2

Другой город, другая водная гладь.

Лучше всего дом на Темзе запомнился Джону Холдсворту светом. Бледный и мерцающий, он заполнял выходящие на реку комнаты с утра и до вечера. Дом был пятой стихией, повисшей где-то между воздухом, водой и неярким огнем.

Джорджи считал, что это вовсе не свет, а призрачная вода, и порой ему мерещились тени, которые колебались и мерцали на стенах. Однажды он поднял весь дом дикими криками, утверждая, что утонувший матрос лихтера с близлежащей Козьей пристани явился, чтобы утащить его на дно реки. Позже Холдсворт решил, что утопленник был провозвестником будущего, своего рода прелюдией, ведь утопление пронизывало водянистой нитью всю эту печальную историю.

В ноябре 1785-го Джорджи поскользнулся на замерзшей луже, когда играл у Козьей пристани. Пытаясь встать, он споткнулся о канат, привязанный к швартовой тумбе. Мария, его мать, все видела; видела, как мальчик свалился с пристани. Только что он был здесь, бойкий верещащий малыш. И вот он исчез.

Был прилив, и он упал в воду, ударившись головой о борт угольной баржи. Возможно, его убил именно удар по голове. Но погода в тот день стояла суровая. Тяжело нагруженная баржа покачивалась и вздымалась у края пристани, и прошло не менее десяти минут, прежде чем ребенка достали из воды. Так что сложно было сказать, отчего он умер. Его тело размололо между пристанью и баржей. Оно было ужасно изуродовано. Но вполне возможно, что Джорджи утонул до этого. Узнать точно невозможно.

Холдсворт предпочитал думать, что сын умер мгновенно, что само падение убило его, возможно, одним из ударов по голове. Он до самого конца не знал о случившемся, пока за ним не пришли в магазин на Лиденхолл-стрит. Он испытывал чувство вины и недостойную благодарность за то, что, по крайней мере, был избавлен от зрелища смертельного падения сына.

После этого все пошло наперекосяк. А разве могло быть иначе? Мария замкнулась в своем горе. Она отказалась ставить надгробие, утверждая, что это неправильно, ведь Джорджи не может быть совсем мертв. Большую часть времени она молилась в доме или рядом с невысоким холмиком на кладбище. Все свои деньги она отдала женщине, которая якобы могла видеть призраков. Женщина сказала, что видела Джорджи, говорила с ним; сказала, что он счастлив и передает маме, как любит ее. Она сказала, что Джорджи ныне играет с ягнятами и другими детьми на широком, зеленом, залитом солнцем лугу, и воздух полнится музыкой божественного хора.

Одно за другим Мария продала свои кольца, большую часть платьев и лучшие предметы меблировки. Деньги она отдавала все той же женщине. В ответ Мария повторяла вновь и вновь, что Джорджи все время думает о своей маме и посылает ей поцелуи и нежные слова, и что скоро они воссоединятся и Господь никогда больше не позволит им разлучиться.

Порой Холдсворт не знал, скорбит ли он по Джорджи или же злится на Марию. Два чувства сплавились в одно. Он был вправе запретить супруге встречаться с той женщиной и побить ее в случае неповиновения. Но ему не хватило духу. Он уже достаточно страдал от чувства вины, поскольку не смог спасти сына. Мария сказала, что Джорджи передает папе свою любовь и обещает, что скоро они будут на небесах вместе с ангелами. Тот обругал жену, и больше она ему ничего не рассказывала.

Холдсворт излил свою злобу, сочинив небольшую книжицу, в которой рассмотрел истории о привидениях, старинные и современные, почерпнутые у модных и классических авторов. Все лучше, чем бить Марию. Он начал с истории о призраке Джорджи — разумеется, не называя имен, — и описал, как мать поверила в посмертную жизнь сына, поскольку нуждалась в этой вере, и как безнравственная женщина жестоко воспользовалась ее наивностью и горем. Лейтмотивом книги было то, что истории о мертвых, посещающих живых, нельзя принимать за чистую монету. Некоторые из них, писал он, всего лишь ребяческие предрассудки, в которые склонны верить исключительно дети и необразованные женщины. Другие же — добросовестные заблуждения и недоразумения, которые становится все легче объяснять, по мере того как естественные науки все глубже проникают в истинное устройство Вселенной Господа нашего. Он признал, что некоторые истории о привидениях обладают полезным назидательным или религиозным воздействием на умы детей, дикарей или серой массы необразованных простых людей; и в данном отношении они имеют ограниченную ценность в качестве притч. Но их не следует рассматривать как свидетельство божественного или даже демонического вмешательства. Он заключил, что не встретил ни одной истории о привидениях, которую можно было бы рассматривать как свидетельство научного феномена, заслуживающего серьезного внимания образованных мужчин.

