21

Уичкот собрал деньги на обед, продав мебель жены. У него была давняя договоренность с владельцем «Хупа», который по такому случаю одолжил своего французского повара и нескольких официантов. Часть еды была приготовлена на кухнях гостиницы. После завтрака прибыли три ливрейных лакея — отец и два сына. Они уже работали на Уичкота и, подобно владельцу «Хупа», настояли на оплате вперед. Им потребовался почти час, чтобы завить и напудрить волосы и облачиться в ливреи, предоставленные мистером Уичкотом. Сюртуки были прискорбно поношенными и сидели на своих новых владельцах не слишком ладно.

Днем Уичкот удалился в кабинет и запер дверь. В углу комнаты, невидимый со стороны окна и из дверного проема, в нишу был встроен высокий шкаф. Обшитая панелями дверь обладала двумя замочными скважинами, но была лишена ручки. Он отпер оба замка и открыл дверь.

В шкафу хранились архивы клуба Святого Духа, а также некоторое количество связанных с ним предметов. На одной полке стояли разнообразные бокалы, чаши для пунша, блюда и искусно украшенные столовые приборы. На верхней полке выстроился ряд переплетенных в кожу томов, запечатлевших членство, деятельность, счета и решения клуба Святого Духа за тридцать лет его существования. Здесь также стояли книги пари и книги учета вин.

Уичкот достал текущую книгу учета вин. Клуб обладал собственным запасом вин, представлявшим значительный и постоянный интерес для его членов, а также служивший для них источником солидных трат. Уичкот уже выбрал вина для вечера и достал их из той части погреба Ламборн-хауса, которая была отведена для их хранения. Однако, поразмыслив ночь, он решил, что не повредит принести еще полдюжины кларета и столько же портвейна. Он проследил за их изъятием сразу после завтрака. Теперь же отнес книгу на стол, сделал пометку, что именно взято, и вернул том на полку.

Филипп провел указательным пальцем по ряду корешков. Он прочел или, по крайней мере, пролистал все тома. Клуб был основан Мортоном Фростуиком в 1750 году. Полноправное членство было ограничено председателем клуба, известным как Иисус, и двенадцатью апостолами. Клубные развлечения быстро стали в Кембридже легендарными, поскольку их характер был равно загадочным и расточительным.

Оба эти качества — заслуга Фростуика. Он много лет прослужил в Ост-Индской компании в Бенгалии, где сказочно разбогател. Вернувшись в Англию, посетил Кембридж и счел профессорскую комнату в Иерусалиме столь замечательным местом, что поступил в колледж сотрапезником начальства. Он наслаждался обществом более молодых людей и благодаря необычайной щедрости заслужил титул Набоба Фростуика. Он подарил колледжу маленький мостик через Длинный пруд — уменьшенную копию знаменитого деревянного моста мистера Эссекса в Колледже королев.

Фростуик за свой счет закупил вина для клубного погреба, а также бокалы, столовые приборы и блюда, сплошь искусно украшенные, которые до сих пор использовались на клубных обедах. Среди них был ритуальный бокал, который полагалось осушить каждому соискателю: он удивительно напоминал эрегированный пенис с яичками, вмещал около половины пинты вина, и каждый кандидат должен был проглотить его содержимое одним махом. Фростуик внезапно покинул Кембридж после некоего случая, имевшего, по слухам, отношение к одному из сайзаров Иерусалима, и уехал за границу, где якобы завел гарем из катамитов и позже умер от холеры.

Члены клуба Святого Духа всегда питали острый интерес к дефлорации девственниц, чему имелись обильные свидетельства в архивах. Фростуик особо подчеркнул, что ничто другое так не соответствует названию и целям клуба, как ознаменование вступления в ранг апостола пролитием девственной крови. Разве не был он сам, в роли Иисуса, сыном Девы? Разве вино, которое они пили на своих встречах, не символизировало кровь? И разве не являлись они, по определению, Святыми Духами и, следовательно, не должны были возлегать с девственницами при любой возможности, почтительно повторяя аналогичный эпизод в Евангелиях? Во времена Фростуика эта часть ритуала осуществлялась на глазах у Иисуса и собравшихся апостолов. После его отъезда, однако, последователи решили, что более утонченно будет позволить проводить дефлорацию в уединении после остального ритуала в качестве своего рода награды, которая скрепит печатью все, что произошло до тех пор.

Филипп Уичкот вернул книгу на место в шкафу. Когда он запирал дверцу, в кабинет вошел Огастес. Его глаза метались из стороны в сторону, как будто он опасался увидеть в углах притаившихся чудовищ.

— С вашего позволения, сэр, явился мистер Ричардсон из колледжа.

