Джейни вместе со своей ассистенткой сидела в номере лондонской гостиницы, где они поселились, полуспальне, полугостиной с крохотной ванной и кухней. Стол, предназначенный разве что для самого скромного чаепития, был слишком мал, и материалы научно-исследовательского проекта на нем умещались с трудом. Папки, разрозненные листы бумаги лежали вперемешку, и все это нужно было разобрать, привести в порядок, что-то переписать… одним словом, придать вид главы дипломной работы, с которой Джейни надеялась вернуться в Массачусетс, чтобы положить перед придирчивым — но, должна была она признать, честным — оком своего куратора.

— Если бы Джон Сэндхаус увидел этот бардак, его кондрашка хватила бы, — сказала Джейни.

— Прошу прощения? — Ассистентка подняла обиженные глаза.

— Нет-нет, я вовсе не имела в виду, будто вы в чем-то виноваты, — быстро исправилась Джейни. — Я сама знала, что бумаг будет много. Я о том лишь, что выглядит это вовсе не так оптимистично, как я думала. Похоже на мои курсовики. Никакого порядка.

Она принялась просматривать содержимое верхней папки, отыскивая один большой лист, который должен был быть сложен вчетверо. Перерыв целый ворох бумаг: письменных разрешений, городских карт, компьютерных распечаток, черновиков и прочего, — она обнаружила, что все из того, что должно быть сделано к ее приезду, действительно сделано.

Наконец она нашла тот лист, который искала, и разложила поверх бумаг. На листе была подробная карта той части Лондона, где в 1666 году бушевал Великий пожар. В заключительной части главы Джейни должна была сравнить химические составы почв в горевшем и не горевшем районах, и на карте были отмечены места последних проб. Почти на всех стоял красный крестик, означавший, что разрешение на работы получено и формальности соблюдены. В нескольких местах крестики были зеленые — это означало, что разрешение было дано на словах, а за бумагами еще придется побегать.

— Знаю, я вас завалила заданиями, — сказала она. — Правда, Кэролайн, вы отлично поработали.

Кэролайн Портер просияла — приятно было услышать похвалу, тем более что она и впрямь потрудилась на славу.

— Конечно, когда смотришь на эту гору, — она показала рукой на стол, — вид не радует. Я хотела по дороге в аэропорт заскочить к переплетчику, но не вышло. — Она хмыкнула. — Думала, самолет опоздает.

Джейни улыбнулась.

— В эти дни все что-нибудь да не так, — сказала она. — Зато самолет прилетел по расписанию. Слава богу, потому что соседка у меня была просто мрак. В конце концов пришлось отключить наушники. Хорошо бы этикет был у нас в этом смысле не слишком строгим.

— Не хотите послать e-mail мисс Маннерс?

Джейни рассмеялась.

— Дорогая мисс Маннерс, скажите, пожалуйста, должен ли человек, склонный к сочувствию и участию, весь полет вежливо молчать, выслушивая невежливую и невежественную соседку?

— Дорогая читательница, — серьезно ответила Кэролайн, — в подобных случаях следует спокойно расстегнуть ремень, которым вы пристегнуты к креслу, и вежливо жахнуть соседку пряжкой по голове.

— Но тогда расшипятся все пассажиры, потому что, как только я расстегну ремень, сработает сигнал тревоги.

Кэролайн хмыкнула.

— Вот если бы мы правили миром, то таких бы проблем не было… Впрочем, нам и своих хватает. — Она показала на два крестика. — Здесь владельцы в отъезде. Один возвращается завтра. Второй в конце недели. Я обоим отправила сообщения. — Она чуть слышно вздохнула. — Но вот здесь, — Кэролайн показала на небольшой незастроенный участок к югу от Темзы, — здесь все непросто. Нам нужен Роберт Сарин. Он очень старый и числится «смотрителем» этого участка, понятия не имею, что это значит. — Она поводила пальцем по карте. — Вот он может стать ложкой дегтя. Я попыталась с ним вчера поговорить, перед тем как ехать за вами в Хитроу. Уперся, с места не сдвинуть. И похоже, он сам толком не знает, почему не дает разрешения. Честно говоря, по-моему, он вовсе не выжил из ума. Немножко, пожалуй, туповатый.

