61
Венеция
— Кто-нибудь слышал о скайтейле? — спросил Малоун.
Никто не слышал.
— Так теперь называется способ шифрования с помощью палочки. Берете палочку, оборачиваете ее по спирали полоской кожи, потом разворачиваете и добавляете другие — случайные — буквы. Человек, которому адресовано послание, должен иметь палочку точно такого же диаметра. Получив полоску кожи, он оборачивает ее вокруг своей палочки и может прочитать шифровку. Если палочка будет иного диаметра, прочитать ничего не удастся. Такой способ шифрования широко применялся в Древней Греции.
— Откуда, во имя всего святого, вы знаете такие вещи? — спросил Дэвис.
Малоун только пожал плечами.
— Эта технология позволяла шифровать сообщения быстро, эффективно и с минимальным количеством ошибок, что весьма важно на поле боя. Что же касается вашего вопроса, то ответ простой: я читаю книги.
— У нас нет нужной палочки, мы не знаем, какого диаметра она должна быть, — сказал Дэвис. — Как мы расшифруем послание?
— Вспомните загадку. «Жизнь является мерилом подлинной могилы». — Малоун показал медальон. — ZH. Жизнь. Монета — вот мерило нужного диаметра.
— Но будь настороже: есть лишь один шанс на успех, — процитировала Стефани. — Фольга очень тонкая. У нас будет только одна попытка, на второй она порвется.
— Я тоже так думаю, — согласился Малоун.
С золотой фольгой и слоновьим медальоном они вышли из собора и направились в ту часть здания, где располагались служебные помещения. Декадрахма была примерно в один дюйм в диаметре, и все четверо принялись искать какой-нибудь подходящий предмет. Рукоятки швабр, найденных в подсобке, оказались слишком большими, другие предметы — слишком маленькими.
— Свет везде включен, а никого нет, — заметил Малоун.
— Микнер велел всем покинуть здание, когда Зовастина осталась одна в соборе, — объяснил Дэвис. — Свидетелей должно было быть как можно меньше.
На полке рядом с копировальным аппаратом Малоун заметил коробку со свечами. Он взял ее и, приложив к монете одну из свечей, заметил, что диаметр ее лишь не намного больше диаметра монеты.
— Мы сделаем наш собственный скайтейл, — сказал он.
Стефани сразу же поняла, что он имеет в виду.
— Дальше по коридору — кухня. Я принесу нож.
Малоун сжимал в руке рулончик золотой фольги, заботливо завернутый в кусок бумаги, который они нашли в билетной кассе сокровищницы.
— Кто-нибудь знает древнегреческий? — спросил он.
Торвальдсен и Дэвис отрицательно помотали головами.
— Нам понадобится компьютер. Содержащаяся здесь надпись может быть только на древнегреческом.
— Компьютер есть в кабинете, в котором мы были раньше, — вспомнил Дэвис. — Дальше по коридору.
Вернулась Стефани с кухонным ножом.
— Знаете, я волнуюсь за Микнера, — проговорил Малоун. — Что помешает Виктору убить его, несмотря на то что Зовастина благополучно улетит восвояси?
— Тут проблемы не возникнет, — сказал Дэвис. — Я хотел, чтобы Микнер пошел с Виктором.
Малоун оторопел.
— Почему?
Эдвин Дэвис смотрел на Малоуна неподвижным взглядом, словно решая, можно ли ему доверять. Это раздражало Малоуна.
— Ну, в чем дело? — нетерпеливо спросил он.
Стефани кивнула, и тогда Дэвис сказал:
— Виктор работает на нас.
Виктор был ошарашен.
— Кто вы?
— Служитель Римско-католической церкви, как я уже говорил. Но вы — нечто большее, чем кажетесь. Президент Соединенных Штатов Америки захотел, чтобы я поговорил с вами.
Лодка продолжала медленно плыть к пристани. Очень скоро Микнер сойдет на берег. Священнослужитель точно рассчитал время.
— Мне сообщили, что Зовастина завербовала вас, когда вы служили в хорватских силах безопасности, но еще до этого вы были завербованы американцами. Вы оказались весьма полезными для них в Боснии, а когда американцы узнали, что вы работаете на Зовастину, они восстановили прежние отношения с вами.
Виктор понял: нунций рассказывает ему все это — а каждое его слово было правдой — для того, чтобы убедить в реальности своих полномочий.
— Зачем вы это делаете? — спросил Микнер. — Почему живете во лжи?
Виктор решил не кривить душой.
— Хотя бы потому, что я не хочу оказаться на скамье подсудимых Гаагского трибунала и чтобы меня объявили военным преступником. В Боснии я сражался не за тех. Мы все совершаем поступки, о которых потом жалеем. Я успокоил совесть, когда перешел на другую сторону и стал помогать американцам отлавливать самых отъявленных преступников.
— Значит, те, на чьей стороне вы сражались раньше, возненавидят вас, если узнают о том, что вы переметнулись?
— Полагаю, да.
— Американцы до сих пор грозят вам этой палкой?
— На убийц закон о сроках давности не распространяется. В Боснии у меня осталась семья. Там наказывают не одного только провинившегося, а и всех его близких. Я уехал оттуда, чтобы не ставить под угрозу родных. Но когда американцы узнали, что я работаю на Зовастину, они поставили меня перед выбором: если я не соглашусь вновь работать на них, они сдадут меня либо боснийцам, либо Зовастиной. Я предпочел согласиться на их предложение.
