Карл Тан не любил Ланьчжоу почти так же, как не любил Чунцин. Город разместился на берегах реки Хуанхэ, втиснутый в узкую долину, зажатую крутыми горами. Пригороды были усеяны сотнями кирпичных заводиков с дымящимися трубами. Все постройки были того же оттенка, что и глина вокруг. Когда-то Ланьчжоу служил воротами в Китай, последним местом, где можно было поменять лошадей и запастись продовольствием перед долгой дорогой на запад, через суровую пустыню. Теперь это был административный центр провинции Ганьсу – небоскребы, торговые центры и сплетение железнодорожных путей, стимулирующих торговлю. Ни одного деревца, но обилие труб, вышек и проводов высоковольтных линий. В целом впечатление бледное и унылое.

Тан вышел из машины, которая доставила его из аэропорта. Ему уже доложили, что Лев Соколов взят под стражу. Люди Тана вошли в дом, где укрывался беглец.

Проехав мимо неработающего фонтана, засыпанного грязью и дохлыми крысами, Тан оказался перед многоквартирным жилым домом. Восходящее солнце растопило дымку над головой, открывая небо, выкрашенное в цвет золы. Запах свежего цемента примешивался к дымным выхлопам машин. Во все стороны расходился лабиринт улиц и переулков, рассекающих кварталы убогих строений. Министра захлестнуло безумное столпотворение торговцев с тележками, велосипедистов и крестьян, продающих свою продукцию. Лица преимущественно азиатские и тибетские. Одежда была всевозможных оттенков серого; единственные яркие краски можно было увидеть только в витринах некоторых магазинов. Тан переоделся, сменив сшитый на заказ костюм на свободные брюки, рубашку навыпуск, кроссовки и кепи.

Он остановился перед зданием с гранитным фасадом. На верхние этажи вела деревянная лестница. Как ему сообщили, здесь жили в основном руководители среднего звена из расположенного поблизости нефтеперерабатывающего завода. Тан поднялся по тускло освещенной лестнице, пахнущей плесенью, с площадками, заставленными коробками, корзинами и несчетными велосипедами. На третьем этаже перед обшарпанной деревянной дверью дежурил человек.

– За нами следили, – доложил он.

Остановившись перед дверью, Тан ждал продолжения.

– Они работали на министра Линя.

– Сколько их было?

– Пятеро. Мы с ними разобрались.

– Без лишнего шума?

Подручный кивнул.

Тан выразил свою благодарность улыбкой и легким кивком. Утечка из его окружения оказалась более серьезной, чем он предполагал. Линь Йон прислал своих людей прямо сюда. Такое положение дел необходимо исправить.

Но сначала…

Тан шагнул внутрь.

Обстановка единственной комнаты состояла из нескольких стульев и низкого столика. Маленькая кухонька, приютившаяся вдоль одной стены, была завалена грязной посудой, упаковками от продуктов и протухшей едой. На старом продавленном диване сидел Лев Соколов, связанный по рукам и ногам, с полосой черной изоленты, залепившей рот. Рубашка русского насквозь промокла от пота. Увидев Тана, он широко раскрыл глаза.

Кивнув, Тан подтвердил:

– Ты не зря меня боишься. По твоей милости мне пришлось столкнуться с большими неприятностями.

Он говорил по-китайски, зная, что Соколов понимает каждое его слово. Он снял кепи. Двое его подручных стояли по краям дивана. Тан подал им знак подождать за дверью, и они вышли.

Тан обвел взглядом стены, выкрашенные бежевой краской, тусклую лампочку под потолком, которой с трудом удавалось рассеивать полумрак. Стены были покрыты зеленой плесенью.

– Неважное укрытие. К несчастью для тебя, мы сразу же предположили, что ты не покидал Ланьчжоу, поэтому все усилия сосредоточили именно здесь.

Соколов не отрывал от него глаз, светящихся страхом.

Из окна размером не больше газетного листа доносилась какофония дробилок, мощных дрелей и пневматических домкратов.

Соколов был высокий, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами. Короткий прямой нос с небольшой горбинкой выступал над изолентой, залепившей рот; копна черных волос, длинных и неухоженных, ниспадала на уши. Щеки и подбородок покрывала пыль недельной щетины. Тан знал, что этот иностранец был блестящим знатоком своего дела. Возможно, одним из ведущих в мире специалистов в области геологии нефти. Вдвоем с Цзинь Чжао они вполне могли доказать теорию, которая навсегда изменила бы планету.

– Ты у меня в руках, – продолжал Тан. – И твой сын тоже у меня в руках. Я предложил тебе способ вернуть мальчика, но ты предпочел другой путь. Знай, что Кассиопея Витт потерпела неудачу. Скорее всего, к настоящему времени ее уже нет в живых. Ей не удалось получить светильник. Больше того, нефть сгорела.

Глаза Соколова наполнились ужасом.

– Совершенно верно, – подтвердил Тан. – Какой от тебя теперь толк? И от твоего сына? Что с ним станется? По-моему, самым подходящим будет воссоединить ребенка с матерью. Так у него, по крайней мере, будет один родитель.

Соколов затряс головой, пытаясь защититься от страшной реальности.

– Совершенно верно, товарищ Соколов. Вы умрете. Как умер Цзинь Чжао.

Судорожные движения головой прекратились, глаза зажглись вопросом.

– Ему было отказано в помиловании. Приговор был приведен в исполнение вчера.

Соколов в ужасе смотрел на него. Его охватила дрожь.

