Понедельник
Три дня спустя

3 Тель-Авив

Как только капитан лайнера компании «Эль аль» объявил о начале снижения на подлете к аэропорту Бен Гурион, Разак бен Ахмед аль-Тахини повернулся к иллюминатору и увидел, что синь Средиземного моря под лазурным, без единого облачка небом сменилась серо-желтым ландшафтом пустыни.

Вчера у него состоялся тревожный телефонный разговор. Без каких-либо подробностей, просто срочный вызов. ВАКФ — мусульманский совет, выступавший в качестве хранителя-куратора и попечителя Храмовой горы, — требовал его немедленного вылета в Иерусалим по чрезвычайно важному делу.

— Сэр… — Приятный голос вывел его из задумчивости.

Разак отвернулся от иллюминатора и встретился взглядом с молодой бортпроводницей в темно-синем костюме и белой блузке. Внимание Разака привлек значок «Эль аль» на ее лацкане — звезда Давида с крылышками. «Эль аль» в переводе с иврита означало «ввысь», «к небу». Еще одно напоминание о том, что Израиль контролирует не только сушу.

— Пожалуйста, приведите спинку кресла в вертикальное положение, — вежливо попросила стюардесса. — Через двадцать минут мы совершим посадку.

Разак вырос в большой и очень дружной семье в Дамаске и был старшим из восьми детей. Он часто помогал матери по хозяйству, поскольку отец его, занимавший должность посла в Сирии, постоянно находился в разъездах. С помощью отца Разак начал свою политическую карьеру как посредник между соперничающими группировками суннитов и шиитов на территории Сирии, а затем и по всему арабскому региону. Позже он получил политическое образование в Лондоне, после чего вернулся на Ближний Восток, где круг его обязанностей расширился, вобрав в себя дипломатические миссии в ООН и посредничество между арабскими и европейскими бизнес-партнерами.

Вот уже почти десять лет Разак вплотную занимался наиболее серьезными проблемами исламского мира, поневоле становясь все более влиятельной политической фигурой. Ежедневно сталкиваясь с радикальным фанатизмом, террористическими актами и оголтелыми атаками на глобализацию, он отлично понимал, что сохранять святость ислама в современном мире делается все труднее. И хотя Разак стремился сосредоточить основное внимание на религиозных аспектах ислама, он очень быстро понял, что на сегодняшний день политика неотделима от веры.

Ответственная и весьма нелегкая работа сказалась на его внешности. Пряди ранней седины серебрили виски, пробиваясь сквозь густые волосы, а во взгляде темных глаз светилась непреходящая печаль. Будучи среднего роста и обычного телосложения, Разак не привлекал восхищенных взглядов, хотя во многих кругах его искусство дипломата производило сильное впечатление.

Тяжелая личная потеря стремительно трансформировала его юношеский идеализм в сдержанный цинизм. Он постоянно напоминал себе мудрые слова, услышанные в детстве от отца: «Мир — невероятно сложная штука, Разак, разобраться в которой ох как непросто. Но чтобы выжить в нем, — отец показал рукой куда-то вдаль, очерчивая невидимое пространство, — никогда нельзя идти на компромисс со своей душой. Это самый ценный дар Аллаха… и то, как ты им распорядишься, будет твоим даром Ему».

Пока «Боинг-767» снижался, мысли Разака переключились на загадочную стычку в Старом городе Иерусалима, произошедшую три дня назад. В мировых СМИ циркулировали сообщения об ожесточенной перестрелке, имевшей место в пятницу у Храмовой горы. Подробностей о характере столкновения было не много, однако все источники утверждали, что в перестрелке с неизвестным противником пали тринадцать солдат вооруженных сил Израиля.

Разак был уверен, что его вызов имеет прямое отношение к инциденту.

Когда он снимал чемодан с ленты багажного транспортера, запищал будильник наручных часов. Разак запрограммировал его на подачу сигнала пять раз в день пятью особыми мелодиями.

Половина третьего.

Выйдя из туалета, куда он по обыкновению заходил сполоснуть лицо, шею и руки, Разак отыскал свободное место в зале ожидания и опустил чемодан на пол. Взглянув на часы, он сверился с показаниями миниатюрного цифрового датчика GPS. Крохотная стрелка на экране указывала направление на Мекку.

Воздев руки, он дважды проговорил: «Аллах акбар», затем сложил ладони на груди и приступил к одной из пяти ежедневных молитв, обязательных для мусульман.

— Нет Бога, кроме Аллаха, — тихо проговорил он, опускаясь на колени и сгибаясь в покорном поклоне.

В молитве Разак обретал уединение, мир вокруг словно расступался, унося суету и шум, и это помогало ему изобретать компромиссы, которые он должен был найти во имя ислама.

Глубоко погрузившись в раздумья, Разак не обращал внимания на группу западных туристов, не сводивших с него глаз. Для многих в наше время благоговейная преданность молитве — понятие чуждое. И его совсем не удивляло, что вид араба в деловом костюме, преклонившего колени перед невидимым оком Божьим, так легко вызвал любопытство у людей немусульманской веры. Разак давным-давно смирился с фактом, что набожность не всегда приносит в душу покой или утешение.

Завершив молитву, он встал и застегнул верхнюю пуговицу светло-коричневого пиджака.

Два израильских солдата с презрительной усмешкой наблюдали, как он пробирался к выходу, приглядываясь к его чемодану так, будто там лежал плутоний. Это было признаком повышенной напряженности, характерной для израильского аэропорта, и Разак проигнорировал их пристальное внимание.

На выходе из здания международного терминала его встречал представитель ВАКФ — высокий и смуглолицый молодой человек, который подвел его к «Мерседесу-500».

— Ассалам алейкум.

— Ва алейкум ассалам, — ответил Разак. — Твоя семья в добром здравии, Экил?

— Благодарю вас, да. Большая честь снова видеть вас здесь.

Экил взял у него чемодан и открыл заднюю дверь автомобиля. Разак нырнул в кондиционированную прохладу салона, молодой араб сел за руль.

— Примерно через час будем в Иерусалиме.

Подъехав к высокой древней стене из известнякового камня, окружавшей Старый Иерусалим, водитель свернул на стоянку и включил счетчик на зарезервированном парковочном месте. Машину придется оставить здесь и дальше отправиться пешком, поскольку в Старый город с его узкими улочками автотранспорту въезд запрещен.

Перед Яффскими воротами Разак и водитель попали в длинную очередь, состоящую из вооруженных до зубов солдат СБИ. Ближе к проему ворот их подвергли личному досмотру, а чемодан Разака обыскали и исследовали портативным сканером. Затем последовала тщательная проверка удостоверений личности. Наконец оба поочередно прошли через детектор металла, и все это время за ними велся постоянный контроль посредством целой системы камер наблюдения, смонтированных на ближайшем столбе.

— Такого еще не было, — тихонько сказал Экил Разаку, вновь беря у него чемодан. — Скоро нас всех под замок посадят.

Они прошли через узкий, в форме буквы «L» туннель — сотни лет назад он был задуман, чтобы замедлить продвижение врагов, атакующих город, — и очутились в шумном Христианском квартале. Поднимаясь по мощенным булыжником проулкам в Мусульманский квартал, Разак все острее ощущал сложную смесь ароматов раскинувшегося неподалеку базара: свежего хлеба, мяса с пряностями, тамаринда, древесного угля и мяты. Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы добраться до высокой лестницы на Виа Долороса, поднимавшейся к расположенным выше Северным воротам. Там на втором посту СБИ их вновь остановили и проверили, но, пожалуй, не так придирчиво, как первый раз.

Пока Экил вел его через широкую эспланаду, Разак слышал беспорядочные выкрики манифестантов, доносящиеся откуда-то снизу, с площади Западной стены. По опыту он знал, что крупные силы полиции округа Иерусалим и подкреплений из СБИ уже прибыли туда и сдерживают толпу на безопасном расстоянии. Сосредоточив внимание на захватывающей панораме, открывшейся с высоты Храмовой горы, Разак попытался абстрагироваться от тревожного шума.

— Где назначена встреча? — спросил он у Экила.

— На втором этаже здания медресе.

Разак забрал свой чемодан, поблагодарил Экила и, оставив его у отдельно стоящей арки, зашагал к приземистому широкому двухэтажному зданию, расположившемуся между священным Куполом Скалы и мечетью Аль-Акса.

Войдя в северную дверь, он поднялся на один пролет ступеней и прошел по узкому коридору к служебному помещению, откуда доносились голоса поджидавших его руководителей ВАКФ.

Вокруг массивного стола из тикового дерева сидели девять арабов средних лет и старше. Некоторые были в традиционных куфиях и деловых костюмах, остальные — в чалмах и ярких дишдашах. Когда вошел Разак, разговоры в комнате резко стихли.

Сидевший во главе стола высокий араб с бородой в белом головном уборе встал и приветственно поднял руку. Пробираясь к нему, Разак тоже вскинул руку:

— Ассалам алейкум!

— Ва алейкум ассалам, — с улыбкой ответил мужчина.

Фарух бен Алим Абд аль-Рахман аль-Джамир был человеком представительным. Хотя истинный возраст его оставался неизвестным, на вид многие дали бы ему лет шестьдесят пять. Ясные серые глаза скрывали множество секретов и почти ничего не говорили о своем хозяине. Левую щеку перечеркивал широкий шрам, и Фарух гордился им как напоминанием о днях, проведенных на поле боя. Его зубы казались неестественно ровными и белыми и были, скорее всего, вставными.

С тех пор как в тринадцатом веке мусульмане вернули себе Храмовую гору, ВАКФ осуществлял контроль над этой святыней, а в качестве ее главного смотрителя назначался особый хранитель. Должность хранителя, в обязанности которого входило решение всех вопросов, касающихся неприкосновенности священного объекта, сейчас занимал Фарух.

Как только они уселись, Фарух представил Разака сидевшим за столом мужчинам и сразу же вернулся к теме собрания.

— Не стану извиняться за то, что вызвал вас сюда так поспешно. — Фарух обвел взглядом присутствующих, постукивая шариковой ручкой по полированной тиковой столешнице. — Все вы, конечно, в курсе того, что случилось в минувшую пятницу.

У плеча Разака склонился официант, предлагая чашку арабского кофе с пряностями — кахвы.

— Событие катастрофическое, — продолжал Фарух. — Поздно вечером группа неизвестных пробралась в мечеть Марвани. Используя взрывчатку, они проникли в потайную комнату за задней стеной.

То, что преступление имело место в пятницу, когда все мусульмане Иерусалима собираются на Храмовой горе для молитвы, особенно беспокоило Разака. Не исключено, что злоумышленники хотели запугать мусульманскую диаспору. Он поудобнее устроился на стуле, мысленно пытаясь оценить степень дерзости нападавших, которые осмелились осквернить святыню.

— С какой целью? — Он неторопливо отпил кофе, наслаждаясь запахом кардамона, наполнявшим ноздри.

— Похоже, они похитили артефакт.

— Что за артефакт? — Разак предпочитал прямые ответы.

— К этому мы вернемся чуть позже, — торопливо проговорил Фарух.

Разаку уже не в первый раз пришла в голову мысль о чрезмерной осторожности хранителя.

— Выходит, работали профессионалы?

— Именно так.

— Взрывы повредили мечеть?

— К счастью, нет. Мы сразу же связались со специалистами. По предварительной информации, повреждена только стена.

— Кто мог это сделать? У вас есть соображения? — Разак нахмурился.

Фарух покачал головой.

— Я же говорю, это израильтяне! — скривив нижнюю губу и дрожа от ярости, выпалил один из самых старших арабов.

Все повернули головы к старику. Он потупил глаза и опустился на место.

— Прямых доказательств нет, — твердо сказал Фарух. — Однако показания свидетелей говорят о том, что для транспортировки похитителей был использован вертолет израильских ВВС.

— Что? — поразился Разак.

Фарух кивнул и добавил:

— Он сел на эспланаду за мечетью Аль-Акса и увез их.

— Но разве это не закрытая для полетов зона?

— Совершенно верно, закрытая.

Разак постарался не выдать изумления тем, что кому-то удалось провести подобную операцию, в особенности в Иерусалиме.

— Как же это могло произойти?

— Подробности нам пока неизвестны. — Фарух принялся постукивать ручкой по столу. — Мы только знаем, что вертолет был замечен над Газой через несколько минут после похищения. Ждем подробного доклада из СБИ. Однако давайте не забывать, что тринадцать израильтян были убиты во время атаки и еще больше ранено. Полицейских и солдат СБИ. И утверждать, что израильтяне несут ответственность за это… не вижу смысла.

