Глава II
Солнечный луч скользнул по его лицу. Сквозь решетчатое окно солнце било прямой наводкой и заливало центр камеры ярким светом, отчего унылая обстановка помещения сразу стала праздничной.
«Весна скоро, – подумал Вадим. – Через два месяца откинусь, как раз в середине апреля. Деревья зацветут, яблони, сирень. Девушки будут ходить по улицам с распущенными волосами. А как они выглядят, девушки? Забыл. Это что-то такое нежное и удивительно приятное. От близости с этим существом сердце начинает биться быстрее и в паху начинает покалывать».
А сейчас уже ничего не бьется и не покалывает. Все атрофировалось. Все чувства. Память только не атрофируется. Она, память, как злопамятный судья, постоянно выносит ему приговор, постоянно тычет, тычет его в его ошибки и просчеты, словно нагадившего щенка в его же дерьмо.
М-м-да, вот и жизнь прошла. Пятьдесят пять. А вспомнить нечего: «дела», подельники, стрелки, пьянки, малины, проститутки…. Нормальной жизни и не видел.
– Шрэк, давай партейку в шашки на пару чинариков? – К его лежанке подошел Щербатый.
– Не, неохота. – Вадим только скользнул взглядом по соседу по камере.
– Может, чифирчику замутить?
– Замути.
– Щас оформлю, – пожилой зэк поспешил к общему столу.
Мысль о скором выходе на свободу будоражит чувства, словно весенний ветер, поднимающий с земли старые слежавшиеся листья. Куда ехать? Чем заниматься? Ни жилья, ни друзей, ни родственников…. Хотя нет, родственник есть – брат Кирилл. Только где он? Связь с ним оборвалась семь лет назад после смерти матери. О ее смерти брат сообщил в письме. В этом же письме он просил написать ему отказ от его доли на родительскую квартиру, чтобы продать ее. При этом Кирилл обещал «компенсировать» позднее эту услугу. Согласие было дано. Он бы так и так продал ее и без его согласия.
– Пошли, Шрэк. – Щербатый пригласил к столу.
Вадим сел на своей лежанке, оглядел камеру. Вареный и Валет режутся в буру. Конопатый спит, Угорь что-то читает. Все нормально. Щербатый пригласил на чаепитие только его одного. Это тоже нормально. Его статус смотрящего по камере дает ему такую привилегию. Кроме того, Щербатый по-тихому пригласил его одного. Значит, хочет пошептаться. Ладно, пошепчемся.
Вадим встал, потянулся, прошел к столу, сел. Никто в камере не обратил на это внимания.
– Мне сказал Горилла, – напряженным шепотом стал рассказывать Щербатый, – сегодня на прогулке Борзой устроит драку с нами.
– Зачем? – спокойно поинтересовался Вадим, дуя в кружку, до краев наполненную черным как смоль чаем.
– Я предполагаю, для того чтобы упрятать нас на три дня в карцер.
– Смысл?
– А он в это время перекупит нашего вертухая.
– Разбогател что ли?
– Похоже на то. Была у него свиданка недавно. Баба приезжала к нему. Да такая шикарная, что даже у краснопогонников слюни текли. Короче, Горилла вякнул: на прогулке какой-то фраерок нас зацепит. Ну, типа провокация. Если мы ответим адекватом, нас сразу за шкирку. Вот я думаю, может, не пойти на прогулку?
– Нет, – Вадим покачал головой и сжал челюсти, – прогулка – это святое. Пропускать нельзя.
– Тогда надо просто не заметить этого придурка и не отвечать на его действия.
– Ты чего, Чалый?! – Вадим сверкнул на сокамерника взглядом. – Отвечать надо в любом случае. Масть держать надо!
– Ну, тогда потеряем канал. Только прокатали его…
– Не получит Борзой нашего вертухая, – загадочно усмехнулся Вадим.
Прогулка на тридцать минут, как всегда, проводилась перед обедом. Зэки, вышедшие из затхлых камер, с наслаждением вдыхали морозный воздух, поднимали бледные лица к тусклому февральскому солнцу.
Вадим, не спеша, ходил по периметру тюремного двора, глядя себе под ноги. Снова воспоминания.
Они с Кириллом рыбачили на горной речке. Кирилл залез на упавшее на берегу дерево, наполовину затонувшее в воде, стал оттуда закидывать удочку. Он, видимо, поскользнулся или оступился и упал в воду. Бурное течение потащило его по дну, унося на середину реки. «Вадим, помоги!» – крикнул в отчаянии утопающий мальчик. Вадим оторопел, уставился на брата, беспомощно барахтающегося в воде. Пловец тот был никудышный. Вадим тоже плавал плохо. Что делать?! В этот момент взгляд его упал на удилище в руке. Решение пришло само собой. Он побежал по берегу, залез на какой-то валун, с него протянул удилище Кириллу: «Хватайся!» Кирилл ухватился рукой за конец протянутой удочки, но Вадим в этот момент соскользнул с валуна и сам оказался по пояс в воде. Он держался за камень одной рукой, а другой, одеревеневшей от холода и напряжения, держал удилище, не обращая внимания на то, что рыболовный крючок впился ему в запястье. Кирилл сумел по удилищу добраться до брата. Когда они вылезли на берег, то несколько минут стояли на суше, тяжело дыша и обнявшись. Затем Кирилл оторвался от брата и посмотрел на него таким взглядом, который он до сих пор забыть не может.
Вдруг кто-то поставил ему подножку. Вадим упал лицом вперед, сблокировав руками падение. Когда поднялся, увидел рядом с собой Гнусавого, прыщеватого парня, который всегда говорил через нос, словно он у него был заложен: «Че падаешь, или чифиру перепил?» Наезд был конкретный. Реакция старого зэка была мгновенная – удар ребром ладони по шее. Гнусавый упал на землю, схватившись за шею и хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. «За что бьешь, Шрэк, с-сука?!» – на Вадима налетел другой зэк, весь испещренный татуировками. Вадим увернулся от удара и притормозил нападавшего точным ударом в солнечное сплетение. Подоспел Чалый, встали спина к спине. Весь двор забурлил.
Из другого конца тюремного двора вылетели вертухаи с овчарками: «Всем на землю, иначе спускаем собак!» Драться со свирепыми волкодавами голыми руками бесполезно, да и себе дороже. Все сидельцы упали на землю, кто где стоял.
– Я же предупреждал тебя! – прошипел Вадиму в лицо лежавший рядом Чалый.
– Ништяк, – криво усмехнулся Вадим.
– Вставать по одному и в камеры! – приказал старший контролер.
Зэки поднимались с земли, держа руки за спиной, молча шли обратно в камеры. Вадим выходил со двора последним.
– Тебе, как отличившемуся, будет особое внимание начальства, – предупредил Вадима контролер. Вадим никак не отреагировал на это.