Тан напомнил себе, что Соколов нужен ему живым, однако ему также требовалось вселить в этого человека страх. Несколько месяцев назад он распорядился составить подробное досье на Соколова. Именно так он узнал о том, что русский души не чает в своем сыне. Это было редкостью. Тан знавал многих мужчин, которым было наплевать на своих детей. Для них гораздо важнее были деньги, продвижение по службе и даже любовницы. Но Соколов был другим. Что в каком-то смысле заслуживало восхищения. Хотя Тану было неведомо сочувствие.

У него в памяти всплыло кое-что еще, почерпнутое из досье.

Мелочь, ставшая важной только вчера ночью.

Шагнув к двери, Тан распахнул ее и знаком приказал одному из своих людей приблизиться.

– В машине внизу остались кое-какие вещи, – вполголоса произнес он. – Заберите их. После чего… – Тан помолчал. – Раздобудьте несколько крыс.

Малоун вел машину, Кассиопея молча сидела рядом. У него по-прежнему ныло ободранное бедро, однако ранение гордости оказалось гораздо более болезненным. Ему нельзя было выходить из себя, общаясь с Виктором Томасом. Но у Коттона не было ни времени, ни терпения, чтобы отвлекаться на посторонние мелочи, а за этим человеком нужен был постоянный присмотр. Однако не исключено, что гораздо больше его беспокоило то, с каким пылом защищала Виктора Кассиопея.

– Повторяю, – нарушила она молчание, – я очень рада, что ты пришел.

– А что еще мне оставалось делать?

– Продавать книги.

Малоун усмехнулся:

– Времени заниматься этим у меня остается далеко не так много, как я предполагал. Меня постоянно отвлекают видеообращения друзей, которых подвергают пытке водой.

– У меня не было другого выхода, Коттон.

Ему очень хотелось ее понять.

– Пять лет назад, когда я была замешана в одном деле в Болгарии, пошедшем наперекосяк, я познакомилась там с Соколовым. Он работал на русских. Когда пришла беда, Соколов меня вытащил. Он здорово рисковал.

– Почему?

– Соколов ненавидел Москву и любил свою молодую жену. Китаянку. Которая тогда как раз была беременна.

Наконец до него дошло. Угроза нависла именно над этим ребенком.

– А что ты делала на Балканах? Не лучшее место для прогулок.

– Я искала там фракийское золото. Оказывала любезность Хенрику, но все окончилось плачевно.

Имея дело с Хенриком Торвальдсеном, нужно было быть готовым ко всему.

– Ты нашла золото?

Кассиопея покачала головой:

– Конечно, нашла. Но мне едва удалось унести ноги. Без золота. Коттон, Соколов не обязан был делать то, что сделал, но без него я бы оттуда ни за что не выбралась. Потом он разыскал меня через Интернет. Мы с ним общались время от времени. Он очень интересный человек.

– Итак, ты перед ним в долгу.

Она кивнула:

– И я все безнадежно испортила.

– По-моему, я тоже слегка приложил к этому руку.

Указав на перекресток, показавшийся впереди в свете фар, Кассиопея объяснила, что там нужно будет повернуть на восток.

– Ты не мог знать о том, что в светильнике нефть, – сказала она. – Тебе пришлось защищаться тем, что было под рукой. – Она помолчала. – Жена Соколова убита горем. Ребенок означал для нее все. Я встречалась с ней на прошлой неделе. Вряд ли она вынесет удар, узнав, что мальчик больше не вернется.

– Мы еще не подняли руки, – напомнил Малоун.

Повернув голову, Кассиопея посмотрела на него. Мельком бросив на нее взгляд, он разглядел в темноте ее лицо. Усталое, измученное, горящее злостью.

И красивое.

– Как твое бедро? – спросила Кассиопея.

Не совсем тот вопрос, который хотел услышать Малоун, но он знал, что она такая же застенчивая в своих чувствах, как и он.

– Жить буду.

Кассиопея положила ладонь ему на руку. Он вспомнил другое прикосновение, сразу же после похорон Хенрика, когда они шли от свежей могилы, мимо деревьев, оголенных зимой, по земле, припорошенной снегом, молча держась за руки. Надобности в словах не было. Все было сказано прикосновением.

Как и сейчас.

Зазвонил телефон. Его. Лежащий на консоли между сиденьями.

Отняв руку, Кассиопея взяла телефон.

– Это Стефани. У нее есть информация на Пау Веня.

– Включи громкую связь.

Кассиопея переваривала сведения, полученные от Стефани. Мысли ее вернулись к тому, что произошло несколько часов назад, когда она уже приготовилась к смерти. Она сожалела о том, чему не суждено случиться, скорбела о разлуке с Коттоном. Затем почувствовала его раздражение, когда защищала Виктора Томаса, хотя на самом деле это была никакая не защита, поскольку Кассиопея подозревала, что на самом деле Виктору известно о судьбе сына Соколова гораздо больше, чем он хочет показать. Несомненно, Виктор снова вел опасную игру. Русские против китайцев, американцы против и тех, и других.

Очень непростая задача.

Стефани продолжала говорить.

Коттон слушал, впитывая в свою живую память все детали. Каким это может быть благословением, но также и проклятием. Было столько всего такого, о чем Кассиопея предпочла бы забыть.

Однако одно она помнила четко.

Перед лицом смерти, глядя на лучника, нацелившего стрелу ей в грудь, а затем снова, когда Виктор целился из пистолета в ее сторону, она отчаянно мечтала еще об одной возможности оказаться рядом с Коттоном.

И она такую возможность получила.