Грузовой отсек
— Чем это вы здесь занимаетесь?
— Собираю вещички.
— Но они же сказали, что доставят все сами.
— Кое-что я всегда беру с собой. Кроме того, я им не доверяю, — процедила сквозь зубы Сара, налегая на ломик, с помощью которого она надеялась вскрыть упаковочный деревянный ящик.
Крышка хлопнула и раскололась, и Сара, опустив руку, достала трубку, которую привезла с собой из Египта.
Пирс удивленно наблюдал за ней. Положив трубку в рюкзак, Сара перешла к следующему ящику.
— Ну, так и будешь стоять или все-таки поможешь? — спросила она, отбрасывая обломки и подсовывая ломик под крышку.
— Вы не перестаете преподносить сюрпризы, Сара Келси.
— Стараюсь, — пыхтя, ответила она.
— А что это такое?
— Понятия не имею. Просто подумала, что может пригодиться. Мне все может пригодиться. Конечно, лучше было бы перебрать содержимое на палубе вместе с остальными, но у нас слишком мало времени.
— Что делают остальные?
— Насколько я знаю, разговаривают с Мак-Мердо. Послушай, Боб, тут такая суета. Так и будешь ковыряться пальцем в заднице или все-таки поможешь?
Пирс поднял с пола подходящую по размерам железку и начал отрывать доски с соседнего контейнера, но уже в следующий момент порезал большой палец и негромко выругался.
Все были заняты эвакуацией лаборатории: складывали в коробки кассеты и блокноты, сворачивали карты, переписывали информацию с компьютеров на диски емкостью в один терабайт для отправки на станцию Мак-Мердо. Со стороны это выглядело так, как будто начальство закрыло целый факультет университета, но профессора отказались расходиться по домам.
Рядом с Мейтсоном, пытающимся пробудить от спячки буровой узел, прыгал на одной ноге Ричард Скотт — ярко-оранжевый спасательный костюм, в котором лингвист намеревался совершить последний бросок к Антарктиде, упорно сопротивлялся всем усилиям профессора натянуть его на себя.
У Ральфа такая же операция заняла несколько секунд, как будто он проделывал ее уже тысячи раз. Новэмбер проверяла, не забыто ли что-нибудь в спешке. Что касается Хаккетта, то физик просто сидел перед монитором, напряженно всматриваясь в пелену помех, словно его мысленные усилия могли помочь сигналу пробиться через них.
— Есть соединение, — сказал наконец Мейтсон. — Еще секундочку…
Скотт взглянул на часы.
— У нас осталось шесть минут, Ральф, а потом надо подниматься на палубу.
— Что мне делать, док, когда появится картинка?
— Фотографируйте. Сделайте как можно больше снимков. С самым высоким разрешением. Проанализируем потом.
Возможность увидеть первоначальный язык человечества не давала ему покоя. По последним подсчетам, на Земле существовало, начиная с самых ранних времен, около шести тысяч разных языков. Почему единый язык распался? Почему языки так разошлись? Ответа не знал никто. В Коране утверждается, что расхождение произошло естественным путем. В Библии рассказывается о Вавилонской башне и том, как Бог смешал языки, наказав людей за попытку добраться до небес. Истинная же причина оставалась неизвестной.
Язык Книги Бытия.
Возможно ли такое?
— Приготовьтесь, доктор Скотт. Мы подключились, — взволнованно объявил Мейтсон. Его пальцы танцевали по клавиатуре, вводя команды и рассылая распоряжения. — Включаю камеру. Даю освещение… Есть!
Вся группа инстинктивно подалась к столу. И никто не увидел то, что рассчитывал увидеть.
Прежде всего, это было совсем не то, что они уже видели.
Тот эпизод, который Мейтсон показывал Скотту, являл ученым картину широкомасштабной катастрофы: рассеченный древний кристалл, открытое водное пространство за ним и неясный намек на что-то еще, какие-то другие структуры.
Сейчас на экране появилось нечто совершенно иное, а именно прекрасно сохранившаяся кристаллическая стена. Без дыр. Без каких-либо следов повреждения. Даже без трещин.
— А где разломы? — растерянно спросил Скотт. — Вы уверены, что это оно? Мы не попали случайно куда-то еще?
На всякий случай Мейтсон проверил показания, хотя сделал это скорее ради Скотта — лично он никаких сомнений не испытывал.
— Другого бура у нас нет, только этот. Но будь я проклят, если понимаю, что происходит.
Новэмбер прищурилась, стараясь разобрать письмена. Вода была немного мутная, и возле объектива плавали мелкие частички.
— Что же это за стена, которая сама себя восстанавливает? — спросила она.
— Боб сказал, там есть что-то живое, — шутливо заметил Хаккетт.
Мейтсон недоверчиво уставился на коллегу.
— По-вашему, кто-то спустился туда и привел все в порядок? Чепуха. Кристаллическую стену невозможно восстановить.
— Не кто-то, а что-то. Как сказал солдат-китаец, там есть нечто живое. Не кто-то. Не человек вроде вас или меня. Но что-то искусственное.
— Джон, — испуганно проговорил Мейтсон, — иногда вы сообщаете такое, что становится не по себе.
— Я вас пугаю? — бросил на ходу Хаккетт, направляясь к выходу. — Вам не меня следует бояться, а той штуки, которая привела в порядок стену. Я поднимаюсь на палубу. У вас есть две минуты. На вашем месте я бы начал фотографировать.
Мейтсон сделал в общей сложности тридцать пять снимков. Потом записал их на диск, а диск положил в верхний карман спасательного костюма. Он даже успел распечатать фотографии на глянцевой бумаге, чтобы члены группы смогли рассмотреть их во время полета, и, уже поднимаясь по трапу на палубу, передал одну фотографию следовавшему за ним доктору Скотту.
В расположении символов на плоской поверхности стены определенно просматривалась система: они образовывали взаимосвязанные и постоянно пересекающиеся спирали.
Более всего знаки напоминали то, что каждый наблюдал в природе: семена на головке подсолнуха. Вот так просто и оттого поразительно.
Уже на борту вертолета, во время короткого перелета на корабль Скотт показал снимок Хаккетту. Физик не смог скрыть изумления. Система, объяснил он, сама по себе является характерным признаком сложности теории.
Действительно, расположение знаков вполне согласовывалось со шкалой Фибоначчи. И как раз в этом мог крыться ключ к разгадке всей тайны.
