Книга: Феникс в огне
Назад: ГЛАВА 19
Дальше: ГЛАВА 21

ГЛАВА 20

Рим, Италия. Среда, 11.08
Джош стоял на монументальном крыльце. Он прислонился спиной к гигантской бронзовой двери, обратил лицо внутрь просторного прямоугольного пространства, обрамленного колоннадой, и смотрел на знакомую игру солнечных лучей, проникающих через полусферу купола. Джош настолько остро чувствовал горе Юлия, что с трудом мог дышать. Поразительно, что физическим ощущениям удалось преодолеть этот временной разрыв.
Поток солнечного света, падающий сквозь круглое незакрытое окно, рисовал узоры на полу и стенах, выложенных порфиром, гранитом и желтым мрамором. В отверстие влетали и птицы. Сперва они спускались вниз, затем не могли понять, куда они попали и как отсюда выбраться, принимались метаться как сумасшедшие, но в конце концов улавливали сквозняк и вырывались наружу.
Джош заметил на стене большую табличку. Верхний абзац был написан по-итальянски, ниже текст повторялся по-английски.
Джош прочитал краткую историю церкви.
«Пантеон Агриппы был возведен римским императором Адрианом между 118 и 128 годами н. э. на месте небольшого храма, построенного гражданином Марком Випсанием Агриппой в 27 году до н. э.
В начале седьмого века храм был освящен как церковь Санта-Мария-ад-Мартирес».
Неужели он сам или тот человек, которого Райдер видел в своем сознании, тысячу шестьсот лет назад защищал вот этот самый храм? Это были его воспоминания давно умершего человека?
Джош увидел, как Габриэлла подошла к боковому алтарю и зажгла длинную тонкую свечку. Огонек сначала задрожал, заискрился, затем разгорелся ровным пламенем. Стекло озарилось багрянцем.
Габриэлла склонила голову, опустилась на колени и молитвенно сложила руки.
Джош нащупал было фотоаппарат, но потом почувствовал, что фотографировать эту женщину именно сейчас, во время молитвы, никак нельзя. Это было бы грубым вторжением в ее личную жизнь. Джош устыдился даже того, что он пристально смотрел на нее в этот интимный момент, но происходящее зачаровало его. Он восторгался этим строгим спокойствием, парящим прямо над хаосом, красотой коленопреклоненного тела, золотым нимбом, который солнце нарисовало у нее над головой. Точно такой же круг сиял над головой Девы Марии. Картина с ее изображением висела над алтарем.
— Вы не любите ходить в церкви? — спросила Габриэлла через несколько минут.
Джош не мог ей ответить. Ведь при этом он должен был бы объяснить этой женщине, что ему не позволил пройти внутрь ужас, пришедший из прошлого. Сейчас, в воскресный полдень двадцать первого века, он стоял в дверях церкви, находящейся в Риме, и видел то, что происходило в этом самом здании больше полутора тысяч лет назад.
За последние шесть месяцев Джош говорил об этом только доктору Берил Талмэдж и Малахаю Самюэльсу из фонда «Феникс». Вчера он открыл свою тайну и профессору Рудольфо. Старик отнесся к его рассказу с искренним любопытством, без скептицизма. Будет ли Габриэлла столь же объективной или посмотрит на него так же, как бывшая жена, некоторые врачи и психологи, как смотрел на себя в зеркало он сам, то есть как на ненормального?
Малахай рассмеялся, когда Джош рассказал ему о своих ощущениях.
— Для меня вы бесценный подарок, — сказал он. — Вы — шанс поднять наше понимание перевоплощения на новый уровень.
Когда фотограф выходил из церкви, он вдруг поймал себя на том, что не знает, где находится Малахай, и спросил об этом у Габриэллы.
— Вчера он почти весь день провел в американском посольстве, пытаясь добиться, чтобы за вас вступились. Поздно вечером мы с ним разговаривали по телефону, и он сказал, что пока ничего хорошего нет. Мол, как раз сейчас происходит какая-то встреча в верхах и в посольстве никого не осталось. Тогда-то он и попросил меня о помощи. Самюэльс решил, что мне будет проще договориться с полицией, поскольку я свободно владею итальянским.
— К тому же вы чертовски привлекательная женщина.