— Думаете, если я позвоню сама, это поможет?

Кэролайн на минуту задумалась.

— Во всяком случае, не повредит. Хотя я не понимаю, с какой стати он даст разрешение вам, если не дал мне. Он ведь нас обеих не знает. Может быть, стоит ему рассказать, сколько людей дали разрешение.

— Хорошая мысль. Может, ему будет спокойнее, если он узнает, что не он один согласился пустить нас. — Она покопалась в бумагах и нашла список владельцев участков, где разрешение было уже получено. — Леди такая-то, лорд такой-то, десятый граф бла-бла-бла-нский… впечатляющая компания, вы не находите?

— Очень даже, — сказала Кэролайн. — Хотя не знаю, поможет это или нет. Мне он показался крепким орешком.

Джейни сдвинула брови.

— Голова разболелась, — сказала она. — Вот дьявол.

— У меня есть с собой ибупрофен, — улыбнулась Кэролайн.

Джейни от удивления подняла брови.

— Как это вам удалось? — спросила она.

— Засунула в носки туфель. Я с собой взяла четыре пары, а он просмотрел только две.

— По-моему, вам просто повезло. Смотрите, чтобы в другой раз не поймали.

— Я и не собираюсь повторять. Могу поделиться.

Она поднялась, ушла в свой, соседний номер и через минуту вернулась. Принесла Джейни три таблетки и налила воды в стакан.

Проглотив их разом, Джейни откинулась в кресле, будто бы ожидала чудесного, восхитительного кайфа.

— Ах, аптека, — вздохнула она. — Порой кажется, будто прежние наши препараты были куда круче нынешних.

Кэролайн улыбнулась.

— Где наши добрые старые времена?

Джейни ничего не ответила, и только на губах ее мелькнула вымученная улыбка. Перед ее мысленным взором возник их опрятный домик у подножия Беркширских гор, смеющиеся муж и дочь на балконе, дрожавшем от их веселой беготни. Ясно, как наяву, она услышала жужжание майских жуков, почувствовала духоту жаркого лета Новой Англии. Трещали газонокосилки, и слышался визг детей, попадавших на бегу под брызги работавших поливалок. Чистое белье, белоснежные фартуки, утренний ритуал в ванной комнате в доме, где обитали три человека, привыкшие жить вместе. Картина поблекла, и Джейни снова осталась одна.

— Джейни, простите… Я не хотела…

Джейни, не желавшая огорчать ассистентку, махнула рукой.

— Все в порядке, Кэролайн, — сказала она. — Жизнь продолжается. Вы не обязаны ходить возле меня на цыпочках. И не нужно, чтобы каждый раз, прежде чем что-то сказать, каждое слово вы пропускали сквозь фильтр — уместно оно или неуместно. У нас и так есть над чем подумать. — Она снова взглянула на ассистентку и улыбнулась. — И спасибо за ибупрофен. Спасибо, что поделились.

Она снова отвела взгляд в сторону.

— На здоровье, — отозвалась Кэролайн.

На минуту в комнате повисло неловкое молчание. Наконец его нарушила Джейни.

— Ну что ж, — сказала она. — Теперь, когда мы справились с одной головной болью, пора заняться другой.

— Вот и хорошо, — откликнулась Кэролайн. — А именно нашим несокрушимым мистером Сарином.

Джейни тяжело вздохнула.

— Он и впрямь может загубить весь проект. Нам необходимо взять там пробу. — Большим и указательным пальцами она изобразила дюйм и показала Кэролайн. — Я вот настолько подобралась к концу. Мне нужно защититься, я устала быть безработной.

— Может быть, вам стоит позвонить Джону Сэндхаузу, спросить, нельзя ли поменять площадку?

Складывая бумаги в аккуратную стопку, Джейни проворчала:

— Этому Аттиле? Жаба толстая. Во-первых, он не хотел даже отпускать меня в Лондон. «Ну, что там можно найти?» — передразнила она. — Дай я ему только повод, он немедленно затолкает меня куда-нибудь в глушь, чтобы я рылась там в земле до скончания жизни.

