54

В неожиданной темноте на них нахлынула буря ощущений: крики; вопли боли и страха; скользящие, сопротивляющиеся конечности; холодная, смертельная хватка вонючей тины, которая начала тянуть их во всех направлениях, крутить вокруг своей оси.

Логан не мог сказать, почему они свалились на пол платформы. Прилив инстинкта самосохранении диктовал, что нужно бежать от обрушивающейся на них грязи Судда, держаться как можно дальше от нее любой ценой. Но почти одновременно с этой не самой удачной мыслью он вдруг понял все ее безумие: они находились на глубине сорока футов от поверхности; здесь не было ни воздушных баллонов, ни батискафа. Давление болота быстро заполнит гробницу, камеру за камерой. Джереми поторопился избавиться от ужасного зрелища, представив вместо него другую картину: полдюжины бегущих в панике обезумевших людей, пытающихся скрыться в глубине гробницы.

Под ним началось какое-то бешеное движение; раздался недовольный резкий крик. Логан понял, что это Тина пытается освободиться от его захвата. Он отпустил ее, отворачивая лицо от падающего вязкого кошмара. Залез в карман, нащупал фонарик и вытащил его.

Пошарив лучом в темноте, Джереми отметил, что черная грязь Судда быстро заполняет «пуповину» по всей длине, круша своим весом балки и разрывая кабели. Кто-то наверху — один из техников — исчез в бурлящем грязевороте деревянных деталей и металлических колец; какое-то время были видны окровавленные руки бедняги, но потом и они исчезли в черной пучине. «Пуповину» била страшная внутренняя дрожь, как будто внешнее давление бескрайнего болота пыталось скрутить ее по всей длине и расплющить вместе со всеми, кто в ней находился.

Джереми попытался докричаться до Тины. В этот момент ему в лицо ударил ком слежавшейся грязи, часть которой залепила ему рот. Он выплюнул ее, усилием воли подавляя позывы к рвоте, потом схватил женщину за руку и прокричал:

— Тина! Карабкайся! — показывая на сплетение балок и брусьев над ее головой.

Механику Фрэнку Ковински повезло. Когда разорвало «пуповину» и, казалось, весь Судд устремился внутрь, он как раз взбирался по деревянным ступенькам, но поскользнулся и начал падать вниз. Его тут же затянуло в остатки кабелей, свисавших повсюду. Ковински использовал тело какого-то человека — частично как мостик, частично как трамплин — и умудрился перекинуть себя через раздираемую на части желтую трубу. Он понимал, что никогда в жизни не сможет выбраться наверх через остатки «пуповины». Это ему стало понятно, как только он взглянул на ужасное месиво деревянных деталей, человеческих тел и растекающейся черной грязи, но ради спасения жизни был готов прыгнуть в болото и плыть, буквально прогрызая себе путь наверх. Борясь с подступающей к глотке грязью, используя свое тело как точку опоры, он умудрился схватиться за оторванный кусок обшивки «пуповины» и неимоверным усилием вытащить себя из нее на просторы бескрайнего болота.

Сейчас он свободен. Свободен от криков погибающих коллег и сцен смерти. Однако он не принял во внимание, насколько плотны и черны глубины Судда; не подумал о том, что ужасное содержимое болота — густое и липкое, как смола, шершавое, как наждачная бумага, — способно содрать с него кожу и выцарапать глаза. Он быстро закрыл их, однако колючий песок уже попал туда, и не было возможности их промыть.

Но нет времени на такие пустяки. Главная цель — выбраться на поверхность. Фрэнк попытался сориентироваться в сплошной черноте и принялся пробиваться наверх.

Так быстро, как только мог, Логан взобрался наверх через кашу сломанных балок и опорных бревен, которые поднимались к потолку входа в гробницу. Дерево было черным и скользким от грязи, и казалось, что на каждую балку, на которую взбирался Джереми, приходилось две, по которым он соскальзывал вниз. Время от времени он с тревогой посматривал на Тину, чтобы убедиться в том, что она следует за ним. Последовало еще одно страшное содрогание; казалось, вся разрушенная труба оторвалась от границы соединения с гробницей с протестующим скрежетом и стоном металла. Крики, вопли и взывающие о помощи мольбы постепенно стихли и еще больше наполнили Логана отчаянием: остался лишь слякотный, чавкающий звук Судда, быстро заполняющий гробницу.

Держа фонарик в зубах, Джереми вытащил себя на верхнюю перекладину, причем его голова находилась в каких-то дюймах от потолка «пуповины». На этой высоте временная конструкция из деревянных балок выглядела шаткой и ненадежной, но жирное коварное болото уже добралось до его икр, удерживая на месте черной клейкой массой. Упершись в самый верхний металлический пилон, Логан протянул руку вниз Тине, помог ей взобраться на перекладину и усесться рядом с ним.

В тусклом свете фонарика ее едва можно было узнать, поскольку все лицо, волосы и одежду женщины покрывал толстый слой грязи, а глаза казались маленькими белыми точками, сверкающими в сплошном панцире грязи.

