22
В 09.01 утра вторника мистер Дерек Макетт, который большую часть своей трудовой жизни посвятил охране Архивного подразделения гражданской службы, пропустил двух самых кровавых убийц в истории Англии внутрь здания, даже не попросив их показать удостоверения личности. Это было единственным пятном в его карьере (без единого дня прогула и с пятью поощрениями за хорошую службу), которая во всем остальном была безупречна.
Макетт так никогда и не смог простить себя за этот промах. Как это он не остановил двух людей, которые явно не имели никаких дел в здании Гражданской службы, не потребовал, чтобы они предъявили пропуска? С какой это радости он пропустил их и даже поторопил ворчливо-добродушной улыбкой и дружеским кивком? Почему он вдруг решил, что нет ничего подозрительного в том, что в административное здание входят два взрослых человека, одетых как школьники? Почему он не почувствовал в них жажду крови?
Прокуроры были добры с ним, ужасно учтивы и отзывчивы. Они сказали ему, что Старосты умели искажать восприятие, что они были мастерами обмана, что мистер Макетт далеко не единственный человек, ответственный за то, что случилось. Но Дерек относился к своей работе чрезвычайно серьезно, и случившееся не давало ему покоя.
Я слышал, что он умер месяц назад — не столько от разбитого сердца, сколько от смертельно уязвленной профессиональной гордости.
В 09.02 Старосты были в лифте; возбужденно болтая друг с другом, они поднимались на верхний этаж. Теоретически должна была сохраниться запись их путешествия, сделанная системой видеонаблюдения, но вас не очень удивит, если вы узнаете, что на всех записях за этот день обнаружился только электронный снег, что они от начала и до конца заполнены лишь злосчастным вакуумом помех.
В 09.03 Хокер и Бун прибыли на десятый этаж, и началась бойня.
Первой жертвой пал Филип Статам, ответственный за технику безопасности. Он сидел за своим столом, уткнувшись в сборник судоку, когда к нему подошли Хокер и Бун, сняли защитный кожух с вентилятора, быстро включили его и прижали лицо мистера Статама к вращающимся лопастям. Столешница окропилась красным, превратившись в ужасающее абстрактное полотно.
Это увидела секретарша по имени Эмили Сингер. Насколько я понимаю, она так и не смогла полностью прийти в себя после увиденного и теперь, испытывая убывающее день ото дня терпение своего мужа, утверждает, что не может спать с выключенным светом. Но в тот вторник миссис Сингер все же продемонстрировала некоторое присутствие духа. Она завопила во всю силу легких, пластиковым молоточком шарахнула по прибору пожарной тревоги и сломя голову пустилась к выходу. Это должно было бы автоматически привести к эвакуации обитателей здания на улицу, но система по какой-то причине не сработала, и сирена не издала ни звука. Удовлетворительного объяснения этому пока не найдено.
Сингер сумела выскочить из здания, но многим ее коллегам повезло меньше. Они были загнаны в угол к копировальной машине — Хокер и Бун неудержимым вихрем прошлись по помещению, размахивая перочинными ножиками и сверкая зубами; их глаза горели радостью фермера в первый день уборки урожая.
— Наше вам! — сказал Бун, засовывая руку Тимоти Клапшоу (я смутно помню его, кажется, он имел отношение к бухгалтерии) в уничтожитель бумаг.
— Доброго вам утречка! — сказал Хокер, энергично пришпандоривая степлером ладони бесцеремонного аудитора по имени Сандра Пулман к столу ее босса. — Ну, мои хорошие, кто из вас знает, где Эстелла?
Все, кто мог говорить, стали заверять, что никто не слышал об этой женщине и, уж конечно, не знает, где она.
Хокер покачал головой скорее разочарованно, чем сердито.
— Очень, просто очень жаль.
Бун от всей души согласился.
— Если бы вы только сказали нам, то мы с Хокером, может, и прекратили бы все это.
— Как ты прав, таран ты мой пробивной. Мы бы пошли на попятную.
Кто-то из отдела кадров прохныкал, что никто даже не понимает, о чем они говорят.
— Она где-то здесь, — прокричал Хокер. — Я это носом чую.
— И я тоже, старичок. Но пока ищем, хоть повеселимся.
В 09.08 Хокер и Бун спустились на девятый этаж, а мисс Морнинг, Барбара и я в это время как раз пытались прорваться к ним. На лестнице, протискиваясь через несущуюся вниз толпу, я столкнулся с Питером Хики-Брауном.
— Боже мой, — проговорил он. — Какого черта вы здесь делаете?