— Значит, они не заинтересованы в том, чтобы вам помочь? — удивилась Кэролайн.

— Нет, не заинтересованы, — вздохнула Джейни. — Но так у нас дело не пойдет. Не так много времени, чтобы тратить его на депресняк. — Лицо ее стало строгим. — Вот что. Сегодня проведем раскоп на первых площадках. Будем жить настоящим. — Она ткнула пальцем в пригород на карте и выбрала несколько крестиков. — Сдадим в лабораторию, и, по крайней мере, у меня будет чувство, что и я что-то сделала. Она просмотрела еще несколько бумаг и спросила:

— Надеюсь, вы заручились разрешением пользоваться здешней лабораторией?..

Из-под верхних листков Кэролайн извлекла на свет тонкую пачку бумаг, скрепленных в верхнем углу степлером.

— Вы не там искали, — улыбнулась она.

— Отлично, — сказала Джейни, забирая у Кэролайн разрешение и укладывая его в портфель. — Когда выйдем, сделаем крюк, посмотрим на его участок. Может быть, даже пройдемся, поставим себе маячок — вдруг удастся взять пробу потихоньку. Что там за место, можно ли забраться к мистеру Сарину незаметно?

— Там какой-то кустарник, большие деревья. Леском не назовешь, но место уединенное. А наша площадка, по-моему, далеко от дома.

— Тогда, думаю, можно рискнуть. Ну и, кроме того, там, на месте, может быть, в голову придет какая-нибудь идея, как уговорить старика.

В отчаянии Джейни бросила карандаш на стол, сломав грифель и ушибив пальцы о столешницу. Для человека, который умеет владеть собой, это было не вполне обычное проявление чувств, но Джейни казалось, у нее были все основания. Когда она изложила престарелому смотрителю свою просьбу разрешить им взять пробы грунта, он отказал, вежливо, но твердо, без каких бы то ни было объяснений, и, как она его ни умоляла, не изменил решения, так что ей оставалось звонить всем, кого, как ей казалось, она могла просить повлиять на старика. У нее уже ухо болело от бесконечных и бесплодных телефонных разговоров. Сред и тысячи — или почти тысячи — сотрудников английских министерств не нашлось никого, кто изъявил бы желание дать им разрешение в обход воли старого упрямца.

Больше всего ее раздражало, что старик не потрудился даже объяснить причины отказа. Она видела его участок накануне, приехав брать пробы на соседних землях, и не нашла там ничего такого, что и впрямь могло бы помешать ей сделать свою работу. Она увидела обыкновенную пустошь, едва заметно спускавшуюся вниз, заросшую сорняками и диким кустарником, с торчащими кое-где большими валунами. В дальнем ее конце стоял каменный дом, крытый соломой, в котором, как решила Джейни, и жил смотритель. На въезде, по обе стороны от грунтовой дороги, росли два заметных издалека старых, почти без листвы, дуба, смыкавших над ней свои ветки в вековечном объятии. Место было безрадостное, унылое, напрочь лишенное обаяния старины, какое она ожидала увидеть.

— Не понимаю, зачем тут присматривать, — с досадой сказала она тогда Кэролайн. — Вот уж не Кенсингтон.

Она подошла к холодильнику, стоявшему у нее в номере, и выбрала спелый нектарин. Маленьким острым ножом она разрезала плод, не снимая янтарной кожицы, на дольки. Спелая мякоть поддавалась легко, от самого легкого нажима. «Одна из тех простых радостей, которых не замечаешь, пока не лишишься». Нектарин был на удивление сочный, и Джейни пришлось откусывать, втягивая сок, чтобы не капнуть на одежду. Она ела медленно, смакуя каждый кусочек, и вспоминала то время, когда могла позволить себе съесть два, три таких нектарина в день, ни на секунду не задумавшись о том, откуда они взялись. Она облизнула пальцы, вытерла руки о джинсы, снова взяла телефонную трубку и набрала английский, из восьми цифр, номер, и палец ее, привыкший к номерам американским, машинально искал девятую.