Он назвал книгу «Анатомия призраков» и напечатал ее в собственной небольшой типографии на Мэйд-лейн в Суррей-Сайде. Затем дал рекламу в газетах и отвез тираж в магазин на Лиденхолл-стрит. Книга вызвала некоторый ажиотаж. Анонимный обозреватель из «Джентлменз мэгэзин» обвинил автора в том, что он без пяти минут атеист. Два священника-диссидента объявили сочинение нечестивым. Приходский священник церкви святой Этельбурги в Бишопсгейте прочел исключительно враждебную проповедь, выдержки из которой были напечатаны в «Дейли юниверсал реджистер» и затем обсуждались в частных гостиных и общественных местах по всей стране. В результате книга хорошо продавалась, что было весьма кстати, поскольку после смерти Джорджи мало что приносило доход.

Магазин торговал старыми и новыми книгами, брошюрами, письменными принадлежностями и рядом патентованных лекарств. К несчастью, за два месяца до смерти Джорджи Холдсворт взял две крупные ссуды: одну — чтобы расширить помещение, другую — чтобы приобрести библиотеку частного коллекционера, наследники которого не усматривали в чтении пользы. После смерти сына он редко заходил в магазин. Беспечный помощник сложил новоприобретенную коллекцию в подвал, где сырая зима уничтожила две трети книг. Тем временем управляющий типографией заболел и уволился; Холдсворт передал предприятие его заместителю, но тот оказался негодяем и пьяницей и выжал из дела все соки. Однажды ночью небрежность заместителя оказалась даже более вредоносной, чем его криминальные наклонности: он отправился домой, не потушив свечу, и к утру типография сгорела дотла, включая все ее содержимое. В огне Холдсворт также потерял все книги, которые перенес с Лиденхолл-стрит, в том числе почти все нераспроданные экземпляры «Анатомии призраков».

Марии, казалось, не было дела до этих несчастий. Не считая визитов в часовню, она не выходила из дома на Банксайд у Козьей пристани. Большую часть дня Мария проводила либо на коленях, либо запершись с женщиной, которая умела говорить с призраками и передавала утешительные послания от Джорджи.

В марте Холдсворту наконец удалось пробиться сквозь ее сосредоточенность, хотя он предпочел бы сделать это другим способом. Срок аренды дома истекал в День середины лета, и он был вынужден признаться жене, что они не смогут продлить ее даже на квартал. Он сказал, что еще не обанкротился, но опасно близок к этому. Им придется съехать из дома у Козьей пристани.

— Я не могу отсюда уехать, — сказала Мария.

— Мне очень жаль, но у нас нет выбора.

— Но, сэр, я не могу покинуть Джорджи.

— Дорогая, он больше не живет в этом доме.

Она яростно затрясла головой.

— Нет, живет. Его земное присутствие сохранилось в месте, где он был рожден, где он жил. Его душа смотрит на нас с небес. Если мы съедем отсюда, он не сможет нас найти.

— Умоляю, не надо расстраиваться. Мы заберем его с собой, в наших сердцах.

— Нет, мистер Холдсворт.

Мария сложила руки на коленях. Она была маленькой спокойной женщиной, очень опрятной и самодостаточной.

— Я должна остаться со своим сыном.

Холдсворт взял ее холодные руки, безучастно лежавшие на коленях. Она даже не взглянула на него. Ему было все равно, что типография погибла, что остатки магазина на Лиденхолл-стрит в течение недели пойдут с молотка и что вырученных денег, возможно, не хватит даже на покрытие долгов. Но ему было не все равно, что его жена стала возлюбленной незнакомкой.

— Мария, у нас впереди еще несколько недель, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мы все обговорим, решим, когда и как вернемся сюда, если ты этого хочешь. В конце концов, мы можем ходить мимо дома, когда пожелаем, хотя и не заходя внутрь. Постепенно мы вполне свыкнемся с этой мыслью.

— Джорджи передает папе свою самую горячую любовь, — Мария лепетала, как ребенок. — Он говорит, что мама и папа не должны покидать его обожаемый дом.

Холдсворт ударил жену, и она скорчилась в углу гостиной. Он сломал стул и высунул кулак в окно, которое выходило на реку.

Он никогда раньше не бил Марию и никогда больше не ударит. После стоял в гостиной, и кровь бежала по руке — он ободрал костяшки пальцев о зубы жены. Он плакал, впервые с тех пор, как был ребенком. Мария глядела на него с пола; ее глаза были полны боли и удивления. Она коснулась головы и уставилась на кровь на своих пальцах. На ее губах тоже кровь, которая запачкала голые доски пола. Кто бы мог подумать, что один удар причинит столько вреда?

Холдсворт поднял жену, принялся целовать и обнимать ее и говорить, что, конечно же, скоро они воссоединятся на небесах, все трое. Но было уже слишком поздно.

