Глава 18
Бене никак не мог успокоиться после встречи с вдовой Фелипе. Он знал, что не забудет ее взгляд – устремленный вдаль и одновременно пронзительный. Но Фелипе его предал и едва все не испортил. Если бы Роу рассчитывал только на одного двойного агента, способного снабжать его точной информацией, он бы ничего не узнал о действиях Саймона. К счастью, он не совершил такой ошибки. Бене давно понял, сколь важны шпионы, в особенности если они способны тщательно отслеживать ситуацию. Тем не менее он до сих пор не знал, что ищет Саймон, и лишь предполагал, что речь идет о затерянном золотом руднике Колумба.
Однако сейчас его начали обуревать сомнения.
Документы, которые Роу забрал в доме Фелипе, могли дать ответы на его вопросы. Чтобы их расшифровать, он позвал человека, которому полностью доверял, а таких на свете было совсем немного.
Бене со своими людьми проехал несколько километров на восток от Спэниш-Тауна, преодолевая чудовищные пробки Кингстона, до Университета Вест-Индии, лучшего высшего учебного заведения Ямайки. Он окончил его двадцать лет назад и с любовью вспоминал проведенное в кампусе время. В то время как многие из его друзей становились членами банд или изнывали от безработицы, он стремился к образованию. Роу не был лучшим студентом, но очень старался, радуя своим усердием мать. В особенности он любил историю. Ему рано стало ясно, что он не станет политическим лидером – репутация его отца являлась серьезным препятствием, – но из этого еще не следовало, что он не сможет добиться успеха.
Сейчас он контролировал почти четверть национального парламента и большинство в кабинете министров. Политики ценили его деньги и приятное обхождение. Ямайка была поделена на четырнадцать округов, и Бене имел влияние во всех – немаловажная составляющая его бизнеса. Он стал человеком, которого уважали и бедняки, и богачи. А еще его боялись, и ему это нравилось.
Охранник у въезда в университет с улыбкой помахал ему рукой.
Человек, к которому приехал Бене, ждал его у поля для регби, где проходил напряженный матч. Роу любил эту игру и участвовал в соревнованиях, когда здесь учился. Местная команда шла на первом месте в студенческом чемпионате. Бене активно спонсировал университет – не только академические науки, но и спорт.
Профессор Трей Халлибертон возглавлял кафедру истории и археологии. Это был светловолосый мужчина с квадратным лицом, тонкими губами и проницательными взглядом. Он родился не на острове, но Ямайка стала его родным домом. Несколько лет назад Бене познакомился с ним на университетской встрече, и они стали друзьями. Халлибертон знал о репутации Роу, как и большинство в администрации университета, но знал также, что его никогда не арестовывали, не говоря уже о судимостях. А слухи – они и есть слухи. В реальности же университет ценил деньги Бене и получал их сполна.
Он вышел из машины. Нужно отдать должное Ямайке – погода здесь оставалась неизменной как летом, так и зимой. Или тепло, или жарко. Было почти шесть часов вечера, и солнце отступало за Голубые горы, расположенные к северу от Кингстона. Скоро Роу поедет туда, ему предстоял обед в поместье.
– Бене, сегодня ты побывал в джунглях, – сказал ему Халлибертон.
Одежда Роу пропиталась потом и грязью, и от него пахло после визита в дом Фелипе.
– Сегодня у меня было много дел, друг мой. – Он протянул документы: – Я хочу, чтобы ты на них взглянул.
Профессор быстро просмотрел пергаменты.
– Серьезная находка, Бене. Это испанские оригиналы. Где ты их взял?
– Не спрашивай, – с улыбкой ответил марон.
– Испанцы управляли островом сто пятьдесят лет, – сказал Трей. – Когда они ушли в тысяча шестьсот шестидесятом году, то спрятали большинство документов, рассчитывая вернуться. Но, конечно, они не вернулись – вот почему осталось так мало письменных свидетельств тех времен.
Бене уловил намек, но это его не беспокоило.
– Полагаю, ты хочешь, чтобы я объяснил, что они означают? – спросил Халлибертон.
– Мне бы это помогло. Язык похож на испанский, но я не могу их прочитать.
Некоторое время Роу наблюдал, как ученый изучает документы, поворачивая так, чтобы на них падали лучи солнца.
– Это кастильский язык, который сильно изменился с шестнадцатого века, – сказал он наконец. – Документы лучше не держать на ярком свету.
Однако Бене не слишком волновала их сохранность.
– Что здесь написано? – спросил он нетерпеливо.
Трей знал о его интересе к затерянному золотому руднику.