— Привет, Питер, — сказал я.
Судя по голосу, он был на грани гипервентиляции. В тот момент я решил, что он просто близок к панике.
— Бегите, — отрезал я. — Бегите со всех ног и не оборачивайтесь.
Хики-Браун безвольно, неуверенно кивнул, протиснулся мимо нас и по-девичьи поскакал по лестнице.
— Они на верхнем этаже! — крикнула Барбара. — Чем скорее мы их перехватим, тем меньше людей погибнет.
Тут я понял, что кого-то не хватает.
— А где мисс Морнинг?
Часы на восьмом этаже Архивного подразделения гражданской службы показывали 09.12, и в этот момент Хокер и Бун в буквальном смысле столкнулись со старой знакомой.
Мисс Морнинг стояла перед ними, держа стеклянный пистолет моего деда двумя руками, ее корявый мизинец лежал на прозрачном спусковом крючке, и перед лицом этого одетого в блейзеры зла руки ее слегка, едва заметно дрожали.
Я, конечно, могу лишь высказать авторитетную догадку относительно того, что случилось дальше.
— Хокер, — тихим голосом сказала старушка. — Бун. Вы ни на день не постарели.
Рыжий ухмыльнулся.
— А у вас, подружка, вид просто отвратительный.
— Мисс Морнинг… — тяжело сказал Бун. — Вы никогда не чувствовали себя обойденной? У всех остальных было придуманное имя, а вам приходилось жить с тем, с каким родились.
— Я сама так решила, — спокойно сказала мисс Морнинг. — Мне предложили Хэвишам, но я предпочла остаться со своим собственным.
— Конечно, предпочли. — Бун подмигнул. — Конечно, предпочли свое, милочка.
Хокер сделал вид, будто поглаживает длинную несуществующую бороду.
— Чесоточная борода! — прокричал он. — Чесоточная борода!
Бун делал то же самое, выкрикивал ту же эзотерическую фразу.
— Чесоточная борода! Чесоточная борода!
Мисс Морнинг устала от их выходок.
— Прекратите! — Она направила пистолет на голову Хокера. — Ты знаешь, кто его сделал. Ты знаешь, на что он способен.
Она слегка надавила на спусковой крючок, и устройство издало дребезжащий звук.
Бун внезапно обрел жалкий боязливый вид и более, чем всегда, стал похож на ребенка.
— Пожалуйста, мисс Морнинг, не нажимайте на курок.
— Ой, пожалуйста, не делайте этого, мисс.
— Нам будет больно.
— Очень просим!
Ни секунды не раздумывая, не дрогнув и не впав в сомнения, старушка с силой ткнула пистолетом в лоб Хокера и нажала на спусковой крючок. Староста с воплем упал на пол, театрально визжа. Почти целую минуту мисс Морнинг и в самом деле была обманута. Какое-то время она и в самом деле верила, что одержала победу.
Хокер сел, улыбаясь во весь рот, и изобразил, что его слегка покачивает. Они с Буном покатились со смеху.
— Это должно было остановить вас, — пробормотала мисс Морнинг. — Он обещал. Он обещал, что это покончит с вами.
Она все еще говорила, когда Хокер и Бун надвинулись на нее, их тела, видимо, дрожали от их собственной неисправимой порочности.
— Нас ничто не может остановить, душечка, — сказал Хокер, поднимая старушку за шею в воздух. — Тебе бы уже пора это понять.
Бун открыл свой перочинный ножик в предвкушении coup de grace.
— Ах ты, глупая сосиска.
В 09.15 мы нашли их — они сидели на корточках перед ней, как голодные собаки перед задранным кроликом. Я никогда не забуду этого зрелища — тех унижений, которым они подвергли эту женщину, перед тем как убить. Есть такие вещи, забыть которые невозможно, они отпечатываются на вашей сетчатке и остаются там, отказываясь исчезать, как фантомное изображение на старом мониторе компьютера.
При виде меня Старосты просияли.
— Генри!
— Ягнячья котлетка.
— Что вы сделали? — закричал я.
Бун рассмеялся, с его рук на квадратики ковра обильно капала кровь.
— Всего лишь забавляемся немножко, ягодка наша.
— Просто веселимся.
— Где Эстелла?
Барбара подошла к Старостам, такая же невозмутимо непримиримая, как всегда, и внешне никак не прореагировавшая на смерть мисс Морнинг. Она перешагнула через тело, словно это был мешок с песком.
Хокера и Буна она, казалось, ничуть не напугала, хотя я и заметил кое-что неожиданное в их реакции — выражение на их лицах, которого я не видел раньше и, наверное, не надеялся увидеть. Это было любопытство.
