Глава 53
– Кто такой раввин Берлингер? – спросил Захария.
– В прошлом он возглавлял нашу общину. Он один из последних ныне живущих людей, переживших холокост, – ответил мэр.
– Он выжил во время войны?
Градоначальник кивнул.
– Его отправили в Терезин вместе со многими другими. Раввин Берлингер состоял в правлении лагеря и пытался защищать свой народ.
Крепость Терезин служила перевалочным лагерем, откуда десятки тысяч чешских евреев отправляли на восток в лагеря смерти. Многие не доживали до отправки, умирая уже там из-за тяжелых условий.
– Раввин пользуется огромным уважением, – сказал мэр. – Никто не ставит его решения под сомнение. Если он изъявил желание поговорить с двумя нарушителями, значит, так тому и быть.
Саймон прекрасно понял, что осталось невысказанным. Выборы будущего мэра зависят от поддержки людей, подобных этому раввину. Берлингер мог сам быть королем, но предпочитал стать их создателем. И все же…
– Я хочу знать, почему у него появилось такое желание, – сказал австриец.
– А вы не скажете, в чем ваш интерес?
– У человека, пойманного в синагоге, есть то, что принадлежит мне. И я хочу вернуть свою собственность.
– Должно быть, эта вещь имеет большое значение.
– Для меня – да.
Захария тщательно подбирал слова.
Нужно было сказать достаточно, но не слишком много.
– Я послал человека, который должен узнать, что происходит, – сказал его собеседник. – Давайте помолимся вместе до его возвращения. Смотрите, в восточное окно видно, как встает солнце.
Саймон взглянул на восточную стену и узкое окно, сквозь которое пробивались первые лучи утреннего солнца. Он вдруг понял, что евреи семьсот лет смотрели отсюда на восходящее солнце. Все, что он намеревался совершить, все, что планировал, Захария делал для них. Сто тысяч его соплеменников были уничтожены во время войны, чешский президент преподнес страну Гитлеру, и Чехия стала немецким протекторатом. Сразу же появился закон, запрещавший докторам неарийского происхождения лечить больных, а потом евреи потеряли право посещать общественные парки, театры, кинотеатры, библиотеки, спортивные соревнования и бассейны. Они больше не могли работать в государственных учреждениях, им разрешалось ездить только в задних вагонах, места общественного пользования на станциях были для них закрыты, а в магазины они могли приходить только в определенное время. Комендантский час начинался для них в восемь вечера. Евреям не позволялось иметь телефоны и менять место жительства без специального разрешения. Список запретов был бесконечным, и практически любые действия вели к аресту и смерти.
Однако нацисты не уничтожили еврейский квартал.
Они не тронули синагоги, в том числе и Староновую. Даже кладбище практически не осквернили. Их идея состояла в том, чтобы превратить квартал в экспонат под открытым небом.
Экзотический музей исчезнувшей расы.
Но этого не случилось.
Русские освободили страну в 1945 году.
Когда Захария приезжал в Прагу, его решимость добиться задуманного усиливалась. В течение всей своей истории евреи уважали сильных правителей с четкими идеями и жесткими действиями. Они ценили в людях решимость. И он может оправдать их ожидания. Однако мэр прав. Пришло время молитвы. Поэтому австриец сцепил пальцы за спиной и попросил у Бога помощи во всех своих начинаниях.
– И еще одно, – тихо заговорил градоначальник.
Саймон открыл глаза и посмотрел на стоящего рядом человека, который был на треть метра ниже его.
– Вы спрашивали о документах, которые когда-то лежали на чердаке, – сказал тот. – Периодически, как и положено, мы их хоронили. Однако мы придумали другой способ следовать традиции.
Захария прищурился, ожидая дальнейших объяснений.
– Место на еврейском кладбище закончилось, никто больше не хочет копать там могилы. Но осталось много могил без надгробий. И тогда мы построили склеп, в который относим документы, – рассказал мэр. – Там их начали складывать после войны. И эта система работает. Однако у нас возникла проблема с поддержанием порядка в склепе. Это дорогое удовольствие. Требует серьезных усилий.
Саймон понял намек.
– Мы сражаемся каждый день, – продолжал его собеседник, – чтобы вернуть нашу собственность и восстановить кладбище и синагоги. Мы стараемся управлять нашей жизнью, возрождать наследие предков. А для этого нам необходимо внешнее финансирование. – Он немного помолчал. – И мы готовы его принимать из самых разных источников.
– Полагаю, один из моих фондов способен сделать существенный вклад, – заверил его австриец.
Мэр кивнул.
– Это будет очень щедрым поступком с вашей стороны.
– Конечно, мне было бы легче принять решение, если бы я мог посмотреть склеп, чтобы оценить объем необходимых вложений.
Глава города снова кивнул.
– Думаю, это вполне разумное пожелание. Так мы и сделаем. Сразу после того, как помолимся.
