсить твою веранду. Знаешь, как они называются?

Джейд покачала головой.

– Нефритовые деревья, подходит к твоему имени.

Не успев проникнуться тем, что она слышит, Джейд разрыдалась. Это были рыдания, поглотившие всю ее, вобравшие ее тело и душу, и она не поняла, почему они начались. Наверное, потому, что Ингрид была к ней так добра – к ней, к девушке, которая врала ей прямо в глаза. Не в силах сдержать себя, Джейд закрыла лицо руками и продолжала рыдать, пока Ингрид не обняла ее за плечи.

– Я знаю, ты очень устала, – сказала она. – Заходи, распакуй вещи, прими ванну. Душа нет, но голову можно помыть либо над ванной, либо над раковиной. А потом, как отдохнешь, можешь сходить на рынок – он через два квартала. Продукты можно сложить либо в холодильник, либо в кладовую.

Джейд вытерла кулаком слезы.

– Ты просто кожа да кости, – добавила Ингрид, глядя на нее.

И Джейд подумала, не приняла ли она ее за одну из наркоманок, о которых только что говорила.

Ингрид открыла коттедж, и они вошли в гостиную. Единственное окно закрывали жалюзи. Подняв их, Ингрид впустила свет, и теперь Джейд могла осмотреться. Огромный коричневый диван, как и в доме Ингрид, занимал большую часть комнаты. Рядом стояли два стула, которые, по всей видимости, были частью старого столового гарнитура. Увидев телевизор в углу, Джейд захотелось немедленно включить его, чтобы посмотреть последние новости о самоубийстве Лизы Макферсон. Но Ингрид повела ее дальше, в спальню, и показала кровать, почти такую же по размеру, что и в ее комнате дома. Между кроватью и окном, выходившим в садик с апельсиновыми деревьями, едва умещался комод.

– А вот твоя ванная, – показала ей Ингрид.

Ванная комната тоже была малюсенькая – в ней помещались лишь унитаз, раковина и старая ванна на ножках. Ингрид была права, ей бы не помешало хорошенько отлежаться в горячей воде, отмокнуть и освежиться.

– А здесь ты найдешь белье. – Ингрид открыла шкафчик, в котором лежали бледно-розовые полотенца и простыни. – На Ньюпорт-авеню есть прачечная. Это неподалеку. Если понадобится позвонить, то прямо перед ней ты увидишь телефон-автомат. А в случае крайней необходимости всегда можно воспользоваться и моим телефоном.

– Спасибо вам огромное, – растроганно проговорила Джейд, и впервые со времени отъезда из дома почувствовала, что к ней вернулся ее прежний голос, правда, звучал он устало. – Мне здесь все очень нравится. И я сделаю, как вы сказали: приму ванну, а потом немного вздремну.

Ингрид вложила ей в руку ключ и, заглянув в глаза, мягко проговорила:

– Здесь ты будешь в безопасности.

Джейд очень хотела надеяться, что Ингрид окажется права.

Следующие два дня Джейд провела в коттедже, не высовывая носа на улицу. Она пила воду из-под крана и совсем ничего не ела. Конечно, ей следовало бы сходить за едой, но она боялась, что ее кто-нибудь узнает. Она доверяла Ингрид, но все равно не была всецело уверена в ней. И потому все время ждала, что кто-то постучит к ней в дверь – и это бы означало, что ей пришел конец. По утрам и вечерам она лежала, сжавшись в комок на диване, и смотрела новости. По телевизору о ней ничего не говорили, но она не сомневалась, что местные каналы у нее дома постоянно крутят сообщения о самоубийстве Лизы Макферсон. В Сан-Диего в новостях рассказывали лишь о серийном убийце, нападавшем на женщин в их домах, и о Пизанской башне, которую закрыли для посетителей – уж слишком она наклонилась. Если в местных новостях и упоминали о ее самоубийстве, то сейчас эта тема стала менее актуальной.

