Марика, смуглая, худощавая и хмурая девушка с большими глазами, не произвела на Каден впечатления находящейся под влиянием изменяющих сознание субстанций, хотя когда Монтес принялась расспрашивать ее об опытах Хулио с наркотиками, девушка особой словоохотливости не проявила. Зато стоило Каден заявить, что ее интересует информация о найденном изображении Пернатого Змея, и воспользоваться универсальным способом мотивации, предложив деньги, девица оживилась. Монтес пообещала, что если изображение и вправду окажется древним изображением бога, Марика получит тысячу долларов. Mucho dinero, но она хотела быть уверенной в полной лояльности девушки.

— Я могу показать вам его, если вы придете на нашу встречу, но забрать его вам не удастся. Не дадут.

— Кто? Члены сообщества Ягуара?

— Да. Группа, возникшая после того, как один человек набрел на пролом, образовавшийся в склоне горы после землетрясения, — ответила Марика. — Прямо как Хуан Диего.

«Не совсем», — подумала Каден. Хуан Диего был крещеным индейцем, который спустя десять лет после завоевания испанцами империи ацтеков заявил, что ему явилась Дева Мария. Он сообщил своему священнику, что Пресвятая Дева приказала построить церковь на том месте, где ему случилось ее лицезреть. Весть о том, что один из них удостоился созерцания чудесного лика Богоматери, со скоростью лесного пожара распространилась среди туземцев, чьи языческие боги не так давно были повержены христианами. Это событие ускорило христианизацию покоренных туземцев.

Странное на первый взгляд упоминание Марикой Хуана Диего и Девы Марии из Гваделупы наводило на мысль, что девушка ожидает, что нынешнее открытие, напротив, будет способствовать стремительному возрождению в Мексике культа Кецалькоатля.

А вот насчет того, как все-таки выглядит найденное изображение, Марика говорила туманно:

— Оно на стене, в пещере. Там темно, разглядеть что-то толком трудно, но видно, что это бог над горами.

Каден уже не была уверена в том, видела ли девушка находку сама или просто повторяет чужой рассказ, но неизвестное изображение Кецалькоатля имело для исследовательницы слишком большое значение, чтобы вдаваться в детали.

— Он возвращается во исполнение пророчества, — заявила девушка.

— Какого пророчества?

Марика помахала рукой:

— Ну это, знаете, наверное — наш мир катится к концу, и на смену ему придет новый.

Теперь Каден поняла, что имела в виду Марика. Пернатый Змей, подобно четырем всадникам Апокалипсиса, по поверьям майя и ацтеков являлся одним из четверки богов — разрушителей миров. Древнее предание гласило, что однажды он вернется, чтобы разрушить этот мир, как разрушал вместе с другими богами предыдущие.

— Он вернулся, когда содрогнулась земля.

Господи! Они всерьез решили, что землетрясение, разрушив захоронение, освободило древнего бога, тем паче что оно подоспело к 2012 году, когда, согласно календарю майя, заканчивается очередная эпоха. Ничего удивительного, что экзальтированные особы вроде Марики с восторгом принимали все это на веру.

Девушка воззрилась на Монтес.

— Вы одна из них. Вы не верите мне. Но ничего, сами все увидите.

Она подалась вперед и заглянула Каден в глаза:

— Вы увидите.

Последователи культа собирались на встречу вечером, на склоне горы, у входа в пещеру. Каден приехала на заднем сиденье скутера Марики, вся в черном, с головой, замотанной толстым черным платком. Из оборудования она прихватила с собой только фонарик и умещавшуюся в кармане камеру. Оставив скутер у подножия, где заканчивалась грунтовая дорога, они под жутковатое завывание вдруг налетевшего ветра принялись взбираться по склону.

Местные жители называли такой ветер «плачущей женщиной», потому что он напоминал им стоны старухи. Каден, интересовавшаяся фольклором, разумеется, знала и стоявшую за этим названием историю. В прежние времена, дабы освободить селение от бремени всяческих прегрешений, вся вина жителей возлагалась на одну специально выбранную старуху, которую затем насмерть забивали камнями в наказание за «ее грехи».

Каден понимала, что за отвратительной традицией крылся экономический прагматизм: старые люди, в отличие от молодых и здоровых, больше не приносили селению пользы. По существу, они становились бременем для общины, располагавшей скудными пищевыми ресурсами.

Конечно, это не слишком приятный обычай, но история вообще далеко не благостна.

