Шестнадцать
Женщина в зеленой форме выдала ей чистое горячее полотенце, и Джейни брезгливо стерла с себя остатки мази, стараясь вместе с ними уничтожить следы чужих прикосновений. Как могла очистившись, она вернула полотенце и, будто в дурмане, смотрела, как женщина сунула его в тот же желтый мешок, где уже лежал ее пластиковый костюм. Запечатала и прилепила ярлык с надписью «Мерман, Этель Дж.». Потом она отложила мешок в сторону и выдала Джейни новый стерильный костюм и новые шлепанцы.
Джейни, нисколько не сомневавшаяся в том, что глаза по ту сторону зеркального стекла все так же шарят по ее телу, быстро оделась. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться, потому что в комнате было довольно прохладно и кожа успела покрыться мурашками. Легкий пластиковый костюм не согревал, и, когда она шла по коридору в камеру, сопровождаемая двумя биокопами, ее заметно трясло от холода. После пережитого насилия в груди было холодно от стыда и казалось, будто тело, которое она занимает, больше ей не принадлежит, будто оно изменилось и стало чужим. В таком состоянии она вернулась в свою клетку, мало похожая на ту Джейни, которую увели два биокопа. Теперь она была послушней, и, если бы за ней снова пришли, она не стала бы сопротивляться.
Пол в камере был выложен плиткой, и когда она подняла свои вещи, то почувствовала, что они тоже все вобрали в себя холод.
— Не мог бы ты отвернуться? — спокойно сказала она Брюсу, который молча повиновался. — Я намерена перебраться в свои нестерильные шмотки.
Ему хотелось о многом спросить, но, когда биокоп впустил ее в камеру, Брюс перехватил ее злой, полный отчаяния взгляд и решил не терзать Джейни, отложить расспросы до тех пор, пока она не придет в себя. Он было понадеялся, что она сама захочет поделиться и без лишних просьб что-нибудь расскажет, но Джейни только расхаживала по своей клетке, клацая в ознобе зубами, и молчала.
Вскоре терпение его подошло к концу, и желание принять в ней участие взяло верх. По-прежнему сидя спиной, он окликнул:
— Джейни.
Она продолжала ходить.
— Что?
— Можно повернуться?
— Да ради бога.
Он повернулся, посмотрел ей в лицо. Она старалась не встретиться с ним взглядом.
— Как ты? — тихо спросил он.
— Безусловно, ты можешь считать, что со мной все в порядке, — откликнулась она медовым голоском и перевела дух. — Однако бывало и лучше.
Когда наконец она посмотрела ему в глаза, сквозь прутья решетки, в них были усталость и горечь.
— В жизни не чувствовала такого унижения, — призналась она, тяжело вздохнув.
Он смотрел на нее с раскаянием, будто тоже был виноват в том, что произошло.
— Мне, честное слово, жаль. Я знаю, ты вообще против отпечатков. Странно, но я об этом почти никогда не думал, — сказал он, опустив голову. — Забываю, что людям порой трудно перенести эту процедуру.
Джейни снова села, обняв колени, на холодный цементный пол.
— Не понимаю, как ее можно перенести легко. Все эти зонды, датчики… И как их прикрепляют, и куда… Будто меня надели на вертел и, того гляди, разожгут костер.
Брюс помолчал, о чем-то задумавшись. Потом сдержанным тоном спросил:
— Как долго они там тебя держали? Я имею в виду время снятия.
Она шмыгнула носом.
— Не знаю. Я не смотрела на часы. Может быть, полчаса. Мне показалось, что целую вечность. Но я действительно понятия не имею.
— В последний раз у меня брали отпечаток уже довольно давно…
Джейни вскинула голову:
— В последний раз? Не понимаю. Я думала, его берут один раз.
Он помолчал, пытаясь поточней подобрать слова, и в конце концов сказал как есть:
— Я делал это добровольно.
Джейни вскочила.
— Повтори еще раз, — сказала она. — По-моему, я не расслышала. — Глаза у нее сузились. — Ты добровольно сдал отпечаток дважды?
Он съежился под ее взглядом.
— Не дважды, а больше. На самом деле у меня снимали его десять раз.
Не веря своим ушам, Джейни вцепилась в прутья решетки:
— Десять раз? Господи боже, зачем, Брюс? Это кошмарная процедура! Ты что, мазохист?