Ночью, пока Джейд лежала в кровати, ее не оставляли мысли о матери – как же она скучала по ней! Слово, которое не произносилось ею годами – мамочка, – сейчас готово было сорваться у нее с языка. Как бы она хотела снова стать маленькой, как Райли, чтобы мама укладывала ее спать, укутывая в одеяло. Мама всегда целовала ее в лоб, перед тем как начинала молиться. Она благословляла всех, кого знала, даже Стивена. Молитва же, которую сейчас повторяла на ночь Джейд, не имела ничего общего с Богом – она была обращена к почтовому ящику в Северной Каролине. Ей очень хотелось воспользоваться им, хотя отец, она была уверена, предпочел бы, чтобы она не выходила с ним на связь.

Чувствовал ли он облегчение после того, как освободил семью от необходимости присутствовать на спектакле – на суде над ней, который сейчас бы шел уже третий день? Теперь-то, наверное, репортеры больше не ошиваются возле их дома. И все-таки, ради кого отец пошел на такой шаг – ради нее или ради мамы с братом и сестрой?

На третье утро в дверь все-таки постучали. Джейд выглянула в окно и увидела между нефритовыми деревьями Ингрид. Хозяйка помахала ей рукой, и Джейд поняла, что не сможет ей не открыть – со дня ее вселения в коттедж они с Ингрид еще не разговаривали.

– Я принесла тебе немного бананового хлеба, – сказала та, когда Джейд открыла ей дверь. – Пойдем посидим на солнышке. Сидишь тут взаперти, а на улице, между прочим, отличная погода. – Наклонив голову набок, она посмотрела на нее с интересом и спросила: – С тобой все в порядке?

– У меня все хорошо, – ровным голосом ответила Джейд. – Просто меня немного измотало путешествие, и я никак не приду в себя.

Однако Ингрид ее слова не убедили, кажется, она ей не поверила.

– Пойдем, пойдем, – повторила она с настойчивостью. – Посидим, поболтаем.

Щурясь от яркого солнца, Джейд вышла на веранду, с ужасом представляя, о чем же таком с ней собиралась поговорить Ингрид.

– Я не очень люблю лезть в чужие дела, – начала та, когда они сели на стулья, – но мне бы хотелось тебе помочь. Только для этого я должна знать, что у тебя за проблемы. Ты чем-то больна? Может быть, ты мне расскажешь? Это СПИД?

– СПИД? – Джейд отшатнулась. – Нет!

– Что ж, это хорошо. Ты не представляешь, насколько мне теперь стало легче, – сказала Ингрид, хотя Джейд показалось, что она ее не убедила. – Когда я смотрю на тебя, я сразу вспоминаю свою подругу, которую потеряла из-за этой чертовой болезни. Меня беспокоит твоя худоба. Ты выглядишь так, будто не ела несколько месяцев. Ты такая бледная, и… эти темные круги под глазами.

Джейд догадывалась, что выглядит весьма нездоровой. Вся одежда, купленная отцом в секонд-хенде, висела на ней, как на вешалке. А джинсы, если она в ближайшее время не раздобудет себе ремень, скоро просто будут с нее спадать. От груди, которая у нее и так-то была маленькой, сейчас вообще ничего не осталось – бюстгальтер стал настолько велик, что собирался складками.

– Я не больна, – сказала Джейд. – Просто… Наверное, я еще не пришла в себя после переезда. Нервничаю из-за того, что приходится начинать самостоятельную жизнь. Поэтому и есть не хочется.

– Дорогая. – Ингрид наклонилась к ней. – Ты от кого-то скрываешься? Тебя кто-то обидел?

Джейд натянуто рассмеялась, желая показать, что вопрос ей показался абсурдным.

– Нет, конечно! – с наигранной беспечностью воскликнула она.

– Может быть, ты беременна? Извини, что я задаю личные вопросы, но я хочу помочь, – быстро добавила Ингрид.

