37

Тем же утром, пока весь колледж находился в часовне, в Директорский дом заглянул доктор Милтон. Он был сухоньким невысоким человечком далеко за семьдесят, с лицом, похожим на чернослив, и испачканным нюхательным табаком жилетом. Его поведение никогда не отличалось любезностью, но сегодня он повел себя еще сварливее, чем обычно, — отчасти потому, что ему пришлось поторопиться с завтраком, отчасти потому, что он прослышал, будто его пациент имел наглость обратиться к другому врачу.

— Так-так, мадам, — сказал он Элинор, после того как осмотрел Карбери, приказал выпустить из него пару унций крови и прописал еще опиума. — Не понимаю, зачем вы посылали за доктором Джермином. Он не добавил к моему диагнозу ничего нового. Случай простой, как кирпич.

— То есть, сомнений быть не может, сэр?

— Нет. Данный тип рака не под силу ни одному врачевателю.

— Возможно, хирург?..

— Нет, мадам, нет. Как я уже говорил доктору Карбери, местоположение опухоли полностью исключает хирургическую операцию. Лекарство будет таким же смертоносным, как и болезнь, только намного быстрее. Скальпель убьет его, вырезая рак.

Элинор отвернулась. Помолчав, она тихо спросила:

— Как долго?

— Это вопрос посложнее. Несколько дней или недель… даже месяцев, хотя вряд ли. Предсказать практически невозможно. Поймите, многое зависит от телосложения пациента и развития болезни. Я буду и впредь прилагать все усилия, мадам, но не ждите от меня чудес.

— Конечно, сэр, — ответила Элинор. — Я и не жду.

Доктор резко глянул на нее, подозревая иронию, после чего достал часы и заявил, что его ожидают другие пациенты. Когда он ушел, Элинор встала у окна, глядя на Директорский сад и Длинный пруд. Она знала, что этот день настанет, но не предполагала, что так скоро. Ее будущее внезапно разверзлось темной ямой на пути; и она неумолимо скользила к ней, не в силах изменить направление или хотя бы отсрочить миг падения.

В дверь постучали, и Сьюзен объявила, что доктор Карбери проснулся и просит ее. Она нашла мужа в постели, опершегося о подушки. У окна расположилась платная сиделка с вязанием. За ночь болезнь еще больше состарила мужа, иссушила его лицо и тело. Его глаза, напротив, парадоксально стали моложе. Элинор никогда прежде не уделяла им особого внимания, но внезапно осознала, что они большие и блестящие, как у волкодава, которого Фрэнк держал в деревне, когда был мальчиком.

Доктор Карбери поманил ее к себе, все ближе и ближе, пока между их лицами не осталось всего несколько дюймов.

— Отошлите женщину, — прошептал он. — И пусть ко мне приведут Соресби. — Он вцепился в рукав ее платья. — Это крайне важно, мадам.

Элинор попыталась вырваться, гадая, вернулся ли Соресби со своей незаконной вылазки прошлым вечером.

— Будет исполнено, сэр.

— Соресби, — прошептал муж. — Соресби.

Их прервал стук в дверь спальни. На пороге появился мистер Ричардсон; Бен следовал за ним, на его лице застыла немая мольба, поскольку Элинор велела никого не впускать.

— Миссис Карбери, к вашим услугам, мадам, — Ричардсон прошел в комнату. — Дражайший доктор Карбери, мой джип сказал, что сегодня утром вас посетил доктор Милтон, и я просто не мог не прийти. Надеюсь, вы занемогли не слишком серьезно?

— Доктор Милтон посоветовал пока не принимать гостей, — заметила Элинор. — Он был весьма настойчив.

— Но разве меня можно назвать всего лишь случайным знакомым, мадам? — улыбнулся Ричардсон, как бы пытаясь смягчить ядовитые слова. — Мы в профессорской с нетерпением ждем вестей и, разумеется, молим бога о том, чтобы это были хорошие вести. Кроме того, вы, наверное, помните, что члены совета должны собраться сегодня в полдень, и это особенно важно из-за происшествия с несчастным мистером Соресби. Если директор слишком нездоров, чтобы посетить собрание, полагаю, я должен приложить все свои скромные усилия, чтобы заместить его в данном случае.