— Ситуация очень сложная, — заговорил другой старейшина. — Ясно, что кража произошла на объекте, находящемся под нашей юрисдикцией. Однако гибель такого количества солдат СБИ тоже имеет большое значение. — Он развел руками и помедлил. — Израиль дал согласие сохранять инцидент в тайне, но обратился к нам с просьбой о сотрудничестве в плане обмена информацией, которая появится в ходе нашего внутреннего расследования.

Разак покрутил в пальцах чашку и поднял глаза:

— Насколько я понял, полиция уже начала предварительное расследование?

— Конечно, — кивнул Фарух. — Они прибыли на место происшествия спустя несколько минут. Проблема в том, что до сих пор они не в состоянии сообщить ничего конкретного. Мы подозреваем, что израильтяне утаивают важные факты. Вот почему мы вызвали вас. Боюсь, конфронтации избежать не удастся.

— Если только… — начал было Разак.

— Времени в обрез, — перебил его еще один член ВАКФ, обладатель густой седой бороды. — Обеим сторонам известно, что очень скоро СМИ начнут выдвигать собственные умозаключения. И все мы знаем, к чему это приведет. — Ища поддержки, он обвел всех присутствующих взглядом проницательных темных глаз. — Разак, вам известно, как незначительна наша роль здесь, в Иерусалиме. Вы видите, что происходит на улицах. Наши соотечественники надеются, что мы защитим это место. — Вытянутым указательным пальцем седобородый дважды стукнул по столешнице. — Никто не знает, какова будет реакция народа. В отличие от большинства сидящих здесь, — он остановил взгляд на первом говорившем, все еще розовом от гнева, — они решат, что это дело рук израильтян.

— Нетрудно также представить, с каким удовольствием Хамас и Хезболла взвалят вину за инцидент на евреев, — вновь вмешался Фарух, лицо его потемнело. — Они только и ждут, чтобы мы таким образом оказали им поддержку и помогли втянуть израильтян в эскалацию борьбы за освобождение Палестины.

Ситуация складывалась намного хуже, чем представлялось Разаку. Отношения между палестинцами и израильтянами и так были крайне напряженными. И Хамас, и Хезболла за последние несколько лет заручились серьезной внешней поддержкой в борьбе против израильской оккупации, и этот инцидент наверняка будет способствовать продвижению их политической программы. Разак старался не думать о куда более драматических последствиях, вероятность которых также существовала. ВАКФ сейчас оказался в самом центре сомнительной и неустойчивой политической коллизии.

— Так в чем заключается моя миссия? — спросил он, обводя взглядом членов ВАКФ.

— Вам необходимо установить, кто похитил реликвию из подземелий мечети, — мягким голосом ответил седобородый старейшина. — Мы должны знать это для того, чтобы вершить правосудие. Наш народ заслуживает объяснения, почему священное место подверглось такому неслыханному осквернению.

Во внезапно наступившей тишине Разак услышал приглушенные оконным стеклом выкрики протестующих людей — будто голоса из могилы.

— Я сделаю все необходимое, — заверил он. — Прежде всего мне необходимо осмотреть место происшествия.

Фарух поднялся на ноги.

— Я отвезу вас туда прямо сейчас.

4 Ватикан

Шарлотта Хеннеси изо всех сил боролась с беспощадной восьмичасовой разницей во времени, и даже три выпитых утром эспрессо не помогли ей окончательно прийти в себя.

Согласно инструкции, она ждала вызова в своем номере. В отличие от роскошного лимузина и первоклассного сервиса, сопровождавшего ее в стремительном путешествии от Финикса до Рима, нынешняя резиденция в ватиканском доме Святой Марфы была аскетичной. Белые стены, простая дубовая мебель, двуспальная кровать с прикроватной тумбочкой, хорошо хоть в номере имелись ванная и маленький холодильник.

Шарлотта сидела у залитого солнцем окна, устремив взгляд вдаль поверх моря черепичных крыш западной части Рима. Взятую с собой книгу — «Святое „может быть“» Энн Тайлер — она дочитала еще в самолете, и далее пришлось довольствоваться выпуском «Оссерваторе романо» на английском языке. К этой минуте она уже изучила его от корки до корки. Вздохнув, Шарлотта отложила газету и взглянула на цифровое табло стоявшего на тумбочке будильника — 3.18.

Она с тревогой и любопытством ожидала начала работы. Что за проблема заставила Ватикан вызывать сюда американского генетика? Будучи главой центра исследований и развития в «Био-мэппинг текнолоджи», Шарлотта, как правило, наносила зарубежные визиты только в фармацевтические и биотехнические компании, занимающиеся внедрением новейших достижений в области исследований генетики человека.

Однако почти две недели назад ее боссу, основателю компании БМТ Эвану Олдричу, позвонил человек из Ватикана, представившийся как отец Патрик Донован. Выслушав весьма заманчивое предложение священника, Олдрич согласился оказать помощь в выполнении строго секретного проекта. Интригующее решение, поскольку мало что на свете могло отвлечь Олдрича от собственной работы, особенно когда для дела требовалось на время расстаться со своим лучшим научным сотрудником.

А лучшим являлась Шарлотта.

В свои тридцать два года Шарлотта была стройной женщиной, ростом пять футов девять дюймов, ее миловидное лицо с ровным, здоровым загаром и изумительными изумрудно-зелеными глазами обрамляли каштановые волосы до плеч. Обладая редким балансом ума и обаяния, она стала «лицом отрасли» у себя в компании, где трудились в основном ученые-мужчины с неказистой внешностью. Как известно, генетику человека традиционно недооценивали, подвергая сомнению ее достижения. Агрессивно раскручивая свои новейшие технологии генной инженерии, БМТ заботилась о правильном общественном имидже.

С недавних пор Шарлотта к арсеналу своих талантов добавила и выступления в СМИ — в ток-шоу и программах новостей. Олдрич рассказал ей, как ватиканский священник, упомянув, что видел одно из ее недавних интервью о реконструкции материнской родословной посредством составления генетической карты митохондриальной ДНК, намекнул на необходимость ее участия в его деле.

Сейчас, когда ее время было поделено между исследованиями и PR-обязанностями, Шарлотта гадала, какую же роль ей отвели здесь. Ведь если разобраться, консервативное папство точно не входило в число ее верных поклонников.

Мысли вновь унеслись к Эвану Олдричу.

Он резко изменил свою карьеру десять лет назад, оставив спокойную должность профессора генетики в Гарварде, чтобы окунуться в нестабильный мир бизнеса. И перемену эту Олдрич произвел блестяще. Не первый раз Шарлотта принималась размышлять о том, чем он руководствуется в своих делах. Точно не деньгами, хотя, когда БМТ со временем стала открытой компанией, он очень хорошо на этом заработал. На самом деле им двигала целеустремленность, непреклонная вера в то, что их работа действительно имеет большое значение. Шарлотту притягивали к Олдричу его увлеченность и неподдельная харизма. А то, что, по ее мнению, выглядел он как кинозвезда, не слишком ее волновало.

Почти год назад Шарлотта и Эван начали встречаться, соблюдая осторожность из-за возможных конфликтов, имеющих отношение к работе. Но если в природе существовала врожденная совместимость между двумя людьми, Шарлотте удалось ее найти. Как непреложный закон природы, она осознала то, что просто-напросто не может без него жить. Всего четыре месяца назад их отношения казались ей идеальными.

И тогда судьба сыграла с ней жестокую шутку.

Рутинный анализ, взятый у Шарлотты в ходе ежегодного медосмотра, выявил аномально высокий уровень белка в крови. Последовали дополнительные анализы, включая и болезненную костную биопсию. В результате страшный диагноз: множественная миелома.

Рак кости.

Поначалу Шарлотта пребывала в ярости: будучи практически вегетарианкой, она редко употребляла спиртное и как одержимая занималась в спортзале. Откуда что взялось?! Тем более тогда она чувствовала себя просто отлично.

Нынче было по-другому. Всего неделю назад она стала принимать мельфалан — начало щадящего этапа химиотерапии. Сейчас Шарлотта чувствовала себя так, словно постоянно боролась с непроходящим похмельем, перемежающимся приступами тошноты.

У нее не хватало решимости рассказать обо всем Эвану. По крайней мере сейчас. Он уже начал заговаривать об их будущем и даже о детях. Все это казалось несбыточным и разбивало ей сердце. В течение последних нескольких недель Шарлотта все больше падала духом. Не желая обманывать его даже в малом, она хотела быть абсолютно уверена, что окажется в числе тех десяти процентов, кто выходит победителем из борьбы с этим заболеванием, прежде чем давать серьезные обещания.

Осторожный стук в дверь вырвал Шарлотту из омута мрачных мыслей.

Четырьмя быстрыми шагами дойдя до двери, она открыла ее и увидела лысого мужчину в черном костюме и в очках, почти одного роста с ней. Белый воротничок священнослужителя сразу же бросился ей в глаза. Лет сорок пять-пятьдесят, лицо привлекательное и бледное.

— Добрый день, доктор Хеннеси. Меня зовут отец Патрик Донован. — Его английский был чуть приправлен ирландским акцентом.

Приятно улыбаясь, он протянул изящную ладонь.

«Ага, мой ватиканский поклонник», — подумала она и сказала:

— Рада видеть вас, падре.

— Я так благодарен вам за проявленное терпение. Прошу извинить, что заставил вас ждать. Пойдем?

— Да, конечно.

5 Храмовая гора

Разак и Фарух стояли глубоко под Храмовой горой, на заваленном обломками камня полу мечети Марвани. Как сообщил хранитель, разрушения были значительными, но только внутренними: прожекторы на опорах освещали зияющую полутораметровую брешь в задней стене. Увидев ее, Разак почувствовал, что его желудок будто бы скрутило в узел.

Впервые он побывал здесь в конце девяностых. Тогда это место представляло собой сплошной каменный завал — от пола до потолка. Так было до того, как израильское правительство разрешило ВАКФ приступить к раскопкам и реставрации. Взамен еврейским архитекторам позволили раскопать туннель Западной стены — подземный проход, соединяющий южную часть площади Западной стены с Виа Долороса в районе северо-западной части набережной, глубоко под зданиями Мусульманского квартала. Как обычно, компромисс не обошелся без кровопролития. Внезапно возникшие столкновения между палестинцами и израильтянами, протестующими против раскопок, привели к гибели семидесяти солдат и мирных жителей. В числе погибших оказался самый близкий друг Разака Талиб, который яростно протестовал против того, чтобы израильтяне вели раскопки под его домом, примыкавшим к сохранившемуся участку Западной стены.

Некоторые мусульмане упорно верили, что некий злобный джинн умышленно наполнил это подземное помещение каменными обломками, дабы перекрыть доступ сюда. И теперь, когда реставрация близилась к завершению, Разак не мог избавиться от ощущения чьего-то зловещего присутствия в темных углах.

Подойдя к бреши в стене, он пробежал пальцами по ее неровному краю, чувствуя под рукой что-то вязкое. Затем вгляделся в даль потайной комнаты — в ту ее часть, где завалов было меньше всего.

Рядом остановился Фарух с обломком каменной кладки в руке и протянул его Разаку.

— Смотрите, — указал он на ровную дугу, идущую вдоль края кирпича. — Израильтяне нашли оставленную похитителями дрель, ею пробурили отверстия, которые заполнили взрывчаткой.

Разак осмотрел кирпич.

— Как им удалось пронести взрывчатку в самое сердце Иерусалима, через все посты?

— Взрывчатку и оружие… Профессионалы. — Фарух по пояс просунулся в брешь и вгляделся в темноту. — Не хотел говорить при всех, но не исключено, что им помогал кто-то из местных. И вполне возможно, что здесь не обошлось без израильтян.

— Вы говорили, полиция уже видела это? — Разак его уверенности не разделял.

— И полиция, и люди из СБИ. Сразу после кражи они два дня здесь все обнюхивали.

Такая тщательность Разака не удивила.

— Ждем не дождемся их полного отчета, — добавил Фарух. — Пора бы уже, кстати.

Они вдвоем забрались через пролом в комнату.

Здесь тоже стояли прожекторы на подставках, освещая стены, выложенные из мягкого известняка горы Мориа, и толстые земляные опоры, подпирающие каменный свод. На стенах не было никакого орнамента. И застоявшийся воздух все еще хранил привкус взрывчатки.

Разак повернулся и внимательно посмотрел на хранителя:

— Вы знали о существовании этой комнаты?

— Ни сном ни духом. Археологические работы велись в помещении самой мечети. Любые несанкционированные раскопки строго запрещены.

Взгляд Фаруха был тверд, но Разак прекрасно знал: во всем, что касалось раскопок, ВАКФ и прежде позволял себе кое-какие вольности.