Как бы ей хотелось рассказать обо всем Ингрид! Она была такой милой. Но Джейд понимала, что этого делать нельзя. Она никогда никому не сможет об этом рассказать.

– Я не беременна и не больна. – Джейд через силу улыбнулась. – Я в полном порядке. Правда.

– Тогда тебе нужно хорошо питаться, – не отставала Ингрид и передала ей банановый хлеб. Джейд положила его на колени. – Ты совсем никуда не ходила? Например, на рынок? – спросила она, показав рукой в северном направлении. Или это был юг? Джейд еще не успела привыкнуть, что теперь океан на западе, а не на востоке, как было всю ее жизнь.

– У меня есть тележка, и я беру ее, если мне надо много чего-то купить – больше, чем я могу пронести через квартал, – сказала Ингрид, – ты тоже можешь ею пользоваться. Она стоит в сарае. – Она указала на маленькую постройку в дальнем конце двора, увитую плющом с белыми цветами.

– Спасибо.

– Ты собиралась пойти за продуктами? – спросила Ингрид. – Если нет, я могу купить тебе все, что нужно, когда сама пойду на рынок.

У Джейд создалось впечатление, что Ингрид все еще думает, что у нее СПИД.

– Нет, я хотела пойти… Как раз сегодня днем, – ответила Джейд. И на этот раз она говорила правду, потому что и в самом деле планировала сегодня выбраться из дома. Ей необходимо было проверить, как будут реагировать на нее люди. Только после этого она сможет понять, в опасности она или нет.

После ухода Ингрид Джейд прошла в ванную и окинула себя в зеркале оценивающим взглядом. Выглядела она ужасно. Голова ее хоть и была чистой, но волосы выглядели не лучшим образом, свисали по сторонам лица безжизненной паклей. Кожа была бледной, глаза покрасневшими. Несмотря на то, что она покрасила брови, ресницы ее по-прежнему оставались светлыми, и они-то уж точно могли ее выдать. Ей необходимо было купить тушь и запастись краской для волос, на случай, если корни станут отрастать слишком быстро.

Надев сандалии и прихватив сумочку, она вышла на улицу и пошла в ту сторону, куда указала Ингрид, объясняя, где рынок. Пока она добралась до рынка, она уже запыхалась. На улице было многолюдно, в основном ей попадались на глаза молодые люди ее возраста – парни-блондины на скейтбордах, длинноволосые девушки в дырявых джинсах и обрезанных футболках. Все они посматривали на нее, а кое-кто даже здоровался. В отличие от жителей Северной Виргинии, люди здесь казались счастливыми и дружелюбными, и никто никуда не спешил. Солнце светило ярко и весело. И никому не было никакого дела до девушки-убийцы из Александрии.

Придя на рынок, Джейд пожалела, что не взяла тележку, как предлагала ей Ингрид, и для первого раза постаралась ограничиться лишь двумя бумажными пакетами, в которые сложила все покупки – немного фруктов, куриные грудки и книгу в мягкой обложке «Рецепты недорогой и здоровой кухни». В книжке она отыскала блюдо из курицы и купила еще кое-что из продуктов, которых согласно рецепту недоставало. Раньше ей не приходилось готовить, и никто ее этому не учил. Мама всегда говорила, что ее дело играть на скрипке, а не заниматься домашней работой. При этой простой бытовой мысли о матери Джейд снова чуть не расплакалась. А в проходе между торговых рядов она увидела маленькую девочку – ей не было и двух лет, и она так напомнила ей о Райли. Малышка стояла перед лотком с пастой и пиццей и показывала матери пальчиком на какую-то упаковку. Ее блестящие черные волосы были собраны в два высоких хвостика, совсем как у Райли, и Джейд, засмотревшись на нее, на какое-то мгновение поверила, что это и есть ее сестричка – вот сейчас она повернется и… Ах, если бы! Малышка что-то лопотала, обращаясь к матери, но, когда повернулась и подняла глаза на Джейд, вся иллюзия моментально рассеялась. Конечно же, это была не Райли, а совсем чужая, пусть и тоже симпатичная девчушка. И Джейд постаралась побыстрее пройти мимо нее, пока ее мать не заметила, что она на нее пялится.

