Машина шла плавно, но сейчас начала подпрыгивать, будто они съехали на проселочную дорогу. Через пять минут тряски микроавтобус остановился, и дверь скользнула вбок. В проеме виднелся густой лес и большой двухэтажный коттедж, рядом с которым тек ручей.

Пока ван Хаттен под прицелом шокового пистолета заводил Киру внутрь, она постаралась как можно лучше рассмотреть окрестности. Судя по всему, коттедж был абсолютно изолирован.

Физик привязал Киру, все еще замотанную в смирительную рубашку, к тяжелому деревянному стулу, стоящему у стены, и сорвал ленту с ее рта. Потом отступил и уселся лицом к ней на небольшую кушетку у кирпичного камина.

– Антон, что все это значит? – напряженным голосом спросила Кира; у нее самой не было ни единой догадки.

– Не могу передать, как мне жаль, – сказал ван Хаттен. – Но я чувствовал, что это просто необходимо сделать. Если уж на то пошло, я считаю вас удивительным человеком, влекомым только и исключительно благими намерениями.

– Тогда зачем вы все это сделали? Я не понимаю. Вы с первого дня стремились присоединиться к нашей работе. Вы были в эйфории. Такое невозможно подделать.

– Это правда, – ответил ван Хаттен, опустив взгляд. – Но все изменилось. Я почувствовал вкус социопатии, о которой вы упоминали. Во время первого усиления ничего подобного не было. Но в третий раз мои мысли стали эгоистичными и жестокими. Злые – вот подходящее слово.

– Мы вас предупреждали.

– Знаю, но есть еще несколько факторов, которые перевесили чашу. Одно привело к другому. Когда я приезжал во второй раз, вы описали то видение, которое пережили на втором уровне разогнанного интеллекта. И это меня сильно встревожило.

– В какой части?

– Во всех, – просто ответил он.

Он умолк и уставился в дальнее окно, за которым виднелся безмятежный ручеек. Потом вновь обернулся к своей пленнице.

– Вы знаете, что я верующий?

Кира кивнула.

– Да. Мы досконально изучили вашу биографию. Верующий и воистину хороший человек. Вот почему мы так обрадовались, когда вы к нам присоединились.

– Вам не кажется странным, что ученый и упертый поклонник научной фантастики в то же время верит в Бога?

– Ничуть. Таких взглядов придерживаются многие ученые. Включая и других космологов.

Он нахмурился и покачал головой.

– Меня встревожило, насколько моя версия с повышенным ай-кью презирает саму идею Бога.

Он помолчал.

– Вы знаете, что наш мир отлично приспособлен для жизни?

Кира кивнула.

– Да. Я понимаю, мы существуем в зоне жизни. Не слишком холодно, не слишком жарко… в самый раз.

– Именно. Измените хоть одну из фундаментальных констант физики, и жизнь окажется невозможной. Будь протон хоть на один процент тяжелее, он превратится в нейтрон и атомы разлетятся. Будь слабое взаимодействие чуть сильнее или чуть слабее, чем есть, ядра звезд никогда не родят элементы высшего порядка, необходимые для жизни. И так далее.

– Я слышала, что вероятность именно таких значений этих констант составляет один к триллионам.

– Верно. И я склонен видеть в этих константах Бога.

Кира задумалась. Пока физик казался разумным. Как же ей сыграть? Следует ли ей любой ценой избегать возражений? Можно ли сердить человека, который кажется уравновешенным, хотя его действия свидетельствуют об обратном? Или ее жизнь как раз и зависит от способности возразить?

Для взвешенного решения ей не хватало информации. Она может только довериться своим инстинктам.

– Вы, разумеется, знакомы с контраргументами? – непринужденно спросила Кира, стараясь не говорить слишком вызывающе.

Похоже, ее вопрос не задел ван Хаттена. Уже хорошо.

