Собак не хватает, решил Джеймс. Огромных косматых воющих зверюг, выслеживающих его по снегу. Он должен был бы от них убегать, двигая обмороженными ногами, ища опоры в жидкой грязи. И тяжело выдыхать облачка пара. Ветви деревьев свистели бы на бегу, сучья раздирали незащищенную кожу. Вот так должно было быть. Он же сбежал, черт побери. Почему она не преследует его?

В этом-то и проблема.

Часть его не хотела убегать. Она хотела быть с Лили, а не сбегать крадучись ранним утром, будто он нашкодивший школьник. Он слишком часто поступал так в прошлом. Она уж точно заслуживала лучшего.

Слова Рида, не его собственные, преследовали его со всей силой абсолютной убежденности. Потому что другая часть Джеймса сознавала — если он не уйдет от Лили сейчас, то этого не случится никогда. Во всяком случае, пока он жив.

Возможно ли такое: оказаться физически зависимым от другого человека?

Внутренний спор не утихал, и тихая предрассветная пора дисгармонировала с его внутренней бурей. Снег хрустел под его босыми ногами, но холод не проникал вовнутрь. Он знал, что сейчас очень холодно, но это знание его не тревожило. Воздух был колючим и бодрящим, но что его более всего сейчас волновало, так это лес.

Странно, что он так остро почувствовал жизнь на пороге смерти. Не к этому ли аргументу прибегали наркоманы? Жить без наркотиков — это все равно что наполовину умереть. По-настоящему живешь только под кайфом. Или что-то в этом роде.

Джеймс перестал думать и сконцентрировал внимание на своей коренной чакре. Сложные эманации силы и формы почти пришли в норму. Чем больше он отдалялся от коттеджа Лили, тем чище они становились.

Вокруг все оживало, росло, и было просто невозможно не чувствовать себя здесь обновленным.

Лили учила его, что он не способен почувствовать свои силу и форму. Невозможно манипулировать собственным телом, потому что та энергия, которая для этого нужна, как раз и есть то самое, чем он пытается управлять. Но даже при этом Джеймс мог понять, что в буйстве окружающей жизни он как мертвое пятно. Что-то она у него отняла, что-то существенно важное: у него почти ничего не осталось.

Он предположил, что отнятым была сама жизнь. Нет сомнения, у такого, как Эрик, нашлось бы объяснение и получше, но... Он остановился.

Эрик, Элиз, Эшвин, Морган. Он ушел сто лет назад и даже не думал о них все это время, хотя они столько для него сделали. Что сегодня за день-то? Не пора ли ему выплачивать штраф?

Медленно краска стыда залила его лицо. Элиз сходит с ума от беспокойства, а он думает только о своих трудностях. Какой же он круглый идиот. Надо было найти телефон и сообщить им, что с ним все в порядке.

Джеймс поспешил вниз по тропинке, все мысли о преследовании отступили. На горизонте всходило солнце, и он уже чувствовал близость Уиндермера на другом берегу озера.

Тропка вилась между деревьев, иногда в прогалинах виднелось озеро. Солнце отбрасывало блики света, отражающиеся и сверкающие на его поверхности, от чего вода казалась зеркалом. Это будто бы напомнило ему о чем-то, но воспоминание ускользнуло.

Физическая нагрузка ему уж точно не повредит. Поход по снегу и пересеченной местности разогнал его кровь и заставил мозг работать. Он так много всего забыл, а может, не забыл, но запутался, и уже не мог отделить реальность от вымысла.

Тропка круто изогнулась, и показался берег озера, уютно устроившийся между двумя высокими холмами. Солнце засияло ярче, и отсвет от воды на миг ослепил его.

Снова слова Рида подгоняли его, пока он спускался с холма. Они ему приснились или были наяву? Он не был до конца уверен.

Джеймс уставился на водную гладь; в нем боролись необходимость позвонить Элиз и принужденное желание вернуться к Лили. Он шагнул к воде и почувствовал, что это... правильно. Он почувствовал удовлетворение в глубине души, в том месте, которым он ощущал силу и форму.

Больше ему ничего не требовалось.

Решено. Джеймс побежал к озеру и нырнул. Вода должна быть ледяной. Но — нет. Она приняла его как родного, сделала его тело легким, ласкала его обнаженную кожу. Джеймс снова почувствовал себя как в том сне наяву, когда видения появлялись и снова упархивали, но сейчас все было по-другому. Теперь он все осознавал. Он был настороже и видел все необычайно ясно.

