48
Иерусалим
Раввин миновал пост безопасности и, прихрамывая, заспешил через площадь Западной стены к ослепительным белым огням, подсвечивающим вход в туннель. Изо всех сил он попытался быть радушным с молоденькими солдатами АОИ, охранявшими вход, однако из-за их неопытности он потерял еще какое-то время при досмотре.
Обойдя паллеты с камнями и передвижные бетономешалки, он сбежал по ступеням и пронесся через широкий подземный зал для экскурсантов, даже бегло не оглядев его. Неотрывный взгляд его был устремлен вперед — на защитную дверь.
Остановившись перед ней, Коэн что-то проворчал, когда проводил магниткой по считывателю замка: что теперь толку от бесполезного протокола доступа?
По узкому туннелю, огибающему основание Храмовой горы, он добрался до группы людей, собравшихся за воротами Уоррена.
— Что случилось? — прокричал Коэн, еще не успев дойти до них.
Все расступились и отошли назад, открыв взору молодого человека на коленях со связанными за спиной руками. Один из людей не отрывал руки с пистолетом от его головы.
— Как он прошел?
— У него был ключ. И идентификационный значок тоже.
И то и другое отдали раввину.
— Элеазар Голан, — прочитал Коэн на подлинном удостоверении.
Раввин встал прямо перед незваным гостем и скрестил на груди руки, вперив взгляд прямо ему в макушку.
— Посмотри на меня, — велел он.
Никакой реакции.
Человек с пистолетом схватил свободной рукой Али за волосы и дернул голову назад так, что зеленые глаза против воли встретились с глазами раввина. Багровые пятна на скулах палестинца уже темнели, приобретая синеватый оттенок, нос был в крови и заметно свернут на правую сторону. Левая бровь рассечена пополам глубокой рваной раной, истекающей тягучей, как масло, кровью.
— Ты похож на израильтянина, вот что я тебе скажу, — проговорил Коэн. — И это здорово сбивает с толку.
— Он был внутри, — сообщил человек с пистолетом, показав на пролом в фундаменте Храмовой горы. — И все видел. Мы вычислили его, только когда он начал звонить по мобильному.
Ярость охватила Коэна.
— Дайте сюда его телефон.
Ему передали трубку.
Взяв телефон в руки, раввин сердито засопел. Конечно же, это была «предоплаченная» трубка, купленная где-нибудь в ларьке на углу за наличные. Тонкими пальцами он проворно пробежался по примитивному меню в поиске номеров записной книжки. Пусто — кто б сомневался. Тогда он попытался определить номер телефона последнего исходящего звонка и нажал зеленую кнопку.
Через два гудка трубку сняли, но ответа не последовало. На том конце линии лишь где-то в отдалении лилась монотонная песня муэдзина. Коэн очень постарался и произнес по-арабски: «Ассалаам алейкум».
Линия тотчас дала отбой.
Коэн в сердцах швырнул трубку в стену. Затем низко нагнулся и приблизил лицо вплотную к лицу мусульманина.
— Каким бы ни было твое настоящее имя, — прошипел он сквозь зубы, — сегодня оно умрет вместе с тобой. Не будет никакой чести семье твоей от того, что ты натворил здесь, это уж ты мне поверь. А лично тебе — никаких райских кущ в ином мире, ни медовых рек, ни девственниц для услады.
Глаза палестинца налились ненавистью, казалось, взгляд брызжет ею.
— Аллах акбар, — провозгласил он и плюнул на туфли Коэна.
— Это точно, Бог велик. Однако хоть слова твои и славят его, деяния твои над ним глумятся. Богохульство!
И у Левита рецепт от богохульства прописан четко.
Коэн выпрямился и, отойдя к стоявшей рядом тачке со строительным мусором, взял в руки обломок скалы с острыми краями, шагнул в сторону, велел человеку с пистолетом оставаться на месте и махнул рукой остальным подходить. Еще одиннадцать человек по очереди взяли с тачки каждый по увесистому камню.
Коэн вернулся к Али и, склонившись, покрутил в руке перед ним камень. Араб дрожал, и это доставило раввину удовольствие:
— «…и хулитель имени Господня должен умереть, камнями побьет его все общество».
Одиннадцать человек стали полукругом с палестинцем в центре.
Человек с пистолетом попятился, продолжая держать его на прицеле.
Мусульманин склонил голову и принялся громко молиться на арабском.
Вздернув подбородок, Коэн вытянул правую руку с камнем, помедлил… и левой рукой накрыл правую — это был сигнал к началу казни.
Первый камень, прорезав воздух, ударил точно в цель, разорвав кожу головы Али. Тот резко пошатнулся, но остался стоять на коленях, с еще большим жаром продолжив монотонную молитву с неразличимыми словами.
Следующие четыре камня ударили в палестинца, содрав кожу и волосы с черепа и сбив его на землю. Молитва резко прекратилась, зеленые глаза закатились, и стали видны лишь судорожно подрагивающие белки. На зубах запузырилась пена.
Еще шесть камней раздробили ему лицо: расплющили нос, раздавили скулы, челюсть вколотили вовнутрь. Выбитые зубы валялись на земле.
Коэн вручил двенадцатый камень человеку с пистолетом, который стоял, опустив оружие.
От финального удара полетели гранулы мозговой ткани.
— Тело бросьте в цистерну, — приказал своим людям Коэн. — И быстро приведите все в порядок.
Он показал на брешь.
— Время работает на нас.