– Да, – ответил он. – Если бы наша Вселенная была непригодна для жизни, не было бы и наблюдателей, то есть нас. А если так, какого еще результата можно ожидать? Еще есть теория хаотической инфляции. Наша Вселенная – всего лишь одна из бесконечного множества вселенных, возникающих из квантовой пены и раздувающихся в собственных больших взрывах. Каждая из них может иметь свои фундаментальные константы. Среди бесконечного множества вселенных непременно будет несколько, пригодных для жизни. К теории инфляции даже применима эволюция. Некоторые мои коллеги предполагают, что пригодные для жизни физические константы одновременно являются условием порождения большего числа дочерних вселенных. И потому вселенные, случайно родившиеся с иными значениями констант, не размножаются. В то время как вселенные с более… про-жизненными константами становятся доминирующими.

Он сделал паузу.

– Есть и другие контраргументы, но достаточно сказать, что мне они известны.

– Но вы ни одному из них не верите?

– Это блестящие теории, выдвинутые гениальными физиками. Но посмотрите, как они цепляются за свою веру: жизнь – всего лишь счастливая случайность. Многие из них совершенно не приемлют идею, что такая точная подстройка констант подразумевает существование Бога. Многие ученые поверят во что угодно, только не в это. И не важно, как оно закручено. Бесконечное число вселенных? Пожалуйста. Бесчисленные новые вселенные, которые постоянно формируются, как пузырьки в ванне? Ну конечно, это разумно и рационально. Бог? Не будьте смешным.

Кира кивнула. Пока она не соглашалась только с одним утверждением ван Хаттена. И речь шла не о концепции бесконечных вселенных, непонятных и совершенно избыточных. Или хотя бы одной Вселенной. Разум любого человека взрывала невероятность существования одной-единственной звезды. Солнце, по меркам Вселенной небольшая звезда, было бушующим огненным шаром, в миллионы раз больше Земли. Оно поддерживало температуру своего ядра в двадцать семь миллионов градусов по Фаренгейту и могло пылать миллиарды лет. Какая вера будет столь же нелепой и невероятной, как существование всего одного подобного инферно?

– Хорошо, значит, вы верите в Бога, – сказала Кира. – Не буду пытаться с этим спорить. Лично я пока не определилась, но согласна – гипотеза Бога столь же вероятна, как и любая другая, и вполне пригодна для объяснения необъяснимого. Но вы все еще не сказали, что здесь происходит. Или что вас так встревожило в моем видении со второго уровня усиления.

Физик лукаво улыбнулся.

– А разве это не очевидно? По-вашему, конечная цель человечества, равно как и любой другой разумной жизни во Вселенной, – это стать Богом. Чуточку… Ужасно не люблю слово «кощунственно», слишком уж оно отдает фундаментализмом, поэтому давайте скажем «самонадеянно». Чуточку самонадеянно, вам не кажется?

– Возможно, – согласилась Кира. – Но вы же знаете, куда бы ни текло время, законы физики работают одинаково хорошо. И уравнения Эйнштейна в теории допускают путешествия во времени. А вдруг мы должны эволюционировать в Бога, чтобы он мог миллиарды лет назад создать Вселенную?

Ван Хаттен покачал головой.

– Я в это не верю. Если эволюция в Бога идет описанным вами путем бессмертия, на котором мы потеряем свою человечность, – то нет. Я как сейчас помню нашу дискуссию. Даже вы должны признать, что идея переместить наши мозги в искусственное тело вызывает отвращение. Я видел выражение вашего лица во время того разговора. Вы защищали концепцию, но лучше других знали те колючие теологические вопросы, которые она вызывает. Что есть человек? Не потеряем ли мы свою душу?

Он помолчал.

– Я и тогда счел эту идею ужасной. А сейчас, когда я сам столкнулся со злой стороной этого невероятного интеллекта, спущенного вами с цепи, я тревожусь еще сильнее. Я не могу поверить, что путь к небесам и просвещению лежит через ад и социопатию. Негативные эффекты вашей терапии должны быть предупреждением, посланным Богом.

Кира ответила не сразу. Она опустила голову и несколько секунд размышляла, а потом вновь встретилась взглядом с ван Хаттеном.

– Послушайте… Антон, у меня нет всех ответов, – тихо призналась она. – И я согласна с большей частью ваших слов. Путь к бессмертию, каким его видит мой слабый разум, тревожит во многих отношениях. Но я убеждена, что это просто следствие нашей нынешней ограниченности. Мы будем продолжать учиться и расти. Мы найдем лучшие ответы, отыщем способ сделать все правильно.