Карбери, который до сего момента не подавал виду, будто заметил гостя, повернул голову на подушке и пристально уставился на дальнюю стену.

— Мне очень жаль, сэр, но директор, вероятно, не сможет к вам сегодня присоединиться, — сказала Элинор. — Врач предписал ему отдыхать.

— О боже, — на лице Ричардсона отразилась глубокая скорбь и забота. Он осторожно обогнул Элинор, чтобы обратиться напрямую к фигуре на постели. — Прощайте, дорогой друг, и не сомневайтесь, что я стану молиться о вашем скорейшем выздоровлении.

Тьютор снова поклонился Элинор. Но у двери он остановился.

— Кстати… слышали новость? Мистера Соресби не было в часовне сегодня утром. Я послал в Ярмут-холл, но его комната пуста. Мне горько говорить об этом, но, похоже, он скрылся. Не слишком похоже на невинного человека, а? Но я надеюсь, что с ним не приключилось ничего дурного.

Доктор Карбери застонал. Элинор обернулась. Ее муж не пошевелился; он продолжал смотреть на дальнюю стену.

— Черт бы его побрал, — произнес он. — Черт побери. Черт, черт, черт.

Кузнец, вставший рано, чтобы раздуть свой горн, видел, как Олдершоу шел на юг через Уайтбич вскоре после рассвета. Он пожелал Фрэнку доброго утра, но тот не ответил. Рассказ кузнеца подтвердил, что Олдершоу почти наверняка отправился в Кембридж.

Холдсворт пошел за ним. Добравшись до Кембриджа, первым делом он заглянул в Иерусалим. Мепал, стоящий у ворот, с горящими от любопытства маленькими глазками, сообщил ему, что не видел мистера Олдершоу с тех пор, как его забрали в Барнуэлл много недель назад. Он отсоветовал Холдсворту пока что заходить в Директорский дом, объяснив, что доктор Карбери нездоров. Мистер Ричардсон был недоступен, поскольку только что приступил к лекции. Холдсворт спросил о мистере Аркдейле, но оказалось, что молодой джентльмен находится среди слушателей мистера Ричардсона.

Джон вернулся и пересек мост. На Честертон-лейн ворота Ламборн-хауса стояли открытыми. Неужели Фрэнку хватило глупости явиться сюда? Мужчина в потертом коричневом сюртуке курил трубку на переднем крыльце. На шее у него был платок в красных пятнах. Мужчина наблюдал за приближением Холдсворта с отстраненным видом и легкой улыбкой, как праздный бездельник мог бы наблюдать за ужимками бродячего пса. Дверь за его спиной была распахнута. В доме кто-то насвистывал «Я милую покинул».

Холдсворт видел парня впервые, но сразу же понял, кто он таков. В Лондоне хватало подобных ему, и Джон жил в постоянном страхе обнаружить парочку его собратьев — они редко работали поодиночке — у своей собственной двери.

— Если вы ищете мистера Уичкота, так его здесь нет, — сообщил мужчина, вынимая трубку изо рта и заглядывая в нее.

— А где же он, скажите на милость?

— Неотложное дело в другом месте, как я это называю.

Как и многие его собратья, судебный пристав обзавелся склонностью к тяжеловесному юмору — привилегии обладающих крохами власти.

— Хотите сказать, его арестовали за долги? — спросил Холдсворт.

— Не задавайте вопросов, и мне не придется вам врать.

— И по чьему же иску? На какую сумму?

Мужчина постучал себя по носу черенком трубки.

— Эээ… что-то не припомню.

Холдсворт вздохнул и полез в карман за шиллингом. Он положил серебряную монетку на ладонь, держа ее вне досягаемости пристава.

— Восемьдесят фунтов, — ответил мужчина, не сводя глаз с шиллинга. — Плюс расходы. Иск мистера Малгрейва.

— Где сейчас мистер Уичкот?

Мужчина снова постучал себя по носу, и стучал до тех пор, пока Холдсворт не присоединил второй шиллинг к первому.