— Ну и что дальше? — прокричала она. — Будем ждать, пока не утонем в этом дерьме?

— Мы не утонем! — прокричал в ответ Логан.

Новый, еще более яростный толчок. Они прильнули друг к другу, а вся конструкция задрожала и резко накренилась.

— Она может рухнуть в любой момент, — произнес Джереми. — Когда это произойдет, не паникуйте! На нас обрушится болото. Что бы ни случилось, держитесь за меня. Крепко! Я вцеплюсь в эту стойку, здесь она надежно прикреплена к граниту и никуда не сдвинется.

Он сорвал с себя рубашку, расстегнул ремень и выскользнул из штанов. Потом сдернул рубашку с Тины. Пуговицы разлетелись в разные стороны, обнажив грудь.

— Какого черта вы делаете? — возмутилась она.

— Снимайте джинсы, — приказал он. — Быстро! Ваша одежда станет дополнительным грузом, и тогда вы никогда не выберетесь на поверхность.

Она расстегнула молнию на джинсах и быстро сняла их.

— Как только давление уравновесится, мы всплывем. Крепко держитесь за меня. Что бы ни случилось, постарайтесь не потерять ориентацию. Закройте глаза перед тем, как мы начнем подниматься вверх, — это поможет сохранять положение в грязи. — Джереми взглянул вниз на конструкцию под ними и быстро произвел подсчеты. — Мы должны подняться вверх на тридцать пять футов. Успокойте дыхание, контролируйте скорость подъема и расход кислорода. Понятно?

Тина согласно кивнула. Она смотрела на грязь и тину, которая уже доходила им до пояса и продолжала подниматься, густая и вязкая, как шоколадный шейк.

— Тина! — закричал Логан. — Вам все понятно?

В этот момент произошел последний разрушительный толчок, заскрежетал металл, сорвало потолок — и на них ринулось черное нутро Судда, начавшего сжимать их в своих смертельных объятиях.

Фрэнк Ковински прокладывал путь через болотную грязь и тину. Глаза резало от песка, а уши и ноздри забились густой, непродыхаемой слизью. Казалось, болото протянуло к нему гигантские невидимые щупальца, хватавшие его за одежду, пытаясь затянуть на дно. В этой грязевой тьме попадались палки, папоротники и камыши, что-то более мягкое, скользкое, что он даже не пытался определить. Некоторые из них удавалось использовать в качестве опор для рук и ног, и Фрэнк пробирался через скользкую и смрадную вселенную грязи.

Сколько он уже барахтается в этой клоаке? Секунд шестьдесят? Легкие начали гореть. Следовало бы набрать побольше воздуха — он потратил много драгоценного кислорода на то, чтобы заставить себя погрузиться в это болото. Неужели это стало ошибкой? Может быть, стоило попытаться выйти через разрушенный ад «пуповины»? Но нет — это бы означало верную смерть.

Было ужасно ощущать, что ты находишься в кромешной тьме, не знать, сколько еще осталось ползти, и все время медленно задыхаться от нехватки воздуха…

Неожиданно его голова ударилась обо что-то твердое. Из глаз посыпались искры, но одновременно это вывело Фрэнка из смертельной паники. Сначала он решил, что это один из плавучих понтонов станции. Но потом, когда вытянул вперед руку и ощупал этот твердый предмет пальцами, Ковински понял, что это здоровенное бревно, часть дерева, вросшего в трясину Судда. Он помотал головой, чтобы прояснить сознание — мотал настолько, насколько позволяла окружающая липкая смола, — затем оттолкнулся от деревянного бревна, переориентировался и вновь начал пробивать путь через черный кошмар.

Логан оказался абсолютно не готов к одной вещи: напряженному, неумолимому давлению Судда. Болото сжимало его холодными тисками: сверху, сзади, с боков. Оно сдавливало ему грудь, как будто пытаясь выдавить весь воздух из его легких. На какое-то мгновение он завис на месте и стал похож на насекомое, застывшее в янтаре; его охватило всепоглощающее, ужасное, близкое к клаустрофобии ощущение. Потом мощным усилием Джереми рванулся вперед, таща Тину за собой. Он почувствовал, как ее рука ходит туда-сюда в его руке, так как женщина тоже начала пытаться пробиваться вперед. Он усилил захват, переплел свои пальцы с ее и каким-то шестым чувством понял, что, если они расцепят пальцы, это будет означать неминуемую смерть для них обоих. Логан крепко закрыл глаза и сжал рот, попытавшись забыть про грязь и тину, набивающуюся в уши. Он все время отфыркивался, не давая грязи возможности попасть ему в нос.

Время от времени Джереми подгребал свободной рукой и отталкивал встречавшиеся ветки и сучки; там, где это было возможно, хватался за них и подтягивался вперед, продолжая крепко сжимать руку Тины. Однажды он почти запутался в гниющих корнях и усиках какого-то подводного растения. Борясь с паникой, вырвался и резко оттолкнул его в сторону, стараясь не потерять равновесие.

