Если речь идет об общей закономерности, характерной для любых изменений сознания с тенденцией к доминированию «образных», «правополушарных» компонентов мышления, обеспечивающих многозначность, то возникает вопрос о природе этого своеобразного психофизиологического паттерна. Выше мы отчасти попытались ответить на этот вопрос, предположив, что дополнительная церебральная активация, проявляющаяся в реакции десинхронизации на ЭЭГ, необходима только для организации однозначного контекста.

Очевидно, что упорядочивание информации, ее организация, выделение наиболее общих и статистически наиболее сильных связей и высокочастотных знаков, градация информации по принципу ее высокой или низкой вероятности – все это относится к «негэнтропийной» психической активности, характерной для логико-знакового мышления и сознания. Но было бы ошибкой считать, что функцией правого полушария, в противоположность левому, является пассивное, «зеркальное» отражение мира. Будь это так, мы имели бы дело не с целостными образами (пусть сложными и многозначными), а с первозданным хаосом бесчисленных разрозненных элементов, слабо связанных друг с другом.

Между тем многозначный контекст – это сложная система, подчиняющаяся соответствующим законам, и для нее определяющим фактором как раз и являются не отдельные элементы, а связи между ними.

«Энтропия» образного мышления, лежащая в основе творчества, – это не энтропия неживой природы, которая ведет к упрощению, дезорганизации и в конечном счете к распаду материи. Если развить идею «творческой эволюции» А. Бергсона, то «энтропия» образного мышления – это как бы третий виток гегелевской спирали, по которой идет развитие природы. На первом витке этой спирали безраздельно господствует второй закон термодинамики и действуют энтропийные силы упрощения систем и распада материи, что сопровождается потерей, рассеиванием энергии. Но человек с его способностью к осознаваемой целенаправленной деятельности противопоставляет этой тенденции к распаду тенденцию к организации и упорядочению информации и мира в целом; эта деятельность носит негэнтропийный характер и нуждается в дополнительных энергетических затратах, проявлением которых является десинхронизация биоэлектрических потенциалов мозга. Сознание и подчиненная ему деятельность – это отрицание энтропии природы. Однако, когда А. Бергсон поставил вопрос о необходимости дополнить организующую (и в то же время неизбежно упрощающую) функцию сознания интуитивным постижением самой сути вещей и явлений (и особенно их связей), он тем самым проявил незаурядную собственную способность к интуиции. Исключительное развитие логико-знакового, аналитического мышления, «интеллекта» по Бергсону, доминирование субъект-объектных отношений несет на себе печать ограниченности, которая может быть преодолена за счет целостности интуитивного «схватывания» связей во всем их многообразии. На этом новом, третьем витке спирали происходит отрицание отрицания, отрицание негэнтропического свойства сознания и возврат к «энтропии», но на качественно ином уровне – это уже не та энтропия, которая ведет к хаосу, а свойственная только человеку «энтропия» образного мышления, позволяющая преодолеть отчуждение субъекта от мира и активно, хотя и без дополнительных затрат, воссоздать целостный образ мира во всей его противоречивости, сложности и многозначности. Термин «негэнтропия» в данном случае используется как метафора, отражающая меру упорядочения информации в соответствии с законами формальной логики. Термин «энтропия» в этом контексте отражает степень неупорядоченности информации, но только по тем же законам.

Каковы же конкретные психологические механизмы, позволяющие осуществить эту активную деятельность по созданию многозначного контекста?

Этот вопрос остается пока открытым, можно высказать лишь некоторые предположения.

Можно предполагать, что одним из таких механизмов является уравнивание разных вероятностей, в результате чего статистически наиболее вероятная последовательность событий или их сочетание не имеют преимущества по сравнению со статистически наименее вероятными. Именно игнорирование различий между вероятностями и придает активности правого полушария высокую «энтропийность», тогда как взвешивание вероятностей и дифференциация высоко– и маловероятностных событий, лежащая в основе вероятностного прогноза, относится к компетенции левополушарных компонентов мышления.

Это предположение находит экспериментальное подтверждение. Показано, что именно поражение левого полушария приводит к нарушению вероятностного прогноза, тогда как при органическом поражении правого полушария способность к вероятностному прогнозу нарушается достоверно реже. Для левого полушария характерно увеличение количества прогнозов частого сигнала после его предшествующего появления, свидетельствующее о повышении адекватности отражения вероятностной ситуации. Правому полушарию свойственно значительное снижение степени ожидания частого сигнала после предшествующих двух частых сигналов, что может свидетельствовать о недооценке его вероятности (или о переоценке вероятности редкого сигнала).

Интересный материал, свидетельствующий в пользу этого же вывода, получен при исследовании вероятностного прогнозирования у лиц с выраженной левополушарной локализацией речи и у лиц со слабовыраженной латерализацией речевой функции. Как уже подчеркивалось выше, слабая латерализация по речи отражает некоторую функциональную недостаточность обоих компонентов мышления, но при этом дефект левополушарной стратегии возмещается дополнительной активацией левого полушария, а функциональная дефектность правого полушария никак не компенсируется. Выраженная же латерализация по речи отнюдь не означает доминирования левого полушария над правым – напротив, у этих испытуемых правое полушарие активнее включается в решение ряда предъявляемых задач.

Исследование показало, что испытуемые со слабовыраженной латерализацией речевой функции быстрее реагируют на сигналы с высокой вероятностью предъявления, чем на сигналы с низкой вероятностью, тогда как у испытуемых с хорошей латерализацией таких различий по времени реакции не выявлено. Таким образом, при компенсаторной гиперактивности левого полушария (аналитических процессов) мозг более ориентирован на высоковероятностные события. При этом время реакции как на высоко-, так и на маловероятностные сигналы больше у испытуемых со слабой латерализацией речевой функции, что является, по-видимому, следствием доминирования аналитических процессов, требующих большего времени, чем холистическое «схватывание».

Отсутствие дифференциации сигналов по степени их вероятности, уравнивание вероятностей объясняет, почему при доминировании образного мышления (как, например, в сновидениях) нет реакции удивления на самые невероятные, с позиции бодрствующего мышления, события. Эта же особенность определяет отсутствие дополнительной активации мозга. Последняя необходима для разделения высоко– и маловероятных сигналов и их сочетаний.

Уравнивание вероятностей могло бы вести к хаосу, если бы не компенсировалось способностью к созданию целостной картины, в которую отдельные элементы входят как детали мозаики. Подчеркнем, что даже в самых странных сновидениях образы сохраняют личностный смысл, хотя и утрачивают объективное значение, и само сновидение воспринимается как целое, по крайней мере в самый момент его просмотра. Такая осмысленность создается не за счет разделения на существенное и несущественное с игнорированием последнего, а за счет подчинения каждого элемента целостному образу, целостность же определяется взаимодействием большого числа связей.

В отличие от некоторых категорий психически больных, не способных к вероятностному прогрессу, лица с высоким творческим потенциалом или находящиеся в особых состояниях сознания (то есть при доминировании правополушарных компонентов мышления) способны к выходу за рамки вероятностного прогноза. Относительное доминирование правополушарных компонентов при этом не является следствием снижения функциональных возможностей левого полушария, а только отражает повышенные возможности правого.