— Мне нужно было понять, правильно ли мы ее разработали! — в смятении сказал Брюс, и голос у него дрогнул. Невольно он принялся оправдываться за то, что сам был среди разработчиков. — Я был в команде, которая занималась разработкой технологии первой модели. Идея принадлежала не мне, однако, должен признать, я ею увлекся. Первые результаты у нас получились так себе, толку было мало. Но прошло совсем немного времени, и наконец у нас появилось первое серьезное достижение, а дальше пошло-поехало. От концепции мы подошли к рабочей модели всего за шесть лет.
Голос его зазвучал спокойнее.
— У меня снимали отпечаток десять раз, потому что тогда не так просто было найти добровольца даже среди заключенных. Мы все участвовали в эксперименте. Проверяли механизм управления, уровень радиации в световых зондах. Очень долго мы снимали их только у себя, а когда удавалось добыть труп… Потом мы создали механизм внешнего управления и разослали для тестирования по всему свету. Вскоре после того как раз случилась первая Вспышка, и везде стали снимать отпечаток у всех погибших, даже в США, хотя широко об этом не говорилось. И мы работали с той моделью до тех пор, пока не получили удовлетворительные результаты, после чего от нее отказались, начали с нуля и создали новую.
— Не понимаю, как ты мог позволить втянуть себя в такое.
Брюс начал терять терпение.
— По-моему, ты просто не понимаешь, Джейни. Ты, похоже, не видишь дальше своего носа. Но ты же хирург, ты должна была бы сама оценить достоинства…
— Поправочка, — с негодованием возразила Джейни. — Я была хирургом до тех пор, пока вы не придумали новые правила. Пока не появились эти новые технологии, включая твои отпечатки, из-за которых прежняя медицина стала считаться едва ли не хуже знахарства.
— Каким образом прекрасный диагностический прибор может перевести медицину в разряд знахарства? — с нарастающим возмущением сказал Брюс. — Если ты точно выяснишь, где нужно резать, разве это не сделает твою работу эффективней? Разве больные теперь не излечиваются быстрее и с меньшим риском? Не уменьшилась вероятность заражения? Не стало меньше ошибок? Разве это не улучшило общее положение дел?
— Конечно улучшило. Конечно, я рада была уменьшению риска. Мне нравилось, что не нужно накладывать швы, а можно просто залепить разрез пластырем. С этим я и не спорю. Но меня возмущает насильственное вмешательство в чужую жизнь.
— Ты говоришь так, будто хирургическая операция не является насильственным вмешательством. Ты же сама наверняка делала это по нескольку раз в день.
— Да, делала. Но когда я это делала и вмешивалась в чужую жизнь, то знала ее только я и те, кто был рядом со мной в операционной. Хорошо, пусть мы не все и не всегда относились к своим больным с должным уважением, но мы потом не отсылали отчет в общую компьютерную сеть. Все делалось на глазах нескольких человек, и наш пациент знал, что его личная жизнь не превратится в один компьютерный файл.
— Ты преувеличиваешь. Да, информация собирается в единой сети, но мы разрабатываем правила, ограничивающие доступ.
— Тебе не хуже, чем мне, известно, что эту вашу сеть может вскрыть любой мало-мальски грамотный хакер, и любая сеть давным-давно не представляет собой закрытой системы. Что у нас происходит, когда какой-нибудь слишком активный деятель, решив шантажировать кого-то, вспоминает про сеть? Ты что, не помнишь историй с ВИЧ-положительными на заре эпидемии СПИДа? Они превратились в парий, чуть ли не все. У них не было никакой защиты.
— Больше такого не произойдет, и тебе это известно.
— Разве? Мне действительно известно? А тебе? По-моему, ты доверяешь сильным мира сего куда больше, чем они того заслуживают. Среди тех, кто сует нос в чужие дела, есть вполне неглупые люди. Погоди еще, скоро кто-нибудь сообразит, как добывать органы для трансплантации. Информация о совместимости — пожалуйста! Она у вас есть. Сколько денег можно заработать, устроив какой-нибудь «несчастный случай» и получив, например, почку. Ведь сколько угодно таких несчастных, кто готов платить, только бы сохранить жизнь.
— Нам осталось всего пять-десять лет, и мы научимся выращивать новые органы для трансплантации, — с уверенностью заявил Брюс. — Потом вся эта информация потеряет значение.
— Ты не понимаешь. Эта информация имеет значение сегодня. И будет его иметь до тех пор, пока что-то не изменится. Ваша сеть дает слишком много возможностей превратить человека в мишень. А сейчас здесь обрабатывают мои данные, и они тоже вот-вот попадут в компьютер вместе с миллионами прочих. Вряд ли я теперь когда-нибудь снова буду себя чувствовать в безопасности. — Она скрестила на груди руки. — Нужно хорошо подумать, что собираешься делать, а уж потом только делать.