— Впусти его, болван.

Тьютор вошел в комнату и грациозно поклонился. Его парик был идеально напудрен, сюртук превосходно скроен; на свежевыбритом лице сверкала улыбка. Одни лишь глаза портили впечатление — тревожные, с желтыми искрами.

— К вашим услугам, сэр, — произнес Ричардсон. — Я надеялся, что вы не слишком заняты. Полагаю, вам наносят множество визитов.

— Надеюсь, мне всегда хватит времени поприветствовать своего старого тьютора.

— Вы слишком добры. Я слышал, что ваш клуб собирается сегодня вечером, и уверен, что подобные случаи требуют огромной предварительной работы.

Уичкот улыбнулся.

— Вовсе нет, дражайший сэр… все образуется само собой. Слуги знают, что делать.

— Разумеется.

Ричардсон ловко перевел разговор на погоду. Затем они заговорили о том, что директору в последнее время нездоровится и мистер Ричардсон молит бога, чтобы это больше не повторилось.

— Уверен, что он осведомлен о неудобствах, которые его недомогание причиняет колледжу. Ни один важный вопрос не может быть решен без него, — Ричардсон помедлил. — Например, будь он в добром здравии, то мог бы найти способ помочь несчастному мистеру Олдершоу.

— Бедный парень. Его состояние не изменилось?

— Насколько мне известно, нет. Конечно, он тоже член клуба СД. По правде говоря, теперь я припоминаю, что его меланхолия восходит к вашему последнему обеду, — Ричардсон наклонился вперед, взволнованно морща лоб. — Но эта тема, должно быть, нестерпимо болезненна для вас. Умоляю, простите.

— Уверен, вы не хотели меня обидеть, — ответил Уичкот. — И, разумеется, я не обижен.

Он знал, что с Ричардсоном крайне важно взвешивать слова.

— Что до бедного Фрэнка, полагаю, я заметил первые признаки его меланхолии задолго до того вечера. Он открывал мне сердце не раз и не два.

Ричардсон склонил голову, признавая, что Уичкоту лучше знать.

— Кажется, сами вы не были членом клуба СД? — спросил Уичкот.

Ричардсон изменился в лице.

— Нет. Студентом я не вращался в подобных кругах.

— Но вы, наверное, знали нашего Основателя? Разве он не учился в Иерусалиме? Мортон Фростуик… сотрапезник начальства, если не ошибаюсь, вы тогда как раз были в самом цвете юности.

Ричардсон отвернулся.

— Да, полагаю, я встречал его мельком.

Уичкот улыбнулся.

— Иногда я коротаю свободное время, просматривая клубные архивы. Мистер Фростуик фигурирует почти на каждой странице, как вы понимаете.

— Я его почти не помню.

— Неужели? — Уичкот подпустил в свой голос нотку недоверия. — О нем сохранилось столько занимательных историй!

Старший тьютор грациозно взмахнул правой рукой, продемонстрировав тонкие белые пальцы.

— Всегда приятно вспомнить события юности, но, увы, меня волнует более насущная проблема. Возможно, вам известно, что мистер Аркдейл — один из моих учеников?

Уичкот кивнул.

— Ему весьма повезло.

— И насколько я понял, сегодня он будет принят в полноправные члены клуба СД.

— Уверен, что он станет ценным приобретением нашего маленького общества.

— Несомненно. Однако в субботу я имел беседу с его опекуном, и еще одну — в воскресенье, когда сэр Чарльз обедал в колледже. Племянник крайне беспокоит его. Могу ли я доверить вам секрет, дражайший сэр?

— Разумеется, — ответил Уичкот.

— Сэр Чарльз боится, что паренек ведет образ жизни, который не только вредит его видам на будущее, но и подрывает его здоровье. Поскольку вы с ним накоротке, я счел своим долгом переговорить с вами на этот счет. Он безмерно вас уважает. Вовремя ввернутое вами словечко может сотворить чудеса.

— Вы слишком высокого мнения о моих возможностях, сэр.

— Не думаю, — Ричардсон встал. — Не стану больше вас беспокоить, сэр. Я знаю, что могу положиться на ваше посредничество, и буду бесконечно признателен.

Уичкот проводил гостя в прихожую, где Огастес открыл дверь и очень низко поклонился, когда мистер Ричардсон вышел. Уичкот стоял на крыльце, подняв руку на прощание, пока его гость резво шагал по короткой тропинке к главной дороге. Он получил предупреждение. Ричардсону не нужен еще один клубный скандал, затрагивающий члена колледжа Иерусалима.

