ГЛАВА XLVIII
Штодт, Германия
Среда, 21 мая, 1.30
Рейчел открыла глаза. Боль в голове пульсировала с каждым ударом сердца, живот болел, как во время морской болезни, тошнило. Запах рвоты поднимался от перепачканного свитера. Подбородок болел и продолжал кровоточить. Она осторожно ощупала кровоточившую рану, вспомнила укол ножом.
Над ней склонился человек, одетый в коричневую рясу монаха. Старческое увядшее лицо и внимательный, обеспокоенный и влажный взгляд. Она сидела, опершись о стену, в коридоре, где на нее напал Кнолль.
— Что произошло? — спросила она.
— Это вы нам расскажите, — услышала она голос Вейленда Маккоя.
Рейчел попыталась сфокусировать взгляд на фигуре, выступающей из-за спины монаха.
— Я вас не вижу, Маккой.
Великан подошел ближе.
— Где Пол? — спросила она.
— Здесь, он без сознания, но жив. Получил скверный удар в голову. Вы в порядке?
— Да. Только ужасно болит голова.
— Не сомневаюсь. Монахи слышали выстрелы, доносящиеся из церкви. Они нашли Грумера, потом вас двоих. Ключ от вашего номера указал на «Гарни», они связались с гостиницей, и я пробился сюда.
— Нам нужен врач.
— Этот монах и есть врач. Он говорит, что ваши головы целы. Трещин нет.
— А Грумер? — спросила она.
— Вероятно, надоедает дьяволу.
— Это были Кнолль и та женщина. Грумер пришел сюда, чтобы снова с ней встретиться, и Кнолль убил его.
— Чертов ублюдок получил по заслугам. Почему вы двое не позвали меня?
Рейчел попыталась улыбнуться:
— Скажите спасибо.
Пол застонал в нескольких футах от нее. Она подтянулась к нему по каменному полу. Боль в животе немного отпустила.
— Как ты, Пол?
Он тер левую сторону головы.
— Что случилось?
— Нас поджидал Кнолль.
Она подползла ближе и осмотрела его голову.
— Как вы порезали подбородок? — спросил Маккой.
— Не важно.
— Послушайте, ваша честь, тут наверху мертвый немец, которого я нанял на работу, и полиция задает тысячи вопросов. Вас двоих нашли на полу без сознания. И вы говорите мне, что это не важно. Какого черта тут происходит?
— Нам надо позвонить инспектору Паннику, — сказал ей Пол.
— Согласна.
— Прошу прощения. Алло! Вы меня помните? — чуть ли не закричал Маккой.
Монах подал ей влажную тряпку. Она прижала ее к голове Пола. На тряпке остались следы крови. Пол дотронулся до ее подбородка:
— Что здесь случилось?
Она решила честно рассказать:
— Предупреждение. Кнолль велел нам убираться домой и держаться подальше от всего этого.
Маккой пригнулся ближе.
— Держаться подальше от чего?
— Мы не знаем, — вздохнула Рейчел. — Все, в чем мы уверены, — так это в том, что эта женщина убила Макарова, а Кнолль убил моего отца.
— Откуда вы знаете?
Ей пришлось рассказать.
— Я не слышал всего, что говорили Грумер и та женщина в церкви, — сообщил Пол. — Только какие-то обрывки. Но я думаю, один из них, возможно Грумер, упомянул Янтарную комнату.
Маккой покачал головой:
— Я и не думал, что все может зайти так далеко. Что я натворил!
— Что значит «натворил»?
Маккой проигнорировал вопрос.
— Отвечайте, — возмутилась Рейчел.
Но Маккой промолчал.
