Глава 4

ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ

Я пробудилась от сладкого сна, услышав голос моей дорогой, давно умершей матери:

– Вставай, Жужанна. Вставай, девочка моя. Скоро уже полдень.

Я открыла глаза, но увидела не изможденное лицо мамы, а прекрасный, юный лик моей благодетельницы Элизабет. На ней было светло-желтое муаровое платье с узким стоячим воротником из плотных кружев, окаймлявшим более смелое декольте, чем у прежнего ее наряда.

Я улыбнулась ей и тут же от удивления широко раскрыла глаза: через открытые ставни в окна лился солнечный свет. Но он, как ни странно, не вызывал во мне ни болезненных ощущений, ни слабости.

От этих сюрпризов мои глаза раскрылись еще шире. Поднявшись со своего опостылевшего ложа, я поспешила к окну. Словно в первый раз я видела голубое небо и мир, залитый солнцем.

– Сейчас полдень! – закричала я и закружилась по пыльному полу людской, смеясь и плача одновременно. – Элизабет, как такое возможно?

Она лукаво улыбнулась и вместо ответа спросила:

– Не пойдешь ли ты со мной прогуляться и подышать свежим воздухом?

Видя мою нерешительность, она добавила:

– Влад сейчас спит. Я позабочусь, чтобы он ничего не учуял. Мы можем встречаться днем, и если захочешь, то каждый день, а он будет думать, что ты спишь в этом хлеву.

Я охотно поверила Элизабет. Вчера она сказала мне правду – Влад не заметил моей вернувшейся красоты и молодости. Я схватила ее за руку, и мы, хихикая, как девчонки, понеслись по гулким коридорам и ступеням лестниц к выходу из замка.

Когда мы выбежали на улицу, Элизабет отпустила мою руку. А мне захотелось снять туфли. Едва мои босые ступни коснулись мягкой, прохладной травы, мне уже было не сдержаться. Раскинув руки, я начала кружиться, будто очумевший от счастья ребенок, которого всю долгую зиму продержали взаперти.

Весна опьяняла меня своими запахами. Ветерок доносил аромат цветущих сливовых деревьев. Лужайка пестрела яркими цветами. Я радовалась синим колокольчикам, ярко-красным макам, ромашкам и белоснежным бурачкам. Где-то весело щебетали малиновки, заливались жаворонки. И как разительно отличались их трели от меланхоличных песен соловья и скорбных криков совы – единственных птиц, которых мне доводилось слушать в эти долгие пятьдесят лет.

Кружась в радостном неистовстве, я закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Его тепло показалось мне дороже и прекраснее всего, что я испытала, став бессмертной.

Потом, не выдержав этого бешеного вращения, я со смехом повалилась на землю и очутилась рядом с распустившейся ариземой. По бирюзовому небу плыли легкие облачка. Меня переполняла радость, и я не могла молчать.

– Элизабет! Ты и недели не живешь в замке, а столько всего успела для меня сделать! Ты возродила мою красоту, дала мне силу и теперь вернула целый мир с его красками!

Так оно и было. Мое бессмертие в действительности обернулось унылым существованием, а моим днем стала ночь. И теперь волшебница Элизабет вернула мне солнечный свет.

– Элизабет, скажи, что я могу для тебя сделать?

– Ну, например, ты можешь вместе со мной навестить одного молодого человека, приехавшего к Владу в гости.

– В замке гость?

Я села и, откинувшись назад, уперлась руками в поросшую шелковистой травой влажную землю. Элизабет грациозно опустилась на щербатый камень. Перспектива запачкать свой изысканный наряд волновала ее не больше, чем мальчишку-сорванца, одетого в лохмотья. Широко расставив колени, она поставила локоть на одно из них и положила на раскрытую ладонь подбородок. Ветер трепал подол ее нежно-желтого платья, и великолепная ткань цеплялась за острые выступы на камне, но Элизабет словно этого не замечала. Судя по выражению ее лица, природные красоты уже не вызывали в ней такого бурного восторга, какой будили в моей душе. Ее развлекало мое ликование – глаза Элизабет были сосредоточены исключительно на мне. Она слегка улыбалась, как улыбается хозяйка, глядя на своего резвящегося щенка.

Все эти мысли успели промелькнуть в моей голове, прежде чем я спросила:

– А когда он приехал?

Известие о его появлении напомнило мне, что я очень давно не вкушала теплой крови. Голод довольно громко и настойчиво требовал удовлетворения.

– Вчера вечером.

– Как же мы ничего не услышали?

Элизабет вздохнула.

– Думаю, это я виновата. Влад, скорее всего, наложил какое-нибудь заклятие, чтобы скрыть от нас то, что он привез гостя. Клянусь тебе, меня вчера так потрясла и опьянила твоя красота, что я утратила бдительность, иначе я бы сразу почуяла: Влад что-то затевает, и вмиг рассеяла его чары. Но мы с тобой ничего не потеряли. Гость преспокойно спит себе в комнате, куда его поместил Влад. Я услышала храп и зашла взглянуть. Довольно симпатичный молодой человек, здоровый и сильный. Так как, пойдем его проведать?

Элизабет бросила на меня невиннейший взгляд и дразнящим тоном добавила:

– Я вижу, как ты проголодалась, Жужанна.

Желание насытиться боролось со страхом.

– Влад мне этого ни за что не простит! Он уничтожит меня, если увидит на шее гостя отметины от зубов.

– Не беспокойся, он ничего не увидит. В любом случае, я не позволю ему причинить тебе вред.

– Но как такое возможно?

Элизабет усмехнулась и широким взмахом руки обвела цветущую лужайку.

– А как такое возможно? Если ты будешь доверять мне, дорогая, то доподлинно узнаешь, сколь велико мое могущество.

Я глубоко вздохнула и вскочила на ноги.

– Тогда не будем терять времени!

Я подхватила туфли и, решив, что не хочу их надевать, босиком побежала к крыльцу. Элизабет устремилась за мной. И вновь мы, как две беспечные школьницы, со смехом неслись по коридорам, но теперь наш путь лежал в другую часть замка. Наконец мы остановились перед массивной резной дверью.