Этот комплимент застиг Габриэллу врасплох, как и самого Джоша.
— Я сейчас говорил как настоящий женоненавистник, — смущенно пробормотал он. — Извините.
Габриэлла покачала головой.
— Нет, это было очень мило.
Напряжение мгновенно рассеялось. Они были просто двумя людьми, которые стояли на римской улице и наслаждались солнечным светом. Мужчина сделал женщине комплимент, она любезно приняла его.
Они уже сели в машину, и Габриэлла включила зажигание, когда у нее зазвонил сотовый телефон. Пока она быстро говорила с кем-то по-итальянски, Джош оглянулся на церковь и увидел группу туристов, входящих внутрь. Он поднес фотоаппарат к глазу, изучил здание с различных ракурсов и сделал несколько снимков.
Габриэлла сидела к нему спиной, отвернувшись к окну. Джош пересел так, что ему стал виден ее профиль, движение губ, волосы, расцвеченные солнцем в сочный мед. Но того, что он искал, не было.
После несчастного случая, произошедшего с ним, Райдер изредка видел светящуюся ауру над головами некоторых людей, которых фотографировал, однако на самих фотографиях это странное свечение никогда не проявлялось. В первый раз Джош решил, что виной всему фотоаппарат, и заменил сначала его, затем объектив. Когда подобное повторилось снова, он рассказал об этом врачам. Как и в случае с провалами в прошлое, медики списали свечение на неврологические проблемы, однако так и не смогли с этим справиться.
Когда Джош начал работать в фонде, он время от времени наблюдал странный свет над головами некоторых детей, с которыми ему приходилось заниматься. Причем невооруженным глазом различить этот свет он не мог. Белые прозрачные лучи, расходившиеся от верхней части тела, были видны только через видоискатель фотоаппарата. Они выглядели так, как карикатурист изобразил бы скорость. Была ли это скорость, время, движущееся со скоростью света?
До этого Джош видел такое лишь однажды.
Когда ему было двадцать лет, его отцу поставили диагноз — рак. Вероятно, Бен Райдер предвидел реакцию сына, поэтому сначала почти ничего ему не сказал. Он привык поступать так. Бен выложил сыну страшную новость чуть позже, зато прямо, в черных и белых тонах, и дал ему время осмыслить свои слова.
Через несколько дней они работали с фотографиями в комнате, освещенной одиноким красным фонарем.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении, — сказал Бен.
Пока они печатали кадры, отснятые днем, отец объяснил Джошу, что хочет, чтобы тот фиксировал течение болезни.
Тогда Джош не стал спрашивать, чем вызвана эта просьба. Она казалась ему совершенно естественной. Отец-фотограф попросил своего сына, тоже фотографа, запечатлеть последние события в его жизни. Лишь через много лет он осознал, какой великий подарок сделал ему отец. Теперь они могли проводить вместе гораздо больше времени. Бен получил возможность передать сыну все нюансы своего мастерства. Они объединились перед лицом предстоящей разлуки.
На протяжении этих последних нескольких недель Джош фиксировал все. Угасание шло медленно. Свет исчезал в глазах отца люмен за люменом, и вскоре там не осталось ничего, кроме боли и притуплённых чувств. Джош смотрел в объектив, пытаясь найти того сильного человека, которого он знал и любил всю свою жизнь, но не мог его отыскать в оболочке из костей и плоти, пораженной болезнью.
Ближе к концу Джош перебрался жить домой и спал на койке в комнате отца. Однажды в полночь, когда он заснул, сиделка разбудила его и сказала, что, по ее мнению, это конец. Больной почти не дышал.
Джош попросил ее оставить их вдвоем.
Он сидел в темноте рядом с Беном Райдером и держал его за руку. Ему было больно слушать хриплое дыхание умирающего.
Вдруг Бен проснулся.
Он лежал совершенно неподвижно, посмотрел на сына и прошептал:
— Сделай.
— Укол? — уточнил Джош.
Он решил, что отец забыл о том, что лежит под капельницей. Ему больше не нужны были дополнительные уколы и обезболивающее.
— Нет. — Бен слабо улыбнулся. — Фотографии. Вот этого.
Джош встал над отцом и начал его снимать, не зная, получится ли у него хоть что-то, поскольку взор его застилали слезы. Именно тогда он заметил молочно-белый нимб, кольцо, светящееся вокруг головы и плеч отца.