– Я восхищаюсь вашим оптимизмом. Действительно восхищаюсь.

Физик на несколько секунд замолчал.

– Но то, что вы пытаетесь сделать, почти в точности повторяет трагическую историю Адама и Евы. И я думаю, что конец будет тем же.

Кира растерянно наклонила голову.

– Боюсь, я потеряла мысль.

– Смотрите, – начал объяснять ван Хаттен. – Я верю в Бога, но не верю в организованную религию. Тем не менее меня просто восхищает классический рассказ об Адаме и Еве, если задуматься о нем в контексте ваших попыток. Вы – Ева.

– Я Ева? – недоуменно переспросила Кира. – Вот теперь вы меня окончательно потеряли.

– В соответствии с этим рассказом, в раю было два дерева, заслуживающих упоминания. Древо Познания добра и зла и Древо Жизни. Древо Познания олицетворяет всеведение. А Древо Жизни – бессмертие. Многие ученые считают, что в действительности это два аспекта одного Древа. Человечеству было позволено стремиться к прогрессу и добиваться его, но запрещено делать шаг в одно яблоко к всеведению и бессмертию. Вы тянетесь к тому же яблоку, которое съела Ева.

Кира невольно заинтересовалась. Она никогда не рассматривала эту историю под таким углом.

– Я не верю в точность Библии, – признался ван Хаттен. – Но определенно верю, что все попытки достичь бессмертия или божественности, сделанные Адамом с Евой, или «Икаром», ошибочны и обречены на неудачу.

Он поправил очки.

– Собственно, история Адама и Евы никак не связана с моими окончательными рассуждениями. Она просто меня восхищает.

– Это интересно. Однако вы так и не сказали ничего в оправдание своим нынешним действиям, – заметила Кира.

– Согласен. Но я не закончил. Помимо тревог, связанных с вашим видением бессмертия и социопатическими последствиями вашей терапии, у вашего суперусиленного альтер эго было и другое видение, еще тревожнее. Что вся жизнь должна объединиться в разум, охватывающий Вселенную. Аналогично триллионам одноклеточных организмов, которые отдают свою независимость и личность и сливаются в человека. Чтобы образовать существо, намного большее, чем они сами. Я прав?

– По сути – да.

– Вы помните боргов из «Звездного пути»?

Кира нахмурилась. В ее детстве на экраны вышли семь сезонов «Нового поколения», и она смотрела все серии без исключений. Борг, сокращение от киборга, был огромным сообществом полуорганических, полумашинных существ. В своем развитии они значительно опередили человечество этой вымышленной будущей эпохи и посвятили себя безжалостному поглощению любой разумной жизни во Вселенной. Их самой знаменитой фразой было «Сопротивление бесполезно».

Кира с отвращением поджала губы. Ее видение бессмертия, в котором люди почти целиком станут машинами, – хотя и с нейронными цепями, в точности повторяющими человеческий мозг, – в сочетании с видением коллективного разума действительно можно было истолковать как Борг.

– Судя по выражению вашего лица, вы видите, к чему я веду, – заметил ван Хаттен.

– Да. И я согласна, что борги ужасны. Сама идея отказа от личности кажется беспредельно отвратительной. Но, возможно, существует способ стать частью сообщества, но сохранить при этом индивидуальность. Кроме того, боргов сознательно изобразили в черном цвете. Они были главными злодеями сериала.

Она покачала головой.

– Мое видение было совершенно иным. В отличие от боргов, я никогда не стану кого-то принуждать. Каждая личность будет вправе достичь собственных представлений о счастье и завершенности. Никого не будут заставлять.

– Правда? – иронично переспросил ван Хаттен. – Вы никогда не думали, что будете принуждать людей пройти усиление? Как вы поступили со мной?

Кира насупилась. Другого ответа ван Хаттену не требовалось.

– А если вы решите, – развивал успех физик, – что стать частью коллективного разума – на пути к божественности – самый лучший исход для каждого разумного существа? Помните, это как с пенициллином и умирающим дикарем. Подумайте об отдельных одноклеточных организмах. Хотели бы они объединиться и сформировать человека? Возможно, нет. Возможно, они станут цепляться за свою индивидуальность. Но став человеком, они поймут, верно? И вы вправе заставить их понять, так?