Напротив Восточной стены Разак заметил девять аккуратных каменных ковчегов, установленных в ряд. На каждом — гравировка на языке, напоминающем иврит. Он подошел ближе. Прямоугольная вмятина в земле с краю свидетельствовала о том, что прежде здесь стоял десятый ковчег. Разак подошел еще ближе.

Внезапно из-за дыры в стене донесся голос:

— Джентльмены, позвольте вас отвлечь.

Разак и Фарух резко обернулись и увидели мужчину средних лет, заглядывавшего в пролом. Лицо его с бледной кожей, обожженной южным солнцем, венчала копна непослушных темных волос.

— Простите, вы говорите по-английски? — У незнакомца был изящный английский выговор.

— Говорим. — Разак быстро подошел к пролому.

— Замечательно, — улыбнулся незнакомец. — Это все упростит. Мой арабский слабоват.

Фарух локтем отодвинул Разака в сторону.

— Вы кто? — сурово осведомился он.

— Моя фамилия Бартон. — Мужчина сделал движение, намереваясь забраться через брешь в комнату. — Грэм Бартон, я…

Фарух вскинул руки вверх:

— Да как вы посмели войти сюда? Это священное место!

Бартон замер в испуге, словно увидел под ногами мину.

— Простите. Но если вы позволите мне…

— Кто вас впустил? — Разак обошел Фаруха, чтобы преградить путь Бартону.

— Меня прислал сюда комиссар полиции Израиля, в помощь вам. — Он достал письмо с отметкой департамента полиции.

— Англичанин! — Фарух отчаянно жестикулировал. — Они прислали нам в помощь англичанина! И это после всего, что здесь творилось в прошлом!

За многие годы, проведенные Бартоном в Израиле, он с сожалением осознал, что здесь все еще хранят недобрую память об англичанах из-за их неуклюжих попыток колонизации Ближнего Востока в 1900-х годах и ниспровержение правительства, которое лишь усугубило негодование палестинцев и их обиду на Запад.

Он натянуто улыбнулся.

— Должен ли я напоминать вам, — предостерег его Фарух, — что людям немусульманской веры вход сюда запрещен?

— Однозначное определение моим религиозным симпатиям дать довольно сложно, — примирительно сказал Бартон.

Когда-то он регулярно посещал службы в англиканской церкви Святой Троицы, расположенной неподалеку от его кенсингтонского дома в Лондоне. Давно это было. Теперь он считал себя верующим светского толка, избегающим официальной религии, но стремящимся к углублению своей веры в то, что во вселенной существует нечто более значительное, чем он сам. В процессе этих поисков ему пришлось отказаться от кое-каких составляющих большинства вероисповеданий, включая ислам, который он глубоко уважал.

— Итак, с какой целью вы здесь? — настаивал Разак.

— Я сотрудничаю с Археологическим управлением при Министерстве культуры Израиля. — Бартон старался сохранять невозмутимый вид. Он уже чувствовал, что согласие на эту работу было крайне дурной идеей. Гуппи попала в аквариум с пираньями. — Моя специальность — древние памятники Святой земли.

«А точнее, библейские древности», — про себя добавил он, однако озвучивать свою мысль счел неразумным.

— И я пользуюсь в этой сфере достаточным уважением, — сказал он вслух, завершив фразу уже мысленно: «И даже считаюсь знаменитостью».

Выпускник Оксфордского университета, заведующий отделом античности Лондонского музея, обладатель резюме, которое можно читать, как увлекательный роман, не говоря уж об участии в бесчисленных археологических раскопках в Иерусалиме и его окрестностях и регулярных статьях в «Библикэл археолоджи ревю» — вот послужной список Грэма Бартона. И как раз перед самым хищением Археологическое управление выдало ему щедрый денежный аванс за осуществление надзора за грядущей широкой кампанией по оцифровке материалов, которая каталогизирует все коллекции музеев Израиля. Бартон благоразумно решил не распространяться об этом сейчас.

Однако Фарух оставался непреклонен.

— Ваши верительные грамоты нас не впечатляют.

— Понятно. Но я могу сэкономить вам уйму времени, — добавил Бартон, не реагируя на открытую враждебность хранителя. — Более того, меня официально поддерживают СБИ и полиция Израиля. Мне сообщили, что вам требуется всесторонняя помощь в расследовании происшествия. Вот мое рекомендательное письмо. — Его тон стал более напористым и уверенным.

Фарух, встретившись глазами с Разаком, прочел в них недовольство израильтянами, их изворотливой тактикой.

— Мне сообщили, что инцидент имеет какое-то отношение к древней реликвии. — Бартон вознамерился заглянуть через плечо Разака.

Два мусульманина все еще пытались противостоять вторжению.

— Все говорит о том, что воры обладали точной информацией о расположении помещения, столь тщательно спрятанного под Храмовой горой. Вы с этим согласны? — Бартон продолжал напирать.

— Одну минутку. — Фарух поднял палец и жестом велел археологу ретироваться.

Со вздохом Бартон отступил назад, в мечеть. Политические сложности явно вызывали у него раздражение. Разак проводил англичанина взглядом.

— Странно. Интересно, они…

— Это грубое оскорбление! — Лицо Фаруха приблизилось к его лицу.

— А израильтяне сообщили вам об этом? — Разак понизил голос почти до шепота: — Нет. И я этого не допущу.

Разак глубоко вздохнул. Не по душе ему была идея позволить этому Бартону — скорее всего, человеку израильских властей — соваться в расследование такого деликатного дела. В конце концов, СБИ и израильская полиция уже потратили двое суток на осмотр места происшествия, не получив очевидных результатов. А теперь вдруг решили прислать непрофессионала и чужака? Вполне возможно, Бартон послан не просто для того, чтобы имитировать расследование. Никто не знает, каковы мотивы Израиля. Однако время работает не на Разака, к тому же его знание археологии и древностей, мягко говоря, ограниченно.

Фарух прошипел ему в ухо:

— Что скажете?

— У нас не так много времени. Поскольку Бартон утверждает, что является экспертом…

— И что?..

— Мне кажется, что израильтяне уже в курсе того, что здесь стряслось. Возможно, он предоставит нам кое-какую информацию. Хоть какую-то зацепку. В интересах всех сторон разрешить эту проблему как можно скорее.

— Разак… Доверие надо заслужить. — Фарух смотрел в пол. — Вы достойный человек. Но не все любят вас. Мы с вами — мы доверяем друг другу. Однако с этим Бартоном мы должны быть предельно осторожны. — Желая придать весомости последним словам, он воздел кверху указательный палец.

— Разумеется, но разве у нас есть выбор?

Фарух выдержал его взгляд.

— Вероятно, вы правы, — наконец уступил он, выразительно вздохнув. — Просто мне очень хотелось бы, чтоб он не был англичанином. — Хранитель выдавил улыбку. — Заберите у него рекомендательное письмо и проверьте его личность в полиции. Делайте, что сочтете необходимым. Я ухожу.

Выбравшись в мечеть, Разак взял письмо и велел англичанину дожидаться его возвращения, затем проводил Фаруха до лестницы.

— Глаз с него не спускайте, — напомнил Фарух, украдкой оглянувшись на Бартона.

Разак снял с себя пиджак и протянул его Фаруху, попросив забросить в офис. Он проследил взглядом за тем, как хранитель поднялся по лестнице и растворился в солнечном свете.

Закатав рукава рубашки, Разак достал мобильный телефон и набрал номер сотрудника полиции Израиля, подписавшего рекомендательное письмо. Два раза его переадресовывали, затем попросили подождать, заставив слушать какую-то песенку из израильской попсы. Наблюдая за тем, как Бартон меряет шагами пол мечети Марвани, Разак покачивался с пяток на носки, держа телефон на вытянутой руке как можно дальше, чтобы от техноритма этой песенки у него не разболелась голова. Через минуту раздались два отчетливых щелчка, за ними последовал гудок.

— Генерал Тополь слушает, — произнес гнусавый голос.

Разак приложил все усилия, чтобы в его почти безупречном английском не проскальзывал арабский акцент:

— Мое имя Разак бен Ахмед аль-Тахини. Я уполномоченный ВАКФ по надзору за расследованием происшествия на Храмовой горе.

— Так и знал, что вы позвоните, — без всякого выражения проговорил Тополь. — Я так понимаю, с мистером Бартоном вы уже познакомились?

Такая прямота ошарашила Разака:

— Познакомились…

— Хороший спец. Я как-то с ним работал. Весьма объективен.

Разак воздержался от комментариев:

— Вынужден сообщить вам, что его присутствие вызвало не слишком одобрительную реакцию ВАКФ. Мы понимаем необходимость участия вашего департамента, однако мистер Бартон переступил порог мечети без соответствующего разрешения.

— Приношу извинения, что не успели вам сообщить, — ответил Тополь, подавив зевок. — Но Грэм Бартон уполномочен действовать от нашего имени. В письме, которое у него с собой, все указано. Уверен, вы понимаете, что характер преступления вынуждает нас с вами играть две главные роли в расследовании.

— Но ведь он не следователь, а археолог, — возразил Разак. — К тому же израильская полиция уже осматривала место преступления.

— Ну да, наши люди были там, — согласился Тополь. — Однако целью преступления, похоже, был какой-то артефакт. Мы полицейские. Угон автомобилей. Квартирные кражи со взломом, убийства — это мы понимаем. А вот артефакты для нас — темный лес. Потому и решили, что следствию пригодятся познания Бартона в археологии.

Разак воздержался от ответа, по обыкновению предпочтя молчание конфронтации. Во время переговоров противная сторона частенько выбалтывала важную информацию только для того, чтобы заполнить паузу или избежать молчания. Пауза позволяла ему обдумать возражения.

Полицейский понизил голос, перейдя на заговорщический тон:

— Я так думаю, нам обоим следует на время забыть о наших разногласиях ради исполнения правосудия.

— Мои коллеги и я лично разделяем ваше беспокойство. Можем ли мы быть уверены в том, что информация будет храниться в тайне до завершения расследования?

— Даю вам честное слово. Мы ищем скорого и мирного разрешения проблемы. Сплетни разносятся, как пожар. Нюхом чую, скоро на нас свалится куча неприятностей.

— Понимаю.

— Удачи вам!

Отбой.

Разак повернулся к англичанину — тот стоял, сложив руки за спиной, и, насвистывая, любовался впечатляющим интерьером мечети.

— Все в порядке? — поинтересовался Бартон.

Разак кивнул и протянул руку:

— Добро пожаловать, мистер Бартон. Меня зовут Разак.

6 Ватикан

В конце тускло освещенного коридора располагалась лестница. Шарлотта Хеннеси и отец Донован спустились на два пролета по крутым ступеням и очутились в современном фойе дома Святой Марфы. Пройдя по мраморным плитам пола мимо бронзового бюста Папы Иоанна Павла II, они вышли на яркое полуденное солнце.

Шарлотта привыкла к сухому континентальному зною Финикса. Римская жара угнетала ее своей влажностью. К тому же приходилось подчиняться строгим требованиям ватиканского дресс-кода: руки, ноги и плечи должны быть постоянно прикрыты. Никаких шортов и блузок с короткими рукавами. Как в школе — никаких топов или блузок на бретельках. На следующие несколько дней запланированы брюки хаки и рубашки с длинными рукавами из плотной ткани. Дома она обычно заканчивала день, лежа в бикини на берегу пруда на заднем дворе своего ранчо в испанском стиле. По крайней мере, когда чувствовала себя достаточно хорошо. Шарлотта с прискорбием осознала, что здесь ей это не светит.

— Уверен, вы сейчас гадаете, для чего вас попросили приехать сюда, — заговорил отец Донован.

— Да, эта мысль приходила мне в голову, — вежливо ответила она.

— Ватикан искушен в вопросах теологии и веры, — начал объяснять падре. — Однако вы не слишком удивитесь, услыхав, что и в области естественных наук существуют некие пробелы, восполнить которые способны только мы. — Он улыбнулся с мягкой иронией.

— Что ж, это понятно.

«У священника мягкий характер», — подумала Шарлотта.

Его ирландский акцент действовал успокаивающе, и еще она отметила, что Донован постоянно жестикулирует, вероятно, побочный результат многолетней деятельности проповедника.

Они неторопливо миновали пьяццу Санкте Марте, обходя по боковым дорожкам вокруг апсиды собора. Шарлотта восхищалась ее мрамором и витражами.

— Взять, к примеру, меня, — продолжил падре Донован. — Prefetto di Bibloteca Apostolica Vaticana… Весьма причудливое название для должности смотрителя Ватиканской библиотеки. В моем ведении книги и история церкви. Должен признаться, что я не много знаю о вашей отрасли науки. Но когда увидел вас по телевизору, убедился, что именно вы поможете мне в осуществлении проекта, который меня попросили возглавить.