Два звонка прозвучали один за другим — Джейни слышно было их и через стену, разделявшую их с Кэролайн комнаты. Потом знакомый голос произнес:

— Алло!

— Просыпайтесь, моя дорогая. Босс на проводе. Я вернулась, и новости у меня, как здесь говорят, зашибись.

— Да что вы! А я-то думаю, чего мне сегодня не хватает! Ну и что у нас на этот раз?

— То же, что и вчера, — ответила Джейни. — Болезнь под названием бюрократикус нервозус. Средств лечения нет. Исход будет фатальный.

— Вы бы ему рассказали о принудительной вазэктомии, мадам хирургиня.

Джейни хмыкнула.

— А я не знаю, делают ли ее еще в Англии. Позвольте напомнить, я больше не хирургиня, потому-то и занимаюсь этим дурацким, дурацким проектом. Нужно было послушаться Джона и копаться в земле у себя дома. Похоже, нам остается только лично нанести визит мистеру Сарину.

Услышав шум подъехавшего автомобиля, старый смотритель аккуратно закрыл ветхие страницы старинной книги. Отодвинул кружевную занавеску, закрывавшую окно старого дома. Прикрывая глаза от яркого света предвечернего солнца, он пытался рассмотреть сквозь неровное, старое стекло гостей, еще не вышедших из машины, которую заслоняли старые дубы. «Что им нужно? — подумал он, неожиданно разволновавшись. — Неужели узнали?»

Пес стоял рядом с ним, наклонив голову, недоумевая, чем заинтересовался хозяин.

— Вот они и приехали, дружок, — сказал старик, потрепав пса по голове. — Наконец приехали.

Неотрывно он смотрел на двух женщин, которые вышли из взятого напрокат автомобиля. Обе были хорошо одеты, и он подумал, что, по крайней мере, они выглядят как вполне преуспевающие дамы. Одна была повыше и явно старше второй. Темные ее волосы были подстрижены просто, до плеч, и слегка тронуты на висках сединой. Лицо у нее было приятное, но замкнутое и встревоженное, и, увидев на переносице предательские тонкие морщинки, он задумался, что могло тревожить такую привлекательную и явно не обделенную судьбой женщину. Когда она развернула карту, он заметил, что пальцы у нее гибкие и длинные, а движения плавные. Вторая женщина была помоложе и ниже ростом, рыжеволосая, с усыпанным веснушками лицом. «Первая у них главная», — решил он.

Разница стала еще заметней, когда они встал и рядом. С минуту они вместе рассматривали карту, показывая рукой то туда, то сюда и обмениваясь словами, которых ему не было слышно. Потом двинулись, то и дело оступаясь, по длинной, мощенной старым, стертым булыжником дорожке к его дому. Он улыбался, глядя на них с симпатией, и вдруг признался себе, что не прочь поболтать. За всю жизнь у него было не много друзей. Самый близкий из них сейчас стал слишком стар, перестал приезжать, и смотритель остался в одиночестве, довольствуясь лишь редкими беседами со случайными людьми.

В доме были купленные у бакалейщика тоненькие бисквиты, которые в его бедной семье когда-то считались роскошью. Он достал лучшую скатерть, парадную посуду. Салфетки пришлось свернуть заново, так, чтобы спрятать несколько пятен, и он понадеялся, что их не заметят. Желая принять гостий как следует, он, накрывая на стол, вдруг подумал, что, может быть, это последние в его жизни гости, и хоть он не такой, как все, и прожил жизнь в одиночестве, но пусть все будет как надо. Ему было жаль, что он не может дать этим женщинам то, за чем они прибыли, но он постарается преподнести отказ как можно вежливей и любезней. Жалел он и о том, что так и не научился вести дом, как некогда его мать. Убирал он хуже, и в помещении царил беспорядок.

Наконец они постучали. Он отошел от окна и, шаркая, подошел к простой филенчатой двери. За дверью стояли две женщины, обе с заготовленными приветливыми улыбками на лицах.

— Мистер Сарин? Роберт Сарин? — спросила высокая.

— Он самый, — кивнул он, улыбнувшись.