К несчастью, прежде чем тьютор достиг ворот, на дорожку повернула миссис Фиар, за которой шла маленькая шлюшка, предназначенная Аркдейлу. Ричардсон снял шляпу и поклонился миссис Фиар. Он с любопытством посмотрел на девушку из госпиталя Магдалины, которая прошла мимо него, потупив глаза.

Несчастливая встреча, подумал Уичкот. Остается надеяться, что это не дурное предзнаменование.

Апостолы прибывали по одному и попарно; кто-то пешком, фланируя во всей красе клубной ливреи под ярким солнцем, другие предпочли скрыть свое великолепие в портшезах или наемных экипажах. Лакеи провожали прибывших в павильон в глубине сада, где Уичкот ждал их и принимал в большой комнате с видом на реку.

Миссис Фиар и девушка из госпиталя Магдалины расположились в маленькой белой спальне внизу. Девушку звали Молли Прайс. Она была не такой хорошенькой, как Табита Скиннер, зато знала, что к чему. Миссис Фиар проследила за приготовлениями, навестила кухню и дала слугам почувствовать свое присутствие. Тем лучше, ведь слуги, вне всяких сомнений, были небрежной и жадной сворой, за которой требовался глаз да глаз. Они будут прислуживать собравшимся, разнесут блюда за обедом, уберут со стола и накроют ужин. Но как только ужин окажется на столе, они уйдут, предоставив клуб самому себе, со скромной помощью Огастеса по мере необходимости. Тогда начнется то, ради чего затеян весь вечер.

Гарри Аркдейл был одним из тех, кто прибыл в портшезе. Его лицо утратило обычный румянец, и бледная кожа странно контрастировала со старательно уложенными волосами, которые он густо посыпал белой пудрой с явственным розовым оттенком. В его дыхании Уичкот почувствовал запах бренди.

Перед обедом члены клуба прогуливались в саду. В целом, публика подобралась порядочная. Когда объявили обед, Уичкот первым поднялся наверх, где собравшиеся расположились за столом в порядке старшинства. Гарри он усадил по правую руку.

Жалеть денег на еду Филипп не стал. Первая перемена состояла из трески, седла барашка, супа, пирога с курицей, а также большого количества пудингов и корнеплодов. В качестве второй подали филе телятины с грибами, голубями и спаржей, поджаренное «сладкое мясо», горячего омара, абрикосовый пирог и, посередине стола, высокую пирамиду из силлабаба и желе. Обед — это не просто еда, это вложение капитала.

После обеда некоторые члены клуба, включая Аркдейла, выказали склонность засидеться за вином, но Уичкот увлек их к карточным столам, поставленным в дальнем конце комнаты. Это была доходная часть происходящего. Филипп не поощрял членов клуба затевать такие игры, как пикет, который занимает слишком много времени и требует всего лишь двух участников. Более простые, короткие игры намного лучше — все равно, карты или кости. В таких играх игроки выигрывают и проигрывают с такой стремительностью, что заражаются страстью к игре, и каждую потерю изглаживает из памяти надежда выиграть в следующий раз.

Уичкот перемещался от группы к группе. Он носил шулерские кости в потайном кармане жилета, а также принял меры предосторожности, распечатав пачку карт, пометив уголки некоторых из них и аккуратно запечатав пачку обратно. Не то чтобы ему нравилось полагаться на такие грязные приемы. Обычно в них не было нужды: если он оставался трезвым и не ленился подсчитывать вероятности, то выигрывал стоимость всего обеда за двадцать минут.

Часы пролетели приятно. Невидимые слуги, которые загородили стол ширмами от остальной части комнаты, сновали туда-сюда, готовясь к ужину. Горячительные напитки текли рекой, и смех и голоса становились все громче по мере того, как последний дневной свет отступал из комнаты. Воздух наполнился дымом, колыхаемым сквозняками, и тусклое мерцание свечей качалось вместе с ним.

Выигрыш Уичкота, частично наличными, но в основном в виде расписок, неуклонно возрастал. Переходя от стола к столу, он не спускал глаз с Гарри Аркдейла. Юноша пил не меньше других присутствующих. Его лицо утратило бледность и покрылось потом. Тщательно уложенные волосы превратились в лохматую копну, а на плечи зеленого сюртука осыпалась пудра. Он играл так яростно, что уже проиграл по меньшей мере сотню гиней, и не только хозяину дома.

После очередного проигрыша Аркдейл внезапно отодвинул свой стул и, спотыкаясь, направился за ширму в углу, где вдоль стены стоял ряд стульчаков для удобства гостей. Когда он не вернулся через пять минут, Уичкот отправился на поиски. Юноша грузно сидел у окна, прижав лицо к стеклу.