— Я, мягко говоря, удивлена тем, что моя скромная деятельность заинтересовала кого-то в Ватикане.

— Да, многие за этими стенами имеют свое субъективное мнение относительно генетических исследований. Я же предпочитаю придерживаться более широких взглядов.

— Приятно это слышать, — улыбнулась Шарлотта. — Так чем же именно мне предстоит заняться?

Священник ответил не сразу, а дождался, пока двое монахов, проходящих мимо них, не удалились на достаточное расстояние, и тихо проговорил:

— Мощи. — Он собрался было сообщить подробности, но вдруг передумал. — Лучше вам взглянуть своими глазами.

Направившись к северу по виале дель Джардино Куадрато, они прошли сквозь пышную зелень Ватиканских садов, мимо шикарной, выстроенной в стиле неоклассицизма шестнадцатого века виллы Пия IV.

Прямая улица проходила позади величественного Ватиканского музея. Шарлотта припомнила, как когда-то читала, что именно здесь, в бывшем дворце пап эпохи Возрождения, собрана богатейшая коллекция произведений искусств Ватикана. Это также было место, куда съезжались бесчисленные туристы со всех уголков мира, чтобы полюбоваться на самый известный городской экспонат — Сикстинскую капеллу, стены которой покрыты знаменитыми фресками, а потолок расписан самим Микеланджело.

Она чувствовала, что отец Донован еще не готов поделиться своей тайной. И хотя ее так и подмывало спросить, почему изучением мощей руководит библиотекарь, Шарлотта решила сменить тему.

— Как же здесь красиво! — вздохнула она, охватывая взглядом цветы, декоративные фонтаны и изумительную архитектуру Возрождения. — Как в сказке. И вы здесь живете?

— О да.

— И каково оно, жить здесь?

Священник поднял на нее глаза и усмехнулся.

— Ватикан — это наш дом, наш мир. Все, в чем я нуждаюсь, находится здесь, за этими стенами. Это нечто похожее на кампус колледжа.

— Вот как?

— Разумеется, за исключением ночной жизни, — добавил Донован со смехом. — Хотя, должен сознаться, у нас, конечно же, существуют свои эквиваленты студенческих взаимоотношений.

Они уже приближались к служебному входу музея. Неспешным шагом, менее чем за десять минут, Шарлотта и священник прошли метров шестьсот — почти всю страну в поперечнике.

7 Храмовая гора

Разак подвел англичанина к проделанной взрывом дыре и жестом предложил ему пройти внутрь.

Шагнув в пролом, Бартон быстро окинул помещение внимательным взглядом, анализируя обстановку.

Разак остался стоять у бреши, ему было не по себе от мрачной атмосферы подземелья.

Возбужденный и полный энергии Бартон, без колебаний стал излагать вслух свои соображения.

— В конце первого столетия до нашей эры царь Ирод Великий нанял ведущих архитекторов Рима и Египта для создания Храмовой горы. Грандиозное предприятие потребовало сооружения гигантской платформы, которая включала в себя твердую подстилающую породу на северной оконечности и расширялась к югу, а также мощных крепостных стен в том месте, где гора Мориа идет под уклон. — Бартон развернулся на месте, указав в противоположном направлении. — Вот почему в южной оконечности платформы вполне могли располагаться подземные помещения, как, например, то, в котором сейчас разместилась мечеть Марвани. И археологи с давних пор ведут спор о возможности существования аналогичных помещений под самой горой.

— Вы хотите сказать, что израильтяне знали о существовании потайной комнаты?

Понимая, что Разак будет выискивать любой повод для подозрений, Бартон очень осторожно подбирал слова. И хотя он знал, что израильские археологи проводили тепловое сканирование на Храмовой горе, показавшее наличие подземных аномалий, он был твердо уверен, что именно это помещение обнаружено не было.

— Вовсе нет. Убежден, если б это было так, ВАКФ уже знал бы об этом. — Англичанин не сомневался, что Разак не поверил ни единому его слову.

Бартон переключил свое внимание на каменные ковчеги. Он опустился на корточки, чтобы разглядеть получше, и передвигался так от одного к другому. Его возбуждение росло с каждым новым открытием.

Тем временем беспокойный взгляд Разака блуждал по каменным стенам.

— Так что же это за место?

Бартон выпрямился.

— Как я понимаю, мы сейчас находимся в древнееврейской крипте.

Разак крепко прижал к груди скрещенные руки. Сама мысль о пребывании в склепе, в царстве смерти, в компании душ неверных, лишала присутствия духа и усугубляла его дурные предчувствия. К тому же склеп еврейский! В этот миг помещение будто сделалось меньше. Ему стало душно.

— И похоже, ваши воры унесли одного из постоянных обитателей крипты. — Бартон передвигался фут за футом и сейчас указывал на прямоугольную вмятину в земле в конце ряда.

— По-моему, эти ковчеги слишком малы для того, чтобы быть гробами.

— Позвольте вам кое-что объяснить. — Археолог остановился и помедлил, собираясь с мыслями. — Древние евреи в процессе погребения — тахара — омывали тела усопших, покрывали цветами, травами, специями и маслами. Потом лодыжки, запястья и челюсти перевязывали, а на глаза клали две монетки. — Он приложил к глазам сложенные чашками ладони. — Наконец все тело оборачивали холстами и накрывали саваном.

После этой стадии, насколько было известно Бартону, приготовленное тело помещалось в длинную нишу, углубление в скале, или loculus. Здесь ниш не было, но вариации в дизайне гробниц не являлись редкостью, и сейчас он не хотел грузить Разака лишней информацией.

Пытаясь представить себе внутренние размеры ковчега, Разак никак не мог сообразить, как можно втиснуть тело в такой маленький объем.

— И все же я не возьму в толк…

Бартон вытянул руку.

— Прошу вас, — мягко прервал он. — Так вот, они верили, что тело должно искупить грех, пройдя через процедуру разрушения плоти. Поэтому родственники оставляли труп разлагаться в течение года, после чего вынимали кости и помещали их в священную каменную коробку — миниатюрный гроб, так называемый оссуарий.

Разак уставился на него. Исламский похоронный обычай — погребение в течение двадцати четырех часов в скромной гробнице, обращенной к Мекке, предпочтительно без гроба, — резко контрастировал с детально продуманным древнееврейским ритуалом.

— Понятно… — Разак потер пальцами подбородок.

— Такой способ погребения характерен для этого региона, — продолжил Бартон, — однако практиковался в течение очень непродолжительного периода: примерно с двухсотого года до нашей эры до семидесятых годов нашей. Это помогает нам довольно точно определить дату заложения оссуариев, даже не прибегая к новомодным исследованиям. Как видите, — Бартон указал наряд, — ковчеги достаточно большие, чтобы поместить расчлененный скелет.

— Зачем они хранили кости? — Разак полагал, что знает ответ, но хотел удостовериться окончательно.

— Древние евреи свято верили в возможное воскрешение, которое принесет им грядущий истинный Мессия.

Разак кивнул. Тела мусульман тоже дожидались Дня суда в могилах — это напомнило ему, сколько общих корней имели иудаизм и ислам.

— Тот самый Мессия, — добавил Бартон, — который, согласно иудейской вере, вновь выстроит третий и последний храм здесь, наверху. — Он поднял руку, показывая в направлении эспланады Храмовой горы.

— Этого никогда не будет, — с вызовом заявил Разак.

Другого ответа Бартон от мусульманина и не ждал.

— Ну, да… В общем, вся процедура являла собой приготовления к этому дню. Без костей воскреснуть не было никакого шанса.

— Оссуарий представляют собой какую-либо ценность?

— Смотря какие. Камень должен находиться в нетронутом, первозданном виде. — Бартон внимательно осмотрел остальные девять ковчегов. — Эти, похоже, сохранились превосходно: видимых трещин нет, плюс у всех крышки на месте. Надписи тоже могут быть очень важны. Зачастую резчик наносил на поверхность сведения о личности усопшего. Иногда же резьба делалась как украшение. Если она не повреждена и затейлива, ценность резко возрастает. — На раскопках в этом регионе Бартон повидал сотни однотипных ковчегов, и многие представляли собой более впечатляющее зрелище, чем эти. — А наши оссуарий выглядят весьма заурядными.

— И сколько может стоить один такой?

— Как вам сказать… — Бартон поджал губы. — На антикварном рынке цена может достигать шести тысяч фунтов или десяти тысяч долларов. Большая проблема в том, что не всякую древнюю находку сочтут редкостью. Чтобы продать ее по высокой цене, она должна быть в идеальном состоянии, при условии, что заинтересуются ей либо страстные коллекционеры, либо музеи. Однако в наши дни музеи предпочитают не приобретать экспонаты на антикварных рынках.

Разак уже начал привыкать к английскому акценту археолога.

— Отчего же? — спросил он.

— Востребованными являются артефакты, происхождение которых не вызывает никаких сомнений. Серьезному покупателю необходимо компетентное доказательство того, что находку подняли из определенного раскопа, подтверждающего ее подлинность. Земля и найденные артефакты вокруг археологического раскопа дают множество ключиков к разгадке возраста реликвии. Достаньте ее прямо из земли и… — Он пожал плечами.

Разак опустился на корточки. Столько информации сразу…

— Из ваших слов следует, что… поскольку ценность находится в прямой зависимости от доказательства происхождения артефакта, стоимость украденного отсюда оссуария на свободном рынке может быть совсем невысока?

— Совершенно верно, — кивнул археолог. — Стоимость также сильно зависит от репутации продавца. Если появляются какие-либо подозрения, цена оссуария существенно понижается, а это означает, что мы в состоянии исключить возможность участия в краже какого-либо музея или широко известного коллекционера. — Бартон посмотрел на сидящего на корточках мусульманина, гадая, следует ли и ему тоже присесть. Так и не решив, он остался стоять. — Ведь не исключены серьезные последствия. Должен также обратить ваше внимание на следующее: множество реликвий, найденных в Израиле в течение последних двух десятилетий, за которые музеи Европы заплатили непомерные деньги, оказались подделками.

— Получается, если кто-то выставит оссуарий на обозрение в какой-нибудь галерее, то зря потеряет время?

Бартон кивнул. Людские потери израильтян никак не соответствовали спорной рыночной стоимости реликвии.

— Так чего ради было прибегать к такой жестокости и шуму, чтобы украсть один-единственный оссуарий? — продолжал рассуждать Разак. — Почему не взяли все?

— Подмечено верно, — согласился Бартон. — Именно это нам с вами и предстоит выяснить. Мне необходимо изучить гравировки на оставшихся ковчегах, а также внимательно осмотреть усыпальницу, чтобы разобраться, кто был здесь захоронен. Подозреваю, что похитители точно знали, какой именно оссуарий им нужен, а его происхождение и подлинность их абсолютно не волновали. Но должен добавить, что участие в деле серьезных археологов исключено: они не взрывают стены мечетей.

Разак позволил себе улыбнуться.

— Сколько может весить один оссуарий?

— Килограмма двадцать два, плюс кости… Все вместе, думаю, около тридцати.

— А как его можно транспортировать?

— Да пожалуй, в стандартном контейнере. Только упаковочного материала надо побольше. Если вывозить из Израиля морем, то в порту содержимое контейнера подлежит таможенному досмотру. Мне, кстати, сообщили, что начиная с пятницы весь ожидающий отправки груз тщательно проверяется. Мышь не проскочит.

— И скорее всего, сразу же после происшествия СБИ перекрыла все автомобильные дороги, — добавил Разак. — Надеюсь, это воспрепятствует вывозу оссуария из Израиля.

— Да, но ведь полиция сообщила, что похитители использовали вертолет. — Бартон с недоумением посмотрел на Разака.

— Так утверждают свидетели, — кивнул Разак.

— Не хотелось бы констатировать очевидное, но разве они не пересекли границу на этом вертолете?

На лице Разака проявилось раздражение. Подобное соображение только что пришло ему в голову, но он даже думать не хотел о перспективах.

— Все может быть… — Мысль о том, что реликвия находится вне пределов досягаемости, просто пугала. Все это было так не похоже на его привычные обязанности, и Разак про себя клял ВАКФ за то, что его втянули в это дело. — А еще свидетели утверждают, что видели вертолет над Газой вскоре после похищения.

— Вот это уже совсем плохо.

— Не совсем, — мрачно возразил Разак. — Во всяком случае, до тех пор, пока этот вертолет не отыщется.

— И все же существует слабая вероятность того, что оссуарий по-прежнему в Израиле, — предположил Бартон.