Элизабет была права: из комнаты доносился громкий храп. Настолько громкий, что я удивилась, как от него еще не рухнула дверь. Прикрыв рот, чтобы не расхохотаться, я шепнула своей спутнице:

– Бедная его жена!

– Можешь говорить в полный голос. Он очень крепко спит.

Элизабет жестом гостеприимного хозяина распахнула дверь.

– Он твой, дорогая, – обратилась она ко мне. – Делай с ним, что пожелаешь. Я понаблюдаю за тобой, а потом немного развлекусь сама. Только одно маленькое предупреждение: ты должна сохранить ему жизнь и оставить в нем достаточно сил, чтобы ни он, ни Влад ничего не заподозрили. Я позабочусь об отметинах на его шее – они исчезнут без следа. Но учти: он не должен выглядеть слишком бледным, это может возбудить подозрения.

Мне почему-то и в голову не пришло спросить у Элизабет, почему ее так заботит эта бледность. Если она способна мгновенно удалить следы укуса, неужели ей столь сложно вернуть лицу гостя румянец? Но в тот момент меня больше занимало, каким окажется "развлечение" самой Элизабет. А потом... потом я почуяла запах живого тела, который вытеснил из головы вообще все мысли.

Я вдыхала аромат теплой крови, который несколько заглушал запах мужского пота двух– или трехдневной давности. Элизабет тоже уловила этот тяжелый дух.

– Долго же он сюда добирался, – шепнула мне она и брезгливо поморщила нос.

Я быстро смирилась с этим запахом, как смирилась и с полуоткрытым ртом гостя. Сон гостя был столь глубок, что он не замечал, как из уголка губ капала слюна, а могучий храп разбрызгивал ее капельки во все стороны. Он лежал на спине, широко раскинув ноги и позой своей напоминал полуобнаженную натуру на цветном полотне Леонардо да Винчи.

Гость явно отличался привычкой к аккуратности: свой шерстяной костюм он не швырнул куда попало, а повесил на ближайший стул, поместив туда же и шляпу. Чувствовалось, он привык одеваться добротно, что свойственно преуспевающим людям. Характер этого человека не был для меня загадкой: целеустремлен, напорист и, скорее всего, добропорядочен до скуки. Впрочем, я не рассматривала его в качестве спутника жизни. Сильные руки, выпростанные из-под одеяла, и мускулистый торс (правда, я видела лишь верхнюю часть) были вполне в моем вкусе. Англичанина нельзя было назвать ни слишком полным, ни слишком худым. Каштановые вьющиеся волосы великолепно сочетались с округлыми розовыми щеками и слегка вздернутым носом. Все это придавало лицу гостя мальчишеское выражение, отчего он выглядел лет на пять моложе своего истинного возраста.

– Его не мешало бы выкупать, – шепотом заметила мне Элизабет.

Честно говоря, мне вовсе не мешал его запах. Я очень проголодалась и хотела поскорее припасть к шее англичанина. Даже если бы он весь извалялся в навозе, меня бы и это не остановило. Однако кровь, как и кушанье, можно сделать вкуснее, если умело добавить "приправу". Этим-то я и собиралась заняться. Краешком глаза я увидела, что Элизабет вышла из комнаты, но сейчас меня совсем не интересовало, куда и зачем. Все мое внимание было сосредоточено на госте. Медленно и осторожно, чтобы его не разбудить, я отвернула одеяло. Англичанин спал в белой ночной рубашке. Три верхние пуговицы он оставил расстегнутыми, благодаря чему я получила возможность полюбоваться на завитки каштановых волос у него на груди. Оставалось добраться до самого укромного "кустика", что я и сделала, полностью откинув одеяло. Подол его ночной рубашки скомкался и задрался вверх... Будто древесный, окаймленный кустарником ствол, слегка клонясь в сторону тела и подрагивая, бодрствовал набрякший член гостя.

Кем я была при жизни? Увечной, застенчивой старой девой, не смевшей даже мечтать ни о любви, ни о близости с мужчиной. Став бессмертной, я решила взять реванш за свою прежнюю жизнь и не отказывала себе ни в каких удовольствиях. Очень скоро мне открылся удивительный секрет: кровь мужчины, удовлетворившего свою страсть, сладостнее любого нектара, и мой экстаз (от самого слияния и от насыщения этой дивной кровью) становится в десять раз сильнее.

Я улеглась рядом с гостем и загипнотизировала его, чтобы не проснулся раньше времени. Я намеревалась овладеть им сейчас же, не мешкая, успев все сделать до возвращения Элизабет. Странно, но мне почему-то было стыдно заниматься подобными вещами у нее на глазах. До сих пор чужое присутствие никогда мне не мешало, и я могла предаваться близости, когда рядом находились Влад, Дуня или мой бедный погибший брат. Если удавалось, я проделывала это с двумя или тремя мужчинами сразу. Но в присутствии Элизабет я испытывала непонятное чувство вины... словно я нарушала супружескую верность.

Однако прежде, чем я успела задрать платье и усесться на свою дорогую жертву, в комнату впорхнула Элизабет.

– Сейчас мы его выкупаем, – шепнула она. Ее сапфировые глаза сияли в предвкушении развлечения. – Дорка готовит ему ванну.

– Можешь говорить в полный голос. Я навела на него чары.

Я хотела добавить, что слишком голодна и не могу ждать, пока он вымоется. Если уж ей так нужно выкупать гостя, я просто напьюсь его крови прямо здесь, а потом пусть она развлекается дальше.

– Не торопись, – многообещающе улыбаясь, перебила меня она. – Ну почему бы нам все-таки сначала не поразвлечься?

Глядя на спящего, Элизабет всего-навсего слегка качнула подбородком. Гость что-то промычал и мгновенно проснулся (я едва успела спрыгнуть с кровати).

Он открыл свои добродушные светло-карие глаза и не сразу понял, где находится. Затем, вспомнив, мотнул головой и огляделся. Увидев двух хорошеньких женщин, он немедленно сел на постели. При виде незнакомок его добродушные светло-карие глаза округлились от удивления, а заметив, в каком виде он предстал перед ними, англичанин покраснел до корней волос. Я думала, что лопну от сдерживаемого смеха.

