21

Сидя в своем лондонском кабинете, Форрестер изучал историю человеческих жертвоприношений. Чашка кофе стояла рядом с фотографией сына, державшего в руках большой пляжный мяч, и портретом лучезарно улыбавшейся белокурой дочери. Последний снимок был сделан всего за несколько дней до ее смерти.

Временами, когда черные псы тоски терзали его особенно жестоко, Форрестер клал фотографию дочери на стол лицом вниз. Потому что иначе было слишком больно, слишком страшно. Думая о дочери, Форрестер, случалось, ощущал острую боль в груди, как будто сломанное ребро протыкало легкое. Это была реальная физическая боль, и детектив порой даже стонал вслух.

Но до крайностей доходило редко. Обычно ему удавалось отводить взгляд от своего прошлого с его страданием и устремлять его в прошлое других людей, с их страданиями. Сегодня утром фотография стояла на столе, а он ее словно не замечал, словно не видел сияющей счастьем улыбки своей беловолосой дочурки. Форрестер сосредоточился на экране компьютера. Он прогонял через Google слова «человеческие жертвоприношения».

Он читал о евреях: древнейшие израильтяне сжигали своих детей. Заживо. Делали они это, как выяснил Форрестер, в расположенной южнее Иерусалима долине Бен-Хинном. Из Википедии он узнал, что долина имела и другое название — Геенна. Для ханаанцев Долина Геенны была Адом, «Долиной смертной тени».

Форрестер читал дальше. По утверждениям историков, в глубокой древности израильские матери и отцы приносили своих перворожденных детей в эту долину, расположенную неподалеку от ворот Иерусалима, и там кидали плачущих младенцев во чрево огромной медной статуи, посвященной ханаанскому богу-демону Молоху. Когда все принесенные дети оказывались в медной чаше, под статуей разжигали костер, медь быстро раскалялась, и дети зажаривались. Чтобы заглушить рыдания детей, моливших о спасении, жрецы колотили в огромные барабаны. Сквозь грохот не было слышно воплей умиравших невероятно мучительной смертью младенцев, а матери избавлялись от чрезмерного потрясения, которое постигло бы их, если бы они слышали, как страдают сжигаемые заживо дети.

Форрестер откинулся на спинку кресла; его сердце колотилось, словно барабаны израильских жрецов. Как такое могло прийти в чью-то голову? Как можно приносить в жертву собственных детей? И вновь в мозгу детектива появилась непрошеная мысль о погибшей дочери. О его первенце.

Он с силой потер руками глаза и пролистал еще несколько страниц.

Ритуальные убийства первенцев, как выяснилось, было довольно частым явлением в древней истории. Для самых разных народов — кельтов, майя, готов, викингов, скандинавов, индийцев, шумеров, скифов, североамериканских индейцев, инков и многих других — обычным делом были человеческие жертвоприношения, и нередко в честь богов убивали именно перворожденных детей. Часто это совершалось в качестве так называемой «жертвы фундамента», при возведении стратегических или священных сооружений — перед тем как приступить к строительству, всем обществом приносили в жертву ребенка, обычно первенца в семье, и закапывали труп под устоем арки, или колонной, или порогом.

Форрестер набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. И пошел по следующей ссылке. За окном сияло с ясного неба яркое солнце поздней весны. Впрочем, он слишком глубоко погряз в своих жутких изысканиях, чтобы что-то замечать.

У ацтеков жертвоприношения сопровождались особенно сильным кровопролитием. Ритуал убийства гомосексуалистов состоял в том, что им через задний проход отрезали половые органы. Жрецы с головами в уборах из кишок прежних жертв заживо вскрывали груди вражеских воинов и выдирали еще бьющиеся сердца.

Он читал дальше и дальше. Существовало небезосновательное предположение о том, что Великая китайская стена стояла на тысячах трупов — вновь «жертвы фундамента». У японцев некогда существовал объект поклонения под названием хитобасира — «человеческая колонна»; под ее основанием заживо закапывали девственницу. В Мексике майя топили в сенотах — больших колодцах или цистернах — юношей и девушек. И было еще много, много подобного. Кельты в доримские времена поражали жертву в сердце и предсказывали будущее, глядя на конвульсии умирающего. Финикийцы буквально тысячами истребляли младенцев во искупление грехов и погребали их на «тофетах» — специальных огромных детских кладбищах.

И так далее, и тому подобное. Почувствовав, что его вот-вот затошнит, Форрестер откинулся в кресле. И все же он чувствовал, что продвигается вперед. Ритуальное убийство на острове Мэн и не доведенное до конца преступление на Крэйвен-стрит, должно быть, связаны с жертвоприношениями — не в последнюю очередь потому, что убийцы собрались на месте, где, как следовало из исторических данных, жертвоприношения уже совершались. Но что это за связь?

Он еще раз глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть в ледяную воду, и набрал в поисковом окне Google слова «звезда Давида».

За сорок минут изысканий в еврейской истории ему удалось выяснить требуемое. Отыскал он это на каком-то безумном, возможно сатанистском, американском сайте. Но ведь именно безумие Форрестер сейчас и расследовал. Сайт сообщил ему, что звезда Давида известна также как звезда Соломона, поскольку древнеиудейский царь якобы использовал ее в качестве магической эмблемы. Некоторые современные видные раввины призывали отказаться от символа, поскольку он напрямую связан с оккультизмом. Соломон, сообщалось на сайте, использовал шестиконечную звезду, когда строил храм Молоха, ханаанского демона, где приносил в жертву людей и животных.

