С.Еремина. «ЖИЗНЬ ЛАСАРИЛЬО С ТОРМЕСА»

Повесть «Жизнь Ласарильо с Тормеса», судя по дошедшим до нас изданиям, увидела свет в 1554 году в типографиях Бургоса, Алькала-де-Энарес и Антверпена. На титульном листе ни одного из этих изданий имени автора повести не значилось. Когда был написан «Ласарильо»? Кто является создателем книги? Существовали ли какие-нибудь более ранние ее издания? Какое из трех сохранившихся можно рассматривать как editio princeps — первоначальное издание, достоверно воспроизводящее авторский текст? На все эти вопросы история литературы может дать лишь предположительные ответы, что объясняется не столько неразработанностью проблемы — о «Ласарильо» написано множество работ, — сколько своеобразным характером самого произведения, предвосхищающего основные черты литературы нового времени с ее ярко выраженным пафосом личностного самосознания и вместе с тем еще тесно связанного с традиционно-фольклорным типом творчества.

Из фольклорной традиции автор «Ласарильо» заимствовал не только отдельные образы и мотивы — прежде всего образы слепца и мальчика-поводыря, известных как персонажи одного французского фарса XIII века. Возможно, сюжет фарса проник в Испанию с бродячими кукольными театрами или через иллюстрации: на полях одной рукописи XIV века было обнаружено изображение слепца и мальчика, причем в ситуациях, целиком совпадающих с отдельными эпизодами «Ласарильо», — мальчик, пьющий через соломинку вино из кувшина, который прижимает к себе слепец, мальчик, проделывающий дырку в бурдюке. Анонимность повести, равно как отсутствие конкретного автора у фольклорного произведения, как бы предполагала активное соавторство читательской аудитории в сотворении образа героя, по всей видимости существовавшего в народном воображении, в анекдотах, поговорках, присказках, еще до того, как автор повести взялся за перо. И когда речь идет о генезисе повести и о текстологических проблемах, современная критика с большими оговорками применяет к «Ласарильо» критерии индивидуально-авторского искусства последних четырех веков. Как подчеркивает X.Касо Гонсалес — создатель новейшего (1967) критического издания текста «Ласарильо», повесть эта с момента ее написания вовсе не представляла собой законченного авторского текста и еще до того, как попасть на типографский станок, долгое время ходила по рукам в списках, в которых первоначальный текст подвергался разного рода изменениям, порожденным не только неизбежными при переписке ошибками, но и творческими новациями переписчиков. В самые последние годы тот же критик, во многом видоизменив старую гипотезу Р.Фульше-Дельбоска о существовании не дошедшего до нас первоначального издания «Ласарильо», перепечатками которого являются три сохранившихся издания, выдвинул гипотезу о существовании нескольких «семей» рукописных версий повести. К одной из этих «семей» относится бургосское издание (по традиции его клали в основу большинства критических изданий повести), к другим — все прочие. Поэтому попытка выдать за первоначальное издание любой из сохранившихся текстов или реконструировать некий изначальный авторский текст должна быть признана неправомерной, равно как была бы неправомерной канонизация какой-либо из записей фольклорного произведения, существующего, как известно, во множестве вариантов.

Целый ряд критиков (А.Сикроф, Ф.Айяла и др.) полагают, что и разделение повести на главы-рассказы (tratados), и развернутые названия глав, и даже порядок расположения отдельных глав внутри повествования принадлежат не автору «Ласарильо», а его добровольным «редакторам» и издателям: как иначе объяснить диспропорцию в объеме разных глав повести — бросающийся любому читателю в глаза развернутый характер первого, второго, третьего, пятого и седьмого рассказов и сжатость и схематизм четвертого и шестого?

С другой стороны, анонимность повести может быть расценена и как демонстративный жест пожелавшего скрыть свое имя писателя, как одна из сторон его глубоко оригинального творческого замысла, сводящегося к тому, чтобы заставить героя самого рассказывать о своей жизни, что было совершенно неизвестным приемом в повествовательном искусстве XVI века. «Вопрос об источниках «Ласарильо», — пишет по этому поводу А.Кастро, — будет иметь второстепенное значение до тех пор, пока мы не соотнесем его с творческой установкой автора... Иначе не объяснить принятого писателем решения — взять за шиворот своего ничего из себя не представляющего героя и выставить его на всеобщее обозрение. Обыденная жизнь — нечто, полностью противоположное героическому деянию,— здесь повествует о себе самой. Таково было гениальное решение... И для того чтобы как-то сгладить подобную дерзость, истинный автор остается в тени. Автобиографичность «Ласарильо» и его анонимность — две стороны одной медали».