– Черт побери! – выругался он (у него был приятный баритон).

Большего не позволяло его воспитание. С быстротой, которой позавидовал бы и вампир, англичанин натянул одеяло едва ли не на нос. Очумело вращая глазами, он произнес:

– Леди, мне крайне неприятно, что вы застали меня в столь неподобающем для джентльмена виде!

Меня распирало от смеха. Не в силах более сдерживаться, я прижала руки ко рту и беззвучно затряслась. Элизабет и тут пришла мне на выручку, обратившись к гостю на безупречном английском (столь же безупречном, как и ее румынский. Впрочем, меня это не особо удивило: венгры отличаются поразительной способностью усваивать иностранные языки и полиглоты среди них не редкость):

– Уважаемый сэр, покорнейше просим нас извинить за это вынужденное вторжение!

Произнеся эти слова, Элизабет сделала глубокий реверанс. Выражение ее лица, не в пример моему, было серьезным и учтивым.

– Мы пытались добудиться вас, стучась в дверь, но так и не смогли. Наш хозяин, – Элизабет не обратила ни малейшего внимания на мой удивленный взгляд, – вчера строго приказал нам приготовить для вас ванну не позднее часа пополудни и позаботиться, чтобы вам было приятно мыться. Я пришла доложить вам, что ванна готова. Пока вода вполне горячая, но может остыть. Не будет ли вам угодно, сэр, совершить омовение?

Англичанин мешкал, переводя взгляд с меня на Элизабет и обратно. Я в своем венском муаровом платье, давно вышедшем из моды и заношенном до дыр, была больше похожа на служанку, чем она, одетая по последней моде. Но нас обеих "подводила" наша неземная красота.

Я чувствовала: сейчас он откажется и вежливо выпроводит нас из комнаты. Элизабет, тоже разгадавшая его намерения, заговорила умоляющим тоном:

– Сэр, прошу вас! Наш хозяин суров и отличается вспышками гнева. Если он узнает, что вы отказались, он посчитает виновными нас и прикажет жестоко выпороть!

Англичанин заморгал, судорожно пытаясь найти убедительную причину для отказа, но потерпел неудачу.

– Что за варварство! – наконец пробормотал он.

Элизабет осмелела и слегка потянула его за рукав ночной рубашки. Если бы не голод, все более властно заявлявший о себе, я бы, наверное, каталась сейчас по полу.

– Сэр, умоляю вас, пойдемте, – с напускным ужасом проговорила она.

Замешательство гостя было вполне очевидным, однако природная доброта взяла верх.

– Хорошо, мисс, я согласен. Пожалуйста, подождите меня за дверью. Я оденусь и выйду.

Элизабет радостно кивнула. Мы молча удалились. Очутившись по другую сторону двери, мы обнялись и затряслись от смеха.

Не прошло и пяти минут, как послышались его шаги. Мы спешно сделали серьезные лица. Дверь распахнулась. Англичанин предстал перед нами – в темно-фиолетовом смокинге с черным бархатным воротником и бархатным поясом, длинных брюках и кожаных домашних туфлях. Влажные каштановые волосы были аккуратно расчесаны. Только щеки оставались красными, словно это он был виноват в недавнем происшествии, а не мы с Элизабет.

– Я готов, – объявил он.

Мы направились в покои Элизабет (ванна находилась там).

– Должен признаться, меня очень удивляют ваши наряды. Вы одеты совсем не как служанки, – заметил гость, пока мы шли.

Я улыбнулась, а Элизабет вполне серьезно пояснила:

– Видите ли, сэр, наш хозяин хотя и бывает иногда жесток, но в то же время он способен проявлять удивительную щедрость.

Я снова едва не поперхнулась от смеха.

Англичанин понимающе кивнул. Дальше мы шли молча.

Дорка уже дожидалась нас с несколькими широкими полотенцами, висевшими у нее на руке.

– Ванна готова, – сказала она по-венгерски.

Элизабет кивнула, взяла полотенца и обратилась к англичанину:

– Прошу сюда, сэр.

Спотыкаясь, он прошел в покои Элизабет, где его замешательство заметно возросло (разумеется, ведь он предполагал увидеть ванную комнату!). Посередине просторного роскошного будуара стояла большая круглая железная лохань, наполненная горячей водой. Лохань поддерживали четыре массивные ножки, сделанные в виде когтистых лап.

– Леди, я благодарю вас за помощь. Дальше я справлюсь сам.

Он кивнул, прося нас уйти.

Элизабет сделала испуганное лицо.

– Но, сэр... если я в точности не исполню все повеления хозяина... Он приказал нам вымыть вас, чтобы вам было приятно.

Я поняла намек Элизабет и, лукаво улыбаясь, подошла к англичанину. Одним легким движением я развязала пояс его смокинга. Внизу оказалась все та же ночная рубашка, заправленная в брюки.

Неужели все мужчины конца девятнадцатого века успели сделаться такими блюстителями нравов?

– Послушайте, мисс! – сердито воскликнул англичанин. Это переходит всякие границы! Оставьте меня в покое. Я обручен и собираюсь жениться!

Подоспевшая Элизабет, игнорируя его недовольные возгласы, быстро стянула с нашей жертвы смокинг. Англичанин пробовал высвободиться, но мы были сильнее и держали его крепко.

– Не надо быть таким скромником, сэр! – упрекнула его Элизабет, причем произнесла эту фразу с такой искренностью, что я почти поверила будто она – заботливая служанка, действующая по приказанию Влада. – В нашей стране издревле принято, чтобы женщины помогали мужчинам мыться.

Она заломила гостю руки за спину (он мог только огрызаться), а я, встав на колени, расстегнула и сняла с него брюки. Под ними оказались шелковые мужские панталоны. Не обращая внимания на испуганные крики англичанина, я сдернула и их. Затем настал черед кожаных домашних туфель.