— В опасную игру вы играете.
Мужчина пожал плечами.
— Зовастина ничего не знала обо мне. Одно из ее слабых мест заключается в том, что, по ее мнению, все трепещут перед ней и никогда не осмелятся против нее пойти. Скажите, — спросил Виктор, — а эта женщина, которая была сегодня ночью в соборе, Кассиопея Витт, которую забрала с собой Зовастина…
— Она тоже в деле.
Только теперь Виктор осознал, что находился на волосок от того, чтобы совершить серьезную ошибку. Его могли расшифровать.
— Мы с ней столкнулись в Дании, — сказал он. — Я пытался убить ее и тех двоих мужчин, которые были в соборе. Я понятия не имел, кто они такие. Но если она расскажет Зовастиной о том, как было дело, мне конец.
— Кассиопея этого не сделает. Ей рассказали о том, кто вы такой, еще до того, как она пришла в базилику сегодня ночью. Она рассчитывает на вашу помощь в Самарканде.
Теперь Виктор понял и смысл слов, которые Кассиопея прошептала ему в трансепте, и то, почему никто из тех, кто присутствовал в Дании, ни словом не обмолвился в присутствии Зовастиной о произошедших там событиях.
Лодка мягко стукнулась боком о пристань, и Микнер легко выпрыгнул из нее.
— Помогите ей. Хотя мне и говорили, что она весьма изобретательна.
И убивает без колебаний, подумалось Виктору.
— Да пребудет с вами Бог, Виктор. Похоже, вам понадобится Его помощь.
— От Него никакого толку.
Губы священника тронула улыбка. Он покачал головой.
— Когда-то я тоже так думал. Но ошибался.
Виктор был язычником, как и Зовастина. Но не по религиозным или моральным убеждениям. Просто его меньше всего интересовало, что будет с ним после смерти.
— И вот еще что, — снова заговорил Микнер. — В соборе Кассиопея упомянула человека по имени Эли Ланд. Американцы хотят знать, жив ли он.
Снова это имя. Сначала оно прозвучало от женщины, теперь — из Вашингтона.
— Был жив. Но теперь я уже ничего не знаю.
Малоун недоуменно покрутил головой.
— У вас есть свой человек в ближайшем окружении Зовастиной. В таком случае зачем вам мы?
— Мы не имеем права засветить его, — ответил Дэвис. — Ты об этом знала? — спросил он Стефани.
— Нет, — сказала она. — Узнала только недавно.
— Из Микнера вышел превосходный связной, — сообщил Дэвис. — Мы не знали, как пойдут здесь дела, но, когда Зовастина велела Виктору взять его в качестве заложника, все получилось как нельзя лучше. Нам нужно, чтобы Виктор помог Кассиопее.
— Так кто же он, этот Виктор?
— Наш агент. ЦРУ завербовало его много лет назад. Ценное приобретение.
— По доброй воле пошел или по принуждению?
Малоун знал, что ЦРУ частенько использовало для вербовки новых агентов шантаж.
— По принуждению, — помявшись, ответил Дэвис.
— Это плохо.
— В прошлом году мы восстановили с ним связь. Он показал себя весьма полезным кадром.
— Вряд ли ему можно полностью доверять. Вы не представляете, сколько раз меня подводили двойные агенты. Они форменные шлюхи.
— Как я уже сказал, до сегодняшнего дня он был весьма полезен.
Слова Дэвиса не произвели впечатления на Малоуна.
— Сразу видно, что вы играете в эти игры недавно.
— Достаточно давно, чтобы знать, что иногда приходится рисковать.
— Между риском и глупостью — дистанция в один шаг.
— Коттон, — заговорила Стефани, — мне сообщили, что именно Виктор навел нас на Винченти.
— А Наоми все равно убили. И это дополнительный повод не доверять ему.
Малоун положил бумагу с находящейся в ней золотой фольгой на копировальный аппарат и взял у Стефани нож, а затем приложил медальон к торцу свечи. Монета была неровной, выщербленной от времени, но ее диаметр почти совпадал с диаметром свечи. Чтобы добиться полного совпадения, понадобилось снять буквально миллиметровый слой воска.
Произведя эту операцию, Малоун передал свечу Стефани и осторожно развернул бумагу. Ладони у него были влажными, и это его удивило. Аккуратно взяв рулончик фольги большим и указательным пальцами, он отделил край и приложил его к свече, которую крепко держала Стефани, а затем очень медленно принялся разматывать хрупкую золотую пленку.
По мере того, как он по спирали наматывал фольгу на свечу, появлялись все новые буквы. Наконец содержание послания сложилось воедино. Шесть греческих букв. ΚΛΙΜΑΞ.
— Отличный способ послать сообщение, чтобы его не сумел прочитать непосвященный — как тогда, так и сейчас. Это ждало, чтобы его прочли, две тысячи триста лет.
— Фольга словно прилипла к свече, и Малоун понял, что предупреждение Птолемея — есть лишь один шанс на успех — было не пустым звуком. Теперь, если бы кто-то попытался развернуть фольгу, она рассыпалась бы на мелкие кусочки.
— А теперь давайте найдем компьютер, — сказал Малоун.