Она развернулась и почти побежала – во всяком случае пошла к дому Ингрид так быстро, как только могла и насколько позволяли пакеты в руках. Ей казалось, они весят тонну. Силы ее оставили уже после первого квартала, а сердце колотилось и замирало, как в день ареста, когда полиция отвозила ее в участок. В тот день она едва не потеряла сознание на заднем сиденье полицейской машины – и сердце билось в груди, словно маленький мячик. На джинсах засохла кровь, руки тоже были липкими и красными от крови. Если бы она тогда умерла, возможно, все бы разрешилось только к лучшему. Сердечный приступ решил бы все проблемы, потому что уже тогда она понимала, что жизнь ее кончена. Сейчас она чувствовала себя не намного лучше. Жизнь по-прежнему не имела для нее смысла. Если бы она умерла сегодня прямо посреди улицы, и ее бы нашли… то нашли бы просто-напросто девушку, которой не существовало и родителей у которой тоже не было, так как их бы тоже не смогли найти…

Джейд добралась до коттеджа вся мокрая – струйки пота от слабости и усталости смешались с потоками слез. Выложив на кухне продукты, она прошла в спальню, забралась на постель и стала смотреть в окно на апельсиновые деревья. О, остался ли у нее хоть кто-нибудь, кто бы ее любил? Ее родные, от которых она сбежала, – любили ли они ее? Ах, но какая теперь разница? Они поверили в то, что увидели. И теперь все они – мама, Райли, Дэнни – могли любить только призрак Лизы. И лишь отцу было ведомо, что она не умерла. Однако никто, даже он, не знал ту отчаявшуюся девушку, в которую она превращалась.

Несмотря на то что Вернис просила меня подождать денек, прежде чем снова встречаться с Томом, я не собиралась тянуть и ждать долго – я вернулась в парк сразу после обеда. Припарковавшись в конце дороги, я с облегчением обнаружила, что Вернис с мужем сидят на плетеных стульях в тени и попивают пиво – на маленьком столике между ними стояли две початые бутылки.

Я зашагала к ним, сойдя с посыпанной гравием дороги, и, когда подошла совсем близко, Вернис спросила:

– Райли, дорогая, не хочешь ли пива? – Ее улыбка была несколько неуверенной, и я подумала, что она слегка нервничает.

– Нет, спасибо, – ответила я и, не дожидаясь приглашения, села на третий стул. Мне на ногу тут же слетел комар, другой присосался к запястью. Первого я прихлопнула, второго не успела.

– Слушай… – Том, все еще в рубашке и брюках, которые были на нем утром, выпрямился на стуле и, не дожидаясь, когда я начну задавать вопросы, сам перешел к делу: – Я всего лишь повторил то, что говорила полиция. Они так и не нашли ее тела, и это показалось им подозрительным, вот и все.

– Так вы не знаете наверняка? – спросила я разочарованно. – Пожалуйста, скажите мне правду! Неужели вы просто высказали предположение?

– Именно, – вместо него подала голос Вернис. – Это было всего лишь предположение.

Том поднял бутылку, сделал большой глоток и посмотрел на жену.

– Они нашли несколько разных следов – там, где была припаркована ее машина, – и подумали, что кто-то ей помогал, – проговорил он.

– Том, – протестующе одернула его Вернис.

– Им показалось, будто кто-то помог ей инсценировать самоубийство, – добавил он, видимо, посчитав, что я не поняла его с первого раза. Но я поняла. Поняла отлично.

– Откуда вы знаете про следы? – быстро и наступательно спросила я.

Он пожал плечами:

– Как откуда? Прочел в газетах. Об этом так называемом самоубийстве кричали все заголовки.

– У отца очень много вырезок из газет, но ни в одной статье ничего об этом не говорилось, – возразила я. – А я их все прочитала. Нигде ничего об оставленных Лизой следах!