Оставался последний оплот, скрывавший наготу нашего гостя, – ночная рубашка. С помощью Элизабет я сняла ее через голову. Теперь по насыщенности цвета лицо англичанина без труда могло соперничать с его собственным смокингом. Он скрючился в отчаянной попытке хоть как-то прикрыть свое причинное место, но с заломленными руками это было невозможно.

Элизабет осуждающе прищелкнула языком и сказала мне по-румынски:

– Как их испортила викторианская эпоха. Наворачивать на себя столько одежды! Это же вредно для здоровья.

Она подтолкнула гостя к лохани.

– Полезайте в ванну, сэр!

Англичанин стоял как вкопанный. Тогда, по-прежнему не выпуская его рук, Элизабет легко подняла гостя и погрузила в горячую воду. Наверное, вода была слишком горячей, ибо англичанин вскрикнул и поначалу поднялся на цыпочки, рискуя обнажить перед нами то, что так тщательно пытался скрыть. Но стыдливость оказалась сильнее, нежели страх обвариться, и англичанин, пыхтя, опустился ниже. Вскоре из воды торчали только шея и голова, окутанные клубами пара. Англичанин намеренно притиснулся почти к самому краю лохани, чтобы как можно меньше голого тела было открыто нашим нескромным взглядам.

Взяв изящный кусок душистого французского мыла, Элизабет церемонно подала его гостю.

– Прошу вас, сэр!

Сидя на корточках, англичанин протянул мокрую руку и взял мыло. Положение его было более чем щекотливым. Чувствовалось, он напряженно обдумывает, как бы так исхитриться и, не нарушая приличий, вымыться на глазах у этих решительных и по-мужски сильных служанок. Здравый смысл требовал встать во весь рост (иначе не намылишься), однако стыдливость победила и в этом вопросе. Оставшись сидеть на корточках, он пытался намылиться... под водой.

– Я закончил, – наконец объявил гость. – Попрошу дать мне полотенце.

– Так не моются, – возразила я и стала расстегивать платье.

Представляю, в какие панцири, именуемые нижним бельем, викторианская эпоха заковала тела женщин. У меня же под стареньким платьем не было ничего, кроме моей перламутрово-белой кожи.

Вскрикнув, англичанин с решительностью истинного джентльмена отвел глаза. Но внутри него шла битва между викторианским воспитанием и плотским желанием. Я сбросила платье на каменный пол и двинулась к лохани, сияя великолепием своей наготы. Я была красивее и совершеннее Венеры, вышедшей из морской пены. И конечно же, англичанин украдкой поглядывал на меня!

Я влезла в лохань и опустилась перед ним на колени. Вода подхватила мои волосы, и их пряди закачались на ее поверхности, будто стебли диковинных иссиня-черных водорослей. В сравнении с тусклой кожей англичанина, моя – сияла. Вода показалась мне не горячей, а приятно теплой.

За спиной раздался голос Элизабет, дрожащий от возбуждения. У меня вдруг пропал стыд – я знала, что теперь ее присутствие мне не помешает.

– Не тревожьтесь, сэр, – обратилась она к англичанину. У нас так принято: после мужчин женщины моются в той же воде. Вы же не станете ломать старинный обычай...

Бедный англичанин прижался лодыжками и коленями к горячей стенке лохани, впившись пальцами в ее борт.

– Прошу вас, мисс, дайте полотенце! Мне очень неловко. У нас в стране совсем другие обычаи.

Я пододвинулась ближе, пока наши ноги не соприкоснулись. Англичанин вздрогнул и дернулся всем телом. На полу вокруг лохани разлилась лужа. Я знала: он решил во что бы то ни стало сохранить верность своей невесте и готов был употребить на это всю имевшуюся у него волю. Тогда я высунула из воды руку, дотронулась до его небритого подбородка и повернула лицом к себе.

Его воля была сильной, но не настолько, чтобы противостоять моему желанию. Едва его глаза встретились с моими, как он попал под мою власть и вздохнул, радуясь избавлению от всех барьеров, которыми себя окружил.

– Вы – самое удивительное и необыкновенное создание. Таких женщин я еще не видел, – прошептал он и потянулся ко мне.

Наши губы слились в страстном поцелуе (его желание было ничуть не слабее моего). Наверное, когда я в последний раз предавалась любовным утехам, этому джентльмену было лет пять, а может, и того меньше. Я думала, что сойду с ума – так я хотела его тела и крови. Мои жадные поцелуи быстро превратились в легкие торопливые укусы, которыми я покрывала его плечи и шею. Он поднял меня – ему не терпелось добраться губами до моей груди.

Но к неудовольствию распаленного гостя, я отодвинулась от него и прислонилась спиной к стенке лохани, маня его приблизиться ко мне. Он послушно исполнил мою волю и смущенно застыл. Похоже, ему еще не приходилось заниматься этим. Неужели девственник? Такого забавного поворота я действительно не ожидала. Когда англичанин оказался рядом, я вспрыгнула на борт лохани и обхватила коленями его бедра.

Намереваясь показать своему невинному ягненочку, как это делается, я совсем забыла про Элизабет. Меж тем она стояла рядом – полностью обнаженная и более прекрасная в своей наготе, чем я. Мой неумелый любовник перестал для меня существовать, ибо я впилась взглядом в нее. Меня совершенно заворожили ее бесподобные синие глаза, но еще больше – ее тело, сверкающее, будто свежевыпавший снег на солнце. Я не могла отвести взгляда от ее груди – большой, полной груди зрелой женщины, но сохранившей девичью упругость. Мне вдруг захотелось припасть к ней губами, ласкать нежные розовые соски. Неожиданно проснувшаяся страсть к женщине ошеломила меня. Я заставила себя перевести взгляд на англичанина, которого Элизабет подготавливала к потере невинности.

Крепко обхватив беднягу, Элизабет направляла его к цели. Я отклонилась, облегчив его члену первое знакомство с женским лоном. Войдя в меня, англичанин застонал от удивления и радости. "Так вот, оказывается, каков этот запретный плод!" – говорило все его существо, вырываясь из темницы викторианской морали.