— Меня зовут Джейни Кроув, а это моя ассистентка Кэролайн Портер.

— Входите, пожалуйста, — сказал он, жестом приглашая их внутрь.

Высокой на пороге пришлось пригнуться, вторая переступила через порог быстро, не наклонив головы. Он сделал им знак садиться, но, когда они двинулись к стульям, заметил, что на стульях набросаны вещи, и сам поспешил вперед, шаркая, со словами:

— Прошу прощения, позвольте, я уберу.

И он быстренько сгреб в охапку носки, свитер, собачий поводок, который не повесил у входа, как это всегда делала мать, и грязную тарелку с вилкой, выложенной посредине. Когда все наконец устроились за столом и обменялись любезностями, он подал свое скромное угощение.

— Мистер Сарин, — начала Джейни, когда все допили чай. — Я очень благодарна вам за то, что вы дали возможность еще раз поговорить о деле, в котором я очень заинтересована. Как я уже объяснила вам по телефону, я провожу археологическое обследование именно этой части Лондона. — Она кивнула в сторону Кэролайн. — Мисс Портер помогает мне в этом занятии. Мы должны взять образец грунта, сделать забор в метр глубины и десять сантиметров в диаметре, а потом, разделив на слои, провести анализ в научно-исследовательских целях.

«В научно-исследовательских целях», — усмехнулась она про себя. Это была та самая фраза в ее репертуаре, благодаря которой ей до сих пор удавалось добиться разрешений. По прошлому опыту Джейни знала, что не много отыщется людей, способных устоять против сознания собственной важности, какую им придавали эти слова. Но, к ее величайшему разочарованию, Роберта Сарина это не проняло.

Он поставил чашку на блюдце и прокашлялся.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Поверьте, мне искренне жаль. Но, как я уже говорил, боюсь, это абсолютно исключено.

Джейни невольно сдвинула брови.

— Мистер Сарин, если я не получу этого образца, вся моя предыдущая работа пойдет насмарку. Для меня это очень важно. Вы, конечно же, знаете, что съездить сейчас в Британию из Соединенных Штатов очень непросто. Могу я узнать, почему вы не желаете пойти мне навстречу? Просьба настолько простая, что ответ ваш выглядит обыкновенным упрямством.

Наступила неловкая тишина: он обдумывал ответ, подыскивая подходящее объяснение. Он знал, что думать умеет неважно, мать не раз говорила об этом. Он, конечно, мог им назвать причину, ту самую, которую помнил с детства и о которой ни разу не заговаривал ни с кем с тех пор, как сам стал хозяином этой земли. Однако они едва ли поймут. Он и сам-то толком ее не понимал, хотя всю жизнь провел здесь, изучая эти места и историю их. Не один день просидел он над книгой, удивляясь тому, сколько любви и заботы было вложено в эти каменистые пустоши на протяжении многих сотен лет. Здесь, если падала ветка, за ночь она исчезала. На земле никогда не валялись желуди, хотя он ни разу не замечал, чтобы их кто-то убирал. Люди, кого он почти не видел и совсем не знал, служили этому месту так же, как он.

— Миссис Кроув, — осторожно начал он, искренне желая как-то объяснить им свое решение, — никто и никогда не нарушал здесь почвы. Это условие завещания, и город Лондон владеет этой землей на этом основании, которое не может быть пересмотрено. Этот дом и непосредственно примыкающий к нему сад не оговорены этим условием, но с тех пор, как завещание вступило в действие, здесь никто ни к чему не прикасался.

Джейни лихорадочно думала, что делать. Препятствие для нее оказалось весьма непривычным. Теперь она поняла причину тех странных, как ей казалось, отказов, какие ей дали подряд несколько высокопоставленных особ, и поняла, что это тупик.

— Вам самому известно ли, на каком основании это запрещено? Такое условие, на мой взгляд, кажется довольно жестким.

Он ответил дипломатично, куда более дипломатично, чем можно было бы ожидать от человека со столь ограниченными возможностями.

— Я не знаю, на каком основании. — «Не скажу», — добавил он про себя, потому что знал это основание так же твердо, как имя королевской семьи. — Боюсь, ничем не могу вам помочь.