– Ну, должно быть, какие-то статьи он пропустил, – в свою очередь не согласился Том. – Я же не придумал все это! Да и вообще, какая сейчас разница? – Он посмотрел на меня пристально: – Тебе что, нужна убийца в твоей жизни? Хочешь разделить с ней наследство?

– Том, – снова одернула мужа Вернис, краснея.

– Если сестра жива, я бы хотела узнать ее ближе, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Вот видишь, что ты наделал? – с досадой бросила Вернис мужу. – Хватит ее дразнить! Да что это такое с тобой?

Том со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Я не хотел тебя расстраивать.

– Он правда не хотел, Райли, – подхватила Вернис.

– Но… вы и в самом деле думаете, что Лиза не покончила с собой? – Я не могла оставить этот вопрос, не выяснив все до конца. Если есть вероятность, что сестра жива, я буду держаться за эту мысль, пока хожу по этой земле.

– Думаю, не покончила, – упрямо промолвил Том. – Я считаю, что она жива. И свободна, как птица.

– Прекрати! – Вернис шлепнула его по руке. – Ты что, не видишь, в каком она состоянии? Сначала я рассказала ей, что ее удочерили, теперь ты забиваешь ей голову всякой чепухой! Ты видишь, что с ней творится?

– Меня не удочерили, – произнесла я устало и снова насела на Тома: – Просто вы так об этом сказали… когда сидели в машине. Так уверенно, будто вы точно знаете.

– В тот момент я был очень зол, – усмехнулся Том. – Но это не меняет того, в чем я уверен. А я уверен – она жива. Твоя сестра жива.

Вернис с возмущением фыркнула, но мы оба ее проигнорировали.

– Вернис рассказала мне, что отец собирался оставить вам парк, – сказала я, – но об этом ни слова нет в завещании. Там нет ни слова об этом. И, если честно, я думаю, что коллекция трубок – тоже очень щедро.

Том метнул на меня злобный взгляд и, вскочив с кресла, крикнул:

– Да ты ни черта не знаешь!

От страха я вжалась в стул. Том схватил полупустую бутылку и пошел в сторону бухты. Мне только и оставалось, как упереть взгляд в его спину, что я и сделала, сожалея, что заговорила про парк. Да и вообще зря к ним приехала.

– Простите, – пробормотала я, обращаясь к Вернис. – Я не знала, что этот вопрос настолько болезненный.

Она тяжело вздохнула, отмахнулась от мухи, собиравшейся сесть на ее влажное лицо, и сказала:

– Просто мы сейчас немного нуждаемся в деньгах. Вот и все. Знаешь, как это?.. Нет, конечно же, ты не знаешь! – Она улыбнулась. – Но… вот представь… Ты достигаешь определенного возраста. Доход у тебя один и тот же, а расходы продолжают расти. Дом твой разваливается… – Она рассмеялась, махнув рукой на видавший виды фургон у себя за спиной. – Становится немного страшно.

– Я вам сочувствую, – смутилась я. Да, в отличие от них я богата. На мой счет скоро должны были поступить деньги, оставленные в наследство отцом, а когда я продам дом и парк, их станет еще больше. Но я ничем не заслужила этого богатства. И, видимо, так же рассуждали и Том с Вернис.

– Знаете, вы можете не платить здесь за аренду, пока я не продам парк, – предложила я и подумала: «Боже, куда же они потом пойдут?» – Надеюсь, коллекция трубок немного поможет вам поддержать ситуацию.

Вернис грустно мне улыбнулась:

– Конечно, поможет. Не волнуйся, все у нас будет хорошо.

Когда я отъехала от дома Кайлов, я чувствовала себя еще хуже, чем когда приехала к ним полчаса назад. Мне хотелось верить в шанс, что моя сестра жива, и все же я понимала, что, возможно, Том просто играет со мной. Точнее, на мне отыгрывается. Срывает досаду.

