Глава 17

Стефан Келли вышел на балкон. Куда ни кинь взгляд, простиралось море, и по сравнению с его огромностью он сам показался себе еще более незначительным. По окружающему пейзажу он не мог понять, где находится, но, судя по отвесно уходящему откосу ниже окон и по особенно яркой синеве воды, один вывод напрашивался со всей очевидностью: он не в Америке.

Еще и до сегодняшних событий он чувствовал, что больше не властен над своей жизнью. Стефана не оставляла мысль, что хуже быть уже не может. Его сына Питера, его гордость и смысл жизни, отняли у него. Это произошло девять месяцев назад.

И теперь сам Стефан оказался в заложниках, как наживка, и его жизнь в руках второго сына, которого он бросил, едва тот родился. Сына, ставшего преступником.

Чувство вины за то, что оставил своего первого ребенка, лежало на сердце Келли тяжелейшим из всех грузов. Он поступил так не из эгоизма. В сущности, с его стороны это был акт величайшей самоотверженности. Он и его первая жена, Джейн, оба были из неблагополучных семей, и оба стремились сломать дурной стереотип, сбросить проклятие наследственности. И он, и она выросли на улице, но это не помешало им успешно окончить школу. Они мечтали учиться в колледже, когда наскребут достаточно денег. Свалившаяся как снег на голову беременность Джейн застала их совершенно неподготовленными. Оба были католиками, поэтому аборт исключался. Спешно поженившись — присутствовать при этом согласился один-единственный родственник, — они переехали в квартирку на южной стороне Западного Бродвея. Днем Стефан разгружал суда в доках, а ночами подрабатывал в местном спортивном клубе — спарринг-партнером для спортсменов, готовящихся к туру «Золотой перчатки». Джейн почти до самых родов продолжала работать официанткой, часто по две смены. Оба старались откладывать каждый грош, так что осенью Стефан мог начать свое образование в Бостонском колледже. Согласно плану, первым высшее образование должен был получить Стефан, а Джейн следом за ним. Предстояло совмещать обязанности по уходу за ребенком, работу и учебу. Они любили друг друга и, хотя и знали, что в последующие несколько лет им придется нелегко, с нетерпением ждали появления ребенка. Так или иначе, они сумеют со всем справиться, и прекрасное будущее ждет и их самих, и их сына или дочь.

На рассвете 15 марта у Джейн начались преждевременные схватки. Сначала все шло, как положено. Но днем ситуация изменилась. Стефан находился в родовой. Акушерки призывали Джейн дышать и тужиться. Уже показалась макушка младенца. Буря чувств, накатившая на Стефана, когда он наблюдал, как страдает его жена, какую боль испытывает, невозможно было сравнить ни с чем.

Но вот Джейн поднатужилась последний раз — и свершилось: на свет появился мальчик. Слезы струились по лицам Джейн и Стефана, когда они смотрели, как новорожденный нашел грудь и начал сосать. Никогда прежде Стефан не испытывал такой любви к жене и сыну, как в эти минуты. Ничто его не остановит, ничему и никому не под силу отравить его радость. Он снова и снова целовал Джейн, отводя от глаз жены ее каштановые, отливающие золотом волосы. В этот день его жизнь обрела новый смысл и новую цель. Он станет самым лучшим добытчиком, самым самоотверженным отцом.

Акушерка взяла ребенка, положила его в кроватку на колесиках и вывезла из комнаты.

Стефан наклонился к жене.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Джейн улыбнулась самой сияющей из всех улыбок.

— Ты подарила мне сына.

— Не стоит благодарности, — рассмеялась Джейн.

В глазах Стефана тогда, изможденная, потная, в смявшемся белье, она была прекраснее, чем когда-либо. Он наклонился поцеловать ее.

— Мистер Келли. — Медсестра вернулась с чистыми полотенцами в руках. — Извините, что прерываю вас, но вашу жену необходимо привести в порядок.

Стефан кивнул.

— Пойди посмотри, что там делают с твоим сыночком, проследи, чтобы с ним ничего не случилось. — С легким взмахом руки Джейн проводила его взглядом до выхода из палаты.

Стефан отправился в детскую палату. После нескольких минут поисков разыскал своего сына. У него брали обычные анализы, мыли его, приводили в более пристойный вид, чем тот, в котором он появился на свет. Стефан восхищался крошечными, но идеальных пропорций пальчиками на ручках и ножках. Он стал мечтать о том, как научит мальчика ездить на велосипеде, играть в бейсбол, болеть за любимую команду. Где отец, там и сын. Почти час он провел над кроваткой новорожденного, наблюдая, как тот, запеленатый, временами начинает беспокоиться и ворочаться во сне.