И сейчас же его член заскользил внутри меня, подчиняясь дикому, необузданному и безудержному желанию. Я тоже не могла удержаться и вцепилась в англичанина, вскрикивая от каждого его движения. Обезумев от страсти, я едва ощущала руку Элизабет. Ее большой и указательный палец плотным кольцом сжали член у самого основания, сделав его еще тверже, чтобы и англичанин, и я получили как можно больше наслаждения.

Но скоро... слишком скоро он излил в меня все, что так долго копилось в нем. Внутри меня разлилась теплая волна. В этот момент мое нестерпимое желание уступило место нестерпимому голоду. Я впилась зубами в теплую мокрую кожу англичанина, прокусив ее на уровне плеча, и припала губами к ране. Такой сладчайшей амброзии я еще никогда не пробовала: экстаз, пережитый совращенным девственником, и мой затянувшийся голод делали ее необычайно вкусной.

Англичанин стонал от наслаждения, наслаждения жертвы, ибо "темный поцелуй" всегда доставляет людям непередаваемое чувственное удовольствие.

– Сделай рану пошире! – крикнула мне Элизабет. – Раздери кожу, пусть кровь льется. Не бойся, Влад ничего не узнает!

Я впилась зубами в его кожу (стараясь не приближаться к шее, чтобы ненароком его не убить). Я трясла головой, будто собака, треплющая пойманную крысу. Мой любовник вновь застонал, боль дарила ему дополнительное наслаждение. Его сильная ярко-красная кровь запачкала мне щеки, веки, грудь, руки. Я пила. Пила, пока не опьянела, пока не ослепла и не оглохла, полностью позабыв обо всем, кроме медленных ударов сердца англичанина.

Так могло бы продолжаться, пока его сердце не остановилось бы совсем, но чьи-то сильные руки оторвали меня от дивного пиршества. Я подняла голову, моргая, будто сова, на которую направили фонарь, и увидела Элизабет. Она подхватила нашего обессиленного гостя, вытащила из воды и уложила на полотенце, расстеленное на полу.

Лицо красавицы Элизабет было перемазано его кровью. Никакой ангел, никакая богиня не сравнились бы с ней сейчас – до того она была прекрасна. Затем она легко извлекла из остывающей воды, заметно подцвеченной красным, и меня. Я обняла ее за шею, чувствуя себя Психеей, спасенной Эросом.

Осторожно, будто ребенка, Элизабет положила меня рядом с англичанином и подала мне полотенце. Потом она опустилась на колени между нами и стала покрывать свое тело кровью из его раны. Она прижималась к ране губами, щеками, грудью и животом. Смочив в крови пальцы, Элизабет вдруг стала мазать ею мои губы, живот и грудь. Груди она уделила особое внимание. Прикосновение Элизабет было нежным, как перышко колибри. Очертив одну грудь, она стала двигать палец к соску, но делала это необычайно медленно, рисуя круг за кругом. Мое возбуждение нарастало. Потом то же самое она стала делать со второй грудью. Я уже не могла лежать спокойно, мои ноги извивались, ударяясь о каменные плиты, будто хотели покинуть меня и убежать. Но мое сердце жаждало остаться.

Утоленный голод принес с собой сонливость. Мне не хотелось шевелиться, и я была готова заснуть прямо на полу, забыв и про англичанина, и про Элизабет. Но когда ее губы приникли к моим и кончиком языка она начала слизывать с них капельки крови, я вдруг ощутила, что удовлетворила только голод. Страсть продолжала бушевать во мне, словно лесной пожар.

Казалось, вспыхнувшее пламя сожжет меня изнутри. Неужели это запретная любовь разожгла его? Дотронувшись одной рукой до затылка Элизабет, а другой – до ее спины, я заставила ее лечь на меня... Я пережила удивительное мгновение. Впервые за свои восемьдесят лет я ощутила любовь в ее истинном смысле – через соприкосновение двух теплых тел.

Элизабет покрывала поцелуями мое лицо, грудь, живот, с удивительным изяществом слизывая с кожи капельки застывающей крови. Потом она приподнялась и снова потянулась к раненому плечу нашего гостя, чтобы еще раз окунуть пальцы в его кровь.

А дальше произошло такое, отчего даже сейчас, когда я пишу, у меня начинают дрожать руки... Раздвинув мне ноги, Элизабет вошла своими окровавленными пальцами в мое лоно. Лаская его, она наклонилась и принялась слизывать кровь с моих бедер.

Я провалилась в бездонную пропасть наслаждения. Что было дальше, я почти не помню. Кажется, я стонала от страсти. Повторяю: все это было очень далеко от меня, будто стонал кто-то другой, а не я.

Но зато в мое забытье прорывались полные сладостной истомы вздохи моей дорогой Элизабет. Она, моя красавица, моя фея, лежала рядом. Я принялась осторожно убирать влажные локоны с ее лба. Почувствовав мое прикосновение, Элизабет открыла свои бесподобные синие глаза и улыбнулась. Я наклонилась и нежно поцеловала ее. Мы надолго замерли в объятиях друг друга.

Наконец-то я обрела то, что Влад лишь обещал мне, – вечную любовь. Я обрела возлюбленную.

– Дорогая, а теперь вставай, – услышала я голос Элизабет.

Я открыла глаза. Англичанин мирно посапывал, лежа на полотенце. От раны на его плече не осталось и следа.

Элизабет повела меня в соседнюю комнату, заставленную чемоданами, и раскрыла один из них. Себе она выбрала очаровательное бледно-желтое платье с широким кружевным воротником того же цвета, а мне – ярко-синее атласное со вставками из черного бархата. Потом она проводила меня до людской.

– Мы же совсем забыли про бедную Дуню! – воскликнула я, когда мы были уже у самой двери.

Элизабет улыбнулась и ободряюще похлопала меня по плечу.

– Не волнуйся, дорогая. Пока я здесь, я не позволю Дуне голодать. Но сейчас, милая Жужанна, даже ей не нужно знать о наших тайных встречах.

Я вздохнула, вынужденная согласиться с нею, хотя в душе мне было стыдно, что я оставила свою преданную горничную голодной.