Уязвленный, он принялся защищаться.
— Мы хорошо подумали. Мы думали о всех тех преимуществах, которые получат врачи. И кто это вдруг ни с того ни с сего поставил тебя на страже вселенской морали? Довольно многие, в том числе весьма ответственные, неглупые люди, способные принимать очень даже серьезные решения, считают, что отпечаток надежнее микроскопа. Когда мы работали, мы думали о том, что эта технология будет способна заменить и магнитный резонанс, и компьютерную томографию. Мы мечтали о том, чтобы заглянуть внутрь человеческого тела, получить настоящее трехмерное изображение. Мы играли с этой игрушкой, как дети. Никто и не помышлял об оруэлловских перспективах. Тогда было не до них, да и к тому же это дело политиков, а не врачей. Мы всего лишь занимались наукой, чтобы дать людям всего мира новый инструмент исцеления. Никому из нас и в голову не приходило, что кто-то потом усмотрит в этом некий коварный план.
— Вы были обязаны об этом думать! Вы должны были прогнозировать…
Он перебил ее:
— Ради бога, Джейни, как можно пороть такую чушь? Ушам не верю — что за извращенная мысль? — Он протянул между прутьев руку, словно мог так ее коснуться. — Попытайся смотреть на это проще. Все отнюдь не так зловеще, как ты, похоже, думаешь. Я понимаю, ты уязвлена, однако, может быть, все к лучшему? Может быть, теперь ты начнешь немного иначе смотреть в будущее? А то тебя послушать, так у нас с минуты на минуту начнется апокалипсис.
Джейни опустила голову:
— Да, именно так мне порой и кажется.
— В таком случае я вдвойне сожалею о том, что сегодня произошло. Хотел бы я знать, как помочь тебе.
Она снова посмотрела ему в лицо:
— Я знаю. Я знаю.
Вновь она заходила по камере, будто запертая в клетке тигрица, с отвращением ощущая границы, обозначенные решетками.
— Все стало мне почти не по силам. Будущее превратилось в призрак, а от всех этих перемен оно кажется еще призрачнее.
— Тогда, если хочешь подумать о чем-то хорошем, подумай вот о чем, — сказал он, и голос его от волнения дрогнул. — Помнишь, я говорил о проекте, над которым мы с Тедом вот-вот начнем работать? О том самом, который теперь отложился?
Она кивнула.
— Ну так вот, он основан как раз на данных нашей системы. Я хочу на основе данных о нервной системе разработать схему искусственных нервных импульсов. И скоро люди с неврологическими нарушениями смогут получить имплант-стимулятор, который поможет вернуть способность двигаться. Вроде кардиостимулятора, но для нервной системы. Им не придется больше ждать плодных трансплантатов.
На мгновение голос его взметнулся от гнева, а потом Брюс заговорил снова с воодушевлением, энергично взмахивая рукой.
— Мы сумеем сделать это лишь потому, что отпечаток позволяет выделить всю нервную систему с такой степенью точности, что можно рассчитать и силу, и частоту импульса. На сегодняшний день я уже могу при помощи компьютера стимулировать движения лицевых мышц. У меня бактерия танцует джигу в трехмерной анимации…
— О боже, Брюс, я и не представляла себе…
— И я себе не представлял, пока не получил данные отпечатков за несколько лет. Тогда, в один прекрасный день, эта идея сама собой пришла в голову. Я подумал: а что, если рассчитать по этой базе силу импульсов, разработать, так сказать, нервно-компьютерную хореографию? Можно программировать нервную систему таким образом, что человек будет в состоянии выполнять ряд задач. А контролировать весь процесс, то есть быть чем-то вроде командного центра, будет связанный с позвоночником чип, который мы имплантируем в месте травмы.
Его широко открытые, восторженные глаза смотрели на Джейни.
— Скоро наступит время, когда люди с повреждениями позвоночника снова смогут передвигаться без помощи посторонних, снова обретут свое тело. Только подумай, Джейни! Подумай, какое счастье подняться из инвалидной коляски и впервые за долгие годы пройтись своими ногами! Подумай о людях, которые не могут держать в руке ни ложку, ни вилку, и их кормят, будто младенцев. Да я всю жизнь посвящу тому, чтобы помочь им.
В его голосе слышалась настоящая страсть, и она поняла, что он от всего сердца верит в то, что делает.