Однако, если анонимность повести вовсе не является помехой для восприятия ее во всей полноте авторского замысла и даже, если стать на точку зрения А.Кастро, в этот замысел входит, вполне оправданным остается любопытство потомков, желающих узнать, кто же все-таки был творцом этого шедевра.

Первые попытки раскрыть тайну имени автора «Ласарильо» относятся к началу XVII века. В 1605 году Хосе де Сигуэнса в своей истории ордена святого Иеремии указывает на настоятеля ордена Хуана де Ортега как на творца «Ласарильо», сочиненного якобы Ортегой еще в молодости, во время обучения в Саламанкском университете. В 1607 году библиограф Валерий Таксандр в своем каталоге книг испанских писателей приписывает авторство «Ласарильо» другому современнику Карла V — известному писателю-гуманисту, поэту, историографу и дипломату Диего Уртадо де Мендоса (1503—1575). И хотя атрибуция Таксандра была практически ничем не подтверждена, именно его версия легла в основу историко-литературной легенды, на протяжении веков связывающей имя Уртадо де Мендоса с «Ласарильо». В конце XIX века французский ученый-испанист А.Морель-Фасьо почти неопровержимо доказал несостоятельность мнения Таксандра, хотя кандидатуру Мендосы в авторы «Ласарильо» поддерживают и в наши дни такие критики, как А.Гонсалес Паленсиа, Э.Меле. Вместе с тем М.Батайон — создатель множества трудов, посвященных испанскому плутовскому роману, и, в частности, новейшего фундаментального исследования о «Ласарильо» — вновь поднял вопрос о Хуане де Ортега как возможном сочинителе повести. Кроме Диего Уртадо де Мендоса и Хуана де Ортега, в качестве гипотетических авторов «Ласарильо» критики называли и называют имена Лопе де Руэда (мало обоснованное мнение Ф. де Хаана), Себастиана де Ороско, в одном из эпизодов своего «Кансьонеро» выведшего на сцену Ласарильо и его первого хозяина (гипотеза X.Сехадора-и-Фрауки), Хуана де Вальдес, чьи взгляды на язык прекрасно иллюстрируются стилистикой «Ласарильо» (точка зрения М.-Х.Асенсио), Эрнана Нуньеса де Толедо (недавно выдвинутое предположение А.Рюмо). Ни одну из этих гипотез нельзя считать доказанной. Единственное, что можно сказать достоверно об авторе «Ласарильо», — то, что он принадлежал к группе религиозных вольнодумцев, появившихся в Испании в первой половине XVI века, людей, увлекавшихся религиозными и социальными вопросами, читавших Эразма Роттердамского и весьма скептически относившихся к господствующим церковным догмам. «Ласарильо», по сути дела, являет собой развернутое пародийное отрицание понятия «чести» — краеугольного камня официальной идеологии, а для автора его не существует представления о «святости» и «неприкосновенности» Священного Писания (текст повести полон пародийными аллюзиями на те или иные места из Библии).

Столь же спорным, как вопрос об авторстве, остается вопрос о времени написания «Ласарильо», ответить на который можно лишь основываясь на имеющихся в самой повести ссылках на те или иные исторические события или реалии. Таких ссылок в книге всего две. Во-первых, это одна из заключительных фраз повести, гласящая: «Все это случилось в тот самый год, когда победоносный наш император вступил; в славный город Толедо и созвал кортесы». Во-вторых, в первом рассказе речь идет об отце Ласарильо, павшем «за веру в походе на Джербу». Но оба указания страдают известной неопределенностью. «Победоносный император» — Карл V, правивший Испанией с 1517 по 1556 год, — дважды собирал в Толедо кортесы — совещательную палату представителей знати, духовенства и городов: в 1525 и в 1538 годах. О каких кортесах говорится в повести? Если о первых, то следует сделать вывод, что повесть написана где-то в 20-х годах XVI века, если о вторых, то время ее создания 40-е годы. И походов на Джербу — остров, расположенный в заливе Габес у побережья Туниса и населенный берберийцами, также было два: один состоялся в 1510 году, другой — в 1520-м; первый был для испанцев весьма неудачным, второй завершился их победой. Поэтому и этот намек на временной отрезок, в котором протекает действие повести, мало что дает для уточнения заключительной фразы. К более ранней датировке повести склоняются такие ее комментаторы и исследователи, как Ч.-Ф.Вагнер, Х.-М.Асенсио, М.Батайон (в ранних работах); версию о написании «Ласарильо» в 40-е годы поддерживают X.Сехадор-и-Фраука, М.Батайон (в последних трудах), Ф.Рико, А.Изази Ангуло и другие.