Сначала Монтес услышала голоса, а потом, когда они, обогнув гребень, вышли на открытый уступ, увидела людей, собравшихся у костра. Со всех сторон площадка была закрыта от обзора скалами и утесами, так что снизу, из долины, огня никто видеть не мог. Как только они ступили на площадку, Марика опустила на лицо маску ягуара. По быстрым подсчетам Каден, у костра собралось от сорока до пятидесяти человек, и в облике каждого имелась хоть какая-то деталь, наводившая на мысль о ягуаре, начиная от простеньких каучуковых масок и кончая маскарадными костюмами вроде тех, в которых выступали участники театрализованного представления в Тео.

Прекрасно! Оказалось, здесь только она одна обходилась без каких-либо ягуаровых аксессуаров, так что затеряться в толпе у нее не было ни малейших шансов.

Каден сразу заметила позади костра «пещеру», точнее, трещину или разлом в скальной стене, за которым и впрямь могла находиться пещера. При высоте футов в пять эта щель была такой узкой, что туда едва мог протиснуться человек. Разбросанные по площадке обломки указывали, что щель открылась в результате землетрясения, а когда Каден, чтобы толком присмотреться, подошла ближе, то по обе стороны от лаза увидела молчаливых стражей в униформе, сработанной искуснее, чем костюмы танцоров. Блики костра играли на их темных масках, и женщина поежилась, потому что, взглянув в прорези одной из них, встретилась с безумным взглядом человека, изображавшего ягуара-оборотня. Впервые после принятия решения отправиться в горы и непременно увидеть древнюю гробницу она испытала настоящий страх. Маска Марики, как и большинства других участников встречи, походила на карнавальные, для Хэллоуина, но эти две просто потрясли ее, показавшись удивительно умелым воплощением зла. Это слово снова пришло ей на ум, и на сей раз она не пыталась выбросить его из головы как противоречащее научному подходу.

«Науали существуют на самом деле», — говорил Хулио матери. «Он возвращается!» — кричал он Каден и в трубку телефона, и со ступени пирамиды.

В этих масках причудливо соединялись человеческие и звериные черты, причем настолько умело и реалистично, что это впечатляющее мастерство вызывало удивление. И наводило страх.

Между костром и щелью находился большой валун, в котором Каден, присмотревшись, узнала жертвенный алтарь, подобный тому, на котором Хулио вырвал сердце невинного ребенка.

Суета на площадке вдруг прекратилась, люди замерли на месте и умолкли. Каден обернулась и увидела, что на нее уставились пять ягуаровых морд. А девушки с ней рядом больше не было.

Что-то пошло не так. Пугающе не так. «Во что я вляпалась?»

Каден рванулась к ведущей вниз по склону тропе, но успела преодолеть лишь дюжину футов: два человека, одетые как участники представления кровавого завета, схватили ее за руки.

— Пустите! — закричала она, отчаянно пытаясь вырваться.

Руки ее отпустили, но зато еще больше народу обступило Каден со всех сторон, полностью перекрыв путь к бегству. Потом они расступились, и двое науалей, карауливших лаз, выступили вперед.

— Нет!

Страж поднес к губам тростниковую трубочку и дунул ей в лицо каким-то порошком. Каден невольно вдохнула. Она знала историю Древней Мексики и сразу поняла, что ее обдули каким-то наркотиком, предназначенным для того, чтобы подавить ее разум и волю. Из тех, с помощью которых жрецы в старину лишали предназначенных в жертву людей способности к сопротивлению.

Крепко схватив за руки, стражи потянули ее вперед. Каден инстинктивно чувствовала, что должна сопротивляться, иначе ее ждет нечто невообразимо ужасное, однако даже не пыталась вырваться. Разум ее восставал против происходящего, но руки и ноги вдруг сделались ватными.

Проведя мимо жертвенного камня, науали втолкнули ее прямо в щель. Внутри царила непроглядная тьма, и Монтес поняла, что оказалась в пещере, лишь когда ее обдало холодным воздухом, а по сторонам перестали ощущаться стенки лаза.

Потом стало светлеть, причем впечатление было такое, словно свет разгорается не в каверне, а наоборот, через нее куда-то вытягивается тьма. Но главное, ее разум витал по пещере, отделившись от тела.

«Я покинула тело, — подумала Каден. — Со мной это действительно происходит!»