Наступившая тишина означала конец разговора. Больше говорить было не о чем. Единственный человек, который мог бы что-то изменить, давным-давно умер, и смотритель не мог отменить его распоряжения, даже если бы захотел, в чем, впрочем, Джейни сомневалась. Она поставила чашку и медленно, расправляя юбку, поднялась из-за стола. Кэролайн, последовав ее примеру, тоже встала и замерла, не зная, что делать, настороженно глядя то на Джейни, то на смотрителя. Старик остался сидеть, отведя взгляд в сторону, и безмолвно шевелил губами, будто бы повторял что-то про себя. Кэролайн повернулась к Джейни, и та, признав поражение, только пожала плечами.

— Хорошо, — сказала Джейни в надежде привлечь его внимание. — Благодарю вас за то, что уделили нам время, и за прекрасное печенье. Возможно, когда-нибудь мы еще встретимся.

Ее слова достигли цели. Сарин медленно поднялся и ответил с величайшим почтением:

— Уверен, что встретимся. Мне действительно жаль, что я не в силах помочь.

— Спасибо, — сказала Джейни, поворачиваясь к выходу.

Она села за руль и какое-то время сидела, молча глядя на пустошь, пытаясь прийти в себя. Ей был необходим этот образец, все остальные без него не имеют никакого смысла, и если она его не добудет, придется брать новую тему и начинать все сначала.

— Возьмем тайком, — сказала она и включила зажигание.

Джейни с Кэролайн, обе в черном, с черными, измазанными сажей лицами, стояли на краю пустоши, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте. И все-таки потом, когда они двинулись вперед, тщательно нащупывая на каждом шагу перед собой ногой землю, нашаривая невидимые препятствия, Джейни, несмотря на всю хитроумность их приготовлений, чувствовала себя жалкой девчонкой, забравшейся на чужой участок. Она несла с собой металлическое приспособление, именуемое у них «однотрубкой», а Кэролайн — полотняный мешок, куда нужно было уложить пробу. Пустошь была каменистая, и, как ни старалась, как ни проверяла перед собой землю, Джейни все же споткнулась, непроизвольно взмахнув руками, чтобы не потерять равновесие, и выронила инструмент, который громко звякнул о каменный выступ. Звон, который здесь не встречал препятствий в виде деревьев или домов, прозвучал как труба герольда, возвещая об их прибытии.

Кэролайн, извергая безмолвные ругательства, стремительно наклонилась, схватив подпрыгивавшую трубку. Обе замерли, затаив дыхание, вглядываясь в темноту, не засветятся ли где огоньки, не послышатся ли голоса. Но ничего не было видно, кроме двух силуэтов огромных старых дубов и темных очертаний деревьев, обрамлявших участок и почти закрывавших дом от дороги.

Тем не менее Джейни показалось, будто в темноте кто-то есть. Кто-то подкрадывался к ним все ближе и ближе, будто здесь водились какие-нибудь дикие зверьки. Она ощущала их присутствие со всех сторон, но никаких светившихся в темноте глаз, или рычания, или сопения она не заметила, до слуха по-прежнему доносился только отдаленный городской шум, и потому Джейни тронула за руку Кэролайн, и они еще осторожнее двинулись дальше, к тому месту, где установили звуковой маячок.

«Спасибо, Господи, за то, что мы нашумели раньше, чем подошли к Сарину, — твердила про себя Джейни, — и спасибо, Господи, за то, что не было дождя и маячок работает». Его тоненький звук доносился из темноты, тихо, но тем не менее отчетливо, так что они, сориентировавшись по нему еще раз, направились в его сторону.

В отметке «ноль» они быстро установили трубу, и бур с трудом, но вошел в каменистую землю. Работа была тяжелая, так что вскоре, несмотря на ночную прохладу, обе вспотели. И когда наконец бур опустился до требуемой глубины, остановились на минуту передохнуть.

