5

Мимо проплыл поднос с хрустальными бокалами шампанского, его держал на ладони одетый в смокинг официант. Майкл подхватил два бокала и чуть ли не насильно сунул один Маре в руку, потом поднял свой бокал.

— Будем здоровы. За новую встречу.

Она чокнулась с ним.

— Будем здоровы.

Мара сделала большой глоток, чтобы успокоить нервы, хотя понимала: голова должна быть ясной. Майкл вновь отсалютовал ей бокалом.

— И за совместную работу.

Их бокалы снова зазвенели, слегка коснувшись друг друга.

Мара окинула взглядом блестящую толпу — здесь собралась одна элита. В воздухе витал аромат свежесрезанных алых роз, наполнивших бело-голубые фарфоровые вазы вдоль всей лестничной площадки. Зал сверкал хрустальными люстрами, а гости — драгоценностями. Казалось, потоку шампанского и закусок не будет конца, но тощие, как жерди, дамы не обращали никакого внимания на деликатесы. Мара подумала, как София, раскрыв рот, будет жадно ловить любую подробность вечера.

Майкл дотронулся до ее руки.

— Прости, что так вышло с Лилиан. На этот раз она разглагольствовала дольше обычного. Никогда не слышал от нее такой длинной речи. Должно быть, ей захотелось произвести на тебя впечатление. Я рассчитывал отделаться от нее пораньше и присоединиться к веселью.

— Прошу тебя, Майкл, не извиняйся. Ты даже не представляешь, насколько это дело интереснее моей обычной рутины. До сих пор я занималась только мошенничеством с ценными бумагами.

Он хмыкнул.

— Прекрасно себе это представляю. Тем не менее не хотелось бы, чтобы обескураживающая манера Лилиан создала у тебя неправильное представление о процессе составления провенанса, когда речь идет о нацистских временах. На самом деле не все так страшно, как она толкует. В ее подчинении большая команда людей, перед которыми стоит всего одна задача: не выпустить из дверей «Бизли» экспонат с подмоченной репутацией.

— Не волнуйся. Именно такое впечатление у меня и создалось. — Мара сделала очередной глоток шампанского и тут же призналась: — А еще мне показалось, что я не очень ей понравилась.

— Вовсе нет. Просто она выпустила колючки, как я тебя предупреждал. Ничего, со временем она подобреет. А теперь давай-ка я тебе здесь все покажу.

Опираясь на руку Майкла, Мара в узком, облегающем платье маневрировала в толпе среди светских знаменитостей и промышленных магнатов, о которых читала в журналах, постояла за кулисами аукциона, наблюдая, как суетилась целая команда сотрудников, готовясь выставить на суд зрителей потрясающие картины. Майкл объяснил ей, что шикарная вечеринка — всего лишь слабая попытка привлечь коллекционеров и завоевать сердца предполагаемых клиентов. «Бизли» уделял гламуру такое же внимание, как и искусству, организовывал роскошные званые вечера, поездки в экзотические места с оплатой всех расходов, брал на работу детей известных коллекционеров, устраивал у себя официальные приемы, делал пожертвования на благотворительные проекты своих самых важных клиентов — и все это как часть боевых действий против дома «Мастерсон». В конце каждого сезона конкуренты подводили итоги продаж и определялись с коллекциями, чтобы выяснить, кто на этот раз выбился в лидеры, а затем использовали этот аргумент для привлечения новых арт-дилеров и коллекционеров.

Прозвучал гонг. Как по команде притухли люстры зала, одновременно зажглись светильники в коридоре, ведущем в аукционный театр. В театре, не менее изысканном, чем парадный зал, атмосфера была серьезной и приглушенной, здесь витал дух коммерции.

Мара и Майкл опустились на зарезервированные места. У Мары слегка кружилась голова от трех бокалов шампанского и почти осязаемого напряженного ожидания в зале. Свет убавили, и публика затихла перед показом первой картины. Сцену заняла «Веселая компания», редкая работа Питера де Хоха, второго по значимости художника Делфтской школы после признанного мастера Йоханнеса Вермеера. Картина изображала таверну, залитую солнечным светом: служанка в красном платье наливает вино трем весельчакам, двое из которых, соперничая друг с другом, пытаются завоевать расположение девушки. Свет, исходивший от картины, ее уникальность покорили публику и отвлекли на секунду внимание от самоуверенного аукциониста с его услужливой командой помощников. Затем начались торги.

Поднимались руки, кивали головы, мелькали таблички. По мере того как росли цены, голос аукциониста становился все громче, темп ускорялся. Мара заглянула в каталог и с удивлением уставилась на Майкла, а тот рассмеялся. Цифры во много раз превышали указанную в каталоге предаукционную цену. Последовал удар молотка.

— Продано. За три миллиона двести пятьдесят тысяч долларов.