— Очень слабая. — Поднявшись на ноги, Разак отряхнул пыль с брюк.

Чувствуя, что мусульманский чиновник подавлен, Бартон решил, что будет разумным изменить подход.

— Я, конечно, не эксперт в области криминалистики, — заговорил англичанин. — Но что-то мне подсказывает, что в оссуарии содержалось нечто более значительное, чем просто кости. Держу пари, воры знали наверняка, что именно. — Он примирительно положил руку на плечо Разак. — Мы обязательно докопаемся до истины. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы расшифровать надписи. — Почувствовав, что мусульманину жест неприятен, он убрал руку.

— Мистер Бартон, сколько времени вам понадобится?

— Не больше часа.

— Давайте начнем с самого утра, — предложил Разак. — Я и еще один из моих людей из ВАКФ, Акбар, встретим вас на верху лестницы. Он проводит вас вниз, и можете сразу приступать.

— То есть мне работать под его контролем?

Разак проигнорировал его слова.

— Понимаю, понимаю. — Бартон развел руками. — Я знаю, это место священно. И я не мусульманин.

«Спокойствие и никакой конфронтации», — напомнил себе Разак и спросил:

— Девять утра вас устроит?

— Конечно.

— Если я вдруг вам понадоблюсь… — Разак протянул англичанину визитку.

Бартон бросил взгляд на карточку. Только имя и номер мобильного телефона.

— Благодарю. Да, чтобы не было недоразумений, Разак… Политикой я не интересуюсь. Прошу вас, помните: я здесь, чтобы помочь вам. Тринадцать человек погибли в пятницу, и я уверен: то, что мы обнаружим здесь, поможет понять причину их гибели.

Разак дружелюбно кивнул, и оба стали выбираться из подземной усыпальницы.

8 Ватикан

На шумном грузовом лифте отец Донован и Шарлотта опустились в подвал, расположенный на один этаж ниже Ватиканского музея.

Когда двери разъехались, священник повел ее по широкому, залитому флуоресцентным светом коридору, и Шарлотте представилось, что они сейчас попадут в больницу. Звуки их шагов отдавались эхом от виниловых плиток пола и голых белых стен, по обе стороны бесконечной чередой тянулись двери.

«Наверное, кладовые», — подумала она.

— Нам туда, — сказал отец Донован, указывая на широкую металлическую дверь в самом конце коридора.

Священник провел магнитной картой по считывающему устройству на дверном косяке, щелкнул замок. Он открыл дверь и жестом пригласил Шарлотту войти.

— Это вам. — Донован протянул карточку. — Она также открывает дверь служебного входа в нерабочее время. Прошу вас, не потеряйте.

Шарлотта кивнула, убирая карточку в карман.

За порогом располагалась обширная лаборатория. Вдоль стен блестели стеклянными панелями стеллажи, приютившие самый разнообразный набор химических сосудов, бутылей и пробирок. Ниже располагались шкафы, в которых красовались всевозможные устройства, предназначенные для научных исследований, последнее слово современной электроники. Яркие галогеновые лампы освещали каждую поверхность, сверкающие металлом мощные рабочие установки, словно острова, высились тут и там посреди огромного помещения. Негромко и ровно гудели системы кондиционирования и очистки воздуха, удаляя пыль и вредоносные микроскопические примеси и одновременно поддерживая необходимые температуру и влажность.

Если Ватикан и не интересовался научными достижениями, то здесь, под землей, этого не ощущалось. Лаборатория была самым хорошо оборудованным рабочим местом, какое доводилось видеть Шарлотте.

— Новейшее «дополнение» к нашему музею, — с улыбкой пояснил Донован. — Никто из постоянно проживающих здесь его пока не видел.

— Да, впечатление производит.

— Наше собрание произведений искусства требует постоянного наблюдения и ухода, — продолжил падре, будто оправдываясь. — Множество мраморных скульптур, картин, гобелены… — Руки священника вновь пришли в движение, будто он читал проповедь. — Именно здесь мы будем приводить в порядок и ухаживать за самыми ценными экспонатами, чтобы будущие поколения смогли любоваться ими.

В дальней стене лаборатории открылась дверь, и на пороге появился мужчина средних лет. Увидев его, священник улыбнулся:

— Ah, Giovanni, come sta?

— Fantastico, padre. E lei?

— Bene, grazie.

На Шарлотту произвело впечатление, с какой легкостью ирландский священник перешел с одного языка на другой. Мужчина, одетый в ослепительно белый лабораторный халат, направился к Доновану, чтобы пожать ему руку. Карие глаза и седые волосы, приятное лицо с морщинками там, где их прочертила не сходящая с лица широкая улыбка.

— Доктор Джованни Берсеи, позвольте представить вам доктора Шарлотту Хеннеси, знаменитого генетика из Финикса, штат Аризона. — Донован опустил руку на плечо Шарлотты.

— Рад познакомиться с вами, доктор Хеннеси, — сердечно ответил Берсеи по-английски, с сильным акцентом.

Он протянул ей руку. Как и многие, видевшие Шарлотту Хеннеси впервые, он тоже был пленен ее изумительными зелеными глазами.

— Взаимно. — Она пожала его мягкую ладонь и тепло улыбнулась.

Жалея, что не может сказать что-то приятное по-итальянски, Шарлотта осознала, насколько она далека от совершенства, как и большинство ее знакомых-американцев, когда дело касалось лингвистических навыков, хотя в Финиксе она прошла элементарный курс по испанскому языку.

— Доктор Берсеи очень много помогал нам в прошлом, — сообщил ей отец Донован. — Он антрополог, его специализация — культура Древнего Рима.

— Как интересно!

Шарлотта тут же попыталась мысленно сопоставить, как их абсолютно разные области науки могут дополнять друг друга. Тревога по поводу реликвии, которую обещал ей показать Донован, усилилась.

Донован вытянул перед собой руки, будто обнимая невидимую чашу.

— К сожалению, мне сейчас необходимо отлучиться на часок, получить то, что дожидается нас на вокзале Термини. Хотелось бы, чтобы к моему приходу вы успели познакомиться поближе.

— Конечно, — сказала Шарлотта, глядя на Берсеи, которому, похоже, пришлось по душе предложение священника.

Уже в дверях отец Донован добавил:

— Я не прощаюсь. Очень скоро мы с вами встретимся.

Он вышел. Шарлотта повернулась к Берсеи и озадаченно спросила:

— Вы что-нибудь поняли?

— Увы. — Антрополог пожал плечами. — Должен признаться, я немного заинтригован. В прошлом я весьма плодотворно потрудился на благо Ватикана, но секретных соглашений не подписывал ни разу. Вы, полагаю, тоже?

— Да. И мне все это показалось странным.

Три страницы юридических оговорок, проштампованные папской печатью и заверенные нотариусом Ватикана. Было очевидно, что степень секретности проекта куда серьезнее, чем формальное требование о неразглашении договора. Шарлотта поборола искушение поинтересоваться гонораром, решив, что это покажется неуместным. Олдрич не сказал, сколько именно денег было перечислено на корпоративный счет БМТ, но она догадывалась, что сумма очень и очень значительная.

— Но вот с кем мне не доводилось работать в паре, так это с генетиком, — озадаченно продолжил Берсеи. — Нет-нет, только не подумайте, что я жалуюсь, — быстро добавил он.

— Вы живете в Риме?

— В двух километрах отсюда. На работу езжу на своей «веспе». — Он многозначительно поиграл бровями.

— Надеюсь, вы осторожны. — Шарлотта рассмеялась. — Мне показалось, что здесь все так носятся…

— Самые безбашенные водители в Европе.

— Расскажите, пожалуйста, какого характера работой вы занимались здесь прежде?

— О, несколько разного типа проектов, — ответил антрополог. — Полагаю, что могу гордиться своими работами по древним катакомбам Рима. Комиссия Ватикана осуществляет надзор за катакомбами, так что я частенько взаимодействую с ней. Но в сам Ватикан меня вызывают редко. Страшновато, правда?

— Да уж, — согласилась она. — А охраны здесь сколько!

— Значит, вы генетик? Звучит интригующе. И в духе времени.

— Я в основном занимаюсь исследованием генома человека: анализируя структуру клеток и ДНК, определяю генетические пороки, дефекты, которые могут стать причиной заболеваний.

Берсеи погладил подбородок:

— Как все-таки удивительно совершенен человеческий организм!

— Я всегда восторгалась им. С самого детства.

— Что ж, доктор Хеннеси, я не совсем понимаю, почему судьба свела нас вместе, но с нетерпением жду, когда мы с вами приступим к работе.

— Спасибо. Пожалуйста, зовите меня Шарлоттой.

— Пойдем. — Он жестом пригласил ее пройти с ним в заднюю комнату, из которой появился. — Подберем вам халат. Наверняка отец Донован захочет начать сразу, как только вернется.

9 Иерусалим

Расставшись с археологом, Разак нашел Фаруха в той же комнате, где накануне днем проходило совещание ВАКФ. Хранитель только что закончил телефонный разговор и положил трубку.

— Ну и как вам Бартон? — Фарух устало опустился на стул.

— Похоже, он знает, о чем говорит.

— Тополь звонил. — Фарух кивнул на телефон. — Извинялся, что не сообщил нам заранее. Обещал отозвать Бартона, если мы будем им недовольны. Я сказал ему, что переговорю с вами.

Разак понял, что Фарух намеревается переложить на него ответственность за действия Бартона.

— Думаю, мы можем ему доверять. Он уже поделился со мной ценной информацией.

— Так что, передать Тополю, что мы с англичанином сработаемся?

— И тем самым продемонстрируем наши честные намерения, — дополнил Разак. — В конце концов, это в интересах обеих сторон. Сотрудничество с израильтянами уменьшит подозрения и отсрочит возможные вооруженные выступления.

— Только не забывайте: за ним нужен глаз да глаз, — повторил Фарух. — Он знает, что украдено?

— Знает. Оссуарий.

— Ковчег с мощами? Столько шума из-за такой немудреной вещи?

— То-то и оно. — Разак покачал головой. — Бартону потребуется время, чтобы определить, что именно было в том оссуарии. Завтра утром он приступит к более детальному исследованию склепа.

— Понятно.

— Есть что-нибудь новое о вертолете?

Фарух помотал головой.

— До тех пор пока не прояснится суть произошедшего, — сказал Разак, — нам надо запросить копии деклараций всех экспортных грузов в портах, начиная с Тель-Авива, за последние три дня. Также проверить аэропорты. По словам Бартона, груз должен быть весом около тридцати пяти килограммов. Габариты тары примерно метр длиной и две трети метра в ширину и высоту. Это сузит круг поисков.

— Я запрошу копии грузовых документов для воздушного, железнодорожного и водного транспорта, — пообещал Фарух без особого энтузиазма.

Надев очки, он сделал пару беглых записей в блокноте.

— А контрольным пунктам на дорогах — им всем можно доверять?

— Бросьте, Разак. — Фарух скривился. — Да когда ж они заслуживали доверия? Тем не менее весь автотранспорт тщательно досматривается. Только я очень сомневаюсь, что они будут так рисковать, вывозя груз из Израиля на машине.

— Думаете, его вывезли из страны на вертолете? — Тот факт, что Бартон сам озвучил эту идею, заставил Разака отнестись к ней более серьезно.

— В Израиле его следов пока не обнаружено, так что, похоже, вертолет уже не найдут. Кстати, — чуть помедлив, продолжил Фарух, — полиция занимается сигналом, поступившим от домовладелицы из Еврейского квартала. Некто снял у нее комнату, где проживал в компании с несколькими мужчинами, которые, как ей показалось, были членами туристической группы. Так вот, в пятницу вечером, незадолго до захода солнца, все они исчезли. Ее прислуга дала согласие завтра с утра прийти в полицию и составить фоторобот.

— Думаете, это зацепка?

— Может быть. Вот только странно, что женщине этой понадобилось целых три дня, чтобы объявиться. — Фарух заглянул в свой блокнот. — Комната была снята на имя Дэниела Марроне. На это же имя был взят в аренду фургон, который нашли брошенным на дороге Ха-Офель. Неудивительно, если окажется, что имя вымышленное. Израильтяне также провели баллистическую экспертизу, — продолжил он. — Похитители были вооружены штурмовыми винтовками «ХМ8» — оружием далеко не простым, выпускаемым фирмой «Хеклер и Кох» по заказу вооруженных сил США.

— Занятно…

Израильские криминалистические лаборатории никогда не переставали удивлять Разака. Постоянно совершенствуя национальную безопасность, израильтяне вбухали мощные инвестиции в современные технологии по борьбе с терроризмом, включая создание постоянно обновляемой базы данных с подробными характеристиками каждой изготовляемой в мире единицы оружия.