Маккой стоял в подземной пещере и пытался осмыслить ситуацию. Три ржавых грузовика. Он не спеша ощупывал взглядом стену пещеры, испещренную трещинами-морщинами и несколько напоминавшую древнее каменное лицо, словно надеялся найти какое-то послание. Избитая фраза: «Если бы стены могли говорить» навязчиво вертелась в его голове и отвлекала от поиска верного решения. Могли ли эти стены рассказать ему больше, чем он уже знал? Или все это лишь беспочвенные подозрения? Могут ли стены объяснить, почему немцы завели три ценных грузовика глубоко внутрь горы, а затем взорвали единственный вход? Были ли это немцы вообще и кто замуровал вход? Могли ли они описать, как чешский промышленник вторгся в пещеру через несколько лет после войны, забрал то, что в ней находилось, а затем наглухо закрыл вход? Или, может, они вообще ничего не знали. Молчаливые свидетели прошлого, пытающиеся сквозь годы помочь отыскать след, извилистую тропинку, приведшую многих искателей к смерти.
Другой выход из пещеры все еще плотно забит камнями и щебнем. Его команда начнет раскопки не раньше чем завтра. Он взглянул на часы. Уже почти одиннадцать. Маккой услышал шаги за спиной. Из сумрака пещеры вынырнули Пол и Рейчел.
— Я не ожидал вас так рано. Как ваши головы?
— Нам нужны внятные ответы, Маккой, и не надо больше никому морочить голову, — потребовал Пол. — Мы уже ввязались в это, хотим того мы или нет. Вы сокрушались вчера и употребили слово «натворил». В этой ситуации мы имеем право знать, что вы имели в виду.
— Вы не собираетесь послушать совета Кнолля и уехать домой?
— А нам следует? — спросила Рейчел.
— Это вы должны решить, судья.
— Отъезд откладывается, — твердо сказал Пол. — Так мы хотим знать, Вейленд, что происходит?
— Подойдите сюда.
Он повел их через пещеру к одному из скелетов, лежащих на песке.
— Из того, что было на них надето, осталось немногое, но по обрывкам видно, что это форма времен Второй мировой войны. Образец камуфляжа определенно принадлежит морской пехоте США.
Он нагнулся и показал:
— Это футляр для штыковой винтовки М-четыре образца Второй мировой войны, изготовленной в США. Я не уверен, но кобура для пистолета, возможно, французская. Немцы не носили американскую форму и не использовали французское снаряжение. Однако после войны все европейские военные и полувоенные использовали оружие и снаряжение, выпускаемое американцами. Французский иностранный легион. Греческая национальная армия. Голландская пехота.
Он взмахнул рукой, указывая на другой конец пещеры:
— Один из скелетов обут в ботинки и одет в брюки без карманов. Социалистическая Венгрия одевала так своих солдат после войны. Одежда, пустые грузовики и бумажник, который вы нашли, говорят о том, что это место ограбили.
— Откуда вы знаете, во что были одеты эти люди? — спросила Рейчел.
— В противоположность тому, что вы, возможно, думаете, я не какой-то тупой красношеий мужик из Северной Каролины. Военная история — моя страсть. Это также было частью моей подготовки к раскопкам. Я знаю, что прав. Я понял это в понедельник. В эту пещеру вторгались после войны. В этом нет сомнения. Эти несчастные оборванцы были либо бывшими военными, либо рабочими, одетыми в остатки формы. Их застрелили, когда работы были окончены.
— Значит, все, что вы делали с Грумером, было просто представлением? — возмущенно спросила Рейчел.
— Нет, черт возьми. Я хотел, чтобы это место было полно ценностей, но после осмотра в понедельник я понял, что пещера разорена. Я просто не понимал насколько до сегодняшнего дня.
Пол показал на песок:
— Тот труп, с буквами…
Он наклонился и повторно нарисовал буквы «О», «I» и «С» на песке, оставляя между буквами такое расстояние, как он себе представлял.
— Это было вот так.
Маккой достал фотографии Грумера.
Затем Пол добавил еще три буквы — «L», «R» и «N», заполняя пустые места — и переправил «С» на «G». Теперь на песке читалось слово «loring». Лоринг.
— Сукин сын, — сказал Маккой, сравнивая фотографии с надписью на земле. — Я думаю, вы правы, Катлер.
— Что дает тебе основания так думать? — спросила Рейчел Пола.
— Посмотри сама. Буква «С» могла быть половинкой «G». В любом случае, это имя все время приходит на ум. Твой отец также упомянул об этом в одном из своих писем.