Джеймс вынырнул, глубоко вдохнул и снова погрузился под воду. С каждым взмахом рук он удалялся от коттеджа, от Лили, от всего, что там произошло.

Он нырнул еще глубже, погружаясь в мир синевы и зелени. Вода смывала пережитое, очищая его до самых сокровенных глубин каким-то непостижимым образом. Джеймс едва ли не всерьез ожидал увидеть, что за ним в воде остается грязный след, но сзади вились только мириады пузырьков.

Ощущение было чудесным, и он без конца плыл, нырял все глубже, оставался под водой дольше, пока вода не хлынула в его тело через открытый рот. На него накатила паника, но вода была легкой, искристой, и страх ушел.

Озеро наполнило его легкие, и Джеймс продолжал плыть, не нуждаясь больше в кислороде, дыша самой водой. И только тогда он понял, как он был пуст.

Он был словно кувшин, в котором остался один осадок, или как стакан с задержавшейся в нем последней упрямой каплей. Озеро устремилось в него, освежая, наполняя до краев.

Джеймс оплакивал все то, что отняла у него Лили.

Он вынырнул на другом краю озера. Там островками лежал снег, но дорога была шире и явно более часто использовалась. Он пошел по мелководью на берег, выходя из воды только потому, что он переполнился ею, — жизненные силы, радость бытия заполнили его доверху. Он так давно не ощущал себя самим собой, что чувство это было почти чуждым.

Он долго стоял на берегу, наслаждаясь тусклым зимним солнцем. Его не душил кашель, вода не рвалась из легких наружу. Ощущение жизненных сил осталось, хотя сознание чистоты озера чуть угасло, как будто вынули некую духовную заглушку и знание медленно утекало.

Страх вытек вместе с озерной водой.

Он никогда не понимал, насколько многое его пугало. Очевидным страхом была тюрьма, но и множество других страхов пробралось в его сознание наряду с этим. Страх неудачи, боязнь одиночества или опасение огорчить других. Озеро смыло их все, заменив глубокой уверенностью. Это было странное чувство, но он был твердо намерен свести с ним близкое знакомство.

Перед ним простиралась дорога, и он принял ее приглашение. Ему надо было во что-то одеться до прихода в Уиндермер, но пока можно было импровизировать. Он только хотел услышать голос Элиз, рассказать ей, как он изменился, что он узнал. Она так много для него сделала, что он хотел... что?

Чего он действительно от нее хочет? Может быть, в этом кроется больше, чем он поначалу думал.

Голос был бесплотным, чуть более слышным, чем вздох на ветру. И все же он удерживал Джеймса.

Он знал этот голос.

Это прикосновение.

Джеймс закрыл глаза, радость и отчаяние разрывали его надвое. Он направил свой дар на поиск, зная, что она должна быть неподалеку. Эманации вокруг него кружились и искрились, и вдруг их сменило что-то противоестественное. Сила и форма, вырвавшиеся из-под земли позади него, были столь мощными и агрессивными, что он незамедлительно вернулся к осознанию земного.

Пылевой торнадо взметнулся над землей, всасывая снег и бурелом в тугой спиралеобразный вихрь. Сучья, снег и комья грязи кружились в воздухе, вычерчивая сложный след, пока не замерли внезапно на полпути. Они ринулись к центру спирали, как будто притянутые магнитом.

Перед ним обрела форму женщина. Это была не прекрасная девушка с волосами цвета воронова крыла, которую он помнил, это была другая Лили. Мерцающий снег вместо белой кожи. Блестящие темные листья, струящиеся по голове и плечам. Веточки заменили пальцы, и два маленьких камушка были вместо сосков. Даже лобковые волосы были воспроизведены порослью травы, прихваченной инеем, — зрелище одновременно отталкивающее и привлекательное.

Джеймс воззрился на нее в благоговении. Это воплощение Лили было много ближе к природным основам, чем та женщина, что была ему знакома. Энергия, впитанная им из озера, померкла, стала несущественной на ее фоне. Она была землей, самой воплощенной Матерью Природой, сильной, сексуальной и всемогущей. Лили поманила его пальцем. От этого жеста веточки заскрипели и затрещали. Джеймс преодолел последние метры между ними без страха.

Им суждено быть вместе.