Форрестер перечитал страницу на экране. И опять перечитал. И в третий раз. Нет, не звезду Давида вырезали убийцы на коже своих жертв. Они вырезали звезду Соломона. Символ, напрямую связанный с человеческим жертвоприношением.

А бритье головы?

На это хватило трех минут в Google.

Во многих религиях жертв перед закланием подвергали тому или иному ритуалу очищения. Или их заставляли поститься, или мыли, или сбривали все волосы с тела. Бывало, что и язык отрезали.

Предположения Форрестера подтверждались. Убийцы были одержимы концепцией человеческого жертвоприношения. Но почему?

Детектив поднялся и принялся разминать одеревеневшую шею. Он читал уже три часа без перерыва. Мозг пульсировал в такт пульсации экрана компьютера. Все хорошо, но пока реальной ниточки, которая вела бы к банде убийц, не находилось. Все порты острова Мэн были взяты под наблюдение. Аэропорт тоже. Однако надежды на то, что банду удастся выловить, почти не существовало: преступники давно уже должны были разделиться и исчезнуть с острова по одному. Каждый день, каждый час Мэн покидали десятки больших и малых судов, паромов и самолетов; вероятнее всего, преступники улизнули еще до того, как труп был обнаружен. Разве что какие-нибудь камеры наружного наблюдения могли запечатлеть большую черную «тойоту», но на поиски нужных кадров могла уйти не одна неделя.

Форрестер вновь сел и подвинулся вместе с вращающимся креслом к экрану. Ему оставалось выяснить еще три вещи.

Иерусалим Уэйли входил в компанию ведущих разгульную жизнь аристократов — ирландский «Клуб адского огня». По крайней мере, так утверждал историк. Но каким образом этот факт связан с жертвоприношениями? С убийствами? И вообще, есть ли тут хоть какая-то связь?

А скелеты на Крэйвен-стрит в доме Бенджамина Франклина? Они-то здесь при чем?

Эти два вопроса вели к третьему: всюду, где побывали преступники, они что-то копали. Что они искали?

Новый поиск оказался простым; успех принесла первая же попытка. Форрестер набрал «Бенджамин Франклин» и «Клуб адского огня» и сразу получил ответ. Бенджамин Франклин, один из самых знаменитых отцов-основателей США, был близким другом сэра Френсиса Дэшвуда, а сэр Френсис Дэшвуд основал «Клуб адского огня». Более того, согласно утверждениям ряда авторитетных ученых, Бенджамин Франклин сам являлся членом клуба.

Мозаика понемногу складывалась. «Клуб адского огня» занимал в ней, судя по всему, одно из ключевых мест. Но что именно он собой представлял?

Как Форрестеру удалось узнать в Google, «Клуб адского огня» являлся тайным обществом, в состав которого входили великосветские бездельники из Ирландии и Англии. Но на том все и заканчивалось. Возможно, они были дурными и опасными людьми, определенно не желали ни в чем себя ограничивать и развлекались без всякого удержу, но являлись ли они сатанистами и убийцами? Большинство историков склонялось к мнению, что это был обычный клуб, где собирались выпивохи, иногда переступавшие за грань благопристойности. Сплетни о поклонении дьяволу по большей части отметались.

Правда, сообщалось и об одном специалисте, не согласном с общепринятым мнением. Форрестер выписал его имя в блокнот. Профессор Хьюго де Савари из Кембриджского университета (это вам не шутки!) утверждал, что в «Клубе адского огня» всерьез занимались оккультизмом. Хотя над его словами принято было смеяться.

Но даже если де Савари прав, ответа на прочие непростые вопросы его теория не давала. Что искали преступники? Зачем рыли ямы? Как их действия связаны с «Клубом адского огня»? Какой смысл в перекапывании газонов и подвалов? Поиск сокровищ? Демонических атрибутов? Старых костей? Проклятых бриллиантов? Принесенных в жертву детей? Голова Форрестера шла кругом. Это уж чересчур. Для одного утра, пожалуй, достаточно. Он хорошо потрудился. У него было ощущение, будто он наконец-то собрал все основные части мозаики, или, может, кто-то ему подсказал, что к чему. Единственная беда в том, что он потерял коробку и не мог посмотреть, какая картинка изображена на крышке. Подавив зевок, Форрестер взял со спинки вращающегося кресла пиджак и просунул руки в рукава. Подошло обеденное время. Он заслужил хороший обед. Пожалуй, итальянская кухня. Да, пене арабиата в траттории, что неподалеку. На десерт большой кусок тирамису; и спокойно, не спеша, прочесть спортивный раздел в газете.

Направляясь к двери, детектив мельком взглянул на стол. Невинное счастливое лицо дочери лучезарно улыбалось ему. Форрестер приостановился, ощутив резкую боль. Он перевел взгляд на фотографию сына, потом вновь посмотрел на дочь. Ему явственно послышался ее голос.

Как она произнесла свои первые слова. «Папа, я-по-ко! Я-по-ко»…

Боль казалась почти нестерпимой. Он положил фотографию на стол лицом вниз и вышел за дверь.

Там он сразу же наткнулся на запыхавшегося и взволнованного Бойжера.

— Сэр, по-моему, у нас кое-что появилось!

— Что?

— «Тойота». Черная «тойота».

— И где же она?

— В Хейшеме, сэр. Это в Ланкашире.

— Когда?

— Два дня назад.