Хотя в случае с «Ласарильо» мы имеем дело с неокончательно сложившейся художественной структурой, повесть в целом не оставляет впечатления композиционного хаоса. И немаловажную роль в организации ее эстетической целостности играют сквозные темы и перекликающиеся мотивы, такие, как тема «голода», объединяющая три первых рассказа, как мотив исцеляющего Ласарильо «вина», который проходит через всю книгу, как тема «смерти — воскрешения» Ласарильо. Все эти темы связаны со специфической символикой и образностью, во многом ускользающими от взгляда современного читателя, способного, скорее, уловить социально-критический аспект повествования. Для читателя же XVI века образ Ласарильо еще многим напоминал травестированный сакральный образ умирающего и воскресающего героя, перенесенный на почву испанской действительности первой половины XVI века. Одно из ярких тому свидетельств — 259-й сонет Луиса де Гонгора, в котором есть такие строки (даем их подстрочный перевод):

Жизнь Ласарильо у трех первых хозяев — цепь «смертей» и «воскрешений», приводящих к тому, что в Ласарильо окончательно умирает наивно-природное восприятие мира и рождается Ласаро, готовый принять окружающую лицемерную реальность и жить как «добрые люди».

Но в еще большей степени, нежели сквозные темы и образы, структурное единство повести обуславливает принятая автором форма повествования от первого лица, позволяющая ему изобразить мир в перспективе мировосприятия героя-повествователя, с одной стороны, и героя — действующего лица, с другой, сохранив при этом свою особую точку зрения на описываемые события. Именно эта композиционная сложность повести, игра «точек зрения», и отличает ее от внешне схожих с ней собраний анекдотов, циклизованных вокруг образа главного героя, например, от «народной книги» о Тиле Уленшпигеле.

Самый вероятный литературный прообраз «Ласарильо» в этом смысле — «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея, первый испанский перевод которого вышел в Севилье в 1513 году. Возможно также, что для генезиса повествовательной формы повести имела значение и эпистолярная традиция, поскольку «Ласарильо», по точному определению критика К. Гильена, представляет собой не что иное, как «рассказанное письмо» (epistola hablada) — подробнее об этом см. коммент.5.

Популярность «Ласарильо» после выхода его в свет в 1554 году была весьма велика, и несмотря на то что в 1559 году книга была включена в список запрещенных Книг, судя по имеющимся данным, она продолжала распространяться в списках, издаваться за границей (уже в 1555 году в Антверпене вышло ее второе издание, а также «продолжение» — анонимная «Вторая часть», написанная якобы автором первой), переводиться на другие языки... В 1573 году секретарь Филиппа II Хуан Лопес де Веласко издает переделку повести — так называемого «Исправленного Ласарильо», в котором опущены главы о монахе ордена Милости и о продавце папских грамот. В 1620 году в Париже выходит продолжение повести, принадлежащее перу X.де Луна.

В обоих продолжениях «Ласарильо» — и в антверпенском 1555 года, и в парижском — действие переносится в более фантастическую обстановку, нежели та, что дана в самой повести. В издании 1555 года Ласаро, отправившийся в Алжир, терпит кораблекрушение и намеревается добыть сокровища, обнаруженные им на морском дне. Его вылавливают рыбаки и возят по Испании, выставляя для всеобщего обозрения как человека-рыбу. Затем Ласаро возвращает себе первоначальный облик и переживает ряд приключений, заканчивающихся его очередным фиаско.

X.де Луна при написании «Второй части» ориентировался как на самого «Ласарильо», так и на его антверпенское продолжение. Так, в начале книги Ласаро в качестве городского глашатая принимает участие в празднествах по поводу въезда императора в Толедо (так намечается сюжетная связь с заключением «Ласарильо»); затем он спасается при кораблекрушении благодаря большому количеству выпитого вина (еще раз сбывается предсказание слепца) и превращается в рыбу тунца, после чего действие развивается в условно-аллегорическом русле.

В подражание «Ласарильо с Тормеса» был написан «Ласарильо с Мансанареса» (1620) Хуана Кортеса де Толоса.

«Жизнь Ласарильо с Тормеса» была впервые издана в России в 1775 году в переводе В.Вороблевского. В 1893 году появился перевод повести И.И.Гливенко, а в 1955-м — лучший по сей день — перевод К.Н.Державина, который и печатается в настоящем издании.