— Я думаю, тебе можно позавидовать, — сказала она наконец. — Ты так рассказываешь о работе, что кажется, будто лучше не бывает. Не уверена, что буду относиться к своей новой работе с теми же чувствами… Если, конечно, вообще теперь получу диплом.
— Получишь, — отозвался он. — Я уверен. А теперь отпечаток у тебя сняли, так что и бояться нечего. Уже не нужно думать о сроке, можно и задержаться.
— Но у Кэролайн не сняли, — возразила она. — Кроме того, дело не только в отпечатке. Виза тоже на ограниченный срок. И дома в Массачусетсе меня ждет научный руководитель, который мне шею свернет, если я задержусь. Он вообще не одобрял моей поездки. Считал, что брать пробы грунта в чужой стране слишком затруднительно. А я думала, хорошо бы сменить обстановку. Обстановку-то я сменила, но не уверена, что вышло хорошо.
— Джейни, мне очень жаль, что так получилось, — тихо сказал Брюс, — но я рад был снова тебя встретить.
Он улыбнулся, ожидая ее ответа, и Джейни постаралась забыть про свое раздражение и все последние злоключения.
— А я рада, что наконец у нас есть время поболтать, — сказала она.
И когда, уже почти в конце дня, снова пришел охранник, они успели рассказать друг другу столько, сколько и не мечтали.
* * *
Грязная оборванка упорно толкала перед собой магазинную тележку, которая с грохотом подпрыгивала на булыжниках лондонских мостовых, при этом женщина беспрестанно бормотала что-то себе под нос.
Несмотря на жуткую тряску, Кэролайн не приходила в себя. Больное сознание смотрело свои сны, и происходящее долетало до нее смутно, словно она была под водой. Временами сны были так прекрасны, что она молилась, чтобы они стали реальностью. Иногда становились мучительными и страшными, и тогда ее истерзанный болезнью рассудок пытался пробудиться, но безуспешно.
Никто не обращал на них внимания, никто не пытался остановить. Они были всего-навсего оборванки, как и тысячи других таких же маргиналов, живших за гранью блестящего лондонского общества. Их больше не называли «бездомными», но, как бы их ни именовали, по-старому или по-новому, идти им все равно было некуда, они не вписывались в жесткую социальную схему Англии времен после Вспышки.
Женщина, толкавшая тележку, привыкла к тому, что «нормальные» люди от нее шарахаются. Она жила своей жизнью и не хотела ничего менять, потому что другая жизнь казалась ей еще хуже. Ей не нужно было отчитываться ни перед кем, кроме членов своей обширной семьи или ближних соседей. В Лондоне насчитывалось несколько таких семейств, почти кланов. Одни жили под мостами, другие в заброшенных зданиях. Ее семейство поселилось в пригороде, на окраине зеленого поля на южном берегу Темзы.
— Покойся с миром, — пробормотала она, думая о прежней хозяйке этого участка.
Та старуха не так давно умерла, оставив после себя слабоумного сына, который и сам был к тому времени далеко не молод. Оборванка отпустила одной рукой тележку и перекрестилась, шепотом прочитав молитву о спасении его несчастной темной души, а заодно попросив благословения своей пассажирке.
Где-то вдалеке взвыла сирена. Оборванка остановилась, чтобы не мешал скрип и грохот, и внимательно прислушалась. Сирена приближалась. Женщина оглянулась в поисках укрытия и заметила узкую щель между двумя домами. Быстро она развернула тележку и заторопилась к укрытию.
Она втиснулась в щель, втолкнув перед собой тележку, так что загородила ее своим крупным телом, и со страхом смотрела, как отряд биокопов мчался куда-то по срочному вызову. Убедившись, что фургон уехал и опасность миновала, она снова выбралась на свет и двинулась дальше.
И так грязная оборванка, следуя продуманному плану, никем не замеченная, прошла через весь Лондон, по всем его кривым улочкам и переулкам, толкая перед собой тележку с полумертвой Кэролайн. Время от времени она останавливалась передохнуть, но ненадолго, ибо знала, что времени у нее мало. Порою тележку перехватывал кто-нибудь из таких же отверженных, и тогда она шла рядом, переводя дух. В минуты такого отдыха она рылась в своей темной, заношенной сумке и доставала то подпорченное яблоко, то сухую горбушку, добытые в мусорных баках. Кэролайн становилось хуже, и то и дело кто-нибудь из этих людей пытался влить в ее пересохший рот хоть несколько капель воды, что бывало отнюдь не просто. Жители лондонских домов и представить себе не могли, с какой нежной заботой относились эти бродяги к своей подопечной, выполняя обещание, давным-давно данное уже умершей женщине, в благодарность за ее заботу о них.