* * *
Том смотрел на старого раввина, скептически оценивая происходящее. У него не могло быть уверенности, что этот мужчина действительно является тем, за кого себя выдает. Саган лишь знал, что теперь полное послание Абирама стало известно еще одному человеку.
Он вдруг вспомнил самодовольного типа из «Барнс энд Ноубл», а также его предупреждение.
«Вы никогда не будете знать, правда это или нет».
Как сейчас.
– Когда вы услышали об этом в первый раз? – спросил Том у Берлингера.
– Ваш дед приехал сюда в пятидесятом году. Его мать была чешкой. Мы с ним стали друзьями. Прошло время, и он многое мне рассказал. Не все, но достаточно.
Журналист посмотрел на внимательно слушавшую их Элли. Он бы предпочел вести разговор с раввином один на один, но это было невозможно.
– Марк был удивительным человеком, – продолжал старик. – Мы много времени проводили вместе. Он говорил на нашем языке, знал историю, разбирался в наших проблемах… Я никогда не понимал, откуда у него такие познания, но не сомневался, что это очень важно. И я стал настолько ему доверять, что выполнил его просьбу.
– И в чем она состояла?
Старик посмотрел на репортера усталыми маслянистыми глазами.
– Некоторое время назад меня разбудили и передали мне вещи, сейчас лежащие на столе. В тексте было написано мое имя, поэтому ко мне обратились за советом. Я прочитал записку и спросил, откуда взялись эти предметы. Мне рассказали, что какой-то мужчина пытался проникнуть на чердак синагоги. И я сразу вспомнил о другом времени и другом человеке, который попробовал сделать то же самое.
«Уходите отсюда!» – крикнул Берлингер.
Мужчина на железной лестнице, прикрепленной к стене Староновой синагоги, покачал головой.
«Я пришел, чтобы увидеть голема, и уйду лишь после того, как сделаю это!»
Берлингер оценил возраст человека на лестнице – ему было около пятидесяти пяти лет, как и самому раввину, но он был в хорошей физической форме. Волосы цвета соли с перцем, стройное тело, полное жизни лицо… Он говорил по-чешски, но с легким американским акцентом – и Берлингер решил, что имеет дело с американцем.
«Я не шучу, – сказал раввин. – Там ничего нет. Это просто глупая легенда. Сказка. И не более того».
«Вы недооцениваете мудрость Йехуды Лёва бен Бецалеля».
На Берлингера произвело впечатление, что незнакомцу известно настоящее имя раввина Лёва. Теперь в Прагу редко приезжали иностранцы, а те, кто здесь появлялись, не знали его настоящего имени. После войны коммунисты взяли все под контроль и закрыли границы страны. Никого не впускать и не выпускать. Берлингеру стало интересно, как американец сюда попал. Он наблюдал, как незнакомец распахнул железную дверь, украшенную звездой Давида – ее перестали закрывать еще до войны – и исчез на чердаке, но вскоре появился в дверном проеме.
«Поднимайтесь сюда, нам нужно поговорить», – сказал он.
Берлингер уже довольно давно не забирался на чердак. Там хранились старые документы до тех пор, пока не приходило время похоронить их в земле, как указывала Тора. Кто-то оставил прислоненную к стене синагоги лестницу, так что добраться до первой железной ступеньки оказалось совсем нетрудно. Он решил послушаться незнакомца, взобрался наверх и шагнул на чердак.
«Марк Кросс», – сказал мужчина, протягивая ему руку.
«Я…»
«Раввин Берлингер, я знаю. Я пришел с вами поговорить. Мне сказали, что вам можно доверять».
– Так мы познакомились, – продолжал Берлингер. – С тех пор мы с Марком стали близкими друзьями, и так продолжалось до самой его смерти. К сожалению, в последующие десятилетия мы редко встречались, но регулярно переписывались. Я бы приехал на его похороны, но коммунисты запрещали евреям покидать страну.
Том протянул руку и взял со стола ключ.
– Он не открыл дверь.
– Конечно, нет. На двери сейчас новый замок, который поставили после того, как несколько лет назад ремонтировали чердак. Мы придерживаемся старого стиля только для сохранения внешнего вида. Однако на чердаке нет ничего важного.
Саган уловил то, что осталось невысказанным.
– Но прежде что-то было, – заметил он.
Берлингер кивнул.
– Мы хранили там старые документы, но теперь все они под землей, на кладбище. – Раввин встал. – Я вам покажу.
Однако Том еще не был готов уйти и указал на ключ.
– На нем какие-то отметки. Вы знаете, что они означают? – спросил он старика.
Тот кивнул.
– Но вы даже не посмотрели на ключ! – удивился репортер.
– В этом нет необходимости, мистер Саган. Я сам его сделал и оставил на нем отметки. Я точно знаю, что они означают.
Том был потрясен.
– И только из-за того, что вы обладаете этим бесценным ключом, вы не оказались в полиции, – добавил его собеседник.