— Вот только большого прока в этой информации я не вижу. — Разак нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— Бартон говорит, что оссуарий может стоить всего несколько тысяч долларов.

— Хм… — Фарух обдумал услышанное. — Ну что ж, пока наша реликвия вне досягаемости, давайте подождем и посмотрим, что нам расскажет археолог.

10 Рим

На широкой бетонной дорожке грузового терминала вокзала Термини молодой грузчик возился с громоздким деревянным ящиком, пытаясь перекантовать его на ручную тележку.

— Tananai! — резко окликнули его по-итальянски. — Ну-ка, поаккуратней!

Жмурясь от яркого солнца, грузчик поднял глаза, чтобы посмотреть, кто обозвал его болваном. На фоне новенького терминала из стекла и бетона стоял высокий, крепко сбитый мужчина с надменной физиономией, одетый в хлопчатобумажные брюки и белую рубашку. Мускулистый незнакомец был не из тех, с кем следовало вступать в словесную перепалку.

— Хорошо, синьор…

С трудом вывернув с оживленной Виа Джованни Джолитти, припарковался у поребрика белый микроавтобус «фиат». Отец Патрик Донован выскочил из машины и поспешно направился навстречу Конти.

— Все в порядке?

— Будет в порядке, если грузчики научатся работать.

Юноша-грузчик закатил глаза, повернув лицо так, чтобы нервный итальянец его не увидел.

Конти неодобрительно разглядывал священника.

— Вас что, заставляют носить такой наряд? Специально, чтоб привлекать внимание, черт побери? — Он взглянул на номера машины. Они принадлежали не Ватикану. Хотя бы в этом Донован не напортачил.

Священник пожал плечами и тяжко вздохнул. На мгновение Конти задержал взгляд на лысом черепе Донована, сверкающем под солнцем.

— Вам следовало бы намазать эту штуку каким-нибудь лосьоном, вдруг я ослепну ненароком.

Грузчик рассмеялся. Священник не разделил его радости.

— Сделайте хоть что-нибудь полезное, откройте двери, — велел Конти Доновану.

Тот молча прошел к задней части микроавтобуса.

«Ну и наглец», — подумал он.

Хотя ничего иного от нанятого Ватиканом боевика он и не ожидал. Падре претила сама мысль работать с Конти — вором и убийцей. Он чувствовал себя оскверненным, но помнил, как важно было завершить это дело. Столько поставлено на карту! И если ради дела необходимо общаться с такими вот людьми, что ж…

— Ну-ка, отвали, — грозно буркнул Конти.

Оттолкнув грузчика, он подошел к тележке сзади и поднял с нее груз, на мощной руке рельефно взбугрились перевитые жилами мускулы.

В душе Конти все еще не улеглось раздражение, накопившееся на обратном пути. Если захват и вывоз секретного груза из Иерусалима оказались довольно нервной процедурой, то двухдневное путешествие по штормящему Средиземному морю было не лучшим ее продолжением. Точками наивысшего накала стали морская болезнь и конфликт с Дугом Уилкинсоном. После солидной пьянки этот сопливый придурок вытащил Конти на кормовую палубу, чтобы поговорить «по душам» о пуле, попавшей в его правую руку.

— Господи боже, ведь была же здоровая рука! — негодовал Уилкинсон. — Теперь, черт возьми, гангрену подхвачу. И ты заплатишь мне втройне, понял? И это будет только справедливо, — ревел Дуг, язык его заплетался.

Это было справедливо до того момента, как Конти оглушил его и выкинул за борт. Акулам на радость.

Так что после всего этого идиотизма совсем не хотелось, чтобы какой-то прыщавый грузчик грохнул ящик на землю.

Конти скатил тележку с тротуара и, подрулив к задним дверям микроавтобуса, махнул рукой Доновану, чтобы тот помог поднять груз в машину. Аккуратно разместив в салоне ящик, Конти захлопнул двери и вернул тележку грузчику. Чаевых не дал.

Тем временем Донован забрался на водительское сиденье и завел двигатель, однако у Конти на этот счет были свои планы. Вздохнув, он подошел к окну со стороны водителя и махнул Доновану, веля вылезти из машины.

В недоумении священник выбрался из-за руля.

— Когда здесь я, ваше место — там, — резко сказал итальянец, указав на пассажирское сиденье. — Живо.

* * *

Пробираясь сквозь паутину римских улочек на юг, в сторону набережной Марцио, микроавтобус двигался вдоль берега сверкающего под солнцем Тибра. Донован смотрел в окно, пытаясь успокоиться, но мысли его с мучительным постоянством кружили вокруг деревянного ящика в задней части салона — он надеялся и молил Бога о том, чтобы его содержимое оказалось подлинным. Только ученые, к услугам которых решил обратиться Ватикан, в состоянии внести определенность.

Последние три дня священник пристально следил за новостями из Иерусалима. Каждый раз, когда падре слышал о жертвах, ему становилось худо и он покаянно просил у Господа прощения за то, что позволил этому случиться. Ведь Донован пытался предложить более дипломатичные способы добыть реликвию, однако от него просто отмахнулись. От политических манипуляций, на которые он насмотрелся за свое двенадцатилетнее пребывание в Ватикане, пришел бы в ужас сам Макиавелли.

За пятнадцать минут, прошедших с тех пор, как они отъехали от Термини, Конти едва проронил пару слов.

«Конечно же, первое впечатление частенько бывает обманчивым», — размышлял Донован, окидывая быстрым взглядом погруженного в себя наемника.

Священник отвернулся к окну. Его взгляд привлек ослепительно белый купол собора Святого Петра, вздымающийся на западном берегу Тибра, словно снежная вершина, — сердце Ватикана, маяк, видимый отовсюду в Риме. В 1929 году фашистский диктатор Бенито Муссолини дал полные права и эксклюзивный суверенитет руководящему органу Ватикана — Святейшему престолу. Так это место стало самой маленькой в мире независимой страной, государством в государстве. Отсюда верховный католический правитель Римский Папа и его доверенные советники, Коллегия кардиналов, управляют душами более миллиарда верующих по всему свету и строят дипломатические отношения Ватикана почти с двумястами странами мира.

Конти пересек мост Сант-Анджело и направил машину вокруг мощных бастионов расположенного на берегу замка Сант-Анджело.

Выехав на Борго Пио, «фиат» приблизился к воротам Святой Анны — одному из двух охраняемых автомобильных проездов в стене пятнадцатиметровой высоты, образующей трехкилометровую ограду вокруг 109 акров комплекса Ватикана. Микроавтобус остановился в хвосте небольшой вереницы автомобилей, ожидающих разрешения на проезд от швейцарских гвардейцев.

— Придурки, вырядили их, как клоунов, — хмыкнул Конти.

Обычной одеждой швейцарских гвардейцев Ватикана были голубые мундиры и черные береты, но именно благодаря своей официальной униформе их прозвали самой красочной армией в мире: мундир шестнадцатого века в пурпурно-желто-синюю полоску и панталоны в тон ему, красные нарукавные манжеты и белые перчатки.

Что-либо объяснять Конти о значении традиций не имело смысла, и Донован промолчал, наблюдая, как чуть поодаль гвардейцы входили и выходили из своих казарм, расположенных в помещении у ворот. Опасаться было нечего, но, как только охрана махнула, чтоб они подъезжали, сердце его ни с того ни с сего зачастило.

Конти плавно взял с места, собираясь пересечь границу Ватикана. Гвардеец знаком велел ему остановиться, проверил номера машины, затем, обойдя ее, подошел к окну Конти.

— С какой целью следуете? — строго спросил он на итальянском.

Конти ухмыльнулся.

— Если вам так интересно, — жеманно ответил он, — спросите лучше у него. — Конти откинулся на спинку сиденья и указал на священника.

Гвардеец быстро взглянул на отца Донована.

— Все в порядке, он со мной, — кивнул Донован.

— Хорошо, падре, — ответил молодой гвардеец, вновь с подозрением взглянув на Конти. — Доброго вам дня. — Отступив на шаг, он махнул им, разрешая проезд.

— Вот клоуны, — вздохнул Конти. — А этот пацан еще даже не бреется. Они еще более жалкие, чем израильтяне.

Донован поежился. Ему было не по себе от грубости этого человека, и он глубоко сожалел, что кардинал Карло Сантелли — Segretaria di Stato, или Государственный секретарь Ватикана, — доверил этому безжалостному наемнику столь важное задание. Ходили слухи, что кардинал Сантелли являлся вдохновителем многочисленных ватиканских скандалов. Но похоже, никто в папской курии, включая и Сантелли, ничего не знал о Сальваторе Конти, если только это его настоящее имя. Кое-кто полагал, что это вышедший на пенсию оперативник итальянских спецслужб.

Со слов Сантелли, достоверной информацией о Сальваторе Конти были лишь его надежность и имеющий прямое отношение к его миссии двадцатичетырехзначный номер счета в банке на Каймановых островах.

«Один Господь ведает, сколько счетов у такого человека, как Конти», — подумал Донован.

Судя по тем суммам, которые были выделены на услуги ученых, Сантелли явно не скупился на расходы — будь то деньги или человеческие жизни — ради успеха этого проекта.

«Фиат» покатил по мощеной мостовой улочки, идущей позади папского дворца, через небольшой комплекс из приземистых зданий почты, водоприемника и телетрансляционной широковещательной станции. Следуя указаниям Донована, Конти направил машину в короткий туннель, выходивший на узкую дорожку, что вилась вокруг величественного комплекса Ватиканского музея.

Наемник остановил микроавтобус у служебного входа и немедля погрузил секретный груз на компактную тележку. Священник проследовал за ним в лифт и далее — на один этаж вниз.

Войдя в лабораторию, Конти припарковал тележку у стены. Отец Донован появился на пороге в тот момент, когда подошли двое ученых.

— Большое спасибо, что дождались, — сказал отец Донован по-английски. — Доктор Джованни Берсеи, доктор Шарлотта Хеннеси. — Он указал рукой на наемника. — А это Сальваторе Конти. — Слишком многое скрывалось за именем этого убийцы, так что Донован решил ограничиться кратким представлением.

Держась на почтительном расстоянии, Конти выпрямился, уперев руки в бока. Глаза его мгновенно прицепились к Шарлотте, блуждая вверх и вниз по ее телу и пытаясь оценить то, что скрыто под лабораторным халатом. Затем он ухмыльнулся:

— Будь моя докторша такой, как вы, я бы раз в неделю ходил на прием.

Шарлотта натянуто улыбнулась и переключила внимание на громоздкий деревянный ящик.

— Это оно и есть? — спросила она Донована.

Явно сбитый с толку грубостью Конти, священник кивнул:

— Да. Думаю, нам следует прямо сейчас открыть ящик. — Он выжидательно посмотрел на Конти.

— Ты, божий человек, вроде не калека, — проворчал тот. — Так что давай помогай. — Он наклонился и подхватил с тележки монтировку.

11

Деревянный ящик для транспортировки представлял собой прочный четырехфутовый куб с наклейкой «Евростар Италия» на крышке. Конти орудовал с одной стороны крышки, поддевая ее рывками монтировки вверх-вниз, а Донован придерживал, чтобы она не отлетела и не повредила новенькое лабораторное оборудование.

«Как дрожат руки у отца Донована, — подумала Шарлотта, — он словно опасается, что контейнер может оказаться пустым. Да еще, похоже, этот тип, Конти, расстроил его…»

Менее чем через тридцать секунд Конти сорвал крышку. Отец Донован осторожно положил ее на пол.

Коротко глянув на багажную этикетку, Джованни Берсеи сразу же обратил внимание на название порта отправки, напечатанного крупным жирным шрифтом: «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ БАРИ». Бари — город на восточном побережье, привлекающий туристов тем, что, во-первых, там якобы хранятся мощи святого Николая, а во-вторых, в его морском порту базируются большие океанские яхты состоятельных итальянцев.

Внутренность ящика была покрыта толстыми слоями пузырчатой упаковки.

— Надо снять эти две боковые панели, — велел Конти, показав на одну рядом с собой, а затем на другую, ту, что была ближе к Берсеи.

Берсеи шагнул вперед и потянул панель вверх — она легко скользнула по направляющим и открыла то, что находилось внутри. Шарлотта подошла поближе.

— Не стесняйтесь, срывайте все, — скомандовал Конти обоим ученым, имея в виду толстые слои упаковки.

Как только Шарлотта убрала последний слой полиэтилена, пальцы ее коснулись твердой ровной поверхности голубоватого пластика, холодного и гладкого.