Элизабет сразу же поняла мое состояние. Она очень нежно, но твердо взяла меня за подбородок и заглянула в глаза.

– Ложись и отдохни, – ласково, но твердо велела она. – К вечеру ты проснешься, и Влад ничего не заподозрит. Сомневаюсь, чтобы он позволил нам встречаться. Но обещаю, я сделаю все возможное и постараюсь его убедить, что вы с Дуней не должны без конца испытывать муки голода. Если он согласится, ты целиком отдашь ей ужин.

Уходя, она нежнейшим образом меня поцеловала.

– Если хочешь, дорогая, мы вместе встретим восход солнца. Ты согласна?

Ее предложение наполнило меня такой радостью, что я громко воскликнула:

– Элизабет! Я готова тебя любить вечно!

В ответ она только улыбнулась.

Я опять проснулась от чарующего голоса Элизабет и увидела над собой ее прекрасное лицо.

Событий вчерашнего вечера я почти не помню. В памяти всплывает лишь то, как обрадовалась, когда Элизабет успокоила меня насчет Дуни. Моя верная горничная неплохо выглядела и была полна сил. Это утешило меня, ибо я корила себя, что не разбудила ее и не взяла с собой.

Воспоминания же о вчерашнем дне до сих пор вгоняют меня в краску.

К тому же вечером мне не удалось увидеться с Элизабет. Подозреваю, что Влад не доверяет ей и старается держать при себе, а Элизабет, не желая провоцировать его гнев, вынуждена подчиняться. Может, даже лучше, что я ее не видела, поскольку Влад наверняка заметил бы, с какой радостью и восхищением я на нее гляжу.

Элизабет с материнской нежностью провела рукой по моему лбу и щеке.

– Дорогая, мне тяжело смотреть на то, как ты спишь в этом убогом ящике. Надо полагать, Влад убедил тебя, что по-иному ты спать не можешь. Я тебе уже говорила: его ограничения тебя не касаются. Не хочешь ли перебраться в мою кровать?

– Я сделаю все, только бы доставить тебе радость, – промурлыкала я, целуя ее руку.

– Поверь, мне будет очень радостно видеть тебя рядом.

По правде говоря, мое внимание было сосредоточено не только на Элизабет. За окном первые розовые лучи солнца стремились пробить завесу жемчужно-серых облаков. Мне отчаянно захотелось выбраться из замка и вдохнуть свежий утренний воздух.

– Пойдем гулять! – предложила я Элизабет. – Не хочу смотреть на рассвет через пыльное стекло.

– А ты заметила, что моросит дождь? В любую минуту он может превратиться в ливень.

Элизабет провела по своим тщательно уложенным золотистым локонам, будто одно лишь упоминание о дожде могло испортить ее прическу.

– Ну и пусть! – с детским упрямством возразила я. – Ты можешь не выходить, а я соскучилась по свежему воздуху.

При первых же моих словах Элизабет весело рассмеялась и продолжала улыбаться, пока я не окончила фразу.

– Я обязательно пойду с тобой, дорогая. Просто я не думала, что ты уже настолько окрепла. Но раз ты хочешь гулять, то быть посему, как говорили в старину.

Взяв ее за руку, я выбралась из своего порядком опостылевшего убогого гроба. Мы повторили вчерашний путь к выходу из замка. Наши платья мягко шелестели при каждом шаге. Бросая на меня восхищенные взгляды, Элизабет заметила:

– Как замечательно сидит на тебе это платье, дорогая. Оставь его себе, – предложила она. – Я хочу, чтобы ты выбрала себе еще несколько – любые, какие тебе понравятся. Если понадобится, Дорка легко подгонит их под твою фигурку.

– До чего же ты добра, Элизабет!

Я буквально пылала от любви к ней, словно мое сердце стало громадной печью, в которой наконец-то вспыхнул огонь.

– До чего ты прекрасна, моя Жужанна...

Мы подошли к тяжелой резной двери. Распахнув ее, я вдохнула влажный прохладный воздух. Как же давно я не видела дождя, тихо моросящего с самого утра! Небеса и все пространство под ними было окрашено в оттенки серого. Конечно, куда больше радости мне бы доставили искрящиеся капельки дождя, вспыхивающие бриллиантовыми россыпями в ярких лучах солнца. Но меня абсолютно не разочаровала и такая погода. Мне хотелось выйти за дверь и подставить легкой мороси лицо и руки.

Что такое? Как ни старалась я переступить через порог, мне это не удавалось. Я натыкалась на невидимую преграду. В отчаянии я повернулась к Элизабет, уповая на ее помощь.

То, что я увидела в следующее мгновение, искренне изумило меня.

Преграда не пропускала и Элизабет! Смачно выругавшись по-венгерски, она сердито топнула своей изящной ножкой. Белки ее глаз сделались ярко-красными, а кожа побледнела. Лицо богини сморщилось от злости.

Я непоколебимо верила в могущество Элизабет, до такой степени, что вели она мне пойти по воде, я бы пошла. И сейчас я ждала, что она прорвется наружу и выведет за собой и меня.

Этого не случилось. Элизабет стояла чуть правее меня, сердито глядя на невидимый барьер. А я-то считала, что ей подвластно все!

Дверь располагалась так, что в ее проеме мне было не увидеть ни восходящего солнца, поднимающегося из розовых облаков, ни чистого снега на вершинах далеких гор. Оставалось смотреть на все эти красоты из окна. Но мне надоело смотреть на мир из окон. Я протянула руку (она почему-то смогла преодолеть невидимую преграду) и подставила ладонь дождю. Капли крохотными бусинками оседали на черном бархате и растекались по синему атласу, делая его темнее. Утром и днем мерно стучащий дождь действует на меня умиротворяюще, а глухой ночью его скорбная дробь всегда нагоняет невыразимую тоску.

Я опустила руку и повернулась к Элизабет.

– Нас заперли, – вздохнула я.

Элизабет едва сдерживала свой гнев, хотя ее глаза были уже не такими красными.

– Никто нас не запирал!