Оборванка, которая везла Кэролайн, была поблизости в ту самую ночь, когда они с Джейни вынули из земли злосчастный клочок ткани, и, укрывшись в густой листве, стояла в метре от них, когда они прятались в той же роще, но в отличие от них прекрасно знала, какие страшные беды могут постичь того, кто коснулся этой земли. Знала она и то, что сейчас, как никогда, Сарину была нужна их помощь. Пришла пора отплатить добром за доброту его матери, и, какой бы ни оказалась цена, оборванка готова была ее заплатить.
* * *
Биокоп махнул своей волшебной карточкой, и дверь в камере открылась.
— Все в порядке, мисс Мерман. Будьте любезны, следуйте за мной.
Брюс не успел удивиться. Джейни послала ему предупреждающий взгляд, и он сразу все понял. За полтора дня непрерывных приключений они вполне прилично научились понимать друг друга. Как ни хотелось ему съязвить по поводу мисс Мерман, но он прикусил язык.
Биокоп, напротив, продолжал разглагольствовать:
— Не знаю, мисс, каковы законы в вашей стране, но здесь мы обязаны показать вам результаты и немедленно дать ответ на любой ваш вопрос, если он у вас появится.
Выходя из камеры, Джейни сказала, пожалуй, слишком высокомерно:
— У наших граждан всегда есть выбор. Эти вопросы у нас еще не урегулированы.
Он снисходительно на нее посмотрел:
— Разумеется, мисс, ваша страна всегда была не урегулированной. По крайней мере с тех пор, как наша позволила вам отколоться. Печальная оплошность со стороны короля Георга, — добавил он и, открыв тяжелую дверь, пропустил ее в коридор.
«Вежлив до неприличия, — подумала она. — Следовательно, они решили, что я не представляю для них угрозы. Всего только один охранник, да еще такой шутник! Он вообще на меня почти не смотрит». Потом она заметила в кобуре химический пистолет и все поняла. С таким оружием он и один легко справился бы с ней в случае необходимости.
Они вошли в крохотное помещение, где раньше, до Вспышки, когда здесь была фабрика игрушек, наверняка размещался чей-то кабинет. У окна стоял письменный стол, рядом стул, и еще один стул напротив. К столу была пристроена компьютерная консоль. Биокоп указал Джейни на дальний стул и, когда она села, сам устроился за компьютером. Джейни увидела два проектора, один на потолке, второй на полу. Охранник повернул выключатель, приглушив верхнее освещение.
— Готовы?
«Готова ли я? Буду ли я когда-нибудь в жизни готова разглядывать свои кишки?» Она посидела молча, стараясь сосредоточиться на том, что сейчас увидит. Собственное здоровье всегда было для нее чем-то само собой разумеющимся. Болела она редко, серьезных травм не получала. Она умудрилась пережить Вспышку, хотя люди вокруг нее мерли, как мухи. Неожиданно ей стало страшно. «Что, если везение закончилось? Что, если у меня опухоль? Вдруг в моих генах заложена бомба, которая, того и гляди, взорвется? Хочу ли я о ней знать?»
Но другая часть ее любила медицину и хотела знать все, несмотря на страх. «Единственное, чего я действительно не могу изменить, так это день, когда мне суждено отдать концы, — подумала она, — все остальное можно исправить». Ей было прекрасно известно, что даже такой невероятный инструмент, как параметрический считыватель данных, не в силах определить, сколько ей осталось жить, и она, собрав свое мужество, кивнула охраннику.
— Вам следует сосредоточить внимание между двумя проекторами, — сказал биокоп.
Она сосредоточилась, и вскоре в воздухе медленно нарисовалась ее фигура. Неожиданно она увидела себя со стороны, во всей красоте зрелого обнаженного тела. Но лицо было искажено напряженной гримасой. Перехватив ее встревоженный взгляд, охранник постарался ее успокоить:
— Не огорчайтесь. Здесь у всех одно выражение.
— Некоторые, бывает, везде выглядят хорошо, — возразила она. — Я не имею счастья к ним принадлежать. Но не важно. Что вы обнаружили?
— Давайте посмотрим.
Он принялся перелистывать файлы:
— Норма, норма, норма…
Вдруг он остановился и нажал на пару кнопок. От голограммы осталась только кровеносная система, все ее артерии, вены и капилляры. Внутри одной вены на правой ноге мерцал крохотный огонек.
