Глава 5

Вот так я и отправился на очередную разведку, оседлав конфискованную (такое причудливое определение захватчики обычно используют для своих «краж») у итальянцев лошадь и трепеща, как девственница, оттого, что в любой момент мог столкнуться с австрийской армией. Когда вы читаете о военных кампаниях, они представляются вам лишь стрелками и прямоугольниками на карте, подобно схематической постановке балетного действа. В реальности война похожа на беспорядочное полупьяное блуждание, огромные скопления людей без особого энтузиазма ищут друг друга по сельским дорогам, мародерствуя и забирая с собой все, что можно унести. Сторонний наблюдатель с легкостью может сбиться с пути. Слух то и дело тревожат оружейные выстрелы: случайная пальба от скуки или неожиданная враждебная стычка. Испуганные, тоскующие по дому юнцы слоняются по чужбине с длинными мушкетами, снабженными свирепыми двухфутовыми штыками. Проштрафившиеся полковники мечтают о смертельной схватке, способной спасти их репутацию. Бодрящиеся сержанты поддерживают дисциплину в надежде на повышение. В общем, на войне нет места здравомыслящим людям.

Девятого июня через час после выезда я услышал зловещий гром сражения. Генерал-лейтенант Жан Ланн отбил атаки передовых сил австрийцев в Кастеджио и Монтебелло, и на исходе дня я проезжал уже мимо длинных и мрачных колонн изнуренных австрийских пленных, чьи белые мундиры потемнели от крови и порохового дыма. Получившие ранения французы нещадно оскорбляли этих с трудом тащивших ноги врагов. Взорванные фургоны, убитые лошади и коровы, горящие амбары — все это значительно увеличило мое смятение. Толпы согнанных на поле битвы поселян стаскивали трупы в братские могилы, а уцелевшие победители прозаично чистили говяжьими мозгами мушкеты, которые в шутку называли «кларнетами», да белили глиной ременные перевязи. Неряхи надеялись, что грязь сделает их менее приметными мишенями, аккуратисты же полагали, что щегольской вид принесет им удачу. Вооружившись шерстяными полосками, называемыми планками, они усердно начищали до блеска пуговицы на мундирах.

— Чудовищным градом падали с неба взорванные останки бойцов моей дивизии, — доложил Ланн Наполеону.

В общей сложности противники потеряли в этом сражении четыре тысячи человек — хотя там проходила всего лишь генеральная репетиция, — и именно по следам этого побоища, по адской ничейной земле между двумя армиями мне пришлось скрытно пробираться, чтобы догнать отступивших австрийцев.

Наполеон не осознавал того, что по доступному мне виду невозможно будет оценить реальное положение дел. Равнинный участок долины реки По окаймляли поля, ограниченные пирамидальными тополями и кипарисами, а июньские дожди лили тогда как из ведра. Все мелкие притоки вышли из берегов, и здешние пейзажи отличались от тех, что мне довелось видеть в Египте и Сирии, как набухшая влагой губка от наждачной бумаги. Плутая по грязным дорогам, я мог протащиться в непосредственной близости от целой Золотой Орды и не заметить ее, если она, предпочтя срезать путь по бездорожью, скрылась за ближайшими придорожными кустами. В общем, я брел куда глаза глядят, выясняя на языке жестов у итальянских беженцев нужное мне направление, ночуя в стогах сена и безнадежно высматривая на сером небе следы пропавшего летнего светила. Если Ренато и солгал, мне вряд ли удастся поймать его.

Однако он сам поймал меня.

Возле Тортоны на одном из брошенных фермерских домов я увидел красный кушак, болтавшийся на покосившемся ставне, — условный сигнал, сообщавший о том, что наш лазутчик ждет связного, разжившись нужными сведениями. Люди бежали от армий семьями, подобно мышам между копытами скота, и солдаты рыскали по опустевшим домам, поедая уцелевших животных и разводя костры из домашней мебели. После них оставались лишь стены да черепичная крыша, предлагая сносное укрытие от очередного ливневого дождя. Я пребывал в смятении, но австрийцы, казалось, отступили. По слухам, наш противник разрушил мост, ведущий к плохо защищенной Александрии, а основные части австрийской армии бежали на юго-запад к Акви. Бонапарт соответственно разделил свои силы, и дивизия Ла Поупа поспешила на север, а дивизия Дезе отправилась на юг. В этой неразберихе мы, разведчики, чувствовали себя в относительной безопасности. Я привязал лошадь, проверил заряд винтовки и с опаской вошел в сумрачный дом.

— Ренато? Это Гейдж, меня послал Наполеон.

Я едва не рухнул, споткнувшись обо что-то. Вытянув ноги в грязных сапогах, Ренато сидел на каменном полу рядом с бутылками. До меня донесся щелчок взводимого пистолетного курка.