Несколько разных следов, сказал он. Неужели он это придумал? А если нет, то что это означало?

Единственное, что я знала, это что я не хочу больше думать об этом. Я выехала на дорогу, которая вела к трейлеру брата.

Всю ночь, лежа в кровати, она играла на скрипке. Разумеется, инструмента у нее не было, и скрипку она себе представляла – ведь ни при каких условиях ей нельзя было нарушать слово, данное ею отцу. Как бы тяжело это ни было, к скрипке она не вернется. Зато она могла точно так же, как мальчишки играют на воображаемых гитарах, водить воображаемым смычком по воображаемым струнам. И поэтому каждую ночь, лежа на спине, она представляла себе, как прижимает к подбородку «Вайолет» и выводит мелодии Баха или Мендельсона, пока воображаемый инструмент не начинал давить ей на плечо. Плакала она тоже каждую ночь. А наплакавшись вволю и вымотавшись до предела, в конце концов засыпала.

Как же она скучала по скрипке! Даже в самом раннем детстве родителям не приходилось ее заставлять заниматься музыкой. Наоборот, они огорчались, что она не любит проводить время на улице. Для Джейд – для Лизы – скрипка была наградой. И в восемь, и в девять лет, когда ее сверстники с самого раннего утра по выходным гоняли на велосипедах, она просыпалась лишь с мыслью, как бы поскорее взять в руки смычок. Скрипка всегда помогала ей пережить тяжелые времена, и вот как раз теперь, когда она проходила через самый сложный и страшный период, у нее не было этой единственной вещи, которая могла бы ее успокоить.

Иногда ей просто не верилось, что ее жизнь превратилась в настоящий кошмар. Порой, засыпая, она представляла себе, что проснется – и продолжит с радостью готовиться к поступлению в Джуллиард или в какой-то другой музыкальный колледж, в которые она подала заявления. Пусть бы в Джуллиард из-за Стивена ее не взяли, но ведь есть и другие школы, куда бы ее согласились принять.

Когда-то все твердили наперебой: «Лизу ждет блестящее будущее!» Но никакого будущего у нее как у Лизы больше не было. А как для Джейд жизнь для нее вообще казалась пустой.

Она непрестанно думала, был ли выход из ситуации, в которую она угодила? Может быть, ее адвокат не рассмотрел всех вариантов развития событий? Но сейчас, даже если выход когда-то и был, это уже не имело значения – потому что тюрьма могла угрожать отцу, а этого она не могла допустить.

По утрам, несмотря на отсутствие аппетита, она съедала тост и садилась за просмотр новостей. С момента ее бегства из дома прошло уже полтора месяца, но она все боялась, что ее фотографии покажут по телевизору. Слава богу, этого не случалось! Чем дольше она не слышала никаких упоминаний о Лизе Макферсон, тем увереннее начинала себя чувствовать и тем дальше заходила в своих прогулках в районы с бунгало и дикими садами. Когда люди ей улыбались, она улыбалась в ответ, всей душой надеясь, что никто не замечает, что она улыбается только лицом, но не сердцем. На пляже она наблюдала за серфингистами, рассекавшими волны, и за бездомными, к которым теперь относилась с сочувствием и благодарностью за то, что они позволили ей остаться на пляже в ее первую ночь, не обидели и не ограбили. Пару раз она сопровождала Ингрид, когда та раздавала свою стряпню голодным на берегу в темноте. И это было меньшее, что она могла для них сделать.