— Здесь, — сказал он, — есть вероятность варикозного расширения.
Потрясенная, Джейни смотрела, как он один за другим выводит на поверхность все мелкие погрешности ее тела. Сломанный сто лет назад средний палец на одной ноге. Джейни до сих пор помнила жуткую пульсирующую боль. Аппендицит, до сих пор не удаленный, но почти сросшийся с кишкой.
— Несварение бывает? — спросил охранник.
— О да, — ответила она.
— Может быть, это и есть причина, почему он не на месте, — сказал охранник. Потом улыбнулся: — Я, конечно же, говорю все, что вам и так известно, не правда ли?
Он стал листать файлы дальше:
— Стерилизована. Понятно…
И вдруг он снова остановился, всмотрелся повнимательнее, нашел соответствующую страницу распечатки. Подкрутил рычажок настройки, отчего вся голограмма стала еще прозрачнее, и взял указку.
— А вот здесь кое-что, о чем вам едва ли известно… Не знаю, хорошо ли вам оттуда видно, но вот взгляните на это. — И он показал указкой на специфическое пятнышко на левой груди. — Микроскопическое образование. Возможно, след мелкой травмы. Но, скорее всего, зачаточная опухоль. Рекомендую иссечение, и как можно скорее.
Когда он опустил указку, Джейни с облегчением вздохнула, будто он и впрямь тыкал ею в плоть.
Глядя на крохотную точку у себя на груди, она подумала, что без параметрии ее никто не заметил бы до тех пор, пока она не разрослась бы настолько, что стала отчетливо видна на маммограмме. Случись ей родиться раньше, до изобретения новых методов борьбы с грудной онкологией, это пятнышко сулило бы ей мучительную безвременную гибель. Подумала она и о том, что едва только ее данные были введены в систему, любой, у кого есть доступ, может узнать, что у нее в груди есть новообразование. Мысли спутались, но она все же не могла теперь отрицать, что испытывала благодарность к диагносту за то, что он нашел дремавшую в ней смерть. «В конце концов, у меня много знакомых хирургов…»
Биокоп смотрел на нее с самодовольной ухмылкой, понимая, что доказал оправданность ее мучений.
— Есть ли у вас вопросы?
Но Джейни была слишком ошарашена, чтобы сосредоточиться, и слишком хорошо отдавала себе отчет в том, что ни о чем другом пока что не сможет думать. Потому она попросту молча последовала за ним и покорно вернулась в камеру.
* * *
Оборванка слишком устала в тот день, чтобы везти Кэролайн дальше. В сумерках она плохо видела и потому решила остановиться и поискать безопасное место, где можно отдохнуть. Ее приятели сами все разбрелись в поисках ночлега. Она знала, что утром они снова помогут, но помощь нужна была ей сейчас. Невдалеке впереди был виадук, под которым жила одна неплохая компания. «В такое время, — подумала она, — все стараются найти себе укромное местечко, чтобы спокойно ждать следующего дня».
Она остановилась, перегнулась через перила и потихоньку произнесла условленное слово. Через несколько минут из-под виадука показались две темные мужские фигуры. Тихо поздоровавшись, она попросила помочь, и те согласились. Подняли Кэролайн, положили на землю, а другие тем временем принялись готовить место для нее под мостом. Принесли одеял, набросали одежды, и в результате получилась постель, по мягкости не уступавшая постели принцессы. Аккуратно уложив в нее Кэролайн, они укрыли ее газетами. Оборванка, присев рядом с ней на корточки, тихо беседовала с двумя мужчинами. Перед ними горел в кастрюле огонь, отбрасывая на лица красноватые отблески. Потом оборванка склонилась над Кэролайн, прислушалась к дыханию, потрогала лоб. Ее подопечная не пришла в сознание, но ей явно не стало хуже, так что оборванка прислонила свою драную сумку к груде кирпичей, положила на нее голову и уснула.
* * *
Снова открылась дверь, и вошел биокоп, на этот раз один и без оружия.
— Мы нашли ваши образцы, — сказал он, обращаясь к Брюсу. — Все оформлено, можете забирать.
Он открыл дверь сначала в камере Джейни, потом у Брюса.
— Хочу сказать, доктор Рэнсом, я искренне сожалею, что вас пришлось задержать. Но, честное слово, у меня не было выбора. Правила очень жестко регулируют наши действия. И возможно, вам будет интересно узнать, что мы так и не смогли связаться в Лондоне с доктором Каммингсом. Хорошо, что у вас есть все допуски. В противном случае вы застряли бы в Лидсе на неделю. — Рассмеявшись, он повернулся к Джейни: — От души надеюсь, что вы, мисс Мерман, когда-нибудь приедете в Лидс еще раз. Уверен, что следующий ваш визит будет куда приятнее.