— У мистера Персера на Уолл-лейн, сэр.

— Мистер Персер — ваш хозяин?

Пристав кивнул. Холдсворт уронил два шиллинга в подставленную ладонь и ощутил в дыхании мужчины запах вина.

— Вы случайно не знаете, не заходил ли сегодня утром к мистеру Уичкоту молодой джентльмен?

— Высокий парень? С наивным лицом?

— Он самый.

Мужчина снова постучал себя по носу, но посмотрел на Холдсворта и передумал торговаться.

— Он чертовски спешил повидать мистера Уичкота, вот что я вам скажу.

— Это было до того или после, как его забрали к мистеру Персеру?

— После. Вы разминулись совсем чуть-чуть. Мы отправили парня на Уолл-лейн. Может, он собирается одолжить мистеру Уичкоту деньжат? В таком случае, надеюсь, у него глубокие карманы. К вечеру жди новых.

— Новых кого?

— Новых исков.

Уичкота провели в комнату на втором этаже в глубине высокого узкого дома. Здание не соответствовало фасаду и уходило вглубь под скопище разномастных крыш. Филипп сел, облокотившись об изрезанный стол, и уронил голову на руки. Раньше он изрядно тревожился о своих долгах, но в глубине души чувствовал, что защищен от их худших последствий. Джентльмен, живущий в кредит, — что может быть естественнее? Человек его положения, разоренный Малгрейвом, который немногим лучше слуги, — это противно самой природе.

Кто-то стучал в уличную дверь. Казалось, грохот вторит его головной боли, и они усиливают друг друга. Подобное место неизбежно должно быть проходным двором. Он знал, что Персер, должно быть, развлекает других гостей, как он тактично их называл — более состоятельный класс должников, имеющих связи, которые, в конце концов, погасили бы свои долги так или иначе, а пока что располагали достаточными средствами, чтобы оплатить питание и проживание у Персера. Расценки бейлифа были непомерно высоки, и все же предварительное заключение было бесконечно лучше, чем долговая яма, единственная альтернатива.

В дверь комнаты постучали, и слуга Персера впустил миссис Фиар. Отбросив долгие церемонии, она подошла прямо к Уичкоту и взяла его за руки. Оба не проронили ни слова, пока не остались наедине.

— Я пришла, как только получила ваше письмо, — тихо сказала она.

— Я разорен, мадам.

— Чей иск? И на сколько?

— Малгрейва. Девяноста фунтов хватит, чтобы избавиться от него и оплатить также расходы Персера.

Она нахмурилась, подсчитывая.

— Тогда мы вызволим вас через час, в крайнем случае — через два.

— Если бы все было так просто. Они почуяли кровь. Одному богу известно, сколько я должен всего.

— Сотни?

— Если не тысячи.

Отпустив его руки, миссис Фиар села рядом.

— Мне негде взять таких денег. Вы сможете их собрать, если выиграете время?

Филипп пожал плечами.

— Скорее свинья полетит.

Она взглянула на него, чуть вздернув брови.

— Прошу прощения, мадам, — быстро поправился Уичкот, как всегда, чуткий к перемене ее настроения, и даже в подобной ситуации позабавленный ее жеманным неприятием вульгарности. — Сорвалось с языка. Однако надежды действительно не осталось.

— А дом? Возможно за него что-нибудь выручить?

— У меня всего лишь пожизненное право владения. И я уже одолжил под него денег. Если я не смогу выкупить счет на Михайлов день или перезаключить договор, мне конец. Я потеряю дом.

Без дома встречам клуба Святого Духа придет конец. И он останется без крыши над головой.

— Вам кто-нибудь должен?

— Сотню или две. Но мне не достанется ни пенни много месяцев, если не лет. Вы же знаете, как эти щенки относятся к своим игорным долгам. Они влезают в долги, и если не могут расплатиться, нам остается только ждать.

Миссис Фиар оставила его и подошла к окну. Уичкот знал, что она увидит: дом поглотил половину крошечного садика. Под окном находился неухоженный двор, уборная и свинарник, где можно было разглядеть костлявые спины двух хряков, роющих грязь.