— Извини, приятель, приходится быть осторожным.

К моему облегчению, курок с более тихим звуком вернулся на исходную позицию. Глаза освоились с полумраком, и я увидел, что Ренато опустил дуло пистолета, но не убрал его. Он держался настороженно, как дикий кот.

— Мне приказали встретиться с тобой.

— Как удачно для нас обоих. И что же тебе посулили в награду, американец?

Почему бы не сказать правду для разнообразия?

— Возвращение в Париж.

Он рассмеялся, отсалютовав пистолетом.

— Да уж, там жизнь получше, чем в этой разоренной развалюхе. А тебе, видно, сродни комариная преданность. Ты готов улететь, быстро насладившись кровавым пиршеством.

Я опустился на пол напротив него и положил винтовку сбоку, очень слабо веря в искренность нашего приятельского общения.

— Война не мое занятие. Без всякой пользы я таскался четыре дня под проливными дождями.

— Тогда тебе нужно согреться. — Он подкинул мне одну из стоящих возле него бутылей. — Я нашел подходящее вместилище для обнаруженного в погребе шипучего вина, шикарная штука для веселой вечеринки. В приятной шпионской компании! И конечно, я могу поверить в твою комариную сущность, бесполезную, но сильно досаждающую. С другой стороны, я слышал, что ты еще славишься смелостью и живучестью. Да-да, не стоит отрицать этого, Итан Гейдж! Поэтому, вероятно, тебя послали сюда, чтобы забрать мое последнее донесение. Или, возможно, шпионить за мной.

— Вот еще, зачем это мне за тобой шпионить?

— Затем, что тот француз не доверяет мне! Да, нам, интриганам, все предельно ясно. — Он кивнул, подтверждая собственный вывод. — Я не собираюсь винить тебя за то, что ты опять переметнулся к французам. Ты вообще хоть представляешь, каково положение строевого солдата, что значит стоять плечом к плечу в ряду оболваненных идиотов в каких-нибудь пятидесяти шагах от линии огня? — Он передернулся. — Просто поразительно, как армия притягивает новобранцев. Если эти болваны выживают, то потом считают войну кульминацией всей их дурацкой жизни.

В раздумье я сделал очередной глоток вина. Его бутылка опустела уже на две трети, шампанское хорошо развязало ему язык.

— Люди лучше, чем тебе кажется, Ренато, у них есть вера.

Он опять приложился к бутыли и вытер губы.

— Вера в победу Бонапарта? Или в выжившего из ума Меласа? За что они, в сущности, сражаются? Попроси любого из солдат объяснить цель войны столетней давности, и ты увидишь их полнейшее недоумение. Однако они готовы идти на новую бойню. Они идиоты, все до единого. Дураков полно, да я не из их числа.

— Но ты тоже служишь французам, не так ли?

— Увы! — Он подмигнул мне. — Шлюхи стоят дороже, чем платит твой самовлюбленный Корсиканец.

— Наполеон вряд ли поверит в такое, учитывая назначенную тобой цену.

— Я двойной агент, мой наивный друг. Если, конечно, твоя наивность не наигранна. — Он отрыгнул и вновь присосался к бутылке. — Ну да, я шпионю и доставляю сведения одной стороне, а потом перехожу линию фронта и повторяю то же самое. Обе стороны нуждаются в разведчиках, так ведь? И вскоре Бонапарта ожидает сюрприз.

— О чем это ты? — поглядывая на лежащий на его колене пистолет, спросил я и, сделав более полный глоток, прикрыл горлышко пробкой.

— Австрийцы никуда не ушли. Они стягивают силы. А Наполеон разделил свою армию, и в итоге его ждет встреча с многочисленным войском противника.

— Ведь ты говорил ему совсем другое!

Он пожал плечами.

— Если ему хотелось узнать правду, то надо было заплатить мне больше, чем Мелас.

— Но люди пойдут на верную смерть!

— А ты думаешь, что в ином случае они могли бы уцелеть? Бонапарт верит в то, во что ему хочется верить. Он помнит неповоротливых австрийцев четырехлетней давности и не верит в способности Меласа. А тот старик — хитрый лис, уж поверь мне. И уж наверняка достаточно хитер, чтобы обмануть Бонапарта с моей помощью. Поэтому я и сказал французам то, что нужно, и сообщил австрийцам то, что сказал французам. Теперь ваш маленький деспот получит по заслугам.

Он сжал рукоятку пистолета, и я почувствовал себя в такой же безопасности, как откормленный гусь в канун Рождества. Почему он столь откровенен? С задумчивым видом я потряхивал свою бутыль.