«Черта с два я приеду», — подумала она, но выдавила из себя улыбку.
— Спасибо. — Она не удержалась от сарказма. — Все было великолепно. В высшей степени поучительно. Но думаю, обойдусь.
— Как угодно, — сказал биокоп и сделал им знак следовать за ним.
Он отвел их в главный зал для посетителей, где лежали, аккуратно сложенные, их трубки. Каждая была запечатана в желтый защитный пластик и заклеена красной лентой. Подхватив их, Джейни и Брюс направились к выходу, где еще один биокоп положил сверху желтый пластиковый пакет.
— Ваши часы и прочие личные вещи, — сказал он.
К их удивлению, снаружи стояла абсолютная темнота. Свет в окнах склада давно погас, так что они то и дело путали, куда идти. Однако воздух был свежий, ощущение свободы кружило голову, и обоим казалось, будто они заново родились на свет. Сложив трубки в багажник, Брюс достал из пакета часы.
— Бог ты мой, уже почти полночь!
— Черт! — ахнула Джейни. — Я хотела позвонить Кэролайн. Наверное, она уже спит.
Из портфеля на заднем сиденье Брюс достал мобильник. Джейни набрала номер, собираясь начать извиняться.
— Она, конечно, не знает уже, что подумать, куда, черт возьми, мы запропастились, — говорила она, слушая гудки. Но ответил гостиничный автоответчик, и с раздражением Джейни сказала: — Где ее носит в такое время? — Дослушав автоматический голос, она решила: — Держу пари, отключила телефон.
— Просто как Тед, — посетовал Брюс, вспомнив все неприятности, какие постигли их, потому что Тед не ответил на звонок. — Слушай, у меня мысль! — вдруг оживился он. — Может быть, они вместе!
— Не очень хорошая мысль, — отозвалась Джейни. — Как ни мало я знаю Теда, но они как вода и масло.
Наконец, когда все вещи были уложены, карты найдены, а сами они расположились в машине, адреналин в крови начал иссякать, и оба почувствовали, как измотаны и сбиты с толку. Брюс, устало вздохнув, включил зажигание, а когда двигатель заворчал, посмотрел на Джейни и поинтересовался:
— Ты считаешь, мы точно должны сейчас ехать в Лондон?
— Я уверена, нужно сматываться из Лидса, и как можно дальше. Мне здесь не нравится.
Они тронулись с места, и Джейни, оглянувшись, смотрела в заднее окно, как увеличивалось расстояние между ними и складом. Она помахала рукой:
— Прощай, Этель…
Едва они отъехали от Лидса, пошел дождь, приятный дождь, тихий и ровный. Джейни прикрыла глаза и, прижавшись лбом к холодному стеклу бокового окна, задремала. Брюс, подавшись вперед, включил дворники. Их ритмичное шарканье навевало сон, так что вскоре и он сам почувствовал, как у него слипаются глаза. Как ни старался он смотреть на темный, мокрый асфальт, голова клонилась, и на несколько секунд он задремал. Он открыл глаза вовремя, обнаружив, что едва не врезался в дорожный знак, и развернулся в обратную сторону, к съезду с шоссе. Понятно было, что вести машину до Лондона ему не хватит сил, так что он съехал с главной дороги и вскоре остановился возле гостиницы.
Когда колеса зашелестели по гравию на подъезде к старому каменному зданию, Джейни на своем пассажирском месте открыла глаза.
— Куда мы приехали? — сонно спросила она.
— В гостиницу, — сказал Брюс. — Я едва не заснул за рулем.
Он выключил зажигание и достал ключи.
— Посиди здесь, а я пойду узнаю, есть ли свободные комнаты.
— Ладно, — отозвалась она. Но, когда он поднимался с сиденья, тронула его за руку: — Погоди. Минуту погоди.
Он повернулся, посмотрел на нее:
— Что случилось?
Она взглянула ему прямо в глаза, отыскивая там ответ на вопрос, которого не задавала. Поколебалась, подумав, что, возможно, делает все не вовремя.
«Скажи это, Джейни, — приказала она себе. — Ты слишком долго была одна, и, возможно, второго шанса не будет».
Она мягко сжала его руку.
