46
Через двадцать минут езды по чешской автостраде они нашли поворот к Збирогу. Дорога побежала, извиваясь, между холмами, перелесками, неуютными чешскими фермами. Дэвид опустил стекло окна со своей стороны, ощущая необходимость вдохнуть холодного сырого воздуха, почувствовать на лице ветер. Он был очень встревожен. Ему нужно было что угодно, чтобы хоть немного разогнать глубокое беспокойство. Дэвиду даже хотелось почувствовать какую-нибудь физическую боль — чтобы заглушить боль душевную.
— Поворачивай теперь налево.
Они покинули широкую дорогу, еще раз повернули через лес — и наконец увидели замок Збирог.
Он был огромен. Большое, уродливое строение из темного гранита, надменное и угловатое, находилось на вершине каменистого подъема. Городок Збирог расползся по сырой долине внизу, как какой-нибудь крестьянин, упавший ниц перед королем.
Дэвид сбросил скорость, и все они уставились на замок.
— Ну и… почему он так важен? — спросила Эми.
Ангус с готовностью ответил:
— Здание было построено здесь в Средние века. Оно поставлено на огромную кремниевую формацию с вкраплениями яшмы. Когда нацисты оккупировали Богемию, они обнаружили, что этот камень, яшма, отлично отражает радиоволны. Поэтому СС устроили здесь свою тайную штаб-квартиру, чтобы следить за радиопереговорами противника. А после войны тем же самым занималась здесь чехословацкая армия — использовала это место как секретную станцию слежения. Чтобы наблюдать за самолетами НАТО. Для широкой публики этот замок открыли только в конце девяностых годов.
— Но почему нацисты использовали это место для того, чтобы спрятать такие важные исследования? — поинтересовался Саймон.
— Это нетрудно объяснить. В течение многих веков яшму понемногу добывали, и в результате под замком образовалась целая сеть подземных коридоров. А в самом конце войны СС проделали нечто весьма странное. Они закупорили все ходы, закрыв толстыми слоями бетона, и никому теперь туда не проникнуть, даже с современными отбойными молотками. Коммунисты пытались прорваться в лабиринт, но потерпели неудачу.
Замок высокомерно поглядывал на крыши деревенских домиков.
— Конечно, многих интересовало, — продолжил Ангус, — зачем было эсэсовцам сооружать такие преграды. Зачем вообще этот чертов бетон? Может быть, так они припрятали похищенные сокровища? Что-нибудь вроде русской Янтарной комнаты. Но кто может знать?
Некоторое время все молчали.
— Псков, — напомнила Эми. — Не забывайте, что нам нужно в деревню Псков. В синагогу.
Псков оказался крошечной деревушкой, стоявшей среди невысоких холмов, совсем недалеко от замка. Это было вполне уединенное местечко, в нем имелась церковь, выкрашенная в оранжевый цвет, маленькая пивная с неопрятной неоновой рекламой пива «Будвайзер», несколько старинных и современных домов вперемешку и супермаркет, рекламирующий лондонский джин.
И это был весь населенный пункт. Им понадобилось пять минут, чтобы пройти всю главную улицу и вернуться обратно.
Они уселись на скамью на крытой автобусной остановке.
— И где же здесь синагога? — задала вполне очевидный вопрос Эми.
Дождь лил беспощадно. Это был сырой и отвратительный октябрьский день. Старый пес присел посреди улицы, чтобы опорожнить кишечник. Дэвид нервно посмотрел на церковь, возвышавшуюся над тихой деревней. Церковь выглядела пустой, но, возможно, в ней был кто-то и прямо сейчас смотрел на них… и звонил Мигелю.
Мигель. Страшные воспоминания снова нахлынули на Дэвида, заполнив его душу ужасом. Он вспомнил, как Эми однажды сказала, что Дэвид похож на Мигеля. Только Мигель старше и стройнее.
Могло ли такое быть? Могли ли они с Волком быть… родственниками?
Два кагота. Два кузена-каннибала.
Дэвид содрогнулся. Становилось все хуже и хуже. Как будто он тонул в тошнотворной правде, как будто его затягивало в воронку сточных вод реальности. Глубже и глубже, пока он наконец потеряет возможность дышать.
Проклятый.
Он смотрел на пустую серую дорогу, то в одну сторону, то в другую, и проклинал свое отчаяние.
— Ничего. Ничего здесь нет. Мы влипли. Нет здесь синагоги… ее разрушили! — пробормотала Эми.
Саймон согласился, и в его голосе звучала готовность отступить:
— Да, верно. Так оно и есть. Мы пропали.
На дороге, испуская черные клубы дыма, появился дряхлый седан. Эми побрела прочь от автобусной остановки, жалкая и несчастная под дождем; она тревожно оглядывалась по сторонам. Даже Ангус выглядел удрученным.
— Давайте-ка выпьем. Черт, если уж нам суждено умереть, так почему бы не выпить, черт побери?
Это была нелепая идея, это была насмешка над всем, что они пережили… но это была ИДЕЯ. Их положение не могло уже стать хуже. Конечно же, Мигель их найдет, если не сегодня, то очень скоро. Он их отыщет. Так лучше уж напиться.
Они перешли залитую водой дорогу и открыли дверь таверны, над которой висел колокольчик.
Внутри бар выглядел почти таким же унылым и заброшенным, как снаружи: в нем имелось несколько колченогих столиков и единственный старый крестьянин, жевавший в углу бекон. Несколько стальных бочонков пива — «Будвайзер» и «Старопрамен» — составляли весь выбор.