Все дело было в дрогнувшей руке, в отраженном свете, проникающем из ванной, в объективе фотоаппарата, в слезах. В действительности ничего тут не светилось. Об этом не стоило даже задумываться.
За этим последовали дни и недели скорби. Джош забыл о свечении. Когда он наконец проявил пленку и напечатал фотографии, на них не оказалось ничего необычного, поэтому больше он об этом не вспоминал.
Так продолжалось двадцать лет. Потом он начал работать в фонде «Феникс» и снова стал видеть сияющие перламутровые арки, которые подобно крыльям появлялись над головой и плечами детей.
Однажды за обедом Джош упомянул об этом в разговоре с Берил и Малахаем.
— Мало кто из людей способен видеть это. Я вот, например, не могу, — тоскливо заметил Самюэльс.
Берил терпеть не могла, когда ее племянник начинал говорить жалобным тоном.
Она покачала головой, словно он был маленьким мальчиком, а она на него сильно рассердилась, и заговорила ровным голосом:
— Мы считаем, что это отличительный знак, указывающий на то, что в некоторых людях живет старая душа.
— А вам приходилось видеть такое? — спросил Джош.
— Да.
— В фотоаппарат?
— Нет. А вы видите это только через объектив?
Джош подтвердил это и спросил, в чем дело, но Берил не смогла предложить ему никаких объяснений. Тогда Райдер поинтересовался, почему она не описала этот феномен ни в одной из своих работ.
— Критерием истинности научных исследований является возможность воспроизвести эксперимент. Я могу что угодно выдать за свое открытие, но с моей карьерой ученого будет покончено, если тот человек, который попытается повторить то же самое, не сможет получить те же результаты.
— В таком случае я найду способ доказать это.
— Не думаю, что такое возможно, — заметила Берил.
— Я должен попробовать. Мне нужно получить хоть какое-то неопровержимое доказательство. Ведь тут речь идет о том, в чем я разбираюсь, — фотоаппарат, освещение, выдержка.
Еще долго после этого разговора за обедом Джош продолжал гадать, не было ли то свечение, которое он видел, душой его отца, которая покидала усталое, сломленное болезнью тело и отправлялась на поиски нового, здорового обиталища, чтобы начать все сначала.
Бен и Сара Райдер не были религиозными людьми. Джош вырос под их влиянием и тоже относился к религии весьма прохладно. Бен распорядился, чтобы его тело после смерти не хоронили, а кремировали, а пепел потом выбросили как простой мусор. Таково было желание Бена, и Джош свято его выполнил. Он знал, что отца все равно нет в этой горстке пепла. Он остался в воспоминаниях сына, в фотографиях, сделанных им.
— Надо просто заниматься тем, что получается у тебя лучше всего, и радоваться жизни, — сказал Бен сыну в последний год жизни. — Небеса — это лишь уютная концепция, которая помогает людям лучше относиться к смерти.
Джош смотрел, как отец с каждым днем терял жизненные силы и энергию. Он прилежно фиксировал то, что оставалось. Лишь потом, когда он начал работать в фонде «Феникс», ему захотелось узнать, куда делась душа отца. До того Джош никогда не задумывался о том, является ли она некой отдельной субстанцией, которая может перебраться на новое место, не пребывает ли в некой переходном состоянии, своеобразном чистилище, дожидаясь, когда ей представится возможность воскреснуть в ком-либо другом. Он даже предположить не мог, что станет тем самым человеком, кому удастся запечатлеть душу на фотопленку.
Однако после того обеда с Берил Джош стал думать об этом.
— Я возвращаюсь в больницу, — сказала Габриэлла, окончив разговор по сотовому телефону. — Профессору стало хуже. Не исключено, что он…
Она сглотнула комок в горле, стараясь взять себя в руки, но так и не договорила до конца.
— Вы же говорили, что операция прошла успешно.
— Да. Но теперь у него началась инфекция. Вы спасли его для хирургов. Они залечили его от раны только для того, чтобы он умер от заражения.
— Позвольте поехать вместе с вами, — предложил Джош.
Габриэлла не стала спорить, и они отправились в больницу.
Назад: ГЛАВА 19
Дальше: ГЛАВА 21