— Да, американец, Наполеон получит по своему чертову надменному носу. И когда он проиграет, я продам ему еще кое-какие сведения… В отчаянии он выложит двойную цену, а я опять перебегу к австрийцам и втридорога продам то, что продал ему. Вот так делаются деньги в нашем деле!

— В нашем деле?

— Столкновения противников лбами, — пояснил он, расхохотавшись.

— Ты дьявольски откровенен.

— Вино ударило в голову, — бросил он, пожимая плечами. — Кроме того, я уверен в твоем молчании.

— Потому что я тоже шпион?

— Разумеется нет! — воскликнул он, вдруг пристально взглянув на меня. — Ты похож на меня, американец, поскольку способен понять ценность того, что тебе говорят. Ты предашь меня с той же легкостью, с какой я предал Бонапарта за тридцать сребреников, мотаясь, как и я, из стороны в сторону. Да-да, даже не думай отнекиваться… На твоем месте я сделал бы то же самое. Таков уж наш грешный мир, — заключил он, лениво поднимая пистолет. — Так что этот секрет сойдет в могилу вместе с тобой! Да брось, не хватайся за винтовку! — Он улыбнулся. — Должно быть, ты уже смекнул, что искал я именно тебя, а не Бонапарта. Мои главные заказчики хорошо помнят твои преступления.

— Главные заказчики?

Он взвел курок.

— Неужели ты думаешь, что у ложи короткая память? — Он прицелился мне в грудь.

И в этот момент я выпустил пробку из бутылки.

Его сгубила излишняя уверенность, вернее, самоуверенность. Мне доводилось встречать таких подлых гадов, поэтому я специально потряхивал бутылку, усиливая давление шипучего вина, и перестал удерживать пробку на мгновение раньше его выстрела. Пробка вылетела из горлышка, и винный фонтан залил ему лицо, этого было достаточно, чтобы его пистолет дернулся, а я успел отскочить в сторону. Пуля просвистела мимо и врезалась в стену, выбив из нее пылевое облачко. Поднявшись с пола, он вытащил второй пистолет, но я уже достал из-за пояса томагавк и метнул его в негодяя. Лезвие топорика с треском вонзилось ему в подбородок, разбив вдребезги и пару зубов, и тогда я схватил винтовку. Наши выстрелы прогремели одновременно, но, согласитесь, топор в зубах не улучшает меткости. Ренато промазал, а я нет.

Пуля отбросила его назад, он упал, дернулся и замер. Настороженно поглядывая на поверженного врага, я перезарядил винтовку, готовый в любой момент оглушить его прикладом, потом выдернул из его подбородка томагавк и вытер лезвие краем его куртки. На рассеченных губах Ренато застыло злобное выражение. Отвратительное зрелище, но после двух лет истребления подобных ему мерзавцев мои чувства изрядно огрубели.

О какой же ложе он говорил? В следующее мгновение подтвердились мои худшие опасения. Не обращая внимания на льющуюся из его ран кровь, я подтащил покойника к струящемуся из двери свету и расстегнул ему куртку и рубаху. На шпионской груди краснела выжженная татуировка обвитой змеей пирамидки. Апоп, змеиный бог! Меня передернуло. Неужели Ренато принадлежал к одной из лож моего заклятого, но сгоревшего врага Силано, к предательской ветви ложи египетского обряда, члены которой преследовали меня в Египте? А теперь по милости этого коварного змея Наполеон разделил свою армию, хотя австрийцы сосредоточили здесь все силы. Даже если я поспешу обратно к Наполеону, то дивизии Дезе и Ла Поупа не успеют вернуться к началу сражения. И центр французов будет разбит.

Проклятый Ренато!

Да, похоже, до Парижа я доберусь не скоро. Натура у меня, конечно, изменчивая, но я не предатель, даже если речь не идет о благополучии моей родины. Оставался один выход — галопом доскакать до Дезе, которого я слегка знал по Египетской экспедиции, и убедить его поспешить назад, чтобы присоединиться к основным силам. Это будет безумная скачка, но если мне повезет, то я успею вовремя.

Я бросил взгляд на безжизненное тело. Как я уже говорил, хвастовство до добра не доводит. Никого, включая меня! Похоже, при случае я не только могу принести пользу другим, но и развить собственные добродетели. Святые угодники, неужели Наполеон знал, что на меня можно рассчитывать?

В удивленных глазах подлого шпиона стояла смерть, вокруг него уже расплылась лужа крови. Чтобы скрыть приметную татуировку, я застегнул его окровавленную рубаху, вышел из дома и, устало вскочив на лошадь, спешно отправился спасать предстоящую битву. Краем глаза я заметил какое-то смутное движение. Мне показалось, что кто-то прячется в придорожных кустах.