Ньюпорт-авеню, главная улица Оушен-Бич, протянувшаяся между районом Ингрид и пляжем, с обеих сторон была забита антикварными лавками, розничными магазинами, студиями йоги и небольшими закусочными. Но к одному из этих магазинов – к «Грэдис рэкордс» – Джейд тянуло с особой силой, стоило ей лишь там оказаться. В первый раз, когда она в него заглянула, она провела там не меньше часа, рассматривая старые виниловые пластинки, кассеты и новые CD-диски. Даже боль в груди утихла на какое-то время. Она просмотрела всё, абсолютно всё – классику, рок, фолк, кантри, песнопения. Ей просто нужна была музыка. И как она жила без нее эти недели? Вот бы ей купить несколько CD-дисков! Но для начала не помешало бы обзавестись техникой, чтобы их послушать, а брать деньги с банковского счета, который и так неуклонно таял, она боялась. Ей требовалась работа, однако несмотря на то, что она по нескольку часов могла выступать перед тысячной аудиторией, ее ужасала мысль, чтобы зайти в какую-нибудь лавку на Ньюпорт-авеню и спросить, не найдется ли у них для нее места. Грэди, владелец полюбившегося ей магазина, всегда тепло улыбался, когда она к нему заглядывала. Причем он ни слова не говорил на то, что она подолгу рассматривает его альбомы и ничего не покупает, хотя наверняка это его раздражало. И Джейд пообещала себе, что однажды наберется смелости и подойдет к этому длинноволосому блондину и спросит, не нужна ли ему помощь.

Была еще одна причина, почему в «Грэдис» Джейд чувствовала себя как дома, и эта причина не имела никакого отношения к музыке. Когда она впервые зашла в магазин, в глаза ей бросился висевший на стене постер. У Грэди их было много – в основном с рок-группами, – но сильно выделялся один. На нем была сфотографирована лежащая на полу Настасья Кински, по обнаженному телу которой полз, обвивая ее, питон. Джейд не впервые увидела этот снимок. Точно такой же хранился в ее комнате в Александрии, в комоде с футболками. Скорее всего он даже попался на глаза полицейским, когда те делали обыск в ее вещах после ее так называемой смерти. Сама же она увидела его впервые в одиннадцать лет, когда они с Мэтти, лежа на полу их гостиной, от нечего делать рассматривали какие-то журналы. Перевернув очередную страницу иллюстрированного издания, они увидели женщину со змеей, и Мэтти брезгливо поморщился:

– Фу!

– Фу! – невольно повторила за ним и она, но позже, когда осталась одна, вырезала фотографию, а потом часами ее рассматривала. Отчего-то снимок ее завораживал – и то, как змея, извиваясь, скользила по женскому телу, скрывая и обнажая его.

Обнаружив знакомый постер здесь, на стене магазина, Джейд подумала, что набрела на хороший знак, и именно здесь захотела работать.

Однако для того, чтобы заглушить тоску по дому, недостаточно было окружить себя музыкой в магазине пластинок. Джейд ощущала, что с каждым днем все больше и больше скучает по своим родным, по Мэтти и по «Вайолет». С каждым новым днем от разлуки с ними ей становилось все больней и больней. В те дни, когда она думала, что ее посадят в тюрьму, она попросила Мэтти присматривать за Райли и Дэнни и теперь успокаивала себя мыслью хотя бы о том, что он будет поддерживать контакт с ее семьей. Даже несмотря на то, что она мертва. Она представляла, как Мэтти приходит к ним в дом и проводит время с Райли и Дэнни, как если бы был их братом. Например, читает им, водит их в зоопарк или кино. Если бы только она могла быть рядом!

Как-то раз, не в силах противиться ощущению, что все в ее жизни потеряно, Джейд пошла в банк и разменяла на четвертаки двадцатидолларовую банкноту, убеждая себя, что мелочь ей нужна для прачечной, хотя горсти четвертаков кому угодно для одной стирки было чересчур много. Она загрузила одежду в барабан стиральной машины и пошла к ближайшему телефону-автомату. Войдя в будку, она оставила дверь слегка приоткрытой, чтобы немного выветрить запах алкоголя и мочи, и вывалила на полочку под телефоном всю мелочь и начала набирать номер.

На Восточном побережье было пять часов вечера, и Джейд надеялась, что мама скорее всего дома. Ей просто хотелось услышать ее голос, и все. Сама она, конечно же, ничего не собиралась говорить, не посмела бы, но ей просто была необходима связь с домом. Настал такой момент, что она не смогла побороть отчаяние, оно оказалось сильнее ее.

