Сенатор Куртц выбрался из вертолета на ослепительное полуденное солнце. Пригнувшись под рассекающими воздух лопастями, он через небольшую посадочную площадку направился к краю просторной лужайки перед управлением Церкви Откровения.

Когда машина вновь поднялась в воздух, сенатор не смог удержаться от улыбки. В небе не было ни облачка, воздух был чист и прозрачен, и это было самое его любимое место на Земле. Душа просто отдыхала здесь, вдали от суеты Вашингтона и его работы в Корпорации. Но дело того стоило: очень скоро пророчества Апокалипсиса начнут сбываться, а сам он окажется среди немногих душ, которым будет дозволено вознестись и избежать мук, что обрушатся на все остальное человечество.

В ста пятидесяти ярдах по ту сторону идеальной лужайки, сверкая на солнце окнами, в блеске и великолепии вздымались новехонькие здания управления Церкви Откровения. Пересекая лужайку, сенатор чувствовал, как его переполняет гордость. Ему удалось получить большой кредит и за несколько прошедших лет увеличить доходы Церкви до сотен миллионов долларов в год.

Телестудия в центре комплекса — как бьющееся сердце Церкви. Само здание церкви напоминало греческий амфитеатр с подковообразным залом, вверх и в стороны расходящимися ярусами кресел и центральным подиумом — там мог встать проповедник, дабы придать больше силы и торжественности происходящему. На всю страну транслировались пылкие проповеди, воздались похвалы Богу, а удивительные истории о том, как Церковь изменила жизнь людей, рассказывались устами тех, кого преобразила религия.

Сенатор Куртц пронесся мимо улыбающегося портье. Дальше он шел по лабиринту коридоров — до тех пор, пока не достиг роскошной приемной. Толстые ковры и кожаная мебель придавали ей вид уютного номера пятизвездочного отеля. Негромко гудел кондиционер. Единственным атрибутом религии, да и вообще единственным украшением на спартанских стенах, был простой деревянный крест рядом с закрытой дверью в дальнем конце комнаты. На именной табличке над дверью было написано: «Преподобный Джим Уайт». Сенатор решительно пересек комнату и резко постучал в дверь. Секундой позже из-за двери хрипло гаркнули:

— Войдите!

Акцент был техасский, голос — энергичный.

Сенатор Куртц распахнул дверь настежь, шагнул за порог — и тут же был встречен громким радостным восклицанием.

Преподобный Джим Уайт был крепко сбитым мужчиной маленького роста, немного за пятьдесят, с приплюснутым боксерским носом и волевым лицом.

— Сенатор! Вот так сюрприз! А я ждал вас только завтра. — Преподобный поднялся из кресла и обошел письменный стол. Техасский говор, казалось, заполнил всю комнату.

Сенатор схватил протянутую руку, и двое мужчин обменялись рукопожатием, а затем обнялись, похлопав друг друга по спине. Обращение преподобного «сенатор» к Куртцу было скорее шуткой: они знали друг друга с детства. Вместе они являлись тайными вдохновителями трансформации Церкви из малоизвестной секты в главную силу евангелистского движения. Они исколесили всю страну и силой веры, личного обаяния и харизмы убедили тысячи простых американцев стать своими последователями.

Сенатор Куртц отступил на шаг и оглядел друга с головы до ног.

— Так рад видеть тебя, Джим. Отлично выглядишь. Стал ходить в бассейн, как я советовал тебе?

Преподобный от души рассмеялся.

— Ха! Только когда выдается минутка. Дел по горло, пишем программы, транслируем, представляем новых важных членов общине… Порой и задуматься-то некогда. Но ты садись, садись — и рассказывай все по порядку.

Оба подошли к паре кресел, стоящих друг против друга за маленьким кофейным столиком. Оживленно-благодушное выражение лица преподобного мгновенно сменилось на предельно серьезное, и он стиснул подбородок пухлой ладонью.

— Итак, с какими ты ко мне вестями? Мы почти у цели?

Уверенно кивнув, тщательно взвешивая каждое слово, сенатор Куртц медленно проговорил:

— Джим, я считаю, что мы сделали это.

Лицо преподобного вновь осветилось. Он с трудом подавил восторг.

— Правда? Ты всерьез считаешь, что наш час вот-вот пробьет?

— Да, Джим, это так. Я не вижу, что может сейчас остановить нас. Честно говоря, не надеялся, что все так удачно сложится. Опасную ересь британского профессора мы вымарали из истории. И маховик запланированного Корпорацией переворота уже запущен. Я лично присутствовал на заседании правления. Считанные дни отделяют нас от Армагеддона.

Глаза преподобного Джима округлились. Наконец-то после стольких испытаний они на пороге своей мечты. Сенатор продолжил:

— Прямо отсюда я полечу в Каир, там будет мой командный пункт. Со своими агентами в Израиле я связывался — они готовы. Нам удалось провезти мини-термоядерное устройство и установить его в мечети Аль-Аксы в Иерусалиме, чтобы приурочить его подрыв к началу глобального кризиса. Как я уже докладывал, наши люди пробрались через заброшенный древнеримский коллектор и заминировали Стену Плача. Когда она обратится в пыль, израильтяне автоматически отдадут приказ ВВС бомбить Мекку. Восток запылает. Уверен, Израиль не преминет использовать ядерное оружие, и по моим подсчетам в первые дни ожидаются потери свыше ста миллионов человек. Все это начнется по моей команде в понедельник утром, в день весеннего равноденствия.

Проповедник поднялся и вытянул правую руку с растопыренными пальцами к потолку роскошного кабинета. Широко распахнутые глаза влажно блестели. Громовым голосом он восторженно прокричал:

— Хвала Господу!