— Слушайте, — сказал Хокер. Бун тем временем издал довольный свист. — Вы еще откуда взялись?
Барбара поедала их глазами.
— Где Эстелла?
— Понятия не имею, — сказал Бун. — Старик дал нам только адрес. Но все равно иди к нам, красотка. Мы должны поболтать по-приятельски.
Барбара осторожно подошла к ним. Он шепнул ей что-то на ухо, какую-то ядовитую ложь или злобную полуправду, какое-то опасное сочетание слов.
Я встал на колени перед искалеченным телом мисс Морнинг. Взгляд ее мертвых глаз был устремлен в потолок, а в зрачках, казалось, навсегда застыл ужас. Единственное, что мне пришло в голову, это закрыть ей глаза и пробормотать вполголоса что-то вроде извинения и благословения.
— Генри?
Барбара громко звала меня, а Старосты исчезли.
— Чего они хотели? — Я с трудом поднялся на ноги. — Что они шепнули вам?
— Не сейчас, Генри. — Как это ни удивительно, но она улыбнулась. — Какая же я была дура. Я знаю, где Эстелла.
Барбара выбежала из комнаты, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за нею и оставить несчастную мисс Морнинг там, где она лежала.
Только тут я понял, куда мы направляемся и кто будет ждать нас.
Некоторые вещи стали проясняться. Мы бежали в подвал. В экспедиторскую.
Я начал понимать всю сложность замысла своего деда. Как тщательно организовал он мою жизнь! С каким усердием вводил он в игру фишки моего бытия. Теперь я понимаю, почему, когда мы подолгу болтали у него в гостиной, изучая газетные объявления, он так упорно предлагал мне квартиру в Тутинг-Беке, почему с такой настойчивостью убеждал поступить на работу в Архивное подразделение гражданской службы.
Наконец я понял, кто ждет нас в подвале и почему старый хрыч отправил меня сюда приглядывать за ней. До меня даже начал доходить смысл перенесенных в детстве операций, за которые он заплатил.
Но видел я также и то, что в отсутствие деда его планы осуществлялись совсем не так гладко, как он хотел. Возникли непредвиденные трудности, человеческие ошибки, проблемы, предугадать которые он не мог.
Проблемы вроде Питера Хики-Брауна.
Теперь здание было абсолютно пустым — напуганные служащие архива высыпали на улицу. За одним исключением. Один преданный делу работник оставался на месте. Толстая, потливая женщина. Когда мы добрались до экспедиции, она была на том же месте, что и всегда, — сортировала папки со своим обычным неторопливым автоматизмом. Увидев нас, она приветственно хмыкнула.
Я подошел и заглянул в потное невыразительное лицо, ее черты распухли и раздулись после многих лет переедания… и тут я наконец понял истину.
— Эстелла? — сказал я.
Женщину мучила боль. Что-то жило внутри ее — проталкивалось, пропихивалось, цеплялось, чтобы выбраться наружу. Что-то находилось в ее теле, как джинн в бутылке. Как паук в банке.
Дверь у нас за спиной открылась, и в дальнем конце комнаты раздался неожиданный голос:
— Привет, Генри. Привет, Барбара.
Это был Питер Хики-Браун — обалдевший, осипший и — что было совсем не похоже на него — возбужденный.
— Я знал, что вы приедете за мной, — выдохнул он.
Барбару, казалось, не удивляло ничего, даже это последнее развитие событий.
— Я ведь подозревала, что это вы.
Хики-Браун двинулся по комнате, направляясь к женщине.
— Не подходите! — предупредила его Барбара.
— Прошу вас, — умоляющим голосом сказал Питер. — Прошу вас. Дайте мне прикоснуться к ней еще разок.
— Вам нравилось прикасаться к ней?
— Конечно, — сказал мой прежний босс. — Конечно нравилось.
— Мне… жаль эту женщину, — сказала Барбара. — Я знаю, вы использовали ее для удовлетворения своих страстишек.
— Слушайте, — сказал Хики-Браун, — разве я это отрицаю? — Он хихикнул. — Боже, она была просто объедение. Пальчики оближешь.
Я откашлялся.
— Вы ничего не хотите объяснить?
— Левиафан готовил собственный побег, — сказала Барбара. — Он изменял тело этой женщины, вмешивался в ее ДНК. Монстр сделал что-то с ее потом, придал ему свойства галлюциногена. Как только Хики-Браун обнаружил это, он начал пожинать урожай, копируя выделения ее потных желез и продавая их. Он сбывал пот Эстеллы, назвав его амперсандом.