Они многократно о нем говорили.
– Поразительно, Бене, но тебе удалось найти нечто очень важное, – объявил профессор.
* * *
ЭКСТРЕМИСТЫ С ОБЕИХ СТОРОН, ВСЕ ВЫШЛО ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ
Том Саган, «Лос-Анджелес таймс»
Хеврон, Западный Берег. – Бен Сегев приготовил свой автомат. Восемь соотечественников последовали его примеру. Все они были израильтянами, поселенцами из зоны конфликта, носящей название Западный Берег. Автострада, которая находилась всего в нескольких ярдах от них, являлась основной дорогой, которой пользовались палестинцы, каждый день пересекавшие границу Израиля, направляясь на работу. Возведенная ими баррикада состояла из старых покрышек и колючей проволоки и могла остановить любую машину. Девять израильтян ждали на холме, и Сегев ясно дал своим соратникам понять, что они намерены делать: дождаться, когда машина остановится, а потом открыть огонь и убить как можно больше палестинцев.
– Мы выбросим с территории Израиля арабских тварей, – заявил Сегев. Пять лет назад он переселился сюда с женой из Чикаго. – Если правительство не в состоянии решить проблему, мы все сделаем сами.
Нападение не было настоящим. Это была всего лишь тренировка в сельской местности. Но эти люди готовились. Они чувствовали себя брошенными израильским правительством и твердо решили избавить от арабов Западный Берег. Они взяли закон в свои руки, и теперь официальные лица, как из Израиля, так и из Палестины, признавали существование проблемы.
Еврейский экстремизм существовал и раньше. В 1994 году один из поселенцев, Барух Гольдштейн, застрелил в мечети двадцать девять арабов. В 1995 году радикальное правое крыло фанатиков убило премьер-министра Ицхака Рабина. Но последняя волна терроризма набирала силу, и, по словам официальных представителей Израиля, Хеврон стал эпицентром насилия. Древний город, за который тысячелетиями шла борьба, считался местом погребения пророка Авраама. А сейчас четыреста пятьдесят вооруженных правых израильтян, живущих в окружении ста двадцати тысяч палестинцев, заявили о своем библейском праве на землю. Многие, как Сегев и его соратники, приготовились к нанесению удара.
«Нужна всего лишь искра, чтобы здесь начался большой пожар, – заявил один из поселенцев, пожелавший остаться анонимным. – Этот город проклят».
Сегев и восемь экстремистов нашли импровизированную мишень: белое такси, свернувшее за угол и направлявшееся в их сторону. Они сняли оружие с предохранителей. Водитель остановил «Мерседес» перед баррикадой, и Сегев приказал своим людям рассредоточиться – четверо обошли автомобиль с одной стороны, четверо с другой. Щелкнули спусковые крючки, и хотя выстрелов не последовало, не приходилось сомневаться, что пассажиры такси мертвы. Сегев жестом приказал всем остановиться. Из машины вылез водитель, еще один из поселенцев. Все остались довольны тренировкой.
Хеврон являлся домом еще и для ста двадцати тысяч палестинцев. В течение столетий арабы и евреи мирно жили бок о бок. Но волнения 1929 года привели к гибели более шестидесяти евреев, и британцы, которые в то время управляли этими территориями, переселили оставшихся евреев в другие места. В 1967 году, после захвата Израилем Западного Берега, евреи вернулись. Но они были экстремистами. Более того, правительственная политика Израиля того времени поддерживала их в стремлении жить на Западном Берегу. Израильтяне заявляли о своем библейском праве на город и требовали, чтобы арабы ушли. Потом, в 1997 году, израильская армия оставила восемьдесят процентов города и передала контроль над ним палестинским властям. Двадцать процентов достались переселенцам.
«Это был катастрофический план», – сказал Сегев.
В течение последнего года практически ежедневно в его поселение стреляли палестинские снайперы. Не менее тридцати человек погибли от их пуль. В ответ израильтяне объявили круглосуточный комендантский час для тридцати тысяч палестинцев, чьи дома окружали израильские поселения. И это сработало. Число погибших израильтян заметно сократилось. Палестинцам запрещалось покидать дома даже для того, чтобы вызвать врача или пойти в школу, а тех, кто нарушал запрет, сажали в тюрьму. Дважды в неделю комендантский час на несколько часов отменяли, чтобы местные жители могли сходить в магазины. В качестве крайней меры сотни израильских солдат в сопровождении дюжин танков и бульдозеров вошли в Хеврон и уничтожили здания, в которых, как они утверждали, прятались палестинские снайперы.