Пол залез в карман и достал сложенный листок:
— Я недавно перечитывал его.
Маккой изучил написанный от руки абзац. На середине письма в глаза ему бросилось имя Лоринга: «Янси звонил мне накануне катастрофы. Ему удалось вычислить старика, о котором ты говорил, чей брат работал в поместье Лоринга. Ты был прав. Мне не надо было просить Янси снова наводить справки в Италии».
Маккой встретился взглядом с Полом.
— Вы считаете, что целью этого взрыва были ваши родители?
— Я уже не знаю, что думать. — Пол показал на песок. — Грумер говорил прошлой ночью о Лоринге. Петр говорил о нем. Мой отец, возможно, тоже говорил о нем, и это стоило ему жизни. Как, наверное, и этому человеку на песке. Но я определенно знаю, что Кнолль убил отца Рейчел, а эта женщина убила Макарова.
— Давайте я вам еще кое-что покажу, — сказал Маккой.
Он подвел их к карте, разложенной у одной из стоек со светильниками.
— Я немного поизучал ее с компасом сегодня утром. Другая шахта, которая запечатана, ведет на северо-восток. Он нагнулся и показал: — Это карта этого района 1943 года. Здесь раньше была мощеная дорога, ведущая от основания горы в том же направлении, на северо-восток.
Пол и Рейчел присели на корточки возле карты.
— Держу пари, что эти грузовики въехали сюда через другой замурованный вход по этой дороге. Им нужна была твердая поверхность. Они были слишком тяжелы для песка и грязи.
— Вы верите тому, что сказал Грумер прошлой ночью? — поинтересовалась Рейчел.
— Что здесь была Янтарная комната? В этом нет сомнения.
— Откуда у вас такая уверенность? — спросил Пол.
— Мое предположение, что пещера была замурована не нацистами, а тем, кто ограбил ее после войны. Немцам надо было бы вывезти янтарные панели обратно, после того как они их спрятали. Нет смысла в том, чтобы взрывать вход. Но человек, который был здесь в пятидесятых, не хотел, чтобы кто-либо узнал о том, что он здесь нашел. Поэтому он убил помощников и завалил шахту. Наша находка была счастливой случайностью — благодаря радару. Тот факт, что у нас есть еще один выход, тоже счастливая случайность.
Рейчел, казалось, начала понимать.
— За везение всегда надо платить.
— Немцы и тот грабитель, возможно, даже не знали, что так близко от пещеры проходит еще одна шахта. Как вы сказали, просто тупое везение во время поисков вагонов, груженных ценностями.
— А были железнодорожные пути, ведущие в эти горы? — спросил Пол.
— Конечно, черт возьми. По ним они ввозили и вывозили оружие.
Рейчел стояла и смотрела на грузовики.
— Тогда это, возможно, то место, о котором говорил отец, которое он хотел приехать и посмотреть?
— Очень может быть, — сказал Маккой.
— Вернемся к изначальному вопросу, Маккой. Что вы имели в виду, говоря, что вы что-то натворили? — спросил Пол.
Маккой остановился.
— Я о вас двоих ни черта не знаю. Но почему-то я вам доверяю. Давайте вернемся в нашу бытовку, и я вам все расскажу.
Пол смотрел, как утренние солнечные лучи играют пылью через грязноватые стекла в окошках рабочего вагончика.
— Что вы знаете о Германе Геринге? — спросил Маккой.
— Только то, что передают на историческом канале, — ответил Пол.
Маккой улыбнулся.
— Он был нацистом номер один. Но Гитлер в конце концов приказал арестовать его в апреле 1945 года. Мартин Борман убедил фюрера в том, что Геринг намеревался устроить государственный переворот и захватить власть. Борман и Геринг никогда не ладили. Так что Гитлер объявил его предателем, лишил всех званий и велел арестовать его. Американцы нашли его сразу после окончания войны, когда взяли контроль над Южной Германией. Пока он был в тюрьме и ждал суда как военный преступник, его много допрашивали. Эти беседы в результате были запечатлены в так называемых сводных отчетах по допросам. Они считались секретными документами в течение многих лет.