Кира чувствовала, как вздрагивает, будто его слова и идеи были ударами.

– Вы блестящий полемист и высказали несколько хороших идей. Возможно, разница между нами в том, что вы верите в Бога, но не верите в человечество. Не верите в то, к чему стремится «Икар». Я, возможно, не верю в Бога, но у меня есть вера. Вера, что мы сможем достичь той точки, в которой отыщем правильный путь. И каким бы он ни был – даже если будет противоречить моему видению, – в свое время он станет очевидным.

На этот раз задумался ван Хаттен.

– Возможно, вы правы, – признал он. – Но тут я полагаюсь на свою интуицию.

Он вздохнул.

– Но давайте предположим, что мы отбрасываем мои опасения. Давайте допустим, что вы правы. А теперь представьте, что случится, если завтра вы выйдете из тени. Вы объявляете о всех своих делах, о всех стремлениях. Кто-то сочтет это мечтой. Верующие увидят в попытках стать Богом или узурпировать Его место наивысшую степень кощунства. Другие сочтут это кощунством иного рода – светским кощунством. Вмешательством в человеческий разум. Искажением того, что делает нас людьми. А еще вспомните: люди хотят, чтобы дети были похожи на родителей. Если отец обрезан, он хочет того же и для своего сына, даже если эта операция связана с религиозными или медицинскими проблемами.

Он сделал паузу, давая Кире время обдумать сказанное, затем продолжил:

– Теперь предположим, что вам удастся сделать увеличение интеллекта постоянным. Предположим даже, что вы сможете избавиться от негативных последствий для личности. Да, люди хотят лучшего для своих детей, но захотят ли они детей, принадлежащих, по сути, к иному виду? Детей, которые будут отличаться от своих родителей, как человек – от куска дерева?

Кира напряженно смотрела на него, но молчала.

– К тому же люди сочтут вселенский интеллект слишком чуждым, – заключил ван Хаттен. – Угрозой. Они всеми силами будут стараться остановить вас.

Женщина глубоко вздохнула.

– Я уже говорила, у меня нет ответов на все вопросы. А вы выбираете наисложнейшие. Но разве это значит, что мы должны сдаться? Задавать мне эти вопросы – все равно что спрашивать амебу о теории относительности. Когда амеба станет Эйнштейном, она сможет ответить. Я рассчитываю, что человечество примет наилучшие решения из всех возможных с учетом наших знаний. Надеюсь, что трансцендентный интеллект принесет нам мудрость, которая позволит справиться с этими вопросами и сделать правильный выбор. И я по-прежнему утверждаю – каждый, кто не захочет идти вперед, может остаться.

Миллер недоуменно покачала головой.

– Но я все равно не понимаю. Вы решили сжечь здание «Икара» и похитить меня из-за моих безумных фантазий о будущем человечества? Фантазий, которые в лучшем случае станут реальностью через много-много лет?

– Ваши цели – не безумные фантазии о будущем, – возразил ван Хаттен. – И вам это известно. Если вы справитесь с межзвездными перелетами, вы можете прямо сейчас удвоить человеческую жизнь. Нынешнее поколение может прожить достаточно долго, чтобы усиленные разумы успели создать ваше представление о бессмертии. Это поколение сможет дожить до реализации вашего грандиозного плана, даже если она займет миллионы лет.

Кира молчала. Она надеялась, что этот аргумент сможет повлиять на физика, но не удивилась, когда он легко проник в суть. Он был абсолютно прав. Именно по этой причине ставки и были так высоки.

– Но я не закончил, – сообщил ван Хаттен. – К этой точке меня подвело нечто другое. Так сказать, дало решающий толчок.

Он умолк, будто размышляя, с чего начать.

– Продолжайте, – сказала Кира.

– Вы думали об этом инопланетном объекте… этом судне?

– Разумеется, – ответила Кира.

«Ого, – подумала она. – Вот это поворот».

– И что с ним? – осторожно поинтересовалась Миллер.

– Вы не задумывались, что он мог прилететь сюда из-за вас? Что сотворенный вами усиленный разум привлек его, как мотылька к пламени?