Мой бывший начальник пожал плечами.
— Я же часто хожу на концерты.
Я уставился на него.
— Как вам это удалось, черт побери? Я хочу знать, как вы вообще узнали об этом.
— Она была такой восхитительной, — как ни в чем не бывало ответил он. — Я просто не мог сдержаться.
Не в силах контролировать себя, как сладкоежка, проходящий в магазине мимо витрины с пирожными, он метнулся через комнату, растопырив пальцы, царапая воздух, стремясь к вожделенной цели. Я думаю, он хотел прикоснуться к Эстелле еще раз — последний. Эта потребность, эта жажда в нем превосходила рассудок, последние остатки здравого смысла. Но не успел он приблизиться к женщине, как Барбара отшвырнула его в сторону, затратив на это усилий не больше, чем вам или мне понадобилось бы, чтобы отогнать осу приложением к воскресной газете. Хики-Браун рухнул на пол, и я услышал громкий окончательный хруст, когда переломилась его шея и навсегда закончились походы на музыкальные концерты.
Внимание Барбары переключилось на толстуху — первоначальную Эстеллу, матрицу, по которой она была сделана. Барбара подошла к ней, наклонилась и неожиданно с материнской нежностью погладила ее по щеке, по волосам, приговаривая что-то воркующим голосом.
Эстелла подняла взгляд на это таинственное, невероятное отражение ее самой с крайним недоумением в запавших глазах.
— Что они сделали с нами? — спросила Барбара. — Да что же они сделали?
Эстелла вдруг закашляла. Начался этот кашель обычной попыткой прочистить горло, потом превратился в нечто болезненное и мучительное и наконец перешел в жуткие судороги, когда вся мокрота и слизь, содержащиеся в ней, устремились к выходу.
— Барбара? — Мы вдвоем стояли и смотрели, как тварь, находящаяся внутри ее, разрывает несчастную женщину на части.
Барбара была потрясена.
— Вы должны убить ее, — медленно сказала она.
— Я?
— Если вы не сделаете этого, Левиафан выйдет на свободу. Город погрузится в хаос. Погибшим не будет числа.
Женщина кашляла, и сипела, и захлебывалась. Она дрожала и сотрясалась, она разрывалась на части.
— Я не могу, — сказал я. — Я не могу это сделать.
Барбара достала тонкий нож, сделанный специально для потрошения, и, не говоря больше ни слова, сунула его мне в руку.
А потом — нечто чрезвычайное. Нечто невероятное и фантастическое, хотя в этот день уже хватало и того и другого.
Сначала, совершенно неожиданно, возник запах (такой едкий, что он даже перебил затхлый душок подвала), словно где-то рядом запустили фейерверк, во рту появился привкус шербетных леденцов. А потом началось бурное движение воздуха, взметнувшее ошеломительный вихрь красок — синей, розовой, коричневой и черной.
Наконец откуда ни возьмись появились Старосты, материализовались по обе стороны от Эстеллы.
Бун вытянул губы и сочувственно проговорил:
— Плохой кашель.
— Похоже, у нее хрипушка. Хрипушка-лягушка, — сказал Хокер.
— Большая такая лягушка!
— Скорее даже целая жаба!
Они зашлись в хохоте.
Хокер стукнул Эстеллу по спине.
— Ну давай, старушка, выпускай его!
Она застонала, но Хокер стукнул ее еще раз, к нему присоединился Бун — они оба принялись колотить ее изо всех сил, получая от этого удовольствие, похохатывая, соревнуясь, кто ударит женщину сильнее.
Я сжал рукоятку ножа и шагнул вперед, зная, что должен делать. Я все еще не представлял, способен ли я на такое. Теперь-то я нисколько не сомневаюсь, что не смог бы поднять тогда руку.
Эстелла кашляла так сильно, что силы ее были уже на исходе. Она откинулась на спинку стула, беспомощная против бунта, учиненного ее собственным телом. Челюсть ее отвисла, рот был открыт, взгляд неподвижно устремлен в потолок.
Тело ее снова стало сотрясаться, она больше не кашляла, а издавала громкие мучительные вопли. Я смотрел на нее, и горло у меня перехватил спазм тошноты, когда что-то струей хлынуло из ее рта. Жидкое и мясистое, оно выдавливалось из нее, похожее на светящийся поток пульпы, обтянутый кожей, — лазерный луч из плоти.
Из нее исторглось столько вещества, что оно просто не могло в ней уместиться. Но я уже привыкал к невозможному.