— Почему? — спросила Рейчел. — Казалось бы, они должны были быть больше историческими, чем секретными. Война закончилась.
Маккой объяснил, что были две важные причины, почему союзники замалчивали отчеты. Первая — из-за лавины требований о возмещении убытков после войны, многие из которых были умозрительными и поддельными. Ни у одного правительства не было достаточно времени и денег, чтобы тщательно расследовать и дать ход сотням тысяч исков. Сводные отчеты только увеличили бы количество этих исков. Вторая причина более прагматичная. Принято было считать, что вся Европа, за исключением горстки коррупционеров, благородно противостояла нацистам. Но сводные отчеты открыли, что французские, голландские и бельгийские перекупщики ценностей хорошо заработали на вторжении немцев, поставляя им произведения искусства для проекта «Sonderauf trag Linz», гитлеровского музея мирового искусства. Замалчивание этих отчетов смягчило неловкость, которую этот факт вызвал бы у многих.
Геринг старался урвать лучшие ценности до того, как гитлеровские воры прибывали в завоеванную страну. Гитлер хотел очистить мир от того, что он считал «приходящим в упадок искусством». Пикассо, Ван Гог, Матисс, Нолде, Гоген по его плану подлежали уничтожению. Геринг, напротив, видел ценность этих шедевров.
— Какое отношение все это имеет к Янтарной комнате? — спросил Пол.
— Первая жена Геринга была шведской графиней, Карен фон Канцов. Она была в Екатерининском дворце в Ленинграде до войны и влюбилась в Янтарную комнату. Когда она умерла в тысяча девятьсот тридцать первом году, Геринг похоронил ее в Швеции, но коммунисты осквернили ее могилу, поэтому севернее Берлина он построил поместье, которое назвал Карен-халле, и поместил там ее тело в огромном мавзолее. Это место было безвкусным и пошлым. Сотни тысяч акров, простирающиеся на север к Балтийскому морю и на восток к Польше. Геринг хотел иметь Янтарную комнату в память о ней. Поэтому он приказал соорудить комнату размером тридцать на тридцать футов, готовую принять панели.
— Откуда вы об этом знаете? — спросила Рейчел.
— Отчеты о допросах Альфреда Розенберга, главы отдела, специально созданного Гитлером для контроля за грабежами в Европе. Розенберг часто говорил о мании Геринга по отношению к Янтарной комнате.
Маккой рассказал о яростной конкуренции между Герингом и Гитлером за обладание произведениями искусства. Вкус Гитлера отражал нацистскую философию. Чем дальше на восток уходит происхождение автора работы, тем меньше ее ценность.
— Гитлер не интересовался русским искусством. Он считал всю эту нацию недочеловеками. Но Гитлер не считал Янтарную комнату русской. Фридрих Первый, король Пруссии, подарил набор янтарных панелей Петру Великому. Так что реликвия была немецкой. Ее возвращение на родную немецкую землю считалось важным культурным событием.
Гитлер лично приказал эвакуировать панели из Кенигсберга в 1945-м. Но Эрих Кох, губернатор прусской провинции, был верен Герингу. Вот и место соприкосновения. Иосиф Лоринг и Кох были связаны. Коху отчаянно нужны были сырье и действующие заводы для выполнения квот, назначенных Берлином губернаторам всех провинций. Лоринг работал с нацистами, предоставляя семейные рудники, литейные заводы и фабрики для ведения войны Германией. Тем не менее для страховки Лоринг также сотрудничал с советской разведкой. Это объясняет, почему ему было так легко процветать во время советского режима в Чехословакии после войны.
— Боже, а это вам кто рассказал? — не вытерпел Пол.
Маккой повернулся к кожаному портфелю, угол которого торчал из-под изучаемой карты, достал из него пачку скрепленных бумаг и подал ее Полу:
— Посмотрите на четвертую страницу. Я отметил абзацы. Прочтите их.