— Почему бы нам не взять один номер, — сказала она и торопливо добавила: — Я хочу сказать, что, может быть, сейчас ты хотел бы о чем-то подумать… Я не знаю, есть ли там…
Он рассмеялся и тепло ей улыбнулся:
— Именно сейчас это почти единственное, о чем я думаю.
Джейни с облегчением вздохнула:
— Наверное, я сейчас не хочу быть одна.
Он положил ей на руку ладонь, подался к ней и осторожно поцеловал в лоб.
— Ты не одна, — сказал он.
* * *
Обнявшись, они стояли под душем, и струи горячей воды смывали с их усталых тел мерзость насилия. Соединившись, будто перетекая друг в друга, они слились в поцелуе, долгом, страстном, почти отчаянном. Выйдя из-под душа, очищенные и обновленные, в уютный номер старой гостиницы, они вытерли друг друга мягкими полотенцами и снова обнялись. Действуя вместе, они сняли покрывало. Прохладные белые простыни были из чистого хлопка, и на них так и хотелось упасть. Джейни, свежая после душа, скользнула под простыню, укрывшись до подбородка. Она смотрела, как Брюс ищет в сумке будильник, и в ее измученном, оскорбленном теле просыпалось и разливалось спокойное тепло.
Не хотелось думать, что будильник зазвонит уже через несколько часов, и весь спокойный уют, какой они здесь обрели, будет разрушен. Они вернутся отсюда в реальный мир, смятенный и ненадежный, из этого тепла снова попадут в тиски расписаний, обязанностей, долгов. «Опять вопрос времени, — печально подумала Джейни. — Его никогда не хватает на то, что действительно нужно». Стройный силуэт Брюса двигался на фоне освещенного луной окна. «Время его пощадило, — думала она, — он по-прежнему хорош собой». В голове мелькнуло: что потом он скажет о ней, но Джейни тут же отбросила эту трусливую мысль. Что он скажет, не имеет значения. И так уже сказал достаточно много хорошего, чем и растопил лед.
Он лег в постель рядом, и она почувствовала, как его руки обнимают ее. Они прижимались теснее и теснее, пока все изгибы их тел не совпали, и лежали, узнавая друг друга.
— Как давно я не ложилась в постель не одна… — прошептала Джейни. — Мне почти совсем не стыдно, а я думала, будет.
Он коснулся ее губами.
— Вот еще, — сказал он.
А потом опять, несмотря на одолевавшую их обоих жуткую усталость, они то сплетались в объятиях, то отпускали друг друга. Когда рассветное солнце озарило верхушки зеленых холмов, они спали безмятежным сном, и, пока не зазвонил будильник, в этой части вселенной все было хорошо.
* * *
Джейни слушала гудки в трубке, и с каждым звонком терпение ее таяло.
— Так и не отвечает, — возмутилась она, обращаясь к Брюсу, который в этот момент в ванной чистил зубы. — Уже скоро полдень! Понятия не имею, куда она могла подеваться.
— Может быть, пошла на экскурсию, — предположил он. — Или, может быть, она счастлива. Ты не единственная на свете, с кем это могло случиться.
Она подняла брови.
— Я счастлива? — хмыкнула она. — Или ты?
Брюс положил щетку и вышел из ванной. Подошел к ней, взял из ее руки трубку, положил на телефон, а потом сгреб Джейни в объятия и принялся целовать.
— Знаешь что, нам было очень хорошо вместе. Нужно было это сделать еще двадцать лет назад.
Она поцеловала его в ответ так же страстно, и вскоре они уже снова обнимали и гладили друг друга. Джейни вдыхала его запах, неповторимый, прекрасный запах Брюса. «Господи, позволь мне забыться с ним, хотя бы на день, хотя бы на час… Пусть все остальное исчезнет…»
Но ее образцы, ее трубки, все сорок четыре, уложенные аккуратными рядами, пролезли в мысли сами собой, вместе со всеми сопроводительными бумагами, файлами; Джейни приуныла, и порыв иссяк. Медленно она отстранилась от Брюса и печально сказала:
— Очень бы хотелось заняться этим сейчас, но пора ехать.
Ухмыльнувшись, он согласно кивнул.
— Конечно. Ты права. Но идея была хорошая, а?
— Отличная, — подтвердила Джейни.
И тут ее пронзила совсем другая мысль, тяжелая и тревожная, немедленно поселившаяся в мозгу: «Что нас ждет в Лондоне?»
Радость минувшей ночи постепенно сменилась беспокойством.
— Надеюсь, Кэролайн не отправилась одна брать новые пробы, — сказала она Брюсу, когда они паковали вещи. — Хватит с нас уже неприятностей.