– Тогда почему нам не выйти из замка?

Элизабет нахмурилась, будто я задала в высшей степени неприличный вопрос, и нехотя ответила:

– Потому что Влад устроил свой гадкий трюк. Никак не думала, что он опустится так низко. Не волнуйся, Жужанна, вскоре я все улажу. Я могла бы и сейчас прорвать созданную им преграду, но тогда он сразу о многом догадается, а нам это ни к чему. Идем, моя дорогая. Я уже придумала, как нам поразвлечься.

Она повела меня в комнату англичанина, из-за двери которой снова слышался громкий храп. Прежде чем открыть дверь, Элизабет повернулась ко мне – истинная богиня, чье великолепие довершал золотистый блеск ее наряда. Протянув руку, она чуть коснулась моего воротника и, следуя его очертаниям, опустила пальцы ниже, дотронувшись до моей шеи, а затем и груди. Ее прикосновение мгновенно воспламенило меня.

– Сегодня наш гость слабоват, – произнесла она, кокетливо наклонив голову и сверкнув на меня глазами, полными желания. – Но, думаю, ты все-таки сможешь ненадолго приложиться к нему.

Я не так хотела англичанина, как ее, мою Элизабет, и уже намеревалась сказать ей: "Нет, давай лучше пойдем к тебе и проведем день в твоей постели". Но я опоздала: Элизабет толкнула дверь и вошла.

Мне не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Нет, сегодня меня не мучил голод, хотя не могу сказать, что вчера насытилась полностью. Я двигалась неторопливо, попутно раздумывая, кем является этот вчерашний девственник и как он очутился в нашем захолустье. Пока я шла, мне раскрылся еще один обман Влада. Думаю, вместо охоты он несколько раз ездил в Бистриц отправлять письма. Иначе как бы здесь появились и Элизабет, и этот англичанин?

Мой путь к кровати со спящей жертвой пролегал мимо бюро, на котором аккуратными стопками были разложены какие-то бумаги и письма. Самый верхний лист, привлекший мое внимание, оказался юридическим документом. Он был составлен неким Питером Хокинсом, эсквайром, и подписан "графом" В. Дракулой.

– Вот оно что! – воскликнула я, взглянув на похрапывающего англичанина.

Видимо, во сне ему стало жарко, и он наполовину откинул одеяло. Разбудить его я не боялась: Элизабет научила меня, что нужно делать, дабы никто (включая Влада) меня не услышал.

– Оказывается, наш юный гость – стряпчий, нанятый неким Хокинсом для заключения сделки между ним и Владом.

Предвкушая неожиданную забаву, Элизабет быстро подошла и встала рядом со мной. Пока я просматривала одну стопку бумаг, она занялась второй. Затем ее внимание привлекла изящная тетрадка в кожаном переплете: вне всякого сомнения, то был личный дневник англичанина.

– То ли он пишет на неизвестном мне языке с какой-то дикой азбукой, то ли пользуется шифром, – произнесла она через некоторое время. – Правда, имя свое он написал вполне понятно и разборчиво: Харкер. Джонатан Харкер, эсквайр.

Я почти не слушала ее. Обнаруженные и прочитанные мною бумаги были несравненно важнее какого-то личного дневника. Я ощущала себя Савлом, ослепшим по дороге в Дамаск. Зрения, правда, я не лишилась, но не удивлюсь, если мои глаза стали от гнева такими же красными, какие недавно были у Элизабет.

Теперь я поняла, что англичанин понадобился Владу не для утоления голода. Его появление в замке было связано с куда более зловещей целью моего "доброго дядюшки" – перебраться жить в Англию.

Полвека назад Влад клялся мне, что увезет меня из этого гнусного захолустья в бурлящий, полный жизни Лондон. Сначала нашим замыслам мешал мой брат Аркадий, а затем и его подросший сынок, этот проклятый Ван Хельсинг.

Итак, Влад не отказался от мысли переселиться в Англию. Изменились лишь условия – теперь он намеревался бросить меня здесь погибать от голода. Иначе зачем бы ему понадобилось запечатывать своей идиотской магией входную дверь?

Я повернулась к Элизабет, размахивая бумагой.

– Вот, полюбуйся! – прошипела я. – Знаешь, что это такое? Купчая на жилье в Англии! Влад втайне от меня купил там дома!

Меня душил гнев. Элизабет, наоборот, сохраняла полную невозмутимость. Она дочитала бумагу, которая была у нее в руках, затем принялась изучать ту, что держала я.

– Так... Парфлит... Это в окрестностях Лондона... А здесь Пиккадилли. Самый центр города.

Я тяжело опустилась на стул с выцветшим парчовым сиденьем. Элизабет подошла сзади и нежно обняла меня за плечи.

– Значит, ты только сейчас узнала о его приобретениях? Сам он ничего тебе не говорил?

Я покачала головой. Элизабет вздохнула.

– Дорогая моя Жужанна... По-моему, он собирается оставить тебя здесь.

– Мерзкое чудовище! – содрогаясь от ярости, выкрикнула я. – Он решил бросить нас с Дуней здесь, чтобы мы от голода рассыпались в прах! Он решил уничтожить нас. За что? За нашу многолетнюю помощь и преданность?

Элизабет присела на корточки и обхватила мои колени.

– Жужанна, клянусь тебе, у него ничего не выйдет. Я давно раскусила его замыслы и придумала достойный ответ.

– Он с такой же легкостью предаст и тебя, едва ты восстановишь его силы.

– Влад уверен, будто я приехала помочь ему. Нет, на самом деле я здесь для того, чтобы освободить тебя.

Услышав это, я обняла Элизабет. Из моих глаз хлынули слезы – настоящие, горячие слезы.

– Элизабет, дорогая! Как же ты бесконечно добра ко мне!

Наше объятие было столь крепким, что когда мы разжали руки, то непроизвольно вздохнули.

– Нет, Жужанна, мне еще предстоит показать тебе свою настоящую доброту, – сказала Элизабет. – Единственное, о чем я прошу, – чтобы ты полностью мне доверяла.