«Эти люди подобны бомбам с часовым механизмом, – сказал палестинский мэр Вифлеема, города, расположенного на Западном Берегу. – Все подвергаются опасности».
Насколько серьезна проблема? Аналитики из Тель-авивского университета считают, что лишь десять процентов из 177 000 поселенцев на Западном Берегу и в Газе являются экстремистами. Они называют себя защитниками Хеврона, ведь многие израильтяне считают его вторым священным городом после Иерусалима. Несколько тысяч израильских солдат и полицейских находятся там для их защиты, но не считают, что этого достаточно.
Защитники прав человека нередко утверждают, что поселенцы провоцируют насилие. В отличие от палестинцев, они вправе покидать свои дома в любое время. Они регулярно атакуют палестинские магазины, в то время как палестинцы должны выполнять условия комендантского часа, и им остается только наблюдать за происходящим. Палестинцу Махмуду Азаму 67 лет. Его маленький магазинчик грабили трижды. Кроме того, его регулярно избивали. Теперь магазин закрыт, а он сам живет на подаяние.
«Если бы я мог, – говорит Азам, – я бы сражался с ними. Им нельзя разрешать выгонять нас из наших домов».
Но поселенцы иначе смотрят на эти вещи.
«Мы хотим, чтобы Израиль сохранял контроль над этими территориями, – говорит Сегев. – Мы должны вновь оккупировать Хеврон. А до тех пор мы будем совершать превентивные действия, чтобы остановить палестинскую стрельбу».
Слова Сегева не оставляют никаких сомнений.
«Люди близки к отчаянию из-за постоянной стрельбы, убийств и нападений палестинцев. Они считают, что правительство их бросило. И да, люди берутся за оружие. Если мы этого не сделаем, то погибнем».
Том отложил статью. В течение восьми лет он носил эту вырезку в бумажнике.
Напоминание о конце.
«Кто источник информации для твоей статьи? – спросила Тома его начальница. – Пожалуйста, скажи мне, что все гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд».
Робин Стаббс была не только его редактором, но и другом. Даже когда тучи вокруг Сагана начали сгущаться, она оставалась на его стороне. Когда собрали комитет бывших редакторов и репортеров «Лос-Анджелес таймс», чтобы изучить выдвинутые против него обвинения, он ничего не имел против. Ему было нечего скрывать.
Но его предали.
«Я могу лишь сказать, что обвинения комитета не соответствуют действительности. Все, что написано в статье, – правда», – сказал журналист.
«Но этого недостаточно, Том. Твой источник, Сегев, не существует. Израильтяне провели расследование. Мы сами занялись поисками. Палестинец Азам умер за год до того, как ты якобы брал у него интервью. Это факт. Перестань. Что происходит?
Комитет изучил все 1458 статей для «Лос-Анджелес таймс» за девятнадцать лет его работы в газете. И только в одной факты не подтвердились.
«ЭКСТРЕМИСТЫ С ОБЕИХ СТОРОН, ВСЕ ВЫШЛО ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ»
«Я одобрила твои ссылки на «поселенца, пожелавшего остаться анонимным» и «источник, близкий к правительству», – сказала Робин. – Здесь я почти перешла черту. И теперь под огнем оказалась и моя задница, Том. Твоя история лжива. В ней все – неправда. Не существовало поселенцев, атаковавших такси. Нет никакого заговора. Да, в этом регионе случаются проявления насилия, но не в такой степени, как ты написал.
Том лично брал интервью, он стоял лицом к лицу с тем человеком. Его отчеты о расходах показывали, что он действительно присутствовал в описываемых местах.
Но этого оказалось недостаточно.
«Я же говорил тебе, Робин. Моя беседа с Азамом состоялась два месяца назад», – продолжал он убеждать начальницу.
«Он давно мертв, Том».
На фотографии, которую показали Сагану, был снят человек, похожий на того, с кем он целый час беседовал в Хевроне.
Но он не был Махмудом Азамом.
«Я уже много лет назад советовала тебе записывать свои интервью», – напомнила Стаббс.
Однако Саган ненавидел магнитофоны. Люди вели себя намного свободнее, а те, кто хотел, чтобы их слова записывали, обычно вызывали у Тома подозрения.
«У тебя есть мои заметки», – сказал репортер, как будто этого было достаточно.
«Это все тоже фальшивка».
Нет, это было не так. Он записал все, что ему рассказали. Но какое это имело значение, если ему никто не верил?