Потирая руки, Донован обвел всех взглядом.

— Ну что ж, давайте отнесем его к рабочей установке, — предложил он Берсеи. — Доктор Хеннеси, не могли бы вы подстелить вот этот резиновый коврик? — Он показал на лист толстой резины, прикрывавший ближайший столик.

— Конечно. — Шарлотта заметила, что Донован явно успокоился.

Она накрыла стол ближайшей рабочей установки листом резины, в то время как Конти подкатил к нему тележку.

Повинуясь знаку Конти, Берсеи опустился на корточки и взялся за углы предмета. Он казался твердым, словно камень.

— Сколько в нем веса?

Глаза Конти встретились с его глазами.

— Тридцать три килограмма. Поднимаем по счету «три». — Наемник дал отсчет, и они подняли груз на руках.

На полпути пальцы Берсеи вдруг скользнули по пластиковой оболочке, и ноша резко накренилась. Шарлотта метнулась на помощь, но Конти успел просунуть руку и удержать груз.

— Так не пойдет, док, — сверкнув глазами на Берсеи, сказал по-итальянски Конти. — Давайте-ка вместе.

Он кивком скомандовал итальянцу продолжать, и они переложили груз на резиновый коврик.

— Если у вас все, — проворчал Конти, — то я пошел. Мне необходимо выпить.

— Да, мистер Конти, дело сделано, — ответил Донован, изо всех сил пытаясь сохранить любезный тон. — Благодарю вас.

Прежде чем уйти, Конти повернулся лицом к священнику, оказавшись спиной к ученым. Он приложил палец к своему левому глазу, затем навел его на отца Донована. Его послание было недвусмысленным: «Помни, я буду следить за тобой». И ушел.

Обернувшись к ученым, Донован почувствовал, как на лице проступили капельки пота.

— Это было самым тяжелым этапом. А теперь давайте снимем пластик.

— Секундочку, — сказал Берсеи. — По-моему, прежде чем разворачивать, надо все это убрать. — Он указал на пустой ящик, оставшийся на тележке, щепки и обрывки упаковки.

— Да… Конечно, — неохотно согласился Донован.

Он столько ждал этого момента…

Через десять минут лаборатория вновь приобрела опрятный вид: тележку с аккуратно сложенной упаковкой выкатили в коридор, пол подмели, пропылесосили и протерли мокрой тряпкой.

Берсеи скрылся в задней комнате. Через несколько секунд он появился со свежим отпаренным халатом в руках и протянул его Доновану:

— Наденьте это.

Халат на Доноване сидел отвратительно.

— А еще вот это. — Шарлотта протянула падре упаковку латексных перчаток. — Терпеть их не могу, но загрязнять образец нельзя.

Оба ученых достали и натянули перчатки, а затем надели стерильные маски и шапочки.

Шарлотта вынула из ящика стола прецизионный нож и передала Доновану.

— На правах хозяина…

Глубоко вздохнув, хранитель ватиканской библиотеки кивнул, взял нож и начал разрезать пластиковую упаковку. Когда он наконец это проделал и раздвинул пластик, его глаза буквально загорелись от изумления.

12

Отец Патрик Донован пожирал глазами то, что находилось перед ним. Всего несколько недель назад он обнаружил удивительный манускрипт, на древних пергаментных страницах которого была запечатлена хроника происхождения этой изумительной реликвии с подробными рисунками и картами тайного места ее упокоения. Он пытался представить себе, как мог выглядеть этот оссуарий, но увиденное оказалось для него полной неожиданностью. Поразительно!

Джованни Берсеи кружил вокруг ковчега, не сводя с него глаз.

— Перед нами погребальный контейнер-оссуарий. — Голос его приглушала маска.

По рукам Шарлотты побежали мурашки.

— Надеюсь, внутри не Санта-Клаус, — едва слышно пробормотал Берсеи.

— Что? — Шарлотта озадаченно взглянула на него.

— Ничего, ничего.

Купаясь в лучах двух галогеновых ламп, украшенные орнаментом поверхности оссуария будто бы оживали. На фронтальной и задней гранях были изящные розетки и штриховые узоры — но не выбитые на поверхности, а сделанные с помощью вкраплений кусочков мягкого камня. Короткие боковины остались плоскими, одна без украшений, на другой виднелось незатейливое рельефное изображение дельфина, обвившегося вокруг трезубца.

Этот образ моментально приковал внимание Шарлотты.

— Отец Донован, что означает этот символ? — тихо спросила она.

Все еще пытаясь успокоиться, Донован пригляделся к изображению, затем покачал головой:

— Я точно не знаю…

Слова его нельзя было назвать абсолютной ложью. Но — и это крайне важно — символ полностью совпадал с подробным описанием оссуария, найденным им в манускрипте.

Доктор Берсеи наклонил голову ниже.

— Какой красивый.

— О да! — согласился Донован.

Искусная инкрустация оссуария завораживала, она далеко превосходила красотой все реликвии Святой земли, которые приходилось исследовать ученому. Работая с мягким известняком с помощью стилуса, резчик изваял шедевр. Не видно было ни трещин, ни изъянов. Декоративная работа с легкостью соперничала с творениями искусных римских скульпторов — лишь одно это делало стоявшую перед ними реликвию уникальной.

Берсеи провел пальцем в перчатке по тонкой щели вдоль края крышки.

— Запечатано. — Он осторожно нажал на заливку. — Скорее всего, воск.

— Да, вижу, — подтвердил Донован.

— Это добрый знак. Велики шансы, что содержимое осталось нетронутым, — добавил Берсеи.

— Давайте откроем его, — предложил Донован. — И тогда детально обсудим анализы, которые вам предстоит провести.

Хеннеси и Берсеи переглянулись. Оба поняли: вот то, что объединит их, на первый взгляд такие разные науки. Вскрытие запечатанного погребального ковчега означало только одно.

Труп.

* * *

Шарлотта и Берсеи орудовали прецизионными ножами, внимательно глядя на ковчег через защитные очки «Ораскоптик», оборудованные откидными миниатюрными бинокулярами. Они пытались вскрыть восковую пломбу, которая, несмотря на свою древность, крепко держала крышку оссуария.

— А разве нельзя просто расплавить воск? — поинтересовался Донован.

Берсеи покачал головой:

— Нельзя нагревать камень. Он может треснуть или изменить цвет. Да и воск потечет, испортит содержимое.

Шли минуты, и единственным нарушавшим тишину звуком, кроме глухого гула вентиляции, был звук двух лезвий, осторожно царапающих восковую пломбу оссуария.

Священник наблюдал за учеными, отойдя чуть в сторону. Мысли его беспорядочно метались между удивительными тайнами, которые, как пророчил манускрипт, хранил этот оссуарий, и перестрелкой в Иерусалиме, унесшей столько жизней. Возможно, ему станет чуточку легче лишь тогда, когда он своими глазами увидит содержимое.

Сделав последние надрезы, Берсеи глубоко вздохнул.

— Почти готово. — Итальянец практически лежал поперек стола, доскребая шов задней стенки ковчега.

Шарлотта закончила переднюю стенку и стянула перчатки. Несколько секунд спустя Джованни Берсеи положил нож и сделал то же самое.

— Готовы? — спросил Берсеи Шарлотту и священника. Донован кивнул и подошел к столу.

Двое ученых заняли позицию с разных сторон оссуария. Засунув пальцы под края крышки, они стали равномерно тянуть ее вверх, одновременно слегка расшатывая осторожными движениями, чтобы расцепить хватку остатков воска. Когда древняя пломба поддалась, раздался легкий хлопок, а за ним шипение вылетающего на свободу газа. Даже сквозь маски они почувствовали едкий запах.

— По-видимому, миазмы, — предположил Берсеи. — Побочный продукт разложения кости.

Все трое обменялись взглядами.

Донован с трудом сглотнул и взволнованным жестом предложил им продолжить.

Джованни и Шарлотта сняли крышку и опустили ее на резиновый коврик.

13

Подтянув поближе конструкцию, напоминающую большую настольную лампу, Шарлотта повернула ее так, чтобы свет падал прямо в темный провал полости открытого оссуария.

Улыбка отца Патрика Донована была видна даже под хирургической маской, широкая, от уха до уха. Глазам его предстала покоящаяся в ковчеге аккуратно сложенная горстка человеческих останков.

Шарлотта первой протянула руку и провела кончиками пальцев вдоль бедренной кости.

— Форма у них просто удивительная.

Про себя она подумала, что хотела бы, чтоб ее кости выглядели так же хорошо, когда придет ее время. То, что ее вызвали с другого конца света для этого, показался сейчас жестокой шуткой. Но в конце концов, единственным ее спасением от страшных прогнозов была работа. И хватит об этом!

Заинтригованный Берсеи резко обернулся к Доновану:

— Чьи это останки?

— Полной уверенности у нас нет… — Хранитель библиотеки старался не смотреть доктору в глаза. — Именно это и явилось причиной вашего приезда: надо помочь установить подлинность и идентичность скелета. Как я говорил недавно, Ватикан не обладает профессиональными ресурсами для анализа такого уникального артефакта. Вот почему вас обоих пригласили. — Руками в перчатках он деликатно коснулся края оссуария и вновь загляделся на останки. — У нас есть причина верить, что эта удивительная реликвия может помочь нам более глубоко понять исторический контекст Библии.

— Каким именно образом? — спросила Шарлотта. Она предпочитала, чтобы с ней говорили прямо.

Взгляд Донована буквально прилип к костям.

— Этого мы не узнаем до тех пор, пока не установим возраст образца, не определим причину смерти методами судебной экспертизы и не попробуем воссоздать внешний вид.

Берсеи замер в нерешительности, чувствуя, что те же чувства обуревают и Шарлотту. Священник что-то недоговаривал.

— Большая часть успеха в изучении памятников древности кроется в знании особенностей их происхождения. Вам известно что-то конкретное об этом оссуарий? Откуда он взялся? Из археологического раскопа?

Донован покачал головой и, наконец подняв на них глаза, выпрямился.

— Нам предоставили кое-какие данные. Вы же понимаете, с такой находкой необходимо обращаться крайне осторожно, поскольку стоимость ее высока.

На лице Шарлотты застыло недоумение. Они заманили сюда двух видных ученых для подтверждения подлинности останков, заставив их подписать документ о неразглашении. Очевидно, Ватикан твердо убежден, что оссуарий и его содержимое подлинные. Иначе ради чего они взвалили на себя такие сложности и расходы?

— Мы проведем всестороннее исследование, — заверил священника Берсеи. — Комплексный лабораторный анализ. Физическую реконструкцию. Все, что полагается. — Он перевел взгляд на Шарлотту.

— А я сделаю радиоуглеродный анализ и составлю обобщенный генетический профиль, — добавила она. — Фантастический экземпляр. Насколько я могу судить по первому впечатлению, вы сделали прекрасное приобретение. Уверена, что результаты будут потрясающие.

— Замечательно! — явно довольный, воскликнул Донован. — Пожалуйста, дайте мне знать, когда будете готовы доложить о полученных результатах. Если это возможно, я хотел бы в течение ближайших нескольких дней представить предварительный доклад.

Ученые переглянулись.

— Договорились, — сказал Берсеи.

Донован снял перчатки, маску и халат.

— Прошу вас держать меня в курсе дела. Связаться со мной можно по интеркому, — он указал на маленькую панель управления у входа, — или позвонить по местному телефону два-один-один-четыре. — Донован взглянул на свои часы, они показывали двенадцать минут седьмого. — О, уже поздно. Давайте считать этот день полноценным рабочим днем, а завтра с утра вы приступите к работе с новыми силами. Скажем, часов в восемь?

Шарлотта и Берсеи кивнули.

— Доктор Хеннеси, вам не довелось осмотреть собор, когда вы приехали? — поинтересовался священник.

— Нет.

— Будучи в Ватикане, в первую очередь надо взглянуть на его сердце и душу. Это ни с чем не сравнимо. Многие говорят — это словно заглянуть на минутку в рай.

— Он прав, — поддакнул Берсеи.

— Хотите посмотреть прямо сейчас?

Глаза Шарлотты загорелись:

— Если у вас найдется для меня время, я с удовольствием.

— Скоро уже закрытие, так что посетителей не должно быть много. Джованни, не составите нам компанию?

— Простите, но я должен вернуться домой, к жене, — застенчиво отказался итальянец. — Она обещала приготовить на обед оссобуко. — Берсеи наклонился к Шарлотте и прошептал достаточно громко, чтобы Донован услышал: — Вы в хороших руках. Лучшего гида вам не сыскать. Никто не знает Ватикан так, как он.