— Гарри… что вас беспокоит?

Аркдейл резко повернул голову и выпрямился на сиденье.

— Ничего… здесь так чертовски жарко… я хотел подышать свежим воздухом.

— Тогда давайте прогуляемся по саду.

Уичкот первым спустился вниз. Небо уже потемнело. В дверном проеме горел фонарь, и два или три за ним, отмечая путь к боковой двери дома. Они прогуливались по гравийной дорожке между павильоном и рекой. На дальней стороне реки покоился во тьме Джесус-Грин, отделенный от мягкого мерцания огней собственно колледжа и, правее, огней города.

— Похоже, вы немного приуныли, — заметил Уичкот.

— Ерунда, — встрепенулся Аркдейл. — Спертый воздух несколько утомил меня… но теперь все в полном порядке.

— Рад это слышать, — ответил Уичкот. — В конце концов, сегодня ночью вам предстоит мужская работа. Полагаю, вы превосходно с ней справитесь?

— О да, не сомневайтесь.

Теперь они шли вдоль задней стороны павильона, выходящей на дом. Аркдейл покачнулся. Внезапно он остановился, прислонившись к стене, и пристально уставился на ряд окон первого этажа.

— Она… она уже здесь?

— Жертва? О да, — ответил Уичкот. — Девственница ждет вас.

— Она знает, что должно произойти?

Уичкот тихо засмеялся.

— Откуда? Она невинна. Ее знания в подобных вопросах исключительно умозрительные.

— Но она знает, что я возлягу с ней?

— Все устроено. Вам предстоит обойтись с ней по-мужски. Совершенно ни к чему о ней беспокоиться. Если она станет сопротивляться, смело положите этому конец. Более того, многие из нас находят, что это только придает пикантность схватке. Плоды победы слаще, когда завоеваны с трудом.

— Да, да… Филипп, прошу меня извинить.

Без дальнейших разговоров Аркдейл шагнул в сторону с тропинки и ощупью нашел дорогу к большому кусту, росшему в горшке. Уичкот ждал, слушая звуки рвоты. Аркдейл вернулся, вытирая рот надушенным платочком.

— Весьма мудро, — пробормотал Уичкот.

— Что? Простите?

— Ваше решение вызвать рвоту. Как говорят французы, необходимо reculer pour mieux sauter.

— Да, — вяло произнес Аркдейл. — Да, вот именно. Кажется, рвота с этой целью была широко распространена среди древних. Сенека упоминает ее где-то в «Нравственных письмах», если не ошибаюсь, а Цицерон сообщает… вроде бы, в «Pro Rege Deiotaro»… что сам Цезарь не пренебрегал этой привычкой. Она также…

Он осекся.

— Прошу прощения, сэр, я дал волю своему языку.

Уичкот промолчал. Гарри пытался играть роль повесы, но в глубине души оставался книжником. Они прошли мимо закрытого ставней окна побеленной спальни, где Молли Прайс ждала с миссис Фиар.

— Жаль, Фрэнка здесь нет, — сказал Аркдейл.

— Мне тоже. Всем нам жаль.

— Я спросил его, как это было в ту ночь… когда он стал апостолом. Он мне не ответил.

— Весьма добродетельно с его стороны. Он поклялся самой ужасной клятвой не открывать произошедшего в ту ночь никому, кроме апостолов. Как поклянетесь и вы в свое время. Но поскольку вы уже почти один из нас, я могу сказать по секрету, что Фрэнк обошелся со своей девственницей по-мужски, что, несомненно, предстоит и вам.

Они вернулись в павильон и поднялись наверх. Уичкот руководил слишком многими посвящениями, чтобы произошедшее его удивило. Аркдейл готов был ускользнуть из клуба при первой возможности. Но такой ценный приз нельзя упускать. Для того ритуал и нужен… и в особенности ритуал с девственницей. Гарри упомянул Цезаря. Что ж, Цезарь перешел Рубикон, когда вторгся в Италию, и тем самым отрезал себе путь назад. Аркдейл будет считать, что совершил то же самое, когда его мужской пыл преодолеет наигранное сопротивление Молли Прайс.

Они достигли верха лестницы. Уичкот остановился. Они услышали гам голосов в дальней комнате. Некоторые апостолы пели.

Аркдейл быстро заморгал. Казалось, он вот-вот расплачется.

— А теперь пора ужинать, — тихо сказал Уичкот. — Слуги покинут нас. Мы будем поднимать бокалы… проведем посвящение… и вы будете канонизированы. Для вас зарезервировано имя святого Варфоломея. А затем, когда вы, наконец, станете одним из нас, вас отведут к трепещущей девственнице.