Пол пролистал страницы и нашел отмеченные разделы:
«Интервью с несколькими современниками Коха и Иосифа Лоринга подтверждают, что они часто встречались. Лоринг был основным финансовым вкладчиком для Коха и обеспечивал немецкому губернатору роскошную жизнь. Вели ли эти отношения к получению информации или фактическому приобретению Янтарной комнаты? Трудно дать на это ответ. Если Лоринг и обладал информацией о панелях или самими панелями, то Советский Союз явно ничего об этом не знал.
Вскоре после окончания войны, в мае 1945-го, советское правительство начало поиски янтарных панелей. Альфред Роде, директор кенигсбергской коллекции при Гитлере, стал первоначальным источником информации для Советского Союза. Роде страстно любил янтарь, и он рассказал советским следователям, что ящики с панелями были все еще во дворце Кенигсберга, когда он покинул здание 5 апреля 1945 года. Роде показал следователям сожженную комнату, где, по его словам, хранились эти ящики. Остались только куски позолоченного дерева и медные петли (которые считались частями дверей первоначальной Янтарной комнаты). Заключение об уничтожении было неизбежным, и вопрос стали рассматривать тщательнее. В марте 1946 года Анатолий Кучумов, куратор дворцов в Пушкине, посетил Кенигсберг. Там же, в тех же руинах, он нашел остатки флорентийской мозаики из Янтарной комнаты. Кучумов твердо верил, что, хотя другие части комнаты могли сгореть, янтарь не сгорел, и назначил новое расследование.
К тому времени Роде был мертв, он и его жена умерли в день, когда им было назначено явиться для новых допросов. Интересно, что врач, подписавший свидетельства о смерти четы Роде, также исчез в тот же день. По этому пункту советское Министерство государственной безопасности взяло расследование под свой контроль вместе с Чрезвычайной государственной комиссией, и оно продолжалось вплоть до 1960-го.
Немногие поверили заключению, что янтарные панели были утеряны в Кенигсберге. Большинство экспертов ставят под сомнение то, что мозаики были действительно уничтожены. Немцы были достаточно умны. В дополнение, принимая во внимание активные действия Иосифа Лоринга после войны в регионе Гарц, его страсть к янтарю и неограниченные средства, которыми он располагал, возможно, Лоринг и нашел панели. Интервью с потомками местных жителей подтверждают, что Лоринг часто приезжал в регион Гарц, обыскивая рудники, с ведома и одобрения советского правительства. Один человек даже утверждал, что Лоринг в своих поисках исходил из того, что панели вывезли грузовиками из Кенигсберга на запад Германии, их окончательный пункт назначения находился на юге в австрийских рудниках или в Альпах, но они отклонились от курса из-за ожидаемого наступления советской и американской армий. Самые достоверные источники утверждают, что было три грузовика. Однако ничто не может быть доказано.
Иосиф Лоринг умер в 1967 году. Его сын Эрнст унаследовал состояние семьи. Никто из них никогда не делал никаких публичных заявлений о Янтарной комнате».
— Вы все это знали? — спросил Пол. — В понедельник и вчера вы устроили представление? Все это время вы охотились за Янтарной комнатой?
— А почему, вы думаете, я позволил вам тут крутиться? Двое чужаков появляются из ниоткуда. Вы думаете, я бы потратил на вас больше пары секунд, если бы первое, что вы сказали, не было: «Мы ищем Янтарную комнату» и «Кто такой Лоринг»?
— Идите в задницу, Маккой, — сказал Пол, сам себе удивляясь. Он не помнил, ругался ли он так грубо или так много когда-то в своей жизни. Явно этот красношеий мужик из Северной Каролины его измотал.
— Кто это написал? — спросила Рейчел, показывая на бумаги.
— Рафаль Долинский, польский репортер. Он провел большую работу, разыскивая Янтарную комнату. У него было что-то вроде навязчивой идеи, если вас интересует мое мнение. Когда я был здесь три года назад, Долинский ко мне обращался. Это он заразил меня своей манией по поводу янтаря. Он провел серьезные исследования и писал статью для какого-то европейского журнала. Рафаэль надеялся взять интервью у Лоринга, чтобы гарантировать себе интерес издателя. Он послал копию вот этого Лорингу с просьбой о встрече с ним. Чех так и не ответил, а месяцем позже Долинский погиб. — Маккой сделал паузу, затем посмотрел Рейчел в глаза. — Подорвался в руднике около Вартберга.