14

Над западной частью Рима заходило солнце. Нежный ветерок шевелил листву кипарисов. Легко шагая рядом с отцом Донованом, Шарлотта наслаждалась благоуханием сада, казалось впитавшим ароматы всех цветов мира.

— А скажите, доктор Хеннеси, теперь, когда вы увидели мощи, что вы думаете о нашем проекте?

— Признаться, это не совсем то, что я предполагала. — Шарлотта недоговаривала. Человеческие останки показались ей не совсем типичным приобретением Ватиканского музея. А смотритель библиотеки — не вполне подходящей кандидатурой для коллекционера такого рода вещей. — Хотя… я была приятно удивлена, — добавила она. — Предстоит захватывающая работа.

— Для всех нас! — пообещал Донован. Приблизившись к заднему фасаду собора, он с благоговением поднял глаза вверх. — В первом веке нашей эры на месте, где ныне расположен Ватикан, был Циркус Максимус, или Большой цирк. Император Нерон устраивал здесь гонки на колесницах. Ирония судьбы, ведь Нерон известен как самый ярый гонитель ранних христиан.

— Он обвинил их в поджоге Рима в шестьдесят четвертом году. А в шестьдесят седьмом на потеху толпе распял на кресте святого Петра.

— Вы христианка или хороший историк? — На Донована ее слова произвели впечатление.

— Когда-то я была хороша в обеих ипостасях.

— Понимаю. — Отдавая себе отчет в том, что тема щекотливая, священник все же рискнул сказать: — Знаете, у нас в Ирландии люди говорят: «Я верю в солнце, когда оно не светит. Я верю в любовь, когда не чувствую ее в себе, я верю в Бога, даже когда Он безмолвствует». — Донован глянул на Шарлотту и увидел, что она улыбается. К счастью, он, похоже, не обидел ее. — Порой достаточно всего лишь помнить о том, что нам дорого.

Поднявшись по пролету мраморных ступеней, что вели к заднему фасаду собора, Донован подвел Шарлотту к самой большой бронзовой двери, какие ей доводилось видеть. Он достал карточку-ключ и провел по считывающему устройству. Электромеханический замок с характерным щелчком открылся. Священник с заметным усилием отворил массивную дверь и жестом пригласил женщину войти.

— Мы пойдем через этот вход?

— Конечно. Одно из преимуществ гостей папства.

Шарлотта была немного знакома с преимуществами ВИП-персон, однако это оказалось ни с чем не сравнимо. Пройдя под арочным сводом двери, она мгновенно почувствовала, что переносится в иной мир.

Шагнув из-под арки входа, Шарлотта застыла, ошеломленная простором мраморного нефа собора. Она припомнила, как в самолете прочла в путеводителе, что парижский Нотр-Дам мог бы легко поместиться под куполом этой огромной базилики. Но, стоя здесь, она почувствовала, что ее восприятие пространства искажается.

Взгляд Шарлотты мгновенно привлек величественный кессонный купол Микеланджело. Покрытый мозаичной плиткой, он вздымался над нефом на четыреста пятьдесят футов, и лучи солнца, струясь из западных окон, заливали его неземным светом.

Медленно взор ее опустился на знаменитый бронзовый Балдахин, стоявший над папским алтарем, прямо под куполом. Четыре витые бронзовые колонны творения гения Возрождения Джованни Лоренцо Бернини поднимались на семьдесят футов, чтобы поддерживать позолоченный барочный свод, простиравшийся еще на двадцать футов вверх.

Даже полы в соборе были выложены мрамором и мозаикой.

— Боже мой! — ахнула Шарлотта.

— Да, впечатляет, — согласился Донован, сложив на груди руки и в который раз восхищаясь великолепием внутреннего убранства. — Я с удовольствием посвятил бы несколько часов тому, чтобы провести для вас экскурсию. Здесь можно увидеть двадцать семь часовен, сорок восемь алтарей и триста девяносто восемь статуй. Но я считаю, что собор есть скорее путешествие духовное и его следует осуществлять наедине с самим собой. — В деревянном киоске у стены он взял карту и путеводитель и вручил их Шарлотте. — Если что-то вас заинтересует, о подробностях можете справиться в этой книге. Мне пора. Приятно провести время.

Поблагодарив отца Донована, она медленно пошла вдоль бокового придела северной стены базилики.

Как большинство приезжающих сюда паломников, Шарлотта остановилась перед бронзовой статуей святого Петра на массивном мраморном пьедестале. Святого изобразили сидящим на папском троне с нимбом над головой, в левой руке папский ключ, правая воздета в благословляющем жесте. Несколько посетителей стояли в очереди, чтобы подойти и коснуться ноги статуи. Шарлотта заглянула в путеводитель: оказывается, люди верили, что этот ритуал приносит удачу. Она не была суеверной, но уговорила себя, что в ее ситуации может помочь даже такая мелочь.

Менее чем через пять минут она шагнула вперед, глядя вверх, в величественное лицо святого, и протянула левую руку к холодной металлической ступне. И сделала то, чего не делала уже более десяти лет. Она помолилась, прося Господа дать ей сил и указать путь. В точности как говорил Донован. Возможно, ей надо было всего лишь вспомнить, что когда-то она была верующей.

Веру она едва ли не полностью отвергла одиннадцать лет назад, наблюдая, как ее мать, преданную католичку, медленно пожирал рак желудка. Милость Божья, предположила тогда Шарлотта, не гарантирована праведникам, не важно, сколько молитв вознесено и сколько воскресений смиренно просижено на церковной скамье. После смерти матери Шарлотта не стала ходить в церковь и искать там ответы — она заняла место у окуляров микроскопа, довольствуясь тем, что пороком матери была не вера, а банальное генетическое несовершенство, дефектный генетический код.

Отец Шарлотты, даже пережив потерю любимой жены, по-прежнему посещал мессы каждое воскресенье, по-прежнему воздавал хвалу Всевышнему перед едой и благодарил за подаренный день. Почему? — недоумевала Шарлотта. Был момент, когда она задала ему этот самый вопрос. Ответ его был скорым и искренним.

— Чарли. — Отец был единственным, кроме Эвана Олдрича, кто называл ее так. — Я решил не винить Господа в моем несчастье. В жизни столько горя. Но и красоты — тоже. — Произнеся это, как помнила Шарлотта, он улыбнулся, с нежностью глядя на дочь, и чуть коснулся ее лица. — Кто я такой, чтобы подвергать сомнению силу, стоящую за этим чудом? Помни, доченька, вера — это когда ты веришь в то, что жизнь что-то значит, независимо от того, какой тяжкой она может порой казаться.

Возможно, сейчас ей в самом деле хотелось поверить, что ее личное несчастье было предопределено свыше. Однако, несмотря на духовный вердикт отца, Шарлотта так и не решилась рассказать ему о своем недуге, даже сознавая, что ближе его у нее нет никого на свете.

Недостаток религиозной поддержки заставлял ее частенько ощущать духовную пустоту, особенно в последнее время. Верила ли Шарлотта Хеннеси в Бога? Не было на свете места, где этот вопрос стоял бы так остро. Может, именно здесь она найдет ответ. Может, приезд в Рим был ее судьбой.

Бесчисленное количество раз склонившись к гротам и нишам, чтобы восхититься очередной усыпальницей, Шарлотта приблизилась к главному входу в базилику, где в отдельной, убранной мрамором и защищенной стеклом часовне красовалась знаменитая скульптура Микеланджело — Пьета. Изваяние было волнующим и пугающе реалистичным: умерший сын на коленях скорбящей Богородицы. Шарлотта долго стояла перед статуей, охваченная чувствами, которые та пробуждала. Страдание, утрата, любовь, надежда…

Почти через сорок минут Шарлотта вернулась к Балдахину и, обходя его вновь, вдруг увидела скульптуру, настолько поразившую ее, что она замерла на месте. Помещенное в декоративный мраморный альков, с массивными колоннадами по бокам, над ней вздымалось творение Бернини — надгробие Папы Александра VII. Опираясь на высокий пьедестал, последний Папа был увековечен в белом мраморе в коленопреклоненной позе. Ниже располагались скульптуры, изображающие Истину, Справедливость, Милосердие и Благоразумие, запечатленные в человеческих образах.

Однако испуганный взгляд Шарлотты мгновенно отмел эти образы и сосредоточился на центральной фигуре усыпальницы. Выкованный из бронзы невероятных размеров человеческий скелет с крыльями держал в правой руке песочные часы. Ниспадающая вуаль из красного мрамора укрывала его дьявольскую физиономию, повернутую вверх к Папе; скелет глумливо напоминал понтифику о надвигающейся кончине.

Ангел смерти.

Женщине вдруг почудилось, что на базилику пала жуткая тишина, а изваяние стало пробуждаться к жизни, угрожающе нависая над ней в зловещем желании наделить ее тело еще и своей, дьявольской заразой. Шарлотта готова была поклясться, что видит, как сочится песок в часах. На мгновение она перестала дышать и ощутила, как слезы переполняют глаза. Почему это изображение зла оказалось здесь? Она чувствовала себя почти оскверненной, будто дьявола поместили сюда специально для нее.

— Жуть, правда? — ворвался в ее мысли чей-то голос.

От удивления Шарлотта раскрыла рот и, повернувшись, увидела фигуру, показавшуюся ей почти такой же зловещей, как скульптура. А этот откуда взялся?

— Бернини было восемьдесят, когда он это сотворил, — ухмыльнулся Сальваторе Конти. — Небось, горевал по своим золотым денечкам.

Шарлотта попыталась выдавить улыбку, но ей это не удалось.

— Вы в курсе, что это все построено на средства от продаж индульгенций? — Конти поднял неодобрительный взгляд к куполу. — В пятнадцатом веке у Папы Льва Десятого не хватило деньжат на строительство, так что ему пришлось черпать средства в основном из продаж католикам билетов на избавления от адовых мук. Богачам за прощение Господне приходилось вносить предоплату. Тогда даже появилась поговорка:

«Как только монета зазвенит в ящике, душа вылетает из Чистилища».

Шарлотта чуть было не сказала: «А сколько индульгенций понадобится вам, чтобы купить очищение души?» Конти сильно смахивал на человека, которому требовалась целая пачка индульгенций. Зачем он здесь и какое отношение имеет к оссуарию? Ей вспомнилось, что в лаборатории в его присутствии отец Донован больше напоминал заложника, чем коллегу по работе.

— Как я понимаю, вы не из тех, кто ходит по воскресеньям на проповеди? — съязвила она.

Чуть подавшись к ней и многозначительно понизив голос, он проговорил:

— После всего, что я повидал, в особенности в этих самых стенах, я хочу все же попытать счастья.

Шарлотта сделала попытку понять, что имел в виду Конти, но не смогла ничего прочитать в его глазах. Просить же его объясниться она, разумеется, не собиралась.

— Вы зашли просто так посмотреть или кого-то выслеживаете?

Ее высказывание застало Конти врасплох.

— Полюбоваться достопримечательностями, — ответил он, отводя взгляд.

— Ну, мне пора. Приятно было увидеться, — солгала Шарлотта.

Повернувшись, чтобы уйти, она почувствовала прикосновение руки к своему плечу. Шарлотта напряглась и, повернувшись, окинула его ледяным взглядом.

Поняв, что просчитался, Конти поднял руки вверх:

— Виноват. Знал ведь, что американки очень чувствительны в отношении к личному пространству.

— Что вам от меня надо? — Она отчетливо выговорила каждое слово.

— Да вот, думал, может, позволите составить вам компанию на ужин. Думал, вы приехали сюда одна… Кольца-то обручального нет, — добавил он, опуская взгляд на ее руки. — Может, вам пообщаться захочется. Только и всего…

Несколько долгих секунд Шарлотта просто смотрела на него, не в состоянии постичь мысль, на которую он пытается натолкнуть ее здесь, под куполом собора Святого Петра. Вдруг она почувствовала сострадание ко всем женщинам, ранее очарованным этим типом. Он был хорош собой, но и только.

— У меня есть друг, и вечер уже распланирован, тем не менее благодарю вас. — Не зная наверняка, как много ей придется в дальнейшем общаться с Конти, Шарлотта изо всех сил постаралась быть любезной.

— Ну, значит, как-нибудь в другой раз, — уверенно откликнулся он.

— Всего доброго. — Она повернулась и направилась к выходу.

— Удачно провести время, доктор Хеннеси. Buona sera.

Назад: Пролог

Дальше: Вторник

Понедельник Три дня спустя

3

Тель-Авив

4

Ватикан

5

Храмовая гора

6

Ватикан

7

Храмовая гора

8

Ватикан

9

Иерусалим

10

Рим

* * *

11

12

* * *

13

14

Понедельник
Три дня спустя