– Можешь не сомневаться. Но как ты собираешься осуществить задуманное? Нам не выбраться из замка.

– Терпение, моя дорогая. Только терпение. Когда настанет благоприятное время, мы легко покинем эту каменную клетку.

– Мне не дождаться! – крикнула я и топнула ногой, словно рассерженная маленькая девочка. – Почему бы нам не убить его прямо сейчас? Элизабет, ты же такая сильная. Разве ты не можешь уничтожить его и освободить нас всех?

Элизабет вздохнула и некоторое время молчала, глядя куда-то вдаль. Затем она вновь посмотрела на меня.

– Лет через сто или двести ты сумеешь меня понять, Жужанна. Каждый бессмертный страдает тяжкой болезнью – скукой повседневности. Я рада, что у меня появилось новое развлечение – уничтожить Влада, отомстив за твои страдания.

– Но ты же не собираешься растягивать свое развлечение на сто лет? – не удержалась я.

Элизабет улыбнулась.

– Конечно нет, дорогая. Тебе кажется, что уничтожить Влада в замке проще, чем где-либо в другом месте. Но не забывай, здесь он несравненно сильнее. Здесь ему помогает родная земля. И еще. Подумай, разве Влад заслужил быструю смерть? После нескольких веков издевательств над столькими людьми? Нет, пусть теперь сам хорошенько помучается.

Элизабет выпрямилась. Глаза ее сверкали решимостью.

– Мы будем преследовать его! Пусть не думает, будто в Лондоне сумеет от нас скрыться. Мы не дадим ему покоя. Его планы начнут рушиться один за другим, но он не будет знать, кто является карающей десницей. И только когда он полностью выдохнется, когда мы изведем его бесчисленными ударами, от которых он уже не сможет оправиться... вот тогда мы встретимся с ним снова. Посмотрим, осмелится ли он повысить на тебя голос!

Элизабет притянула меня к себе и горячо поцеловала.

– Мы с тобой отправимся в Лондон, Жужанна. Мы не только победим Влада, но и покорим этот город. У тебя будут самые модные наряды. Я украшу тебя изысканнейшими драгоценностями. Вся Англия в восхищении падет к твоим ногам.

Она погладила меня по щеке. В ее глазах было столько любви, что я впервые в жизни по-настоящему онемела от счастья. Элизабет молча поднялась, потом помогла встать мне и потянула к спящему Харкеру. На этот раз я не стала его будить. Проделав аккуратную ранку, я припала к ней и вновь вкусила крови нашего гостя.

Оторвавшись от своего чудесного занятия, я увидела возле себя Элизабет. Она изнемогала от страсти и негромко стонала. Ее глаза источали безудержное желание. Такую откровенную чувственность я множество раз замечала в обращенных на меня взглядах мужчин, завороженных моей красотой. Бросившись ко мне, Элизабет рывком сдернула с меня платье и принялась облизывать мои губы. Потом она смочила пальцы в крови спящего (рана на этот раз была совсем небольшой) и разрисовала мне грудь красными кругами.

Беззаботно смеясь, я повалилась на кровать, в ноги к Харкеру (я сумела сделать так, что он даже не шевельнулся). Там Элизабет вновь слизала с меня кровь, а потом своей рукой вошла мне в лоно, низринув в блаженную пропасть наслаждения...

Я тоже вошла в нее, но должна признаться, мне это не слишком понравилось. Похоже, что и Элизабет мои ласки не доставили особого удовольствия. В любовном соитии она явно предпочитает быть отдающей, а не получающей. Как только рана англичанина перестала кровоточить, желание Элизабет пошло на спад. Но все же я рада, что смогла подарить ей хотя бы такое наслаждение. Обе раскрасневшиеся, мы обнялись и легли поверх храпящего стряпчего.

– А теперь идем ко мне, – тихо сказала Элизабет, когда любовный экстаз погас. – Я велю Дорке подогнать под твою фигуру несколько моих платьев, чтобы тебе было что надеть, когда мы отправимся в Лондон. А там ты сможешь купить себе любые наряды и драгоценности, какие только пожелаешь. Ты и сама будешь потом удивляться, как могла двадцать лет подряд ходить в одном старом и заношенном платье.

В ее гостиной я примеряла туалет за туалетом, придирчиво разглядывая себя в большом зеркале, которое Дорка держала обеими руками. Я получала неописуемое удовольствие! Все платья были абсолютно новыми, сшитыми по последней моде (с обилием оборок сзади) и стоили недешево. Вот только я немного пониже ростом, уже в талии и не могу похвастать такой роскошной грудью, как у Элизабет. Сейчас Дорка хлопочет над переделкой выбранных мною нарядов.

Затем Элизабет повела меня в свою спальню. Скинув одежду, я скользнула под простыню из тончайшего полотна и накрылась большим теплым одеялом, натянув его почти до подбородка. (Теперь я понимаю, почему Элизабет привезла с собой столько чемоданов. Во всей Румынии не сыщется такого восхитительного постельного белья. Чтобы не спать на замшелом старье, моя благодетельница позаботилась и об этом.)

Элизабет легла рядом со мной. Я быстро погрузилась в сладостный сон.

Когда я проснулась, солнце уже село. Элизабет рядом не было. Скорее всего, она отправилась к Владу. Я проспала почти весь день и чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Одевшись, я пошла в нашу людскую... правильнее сказать, в людскую, где раньше я жила вместе с Дуней. Там я сняла со стены свой портрет и взяла дневник, чтобы отнести их в спальню Элизабет. Больше я ни за что не улягусь спать в гроб.

Эти строки я пишу, уютно устроившись в большой, теплой постели Элизабет. Мои мысли возвращаются к гнусному предательству Влада и к смелому замыслу моей ненаглядной возлюбленной расправиться с ним не здесь, а в Англии.

Ее слова о грядущей поездке в Лондон (наконец-то Лондон!) взбудоражили меня до предела. Радостное возбуждение не утихает и сейчас. Какое же это будет наслаждение – покончить с Владом, действуя рука об руку с моей любимой. Но когда настанет этот желанный миг? Сколько еще мне придется ждать?