Сценки в тавернах, спокойные картины домашнего быта, темные исторические полотна и портреты, светлые просторные церковные интерьеры, Санредам, ван Рейсдал — лоты сменялись один за другим. Они уходили за двойную, тройную цену, снова и снова. Каждая картина соревновалась с предыдущей за самое высокое предложение на этом аукционе, который, еще не закончившись, уже стал легендой.

По окончании торгов Майкл и Мара прошли в зал приемов, где состоялась частная вечеринка. Это был парадный зал в миниатюре, здесь тоже лилось рекой шампанское, хотя и более изысканной марки. Вокруг звучали поздравления, шел обмен дружескими хлопками по спине и воздушными поцелуями. Царила всеобщая эйфория, ею заразились не только новые и прежние владельцы голландских шедевров, но и увеличившие свои капиталы сотрудники «Бизли» — начальство и старшее руководство. На секунду в голове у Мары зазвучал тихий голос, нараспев произнося слова, совсем как ее бабушка, он хотел предостеречь ее, говоря, что все здесь фальшиво, но она прогнала его.

Пробыв на вечере всего несколько минут, Майкл прошептал Маре на ухо:

— Ты не против, если мы уйдем? У меня насчет нас есть кое-какие планы.

Мара испытала шок. Для «Бизли» этот вечер был грандиозным событием, и, судя по предыдущим разговорам, Мара сделала вывод, что Майклу тоже очень важно побывать здесь и разделить успех со своими коллегами и их клиентами. Более того, у нее самой появился шанс познакомиться с другими игроками дома «Бизли». Но Майкл был ее клиент, к тому же он сумел заинтриговать ее, поэтому она согласилась.

Они начали пробираться сквозь толпу, но не успели достигнуть отполированных дверей, как на плечо Майкла опустилась мужская рука с тщательным маникюром. Рука принадлежала человеку без возраста, очень ухоженному, с густой, мастерски подстриженной седой шевелюрой, в сшитом на заказ синем костюме в тонкую полоску. Мара почувствовала, как Майкл весь напрягся.

Незнакомец смотрел прямо на нее.

— Майкл, разве ты не собираешься представить меня своей хорошенькой подружке?

— Извини, Филипп. Разреши представить тебе Мару Койн. Она работает юристом в компании «Северин» и будет представлять нас в деле «Баум». Мара, это Филипп Робишо, сопредседатель «Бизли», успех сегодняшнего аукциона можно приписать ему.

Филипп не слишком убедительно запротестовал, пожимая руку Маре:

— Не нужно лести, Майкл. Успех вечера принадлежит «Бизли» как учреждению.

Следующие несколько минут Майкл и Филипп радовались вечерним продажам и смеялись над тем, что «Бизли» приобрел многие картины сегодняшнего аукциона, обойдя дом «Мастерсон», только потому, что один ушлый стажер проштудировал некрологи, нашел поместье с большой коллекцией картин, а затем уговорил всеми правдами и неправдами убитую горем слабохарактерную вдову разорвать давнишние семейные связи с конкурирующим аукционным домом. Мара сочла их злорадные замечания дурным тоном, но, видимо, практика действовать исподтишка была здесь нормой.

Филипп прервал их самодовольный треп резкой сменой темы.

— Итак, мисс Койн, вы будете защищать нас в суде в деле «Баум». Как представитель солиднейшей юридической фирмы вы наверняка сумеете легко отбить шаткие притязания этой дамы, ничуть не сомневаюсь.

— Разумеется, именно таков мой план, мистер Робишо.

— Прошу вас, называйте меня Филипп.

Не успели они пуститься в дальнейшее обсуждение дела, как Майкл объявил, что им срочно нужно уйти. Филипп удивился:

— Так скоро, Майкл? Ты ведь знаешь, насколько важны подобные мероприятия. Здесь много полезных людей, знакомство с которыми поощрил бы твой дедушка Эдвард.

— Жаль тебя разочаровывать, но я обещал Маре, что мы выделим вечером какое-то время и обсудим предстоящий процесс. Надеюсь, ты понимаешь.

— Ну конечно. Что ж, нам будет тебя не хватать, как и вас, мисс Койн. Было приятно познакомиться. Надеюсь скоро снова увидеться. — Он опытным взглядом окинул ее ноги, грудь, лицо, посмотрел на безымянный палец.

Они попрощались, Майкл повел ее к выходу.

Оказавшись на улице, они миновали караван лимузинов и подошли к поджидавшему их такси. Ночной воздух был свеж, но Маре почему-то стало душно. Неприятно давило разочарование, что Майкл так рано увел ее с праздника — как раз тогда, когда у нее появилась возможность произвести впечатление на одного из первых лиц «Бизли». Она обдумывала, как лучше всего поднять эту тему, когда машина отъехала от аукционного дома и Майкл сам заговорил об этом.