— Проклятие, Маккой, — опять начал заводиться Пол. — Вы знали обо всем этом и не сказали нам. Теперь Грумер мертв.
— К черту Грумера. Он был жадным, лживым ублюдком. Его убили по его же вине, он был продажным. Это не моя проблема. Я специально не рассказывал ему ничего из этого. Но что-то говорило мне, что это была та самая пещера. С момента показаний радара. Это мог быть вагон, но если нет, то это могли быть три грузовика с Янтарной комнатой. Когда я увидел эти чертовы штуковины в понедельник в темноте, я думал, что нашел свою золотую жилу.
— Вы обманули инвесторов лишь для того, чтобы узнать, правильна ли ваша догадка? — спросил Пол.
— Я вычислил, что в любом случае они будут в выигрыше. Картины или янтарь. Им-то какая разница?
— Вы чертовски хороший актер, — похвалила Рейчел. — Надули нас.
— Моя реакция, когда я увидел, что грузовики пусты, не была актерством. Я надеялся, что мои ставки выплачены и инвесторы не будут возражать против небольшой перемены трофеев. Я сделал ставку на то, что Долинский ошибался и панели не были найдены Лорингом или кем-то другим. Но когда я увидел другой замурованный выход и пустые кузовы, я понял, что оказался по уши в дерьме.
— Вы и сейчас по уши в дерьме, — сказал Пол.
Маккой покачал головой:
— Подумайте, Катлер. Здесь что-то происходит. Это не просто пустая площадка. Эту пещеру не должны были найти. Мы случайно наткнулись на нее благодаря современным технологиям. Теперь кто-то очень интересуется тем, что мы делаем, и они также весьма живо интересовались тем, что знали Петр Борисов и Макаров. Настолько живо, что пошли на их убийство. Может, они в той же степени интересовались и вашими родителями?
Пол зло посмотрел на Маккоя.
— Долинский рассказал мне о множестве людей, которые погибли, разыскивая янтарь. Это тянется с момента окончания войны. Целая галерея призраков. Сама эта комната уже давно превратилась в призрак, в погоне за которым уже погибло и продолжает погибать столько людей.
Пол не стал с этим спорить. Маккой был прав. Что-то странное определенно происходило, и оно связано с Янтарной комнатой. Что это могло быть? Слишком много совпадений…
— Предположим, что вы правы, что мы будем делать теперь? — спросила в конце концов Рейчел голосом, в котором появилось смирение.
Маккой не замедлил с ответом:
— Я поеду в Чешскую Республику и поговорю с Эрнстом Лорингом. Я думаю, настало время, чтобы кто-то это сделал.
— Мы тоже едем, — заявил Пол.
— Мы едем? — удивилась Рейчел.
— Ты была чертовски права. Твой отец и, возможно, мои родители погибли из-за этого. Теперь мы зашли слишком далеко. Я хочу закончить это дело.
Во взгляде Рейчел сквозило любопытство. Неужели она обнаружила в нем что-то новое? Нечто, чего она никогда не замечала раньше. Решимость, которая скрывалась под глубоким покровом контролируемого спокойствия. Возможно, он открыл в себе что-то новое? Опыт предыдущей ночи дал ему хорошую встряску. Погоня, когда он и Рейчел убегали от Кнолля. Ужас, когда они висели на балконе в ста футах от черной немецкой реки. Им повезло, что они отделались всего парой шишек на голове. Но теперь он был полон решимости узнать, почему погибли Петр Борисов, его родители и Макаров.
— Пол, — сказала Рейчел, — я не хочу, чтобы прошлая ночь повторилась. Это глупо. У нас двое детей. Вспомни, что ты пытался сказать мне на прошлой неделе в Вартберге. Теперь я согласна с тобой. Давай поедем домой.
Его взгляд пронзил ее насквозь.
— Поезжай. Я тебя не держу.