Джейд набрала номер и начала вставлять четвертаки по команде из трубки. После трех коротких гудков – она слушала их, затаив дыхание, – наконец раздался равнодушный механический голос:

– Набранный номер отключен.

Вытаращив глаза, Джейд уставилась на трубку.

Нет. Сердце ее бешено заколотилось. Что же – теперь она никогда их не найдет? – свою семью, даже чтобы послушать изредка их голоса… После ее ареста родителям дважды пришлось сменить телефонный номер, и, видимо, они поменяли его и после ее самоубийства, чтобы избежать нового шквала звонков. А если так, новый номер нигде не значится. Однако проверить все же следовало. И Джейд позвонила в справочную города Александрии и спросила домашний телефонный номер Фрэнка Макферсона.

– В Александрии нет номера Фрэнка Макферсона, – сказал оператор.

– Вы имеете в виду, что его нет в списке, или вы не можете его выдать?

– Нет. Номера просто нет. Но есть номер на имя Питер и Джей Ти.

Неужели они переехали? Это было бы ужасно.

– А что насчет Арлингтона? – спросила она. – Или вообще хоть где-то в штате Вашингтон?

Оператор нашел женщину по имени Фиона, но ни одного Фрэнка в списке или вне списка не было, и Джейд, смирившись, повесила трубку.

Где они? Куда подевались? Неужели бежали от репортеров? Или от нее самой?

Может быть, Мэтти что-то известно? А если нет? Мысль, что он будет общаться с ее родными – мысль, которая ее так успокаивала, – бесследно испарилась. Если родители переехали, а Мэтти не знает куда, то как он будет с ними общаться?

Она набрала номер Мэтти, хотя изначально и не собиралась ему звонить. У него была собственная линия, отдельная от семьи, и поэтому она могла позвонить напрямую в его комнату. Даже если бы сработал автоответчик, она вполне осталась бы довольна. Что угодно! Лишь бы услышать голос кого-то, кого она знала в прошлой жизни. Кого-то, кому она небезразлична.

Мэтти снял трубку:

– Алло?

Боже. Джейд прикоснулась к телефону, словно это был Мэтти. Его голос звучал так близко и был таким родным! Она с трудом удержалась, чтобы не заговорить.

– Алло? – опять спросил Мэтти. – Кто это?

Может быть, он догадается? В мире не было никого, кто был бы ей ближе. Разумеется, он не поверил, что она покончила с собой, – он знал, что она не способна на это. Она ждала, что он спросит: «Лиза, это ты?» Но он просто повесил трубку.

В прачечную она возвращалась словно во сне. Из головы не шел их дом в Александрии, люди, жившие по соседству… Обидно было сознавать, что для ее родных, в отличие от нее, жизнь не закончилась и они продолжают двигаться дальше. До этого момента по крайней мере она могла хотя бы фантазировать, как вернется домой, как увидит маму с отцом и брата с сестрой – даже несмотря на то, что знала, что это невозможно. Но теперь у нее больше не было дома. Ей постепенно становилось так плохо, словно из легких выкачали весь воздух, словно она навечно зависла в безвоздушном пространстве.

В прачечной, открыв стиральную машину, Джейд автоматическими движениями принялась доставать из барабана постиранные вещи. Мысли в ее голове прыгали, обгоняя одна другую.

А чего она, собственно, ожидала? Ей давно пора было перестать думать лишь о себе и начать задумываться о родителях и о Райли с Дэнни. Она с ног на голову перевернула их жизни, поэтому переезд им необходим. Он точно пойдет на пользу Дэнни. Брат сменит школу и начнет новую жизнь. А Райли… ей только три года. Возможно, она вообще никогда и не узнает о сестре-самоубийце.

Джейд промокнула глаза влажным полотенцем, вынутым из машинки.

Да, определенно так будет лучше.