Той ночью они легли спать рано. К своему облегчению, Холдсворт крепко уснул. Сон был последним прибежищем, которое у него оставалось, и, кувырнувшись в него, он жадно распахнул ему объятия. Утром он проснулся от громкого стука во входную дверь. Мария больше не лежала рядом с ним на кровати, где Джорджи был зачат и рожден. Она утонула у Козьей пристани.

Поразительно, как быстро может рухнуть жизнь, если убрать ее опоры. В миг того резкого пробуждения Холдсворту показалось, что он потерял всяческую материальность. Он по-прежнему перемещался в реальном трехмерном мире, мире, существующем во времени и населенном людьми из плоти и крови, но сам более не состоял из упомянутых веществ. Словно тело претерпело химическую метаморфозу, которая изменила его состав. Он стал аморфным, как туман над рекой.

В отличие от Джорджи, тело Марии осталось нетронутым, не считая разбитой губы и ранки, немногим серьезнее царапины, на левом виске — цвета тернослива, размером с пенни. Мария была полностью одета.

На суде Холдсворт и два его соседа показали, что Мария часто выходила подышать рано утром и имела обыкновение прогуливаться по Банксайд, время от времени задерживаясь у Козьей пристани, где в прошлом ноябре в результате несчастного случая погиб ее сын. Большое значение было придано факту, что утро выдалось туманным. Два лодочника, которые в означенное время находились поблизости, заявили, что ничего не видели уже в паре ярдов от собственного носа, не говоря уже о куполе собора Святого Павла за рекой. К тому же сама пристань пребывала в прискорбном состоянии — ветхая, сплошь покрытая зеленой тиной и оттого скользкая. Коронер, человек гуманный, не раздумывая, вынес вердикт; смерть вследствие несчастного случая в отсутствие свидетельств противоположного.

Через несколько дней Холдсворт наблюдал, как его жену опускают в кладбищенскую землю. Ее положили в одну могилу с сыном. Холдсворт отводил глаза, чтобы случайно не увидеть маленького гробика Джорджи.

На похоронах Нед Фармер стоял рядом с Холдсвортом, а миссис Фармер вместе с немногочисленными родственниками и друзьями — за их спинами. В юности Холдсворт и Фармер вместе учились. Нед был крупным, неуклюжим, добродушным мальчишкой, а теперь стал крупным, неуклюжим, добродушным мужчиной. Единственным дальновидным решением в его жизни стал брак с дочерью богатого печатника из Бристоля, хотя и это решение принял не он, а упомянутая леди. Теперь ее отец умер, и его единственная наследница решила, что настала пора перебраться в Лондон и развернуть дело здесь, ведь именно в столице можно сколотить состояние на издании и продаже книг. Она уговорила Неда предложить выкупить остатки дела, которое Холдсворт созидал годами. Предложение было не слишком щедрым, но зато верным, в то время как план пустить все с молотка содержал в себе немалую долю риска. Более того, Нед сказал, что аренду дома на Банксайд они тоже переведут на себя.

— Бетси прямо влюбилась в него, из-за реки и удобства, — пояснил он. — А над магазином она жить не желает. Впрочем, прости меня, Джон, наверное, я затронул мучительную тему.

— Меня мучает не река, — ответил Холдсворт. — И не дом.

— Да-да, конечно. Но скажи-ка мне вот что… где ты собираешься жить?

— Я еще не решил.

— Тогда, если не против, оставайся с нами, пока не встанешь на ноги.

— Ты очень добр. Но что, если миссис Фармер?..

— Пф! Бетси сделает, как я попрошу, — ответил школьный товарищ. Оптимизм оставался еще одной чертой, которая сохранилась у Неда нетронутой с детства. — Считай, это дело решенное.

Остаться в доме у реки, жить с Фармерами — не самая веселая перспектива. Зато удобная, и кроме того, так можно отложить принятие решения.

Холдсворт знал, что долго это не продлится. В былые времена Мария часто говорила, что он спит мертвецким сном. Но в свою первую ночь в доме на Банксайд в роли гостя Фармеров он не спал — ему снились мертвецы.

Приснилось, что на похоронах Марии он заметил крошечный гробик Джорджи в глубине разверстой могилы. Крышка откинута, а дерево расщеплено, как будто кто-то пытался выбраться наружу. Священник говорил без остановки. Из гроба поднялся черный прилив. Он накатывал волнами, прибывал и отступал под звуки молитвы священника, а откатывался только для того, чтобы нахлынуть еще дальше.

Холдсворт проснулся, но прилив продолжил подниматься, карабкаясь по его ногам, словно патока. Он взбирался все выше и выше, пропитав его ночную рубашку. В груди стучал кузнечный молот. Холдсворт не мог дышать, и боль была такой невыносимой, что он не мог даже кричать.

Скоро черный прилив достигнет его рта. Затем ноздрей. И тогда он утонет.