Их совместная борьба, общая скоординированная движущая сила, казалось, облегчали подъем; тот становился легче, чем если бы его осуществлял один человек. Отсутствие штанов и рубашек помогало пробираться через предательские подводные ловушки. И все же довольно скоро Логан почувствовал, как задрожала и задергалась рука Тины. В ее легких заканчивался воздух.

Насколько они поднялись? Пятнадцать футов? Двадцать? Невозможно определить. В руку Джереми попала еще одна ветка; он использовал ее, чтобы подтянуться вперед, потом потрогал ее ногой и опять рванулся вверх. Его легкие начало жечь. Рука Тины задергалась сильнее, и ему пришлось сжать ее крепче, чтобы она не выскользнула. Еще несколько мгновений, и Ромеро либо начнет хлебать грязную воду, либо потеряет сознание. Он не сможет продолжать поднимать ее мертвым грузом.

Джереми почувствовал, как быстро убывают его силы. Они оба утонут в бесконечной черноте, и их тела присоединятся к каравану мертвецов Нармера, который…

Неожиданно он почувствовал, что его свободная рука перестала ощущать сопротивление тягучей субстанции болота. И тут его голова ощутила такую же свободу, как и рука — она также могла двигаться свободно, более не сдерживаемая окружающей тиной и грязью. Кашляя и отплевываясь, Джереми подтягивал Тину наверх, пока она тоже не пробилась на поверхность.

Они оба были покрыты вязкой черной тиной — скорее болотные существа, нежели обитатели суши, — но, главное, теперь они могли снова дышать. Они добрались до поверхности.

Ковински совсем отчаялся. Прошло секунд девяносто, возможно, две минуты. Он находился в приличной форме, машинально работая руками и ногами, однако каждый атом его измученного тела молил о кислороде. Фрэнк должен быть где-то у поверхности — просто должен. Сейчас его глаза были широко раскрыты, несмотря на боль. Несомненно, свет должен пробиваться через этот ад. И в любой момент окружающая его невыносимая чернота должна просветлеть, потом станет еще светлее, а потом… воздух, благословенный воздух!

Это было все, о чем он мечтал, что заставляло его держать рот закрытым. Воздух, ему нужен воздух, хотя бы глоток воздуха! Каждое движение отзывалось кинжальной болью в легких. Ковински уже не замечал грязи, не замечал того, как болото проникало в каждое отверстие его тела, каждую трещинку, даже в те, о которых он никогда не подозревал. Единственное, что ему сейчас жизненно необходимо, — спасительный глоток воздуха. О боже! Воздуха!

Какой ужас… Где он находится? Почему так темно? Почему он все еще ниже поверхности?

В бешеных метаниях руки наткнулись на что-то мягкое и податливое. Хотя глаза Фрэнка были широко раскрыты, он ничего не видел. Его нос пускал небольшие маслянистые пузыри. Ковински ощупал найденное. Рука… кисть… голова. Тело, несомненно, недавно умершего человека. Но в своей агонии Ковински не думал больше ни о чем. Он оттолкнул тело в сторону и продолжил пробиваться к воздуху.

Тут его скребущие пальцы снова наткнулись на препятствие — на этот раз твердое и гладкое. Металл. Наконец он добрался до станции! Умершая было надежда возродилась вновь. Еще пять секунд, может быть, десять — и он спасен. Но насколько близко спасение? Фрэнк вытянул вторую руку, пытаясь сориентироваться, готовясь подтянуться и вылезти наружу…

И тут он заметил, что твердый и гладкий кусок металла заканчивался другим — на этот раз изогнутым, усеянным мощными заклепками. Какая это часть станции?

А потом он почувствовал что-то, прикрепленное к одной из заклепок. Тяжелый кусок ткани, скользкий, грубый на концах, как будто он был вырван с большой силой.

Реальность обрушилась на него: это была не станция, а «пуповина» в районе замка́. Каким-то образом — возможно, в тот момент, когда он ударился о бревно, — Ковински оказался дезориентирован в бескрайней черноте. Он повернулся — и опять направился ко дну. К гробнице.

Нет. Нет! Это не могло быть правдой. Должно быть, он галлюцинирует. Это все паника — паника и нехватка кислорода. Он проигнорирует видение, вытащит себя и вдохнет в себя сладкий-сладкий воздух.

Ковински схватился за металлический брус и потянул себя вверх — до тех пор, пока не коснулся его грудью. Его движения были медленными, как будто он оказался в желатине, а глаза — слепыми, но это не имело значения. Теперь он оказался на поверхности. Во всяком случае, должен быть на поверхности. Он раскрыл рот…

Тот немедленно заполнился смесью грязи, тины и каких-то частиц. И, несмотря на огромное отвращение, Ковински — последний предсмертный акт — вдохнул эту гадость.