Резкость тона и быстрота его собственного ответа пробудили бурю воспоминаний. Он вспомнил, как сказал ей те же слова три года назад, когда она заявила, что подает на развод. Тогда это была бравада. Слова, сказанные сгоряча. Чтобы доказать что-то ей и самому себе. На этот раз эти слова значили больше. Он собирался в Чехию, а она могла ехать либо с ним, либо домой к детям. Ему действительно было все равно.
— Ваша честь, вам приходил когда-нибудь в голову один вопрос? — вдруг спросил Маккой.
Рейчел перевела на него взгляд.
— Почему ваш отец сохранил письма Макарова и копии своих писем к нему? И зачем было оставлять их так, чтобы вы нашли? Если он действительно не хотел, чтобы вы в это ввязывались, он бы сжег эти проклятые бумаги и унес бы секрет с собой в могилу. Я не знал старика, но я могу думать, как он. Когда-то он был охотником за сокровищами. Он бы хотел, чтобы Янтарную комнату нашли. И вы единственная, кому он доверил эту информацию. Разумеется, он вывернулся наизнанку, чтобы послание соответствовало его стилю, но послание отчетливое и ясное:
«Рейчел, поезжай и найди ее».
Он прав, думал Пол. Это именно то, что сделал Борисов. Он никогда не задумывался об этом до настоящего момента. Рейчел усмехнулась:
— Я думаю, вы понравились бы моему отцу, Маккой. Когда мы едем?
— Завтра. А сейчас мне надо уладить кое-что с партнерами, чтобы выиграть для нас еще немного времени.
* * *
«Александр Бенуа — описание Янтарной комнаты,
1910
Общий ея характер — рококо, ибо то, что сразу бросается в глаза и лучше всего запоминается, т. е. резные деревянные украшения, носит на себе отпечаток разнузданной фантазии графа Растрелли. Лишь вглядываясь пристальнее в золотисто-желтыя поверхности стен, можно удостовериться, что мы имеем перед собой памятник более отдаленной эпохи. В мелочном рисунке деталей самых янтарных «штук» и в изгибах рам, в симметричных и робких, но изящных завитках чувствуются еще отголоски поздняго барокко, привившагося при дворах Людовика XIV и Вильгельма Оранского под влиянием знаменитых декораторов Берэна, Мансара и Д. Маро. На одном из панно янтарного кабинета имеется пометка «Anno 1709», объясняющая вензель Фридриха I.
Но этими мелкими деталями, разсчитанными на небольшое помещение интимнаго характера, Растрелли пренебрег совершенно и распорядился присланным янтарем просто как роскошным материалом, как восхотительной краской.
Для того, чтобы «разогнать» в высоту и в ширину эту колоритную блестящую поверхность, он перебил янтарные доски длинными зеркальными пилястрами, заполнил пространства над дверьми пышными орнаментами и решился даже аттик над карнизом сделать «под янтарь». Мало-помалу в Янтарной комнате образовался из разных подношений и покупок маленький специальный музей янтарных вещей, и вообще в Царское Село поступали из всех дворцов янтарныя вещицы для починки, подклейки и проч. Итак, можно считать, что мы видим Янтарную комнату в том виде, в каком она была при Елизавете Петровне.
Штучный пол комнаты, сделанный уже при Екатерине в 1760-х годах, состоит из широко раскинувшегося и пышного рисунка. Что же касается до потолка, то он покрыт украшениями лишь в 1858 г. Середину его занимает огромная картина неизвестного венецианского мастера XVIII века, изображающая мудрость, охраняющую юность от соблазнов любви: справа, под шатром, покоится Венера, слева — богиня мудрости поспешно увлекает юношу; Геркулес с небесных высот взирает на эту сцену; амуры возятся с оружием Марса. Вокруг картины расположены медальоны в виде «сатауих» янтарнаго оттенка, писанные в 1858 г. академиком Титовым.
Между окнами над зеркалами помещена красивая орнаментальная живопись Елисаветинскаго времени с вензелями государыни.
Освещалась комната (согласно описи) 565 свечами, вставленными в деревянные и бронзовые стенники. Весь этот искрящийся свет отражался в политуре янтаря в 24 зеркальных пилястрах и в двух высоких зеркалах».