— Прости, что пришлось наспех знакомить тебя с Филиппом Робишо. Иначе он бы не отстал, а мне хотелось увести тебя поскорее.

— Прошу тебя, Майкл, не стоит извиняться. — Она была расстроена, но тот факт, что Майкл сам объяснил свое поведение, несколько ее успокоил.

Их глаза встретились.

— Как бы там ни было, я рассчитываю, что мы проведем остаток вечера вместе.

Мара не знала, что ответить, и сомневалась, следует ли воспринимать подобное заявление как двусмысленный намек. До сих пор он не пускался в откровенный флирт, поэтому теперь она лишь отвела взгляд. Но невольно поймала себя на том, что улыбается в темноте. Пришлось лишний раз напомнить себе, что он клиент, самый важный, от которого зависит успех ее карьеры.

Он прервал затянувшееся молчание, нарушаемое лишь рокотом машины.

— Есть одна вещь, которую, как мне кажется, ты с удовольствием посмотришь. Без свидетелей.

— Правда?

— Правда.

Через полтора квартала Майкл велел водителю притормозить у черного входа в особняк «Бизли». Они вышли из машины на темную узкую улочку, и Мара напряженно ждала, пока Майкл рылся в кармане. В конце концов он подвел ее к неприметной двери, сунул карточку в скрытую панель и набрал несколько цифр кода. Когда дверь открылась, он жестом пригласил Мару войти. Они прошли по длинному темному коридору, следуя курсом, обозначенным красными огоньками вдоль стен. Майкл все время что-то бормотал себе под нос, словно пытаясь вспомнить дорогу, и Мара еще сильнее встревожилась насчет «плана», который он задумал на вечер.

Потом он остановился перед дверью и повернулся к Маре, его глаза как-то жутковато поблескивали в свете красных огоньков.

— Вот и пришли, — объявил он, вставил другую карточку в замок и распахнул дверь.

В комнате стояла картина. Это была «Куколка». Одна, в полной темноте, едва освещенная сверху, словно единственным лучом какой-то звезды.

Центр композиции занимала женщина неземной красоты. Она призывно смотрела с картины своими бирюзовыми глазами на загадочно прекрасном лице и слегка улыбалась, едва заметно протягивая вперед руки. Золотистые волосы были уложены нимбом вокруг головы и украшены мелкими листочками. Очарованная ее лицом, Мара поначалу даже не заметила, во что одета женщина, в каком окружении находится.

Когда же она все-таки обратила на это внимание, то убедилась, что и наряд, и окружение достойны красоты лица. На женщине было роскошное, ослепительно белое длинное платье, поверх которого спускалась складками ало-голубая шаль, закрывая легкую, завораживающую округлость живота. Прозрачные лучи солнечного света проникали из овального окна справа и освещали женщину с ног до головы. На полу лежала голова мертвого змея — единственная неприятная деталь картины, во всем остальном идеально безмятежной. В темном углу ее комнаты, на грубо сколоченном деревянном столе, пламя единственной свечи отражалось на лепестках алебастровой лилии и освещало силуэты креста, потира и глобуса.

И наконец, в левой руке женщины из прорванного кокона рождалась желтая бабочка — куколка. Маре захотелось разобраться во всей этой символике.

Мара вдруг почувствовала, к своему удивлению, что глаза у нее стали влажными от слез, неизвестно почему, когда она встретилась со взглядом женщины и увидела, что загадочная улыбка на картине стала сочувственной. Маре тогда показалось, будто женщина приглашает ее, Мару, стоящую на распутье, преобразиться, как та золотистая бабочка, появляющаяся из кокона на ладони. Мара постаралась незаметно смахнуть слезы (как-никак она профессионал), а затем повернулась к Майклу.

— Как я смогу отблагодарить тебя за это?

Улыбка Майкла рассеяла темноту.

— Я так и думал, что тебе захочется увидеть ее без посторонних.

Несколько часов спустя, выпив много, слишком много коктейлей «мохито», Мара очнулась за угловым столиком в крошечном испанском ресторане с интимной атмосферой. Она буквально утопала в парчовых подушках, а рука Майкла слегка касалась то ее колена, то руки, то волос, так что Мара поняла: в начале вечера прозвучали не пустые намеки. Мара с трудом вынырнула из томной дымки его обаяния и, спотыкаясь, направилась в дамскую комнату. Висевшее там зеркало показало ей все: спутанные волосы, беспорядок в одежде, неумение разграничить личное и профессиональное, пренебрежение карьерой.

Когда Мара вернулась за столик, Майкл потянулся к ней, чтобы поцеловать. Но она успела взять себя в руки еще там, когда смотрелась в зеркало, и поэтому отпрянула на диване. Но Майкл продолжал решительные действия, тогда Мара схватила свою сумочку и поднялась.

— П-прости, Майкл, — пробормотала она, — но я так не могу.