В старом каменном доме на краю пустоши смотритель очнулся от своего несколько затянувшегося послеобеденного сна. Взглянув на часы, он обругал себя за то, что проспал весь вечер. Садясь в качалку, он не понимал, до какой степени его в тот день утомила встреча с двумя гостьями. Он спал как убитый и проснулся, уже когда совсем стемнело.

Он поднялся, у рукомойника плеснул себе в лицо прохладной водой и вытерся грубым полотенцем. Пес покорно лежал на полу, все еще ожидая «вечерней» прогулки.

Сарин поставил перед своим терпеливым приятелем миску со свежей водой, и тот вылакал, а потом поднял голову с таким выражением, которое было похоже на улыбку. Поводок валялся на полу, куда Сарин бросил его днем, освобождая для гостей стулья, и пес, ткнув носом в ту сторону, отчаянно завилял хвостом.

— Хорошо, хорошо, друг мой, я понял, — сказал Сарин и подивился тому, что отлично понимает собаку и намного труднее находит общий язык с людьми. — Только надену свитер, и пойдем.

Он сунул в карман трубку и спички, и они вышли на свою вечернюю прогулку.

Пес принюхался, подыскивая место, где оставить метку. Задрал лапу, оросил приземистый куст и весело побежал вперед. Смотритель, чье тело одряхлело от старости, поспевал за ним с трудом. Прогулка по границе участка занимала у них примерно полчаса, если не случалось неожиданных происшествий, вроде забравшихся под деревья обкурившихся подростков или чего-то подобного.

Так они двигались вперед довольно бодро, и вдруг пес замер, повернув нос в глубь участка. Он навострил уши и, наклонив набок голову, насторожился. Где-то в вышине крикнул, возвещая о своих хищных намерениях, ястреб, и пес смущенно взглянул сначала наверх, на небо, а потом на хозяина, который как раз его нагнал и ласково потрепал за ухом. Они продолжили свою прогулку по кругу и спокойно гуляли еще минут десять, после чего пес снова насторожился и жалобно завыл.

— В чем дело? — спросил смотритель, подтягивая поводок. — Там что-то не так, приятель?

Пес, натянув поводок, потащил старика за собой к центру участка. Отдуваясь, смотритель послушно потрусил следом.

Кэролайн прервала краткий отдых и встала, разогнув спину, готовая продолжить работу, когда вдруг заметила в отдалении, на противоположном краю участка, светящуюся точку. Она прищурилась, присмотрелась. Фонарь! Она тронула Джейни за плечо и прошептала:

— Вон там! Смотрите! Свет!

— Черт! — еле слышно ругнулась Джейни. — Наверное, он все же услышал, когда я уронила трубку! Если он кого-нибудь из нас узнает, мы пропали!

Она огляделась и увидела проступающую сквозь темноту группу деревьев, где можно было бы спрятаться, если, конечно, они успеют туда добежать. Схватив за руку Кэролайн, она потянула ее за собой.

— Труба! — громко зашипела Кэролайн. — Что, если он ее найдет?

— Ну, так значит, он ее найдет. Тут мы ничего сейчас не можем сделать. Она же в земле почти по рукоять, так что, может быть, и не найдет. А если найдет, то будем надеяться, он не настолько образован, чтобы догадаться, что это такое.

Стремглав они добрались до деревьев, то и дело оглядываясь назад, туда, где торчал из земли почти незаметный глазу бур. Спрятавшись за большим деревом, подальше от опасного места, Джейни наконец перевела дух — она и не заметила, что боится дышать. Стоя там, они смотрели, как Сарин, оглядываясь, будто что-то ищет, вместе с собакой ходит по тропинкам, которыми испещрен весь участок. Джейни, хотя она и была уверена, что взятый без спроса мешочек земли вряд ли можно назвать кражей, теперь казалось, что из-за той непререкаемости, с какой Сарин запретил им тревожить этот крохотный клочок земли, их поступок превратился в действо безнравственное, аморальное, надругательство над достоинством старого человека. И сейчас она страдала больше от стыда, чем от страха, так, словно нарушила пусть малопонятный, но освященный веками кодекс чести.