Ну, хотя бы пиво должно быть хорошим, подумал Дэвид. Чешское пиво. Старое доброе чешское пиво. Последнее в их жизни. Хорошая выпивка, которая должна помочь им забыться, помочь принять свою судьбу. Дэвид только теперь заметил, что устал как собака, устал до мозга костей, устал физически и духовно; он устал постоянно убегать. Пусть будет то, что будет, и пусть оно случится поскорее. Он устал, он был разбит, возможно, даже стоял на грани самоубийства. Ведь если он был каготом, возможно, обладающим худшими чертами проклятого народа, то ему и жить незачем.
А потому лучше напиться.
Хозяин таверны был небрит, толстоморд, а лет ему было шестьдесят с чем-нибудь, и он еле-еле говорил по-немецки. Он быстро наполнил кружки легким светлым пивом. Саймон еще на мгновение заколебался, но потом взял кружку.
Они уселись за столик. Только Ангус продолжал говорить. Только у него еще оставались силы и энергия. Он говорил о чешском пиве, прихлебывая это самое пиво.
— Самое лучшее пльзеньское должно иметь легкий привкус хрена. Вы это знали? То, что мы пьем, — великолепный пример. Вы просто влюбитесь в чешское пиво. Еда у них дерьмовая, они во все добавляют сливки, но, черт побери, пиво варить они умеют! Тут даже есть пиво для завтрака, особое пиво для завтрака! Ха!
Эми встала и направилась к двери.
— Мне нужен свежий воздух.
Дэвид не стал ее останавливать. Он прекрасно понимал, почему ей хочется оказаться подальше от него, от проклятого кагота. Да и кто бы захотел стать его подругой? Когда дверь за Эми закрылась, Дэвид осознал, что все кончено, дело сделано: он теперь был полностью и окончательно одинок. Все его покинули, все от него отказались. Он затерялся в пустыне собственной жизни. Как те одинокие деревья на Берегу Скелетов, живущие только призрачной сыростью тумана.
Так пусть уж Мигель придет и убьет его, пусть кагот уничтожит кагота, брат убьет брата. Все это уже не имело никакого значения.
Ангус говорил что-то о холокосте. Он уже приканчивал то ли вторую, то ли третью кружку пива, и его речь теперь была приправлена неким безумием, неким пьяным нигилизмом.
— Ты знаешь, что меня достает? Факт, что немцы в двадцатом веке устроили целых три холокоста! Не один, не два, а три! Гереро, повстанцы Витбооя, евреи… — Ангус злобно усмехнулся, окинув взглядом пивную. — И как же это понимать? Я хочу сказать, ладно, один холокост — этого уже больше чем достаточно, все могут ошибаться, всякое случается. Просим прощения, виноваты. Но потом… второе массовое уничтожение? Хм… Это уже немного странно. Уже наводит на размышления. Разве нет? Может быть, нам следовало бы в следующий раз попробовать что-нибудь не такое холокостное? — Он немного помолчал. — А потом… потом вы делаете это снова? В третий раз? Три массовых уничтожения подряд… В чем тут дело?
Он отпил еще пару глотков пива. Саймон таращился в стол, потом на свои ботинки и, наконец, перевел взгляд в темноту за окном.
Ангус продолжал пить и пустословить:
— И тут еще кое-что есть. Знаете, они построили лучший в Людерице отель — прямо напротив Акульего острова. Вообще-то неплохо, да? Имеете вид на лагерь уничтожения прямо со своего балкона. И можете любоваться на могилы, надевая брюки. Как вы думаете, это было сделано с умыслом или так придумали архитекторы? Мне бы хотелось быть на том совещании, когда обсуждалось…
— Ангус, — сказала Эми, уже вернувшаяся в бар; лицо у нее было решительным. — Заткнулся бы ты, а?
Шотландец рассмеялся. А потом извинился. А потом снова захохотал — весьма кисло — и умолк.
Разговор об Акульем острове напомнил Дэвиду о Намибии. Та последняя картина в скромном музее… черепа гереро…
Грязная шутка нацистов.
— А знаете… — очень медленно заговорил он. — Возможно… мы малость сглупили. Здесь просто не могло быть никакой синагоги. Нацисты ведь убили всех евреев.
— Но она помечена на карте, — возразила Эми. — Если ее уничтожили, зачем ее указывать? Не понимаю.
Дэвид наклонился к ней.
— Ну… может, ее и не разрушили. Ее могли переделать во что-то другое, даже перед войной. Замаскировать синагогу под что-то другое.
— Например?
— Под что-то оскорбительное для евреев. Еще одна шутка, как в Людерице.
Ангус решительно кивнул.
— Да. Это верно. Нацисты превращали некоторые синагоги в свинарники, иногда — в ночные клубы. Чтобы оскорбить религиозные чувства евреев. Конечно…
Эми покачала головой.
— В Пскове нет ночного клуба. Деревушка крошечная, здесь вообще ни черта нет — ни танцевального зала, ни свиноводческих ферм, вообще ничего.
Фермер за соседним столиком смачно рыгнул, покончив со свиной ножкой. А Саймон уже показывал куда-то вверх.
— А как насчет вот этого? Посмотрите!
Все они разом повернулись. В верхней части фронтальной стены виднелось маленькое, грязное старое окошко. Оно почти не пропускало света, потому что в нем стояло темное стекло цвета выдержанного вина. Но того смутного света, что падал на окно от светящейся вывески паба, было достаточно для того, чтобы проявить рисунок свинцового переплета, делившего стекло на части.
Это была Звезда Давида.
