Глава XX
На следующий день после того как Сюй Саньгуань подсчитал на пальцах, что они уже пятьдесят семь дней едят кукурузную кашу, он сказал сам себе: «Надо сходить сдать кровь, покормить семью вкусненьким».
При виде старосты Ли он подумал: «Весь город бледный, а он румяный. Весь город осунулся, а он ничуть не похудел. Весь город мрачный, а он улыбается».
Староста Ли с улыбкой сказал Сюй Саньгуаню:
– Помню тебя, помню. Раньше ты всегда что-нибудь приносил, что же сейчас с пустыми руками?
– Мы с женой и тремя детьми пятьдесят семь дней едим одну кукурузную кашу. У меня ничего нет. Купи у меня две плошки крови, и я накормлю семью. Помоги, я отблагодарю.
– Как?
– Сейчас у меня ничего нет. Раньше я носил тебе яйца, мясо, сахар. Сахар ты не только не взял, но и обругал меня, сказал, что с тех пор как вступил в партию не берешь с масс ни иголки, ни нитки. Я не знал, что ты опять берешь.
– Ничего не поделаешь – неурожай. Если не брать у людей съестное, ваш староста Ли с голоду помрет. Вот настанут хорошие времена, опять не буду брать с масс ни иголки, ни нитки. Я для тебя сейчас не коммунист, а благодетель. Знаешь, как пословица говорит: «За каплю благодари колодцем». Но мне хватит и капли – ты дай мне пять юаней, а тридцать себе заберешь…
Дома Сюй Саньгуань вручил жене тридцать юаней, рассказал, куда делись остальные пять и добавил:
– Нельзя сидеть на одной кукурузе. Теперь у нас появились деньги, иногда будем есть посытнее. А кончатся – еще сдам кровь. Она, как вода в колодце, не убывает… – Тут он вспомнил, что с утра тоже был разговор про колодцы. – Сегодня вечером пойдем в «Победу». У меня совсем нет сил. Слышишь, я еле шепчу. Это потому, что не выпил рисового вина, не поел печенки. В «Победе» ничего нет, кроме лапши с луком, и та без лука. И без мяса – одна вода с соевым соусом. И стоит юань семьдесят, а раньше стоила девять фэней. В животе у меня пусто. Говорят, не наелся – пойди выспись. Так я и сделаю.
Сюй Саньгуань лег на кровать, вытянулся, закрыл глаза и продолжил:
– У меня в глазах черно, сердце колотится, желудок выворачивает. Если я через пять часов не проснусь – это ничего, а вот если через семь не проснусь – зови людей, и пусть тащат меня в больницу.
Когда он уснул, Сюй Юйлань, сжимая в руке тридцать юаней, села на порог, поглядела на пустую улицу, по которой ветер гнал пыль, на серую стену и сказала себе:
– Когда Первый разбил голову сыну Фана-кузнеца, он сдал кровь. Когда эта толстая шлюха Линь сломала ногу, он опять сдал, не пожалел, будто это не кровь, а пот. Теперь снова сдал, чтобы нас накормить. И еще собирается сдавать, говорит, иначе не проживем. Ох, когда же все это кончится?
И Сюй Юйлань заплакала. Аккуратно сложила деньги, спрятала их во внутренний карман, ладонями вытерла слезы со щек, а пальцами – с уголков глаз.