Первым, что потрясло ее после того, как она очутилась по ту сторону узкого лаза, были размеры открывшегося пространства. Купол пещеры терялся высоко над головой, а стены, казалось, отстояли на огромное расстояние.

Затем ее витающее в этом царстве теней сознание ощутило еще большее его расширение: пространство казалось беспредельным. Каден чудилось, будто она больше не ограничена тремя обычными измерениями, ибо покинула привычный мир и, пройдя сквозь щель, вышла куда-то в космос.

Она подумала: не такое ли расширение сознания испытывал Хулио, принимая свои снадобья? Но что же повстречалось ему в этом психоделическом путешествии, если оно привело его к такому ужасному концу?

Тем временем ее вселенная снова начала обретать пределы, принимая очертания пещеры.

«Я в гробнице Пернатого Змея».

Изнутри гробница выглядела как гладкое, полое яйцо. А по мере того как в ней светлело, из мрака начали проступать яркие цвета.

«Какие ослепительные цвета. Как будто я нахожусь внутри пасхального яйца Фаберже, вывернутого наизнанку».

Стены покрывали выполненные с невероятным мастерством изображения зверей и богов, превосходящие все, что было найдено при раскопках храмов и пирамид Теотиуакана, равно как и при множестве других археологических изысканий по всей стране.

Краски ошеломляли яркостью и богатством оттенков оранжевого, зеленого и синего, с тончайшими вкраплениями серебра, золота и бирюзы. Хотя туристы и археологи ныне видят только потускневшие, давно выцветшие росписи, первоначально и египтяне, и жители древней Мезоамерики создавали их с помощью ярких, сияющих красок, которыми покрывали свои строения как изнутри, так и снаружи. И лишь здесь, в толще горы, долгое время, как подозревала Каден, пребывавшие чуть ли не в вакууме, первоначальные цвета сохранили свою первоначальную свежесть, как и в ту, давнюю эпоху.

Роспись на потолке изображала огненный всполох, проносящийся по небу, пламенеющий луч, ударяющий в гору, и камнепад обломков, обрушившийся на город. И тут же, по соседству, представал образ другого, великолепного города.

Смысл увиденного был ей ясен без пояснений. Прибытие некой неведомой сущности. Гибель Куикуилько. Рождение Теотиуакана.

Росписи на потолке и стенах ожили. Это больше не были неодушевленные пиктограммы. Перед взором Каден разыгрывались жестокие войны, бойцы поражали друг друга острыми как бритва обсидиановыми клинками, нескончаемые вереницы предназначенных в жертву пленников тянулись по ступеням Пирамиды Солнца, а жрецы, вспоров им грудную клетку, вырывали еще бьющиеся сердца и, подняв над головами, показывали эти куски трепещущей, кровавой плоти собравшейся у подножия толпе.

Потом эти образы начали меркнуть, и у нее вдруг возникло ощущение постороннего присутствия.

«Я не одна!» Каден пробрало леденящим холодом страха. Здесь кто-то был, и это были не впихнувшие ее в пещеру науали, а некая могучая, грандиозная сущность, словно заполнившая собой всю пещеру — и всю ее внутреннюю вселенную.

Женщина почувствовала, что плывет в жидкой пыли, густевшей с каждой секундой. На какой-то миг из сумрака перед ней проступил образ — не человека, не зверя, но некой сущности, текучей, как туман, не поддающейся восприятию и осмыслению, и уж тем более описанию.

«Я бодрствую, — сказала себе Каден. — Бодрствую, несмотря на грезы. Пребываю пусть в сумрачном, но в сознании».

Разум ее более не парил в эмпиреях, сознание вернулось в тело, и она стояла на ногах, хоть колени у нее подгибались. А под ногами Каден ничего не чувствовала: она словно воспарила опять, но теперь уже телесно, и, повалившись назад, навзничь, вновь ощутила в туманных тенях, сквозь которые проплывала, некое присутствие.

Ужас и отвращение накатили на нее, когда до нее неожиданно дошло, что с нее снимают сначала обувь, брюки, потом блузку, нижнее белье… Она парила в невесомости, нагая и беспомощная. А потом Каден ощутила на лице прикосновение — кого-то, а быть может, чего-то. Как будто некто или нечто исследовало на ощупь ее лицо и волосы. Затем последовало прикосновение к груди.

«Господи Иисусе!» Каден почувствовала, как ей раздвигают ноги.

Она закричала. Но там не было никого, кто мог бы ее услышать.