Время шло, Сарин все бродил, выискивая неизвестно что, а Джейни вдруг стало холодно, по спине, вдоль позвоночника как будто забегали ледяные пальцы. И хотя она была тепло одета, кожа покрылась мурашками. Ветра не чувствовалось, гулял лишь небольшой сквозняк, но листва на деревьях громко зашелестела. Всем своим телом Джейни ощущала, что их будто предупреждают: здесь, на краю чужой пустоши, они не одни.

Она оглянулась проверить, правдивы ли ее ощущения. Вокруг не было никого, рядом виднелись только темные деревья и шевелились ветки, но сердце продолжало стучать так, что гул отдавался в ушах. По груди побежали струйки холодного пота.

Наконец пятно света замерло и остановилось. Они услышали, как тяжело дышит пес, который изо всех сил тянул поводок, а потом раздался негодующий голос старика:

— Я знаю, что вы здесь. Я это знаю. — Потом тон его смягчился: — Я хочу только, чтобы вы оставили меня в покое.

Он повернулся, сгорбившись, направился к дому и вскоре исчез из виду.

Джейни вышла из своего укрытия, Кэролайн двинулась следом. Осторожно прокрались они на прежнее место и как можно тише и быстрее извлекли драгоценную пробу из земли. Уложив ее в полотняный мешок, они двинулись прочь, и, когда Джейни открывала ключом дверцу машины, ее охватило невероятное облегчение от того, что все осталось позади. Но в глубине души она знала, что совершила отвратительный, ужасный поступок, что сделала то, чего не должна была делать, и это чувство тревожило ее и отравляло радость.

Сарин сел на ободранный диван. Его трясло. Верный пес лежал возле ног. Старый смотритель надел второй свитер, но так и не согрелся. Придется разрешить псу сегодня спать у него на одеяле — редкая удача для его хвостатого друга. Он заговорил с ним, обращаясь к собаке, потому что ему было больше не с кем поделиться своим горем.

— Вот они наконец и пришли, старый друг, — сказал он, — а в книге ничего не написано, что я должен делать! Там написано только, что рыть и копать нельзя… О господи… — Он застонал. — Мама же говорила, что они придут, я только не знал, что это случится так скоро… Я не готов…

«Старый дурак, — подумал он, — ты готовился к этому всю свою жизнь и все равно не готов?» Он подумал о матери, которая тоже готовилась всю жизнь, и порадовался, что ее нет и она не слышит его трусливого нытья, когда пришло время не хныкать, а действовать.

— Американцы, — сказал он, обращаясь к собаке. — Я ничего не знаю об американцах. Пришли, взяли землю, ушли, а я не помню, что должен делать!

Слезы отчаяния заполнили его глаза — реакция нормального человека, столкнувшегося с очень трудной задачей, которую он должен выполнить, как требуют все его умершие предки. «Как бы они огорчились, если бы видели меня сейчас, если бы они меня только видели!» — думал он.

— Они вернутся, наверняка, — сказал он собаке. — Только я не знаю когда.

Он потянулся, зарылся пальцами в теплую, жесткую шерсть и обнял за шею ретривера, будто испуганный, заблудившийся ребенок.

Два дня спустя спавшую тревожным сном Джейни разбудили телефонные звонки. Откинув одеяло, она, не до конца проснувшись, босиком по холодному полу пошла к телефону. Звонил лаборант. Обменявшись любезностями, Джейни слушала голос на другом конце провода, звучавший с неприкрытым волнением, и пыталась стряхнуть остатки сна, не совсем понимая, правильно ли расслышала сказанное. Она представила себе, как лаборант возбужденно размахивает руками, подкрепляя слова движениями. Еще сонная, но уже включаясь, она задала несколько совсем не лишних вопросов, услышала взволнованный ответ и вежливо завершила разговор. Потом надела носки и бесшумно пошлепала в ванную, брызнула себе в лицо холодной водой. Перейдя в комнату, согрела в микроволновке вчерашний, оставшийся в чашке кофе и с чашкой пошла к телефону.

Она набрала номер Кэролайн.

— Проснись и пой, спящая красавица, — сказала она ассистентке. — У нас неожиданно снова рабочий день. В нашей последней пробе нашли кое-что кроме земли.