Том Саган обладал солидной репутацией, что сразу привело к тому, что его репортаж перепечатали многие другие газеты. В результате пришлось остановить очередной раунд мирных переговоров, проходивших весьма успешно. Правительство Палестины – редчайший случай – открыло свои архивы и позволило Израилю убедиться, что человек, слова которого цитировались в статье – Махмуд Азам, – давно мертв. Израиль, в свою очередь, согласился на сотрудничество и позволил официальным представителям Палестины присутствовать во время поисков Бен Сегева, но его так и не сумели найти.
Выводы напрашивались сами собой.
Очевидно, репортер все придумал от начала и до конца.
«Том, – тихо сказала Робин. – Теперь пострадаешь не только ты».
Она работала в «Таймс» два десятилетия и добралась до должности редактора международного отдела. Ее уважали коллеги, и ожидалось, что она станет главным редактором. И она всегда прикрывала Сагана.
Доверяла ему.
Он прекрасно это знал.
«Комитет установил, что история сфабрикована от начала до конца. Ты можешь доказать, что они ошибаются?» – спросила Стаббс.
В ее вопросе слышалась мольба.
Нет, он не мог.
Том посмотрел на свою начальницу.
От нее совсем недавно ушел второй муж. Детей у Робин не было. Только две собаки, кошка и карьера в «Таймс».
Теперь ее карьере конец.
Через месяц после увольнения Сагана Робин ушла в отставку.
Он не пытался с ней связаться. Что он мог сказать? «Я сожалею»? «Это неправда»? «Я ни в чем не виноват»?
Кто ему поверит?
Четыре Пулитцеровские номинации и одна победа были аннулированы, а его имя вычеркнуто из официальных протоколов. Все другие награды и номинации у него отобрали. В онлайновом архиве «Таймс» каждая его статья начиналась с предупреждения: несмотря на то, что он написал 1458 статей для газеты и 1457 из них были совершенно правдивыми, его наследством будет считаться последняя, которую Том Саган сфабриковал. Другие газеты продолжали расследование даже после того, как «Таймс» их прекратила, атакуя не только Сагана, но и редакторов «Таймс» за вялую политику и небрежное управление.
В особенности Робин.
Да поможет ей Бог!
Она приняла огонь на себя. Поразительно, но ей удалось найти работу в небольшом газетном синдикате, однако ее имя осталось навсегда связанным со скандалом. Том часто спрашивал себя, как она теперь живет.
Станет ли горевать из-за его смерти?
Журналист посмотрел в потолок спальни. Спускались сумерки, и ему следовало бы лечь спать, но сегодня его посетило слишком много призраков. Гораздо больше, чем он мог ожидать. Дочь. Абирам. Бывший босс. Прошлое.
Но значение имел только один вопрос.
Когда завтра ему вернут пистолет и он убедится, что с Элли все в порядке, следует ли ему завершить начатое?
* * *
Элли вынесла свою сумку с вещами в машину, которая уже ждала ее.
– Ты уверена, что не хочешь остаться? – спросил Роча с тошнотворной улыбкой. – Мы даже не успели поговорить.
Девушка положила сумку в открытый багажник, и ей захотелось кое-что узнать.
– Вы за мной следили вчера вечером? – спросила она. – Откуда вы знали, где я нахожусь?
– Я делал свою работу, которая состояла в том, чтобы тебя защищать.
– От кого?
Роча погрозил собеседнице пальцем.
– Ты очень умная женщина. И полагаешь, что я отвечу на твои вопросы, если ты задашь их достаточно много. Мистер Саймон сказал, что он все объяснит после того, как ты окажешься во Флориде. А моя работа состоит в том, чтобы благополучно доставить тебя в аэропорт, а не отвечать на вопросы. – Помощник Захарии открыл дверь машины, чтобы девушка села в нее. – Он тебя отвезет.
Элли увидела, что за рулем сидит Сумрак, и сжалась.
– Неужели меня не может отвезти кто-то другой? – спросила она.
– Что? Ты еще расстроена? Он всего лишь играл роль – как и ты, – пожал плечами Роча. – И не более того. А теперь тебе следует поспешить. Твой самолет вылетает через два с половиной часа. Пожалуйста, возьми билет у стойки «Люфтганзы».
Беккет уселась на заднее сиденье, и мужчина захлопнул дверцу.
– Поцелуй на дорожку? – спросил он через открытое окно.
Пассажирка набралась мужества и показала ему средний палец.
– Что ж, обойдемся без поцелуя, – усмехнулся Роча. – Удачного полета.
Машина поехала по узкой улице к широкому проспекту. Там Сумрак свернул налево и помчался в сторону аэропорта.