Выйдя из ее тела, луч прорезал аккуратное хирургическое отверстие в потолке, пропилил кирпичную кладку дома 125 на Фицгиббон-стрит и поднялся через все одиннадцать этажей здания с легкостью пули, пробивающей бумажный лист. Он устремился в далекие небеса и исчез.
— Барбара? — спросил я очень тихим голосом. — Что будем теперь делать?
Но та исчезла.
Конец луча вырвался из тела Эстеллы, и она соскользнула на пол.
Когда я оглянулся снова, Старосты уже исчезли, а я остался один с толстухой.
Хлопья гипса неторопливо упали с потолка в том месте, где его пробил луч. Здание завыло и застонало, его конструкция была роковым образом ослаблена дырой, пришедшейся точно на центр, его прочность пострадала от этого предательского удара из самого его чрева.
— Генри?
Женщина была все еще жива и теперь, когда эта тварь вышла из нее, могла говорить. Я отер черную пену, которая оставалась в уголках ее рта, и спросил:
— Вы знаете, кто я?
— Конечно. Конечно знаю. — Она протянула руку и ухватилась за мой рукав. — Передайте привет вашему дедушке.
Я пообещал передать, но не уверен, что она слышала меня.
— Когда внутри вас Левиафан… — сказала она, — это выявляет ваше истинное «я». Показывает миру, на что вы способны. — С крыши донесся зловещий треск. — Я не оправдала надежд.
Я сжал руку женщины, пытаясь утешить ее.
— Левиафан на свободе, — сказала она. — Он вызвал подкрепление. Они не повторят одну ошибку дважды.
Снова треск наверху, хлопья гипса и пыль с потолка, новый поток обломков.
Лицо Эстеллы исказилось.
— Вам надо поскорее выбраться отсюда.
Я с трудом поднял ее, ухватил за плечи и попытался сдвинуть ее немалое туловище с места. Я делал все, что мог, лишь бы спасти ее.
— Уходите, — просипела Эстелла по прошествии минуты-другой этого ужасного танца. — Скорее.
Когда здание начало сотрясаться в преддверии своего обрушения, я усадил женщину обратно на пол и попытался устроить ее поудобнее. Веки ее опустились, мышцы лица расслабились. Я дважды поцеловал ее в лоб.
Но все же я оставил ее там, и когда здание вокруг меня стало рушиться, я в последний раз понесся из дома 125 по Фицгиббон-стрит и офисов Архивного подразделения гражданской службы (хранение и поиск информации).
На улице начал падать снег. Но он не был похож на тот снег, который кто-либо видел раньше. Он был черный, липкий на ощупь и какой-то ненастоящий. Когда я вышел на улицу, там стояла толпа, внимание которой разрывалось между обрушением здания и началом необычной метели.
Люди ловили снежные хлопья в ладони, пытаясь понять, что бы это могло значить. Человек в костюме, стоявший в отдалении от остальных на краю тротуара, смеялся при виде этого. Просто смеялся, смеялся и смеялся, пока его смех не перешел в истерику.
У нас за спиной с вулканическим грохотом разрушалось здание, трескалось и падало на себя самое, хороня под одиннадцатью этажами бумаг и папок женщину, которая была тюрьмой для Левиафана.
Из кабины «Глаза» Дедлок смотрел на падающий снег, безнадежно наблюдая, как чернеет небо, и уже не мог прогнать прочь гнетущую мысль о том, что в конечном счете случилось-таки то, чего он опасался большую часть своей долгой жизни.
В кабину зашла женщина. Глаза ее горели местью, в сердце зрело убийство, а обеими руками она сжимала что-то ужасное.
— Кто там?
Хлопья черного снега прилипали к окну кабины, а потом соскальзывали вниз, оставляя черные разводы.
— Кто там? — снова спросил Дедлок. — Что вам надо?
Барбара вышла на свет, и, хотя она улыбалась, в выражении ее лица не было ничего веселого.
— Привет, красавчик, — сказала она.
В двух с половиной милях от «Глаза» в палате Макена больницы Сент-Чад мой дед энергично опровергал основы медицинской науки.
В тот самый момент, когда начался снегопад, его система жизнеобеспечения издала какофонический вопль тревоги, а он сел в кровати, и его глаза нетерпеливо открылись. Хотя было всего десять утра, за окном сгущалась темнота, валили черные хлопья.
Интересно, что он подумал, увидев это. Какие мысли мелькнули в его мозгу? И понял ли он уже тогда, что для всех нас уже слишком поздно?