— Кто знает, может, свинья и полетит, — сказала она.

— Что?

— Напрасно вы оставили надежду, — спокойно произнесла женщина. — У меня отложено достаточно средств, чтобы уладить дело с Малгрейвом. Это выиграет нам немного времени.

— Что проку в паре часов? Иски посыплются, не успею я вернуться домой.

Она строго посмотрела на него.

— Даже малого времени может оказаться достаточно.

В комнате было душно и пахло болезнью. Поначалу доктор Карбери не мог успокоиться и вертелся в разные стороны, пытаясь устроиться поудобнее. По мере того, как проходили часы, он становился все тише. Элинор сидела у постели, пока не услышала, как бьет одиннадцать. Тогда она встала, на цыпочках подкралась к двери и несколько секунд подождала, прислушиваясь к тяжелому дыханию мужа.

Сиделка, вязавшая у окна, подняла глаза. Элинор прошептала, что скоро вернется. Она покинула спальню мужа и почти бегом спустилась вниз. Не останавливаясь для раздумий, покинула дом через садовую дверь и медленно пошла по гравийной дорожке к пруду.

Элинор нуждалась в ясной голове сильнее, чем когда-либо. Больше нельзя полагаться на защиту мужа. Она много месяцев знала, что супруг болен, но лишь сейчас, после утреннего визита Милтона, была вынуждена признать, что он умирает и что печальное событие наступит через несколько недель или даже дней.

Если она не хочет погибнуть окончательно, поддержка леди Анны необходима как воздух. Ее светлость желает одного — возвращения сына. Если Элинор сумеет помочь Фрэнку и заслужить ее благодарность, то возможным станет поистине все.

Даже Джон Холдсворт?

Последний вопрос направил ее мысли в нежеланное русло. Или, точнее говоря, не вполне нежеланное в подлинном смысле слова, но, безусловно, неуместное, аморальное и тревожное. Учащений дыша, Элинор подошла к Длинному пруду в его самом широком месте, напротив восточного платана. Именно здесь нашли Сильвию. После мгновенной нерешительности миссис Карбери пошла вдоль берега к калитке у моста Фростуик-бридж. Она положила пальцы на чугунную решетку калитки, дотронувшись до нее в том самом месте, где рука Холдсворта коснулась ее руки. Металл был холодным, грубым и равнодушным. Она отдернула руку, открыла калитку и быстро пошла по мосту.

Насколько могла судить Элинор, в садах колледжа никого больше не было. Она нырнула под платан, который окружил ее огромным зеленым шатром; его ветви ниспадали до земли, подобно занавесям.

Здесь было прохладно и уединенно. Никто ее не видел. Она могла думать о чем угодно. Прощай, Сильвия; прости и оставь меня. Она обхватила себя руками и попыталась вообразить, каково быть в объятиях мужчины.

Будь что будет, решила Элинор. Она напишет леди Анне, когда вернется в дом. Сообщит ей, что доктор Карбери умирает.

Но она все же была не одна. Колеса грохотали и скрежетали по плитам церковной галереи. Кто-то разговаривал. Продолжая прятаться, Элинор переменила положение, чтобы выглянуть в просвет между ветвями. Сначала она подумала, что это Том Говнарь совершает обход. Она поняла ошибку, когда в одной из арок галереи показались мужчина и женщина.

То был Филипп Уичкот. За его руку цеплялась коренастая невысокая женщина, годящаяся ему в матери.

Пока Элинор наблюдала, они прошли вдоль фасада Нового здания. За ними катила тачка, заваленная чемоданами и коробками, которую тащили двое слуг, совсем еще дети. Элинор узнала мальчишку Уичкота. Рядом с ним шагала высокая худая девчонка, руки и ноги которой торчали из слишком короткого платья.

Комнаты в Новом здании были поделены на три подъезда. Уичкот в сопровождении леди подошел к ближайшему. Тачка остановилась, и слуги принялись ее разгружать.

Уичкот сменил местожительство. Это знак, подумала Элинор, проявление божественного недовольства ее прелюбодейными желаниями. Как она сможет забыть Сильвию, пока Уичкот здесь?