Наконец Стефан вышел из детской и направился в палату Джейн. Ее там не оказалось. Это его не насторожило, и он спокойно пошел в родовую. В глазок он увидел, что она все еще на каталке. Он вошел в палату. Она не шевельнулась. Он подошел и посмотрел на ее лицо, как часто делал это, когда она спала. Странное мгновение. Что-то было не так. Он прикоснулся к ее щеке. Она была холодная.

— Джейн? — прошептал Стефан.

Ни звука.

— Джейн? — повторил он, на этот раз громче.

Он слегка подтолкнул ее.

Никакой реакции.

— Джейн?! — закричал Стефан и стал трясти ее.

Раскручивая вращающиеся двери, в палату ворвались доктора и сестры.

Но было поздно.

Ее сердце, переполненное радостью и любовью, остановилось.

Два часа спустя, выслушав все слова медиков об «остановке сердца», о том, как они соболезнуют его утрате, он, пошатываясь, пошел по коридору. В детскую.

Он смотрел на невинного младенца, так крепко, так мирно спящего в своем синем одеяльце, и в мозгу у него проносилось: «Что я скажу ему о его матери? Как жестоко и несправедливо, что жизнь лишила его материнской любви еще до того, как он узнал, что такое любовь».

Сильнее муки утраты была только мука от решения, которое он принял относительно своего сына. Он знал, что без Джейн не сможет вырастить ребенка. Он один не сумеет дать сыну воспитание, в котором тот нуждается. Ни со стороны его семьи, ни со стороны семьи Джейн не было ни одного родственника, на которого можно было бы положиться в смысле помощи. Никто ему не поможет, никто даже не предложит помочь. Он и его сын одни на всем белом свете.

В приюте церкви Святой Катерины поняли решение Стефана и заверили его, что сумеют быстро найти для его сына подходящую семью. Свое слово они сдержали.

Стефан издали следил за ростом Майкла. Сент-Пьерам он не открыл, кем является мальчику: теперь они его семья, его родители. Он тщательно проверил их — трудно было бы найти для его сына лучших родителей. Время от времени Стефан появлялся в Байрем-Хиллз. Он был просто болельщиком на спортивных мероприятиях, присутствовал, когда Майкл Сент-Пьер забивал победный гол в футбольном или хоккейном матче. Он знал, что Майкл хорошо успевает в католической школе, и гордился сыном. Стефану ни разу и в голову не пришло нарушить покой семьи Сент-Пьер; он не сомневался, что принял правильное решение.

После смерти приемных родителей Майкла Стефан сначала думал, не должен ли открыться ему. Но, видя, как сильно Майкл любил своих родителей, он понял, что в сердце его сына не найдется места для еще одного отца, и решил, что некоторые тайны лучше не раскрывать.

А потом газеты сообщили об аресте Майкла в Нью-Йорке, у Центрального парка. Его поймали, когда он пытался выкрасть из здания одного из посольств украшенный драгоценностями крест. Майкла осудили и приговорили к тюремному заключению. Гнев Стефана не знал границ, сильнее был только стыд за то, что он судит сына, которого сам же бросил. Поступки Майкла озадачивали его, настолько они не вязались с его обликом, с тем впечатлением, которое у Стефана сложилось о характере сына. Могло ли такое произойти, если бы он его не бросил? Злая ирония заключалась в том факте, что, случись кража в Бостоне, Стефану пришлось бы выступать на суде в качестве обвинителя. Раздираемый противоречивыми чувствами, не в силах найти ответы на вопросы, Стефан перестал следить за жизнью Майкла: три года он пытался стереть его из памяти, на корню заглушая всякую мысль о попытке вступить с ним в контакт.

Но тут появилась Мэри; она разыскивала отца своего мужа, отца Майкла. В приюте Святой Катерины ей дали координаты Келли как главного их покровителя, самого влиятельного в политических кругах адвоката. Она обратилась к нему, не зная, кто он такой. Стефан видел, что ее тело неумолимо разрушается болезнью, видел смерть в ее глазах и понимал, что это только вопрос времени. Он знал, каково это, потерять любимого человека, утратить смысл жизни и надежду. Ему, лишившемуся обеих своих жен и сына, было слишком хорошо знакомо это чувство: как будто у тебя из груди вырвали сердце.

До этого момента у Стефана не было никаких общих переживаний с Майклом. Он всегда только наблюдал издалека; так продолжалось до сегодняшнего дня: теперь нашелся этот самый жестокий из всех общих знаменателей — боль.

И когда Стефан стоял на балконе, не обращая внимания на теплый морской бриз, его поразила злая ирония: это его наказание за пренебрежение родительскими обязанностями, его участь, его карма, карта, которую он сам себе сдал. Ибо теперь его жизнь и смерть находятся в руках Майкла Сент-Пьера, его собственного, брошенного им сына.