Глава 1
Примечание для мистера Симмонса. Вплоть до этой части я излагал свою историю преимущественно в настоящем времени, поскольку использовал записи из дневника и заметки, которые сделал летом и осенью 1924 г., а также весной 1925 г. Настоящее время помогло мне оживить воспоминания. Я знаю, что это не очень профессионально с моей стороны, но эту последнюю часть своей истории я рассказывал только одному человеку и ни разу не записывал. Теперь я записываю ее так, как помню теперь, в прошедшем времени, но вы должны понимать, что каждое слово в ней настолько точно и правдиво, насколько я в состоянии вспомнить и рассказать, и что вы второй человек с 1925 г., который услышит эту часть истории.
Джейк Перри
Через пять минут после того, как Пасанг подтвердил, что слышит крики, мы втроем — Дикон, Пасанг и я — выскочили из палатки прямо в снежный вихрь. Было решено, что кто-то должен остаться внутри и держать стойки. Реджи вызвалась сама, а мы с Же-Ка бросили монетку, и он проиграл.
— Вы все еще слышите? — крикнул Дикон Пасангу.
— Нет, но кое-что вижу, — ответил шерпа. Он указал вниз, в то место футах в 300 от нас, где находились остатки двух палаток на первоначальном месте нашего пятого лагеря.
Из-за снега, кружащегося в конусе света шахтерской лампы, я не сразу его увидел: красное свечение за большими валунами футах в 100 ниже нас.
Связавшись веревкой — мы не стали тратить время, чтобы надеть «кошки», — мы стали спускаться по крутому склону; я шел первым. Из-за сильного ветра на камнях было не очень много снега, но толстый слой льда делает камни еще более скользкими, чем обычно. Странное ощущение — снова идти в одних шипованных ботинках, без «кошек». Мне уже не хватает ощущения безопасной опоры, которое в последние дни обеспечивали мне «кошки».
Через пятнадцать минут мы добрались до места нашего первоначального пятого лагеря; одна палатка была разорвана камнепадом, вторая рухнула, открывая нам брызги красного огня. Совершенно очевидно, что это не недолговечная ракета Вери, а скорее железнодорожный осветительный патрон, один из тех, что мы тоже привезли с собой, красных и белых.
В десяти футах от осветительного патрона на спине неподвижно лежал человек в куртке на гусином пуху, которую носили участники нашей экспедиции. Он упал рядом с клапаном целой, но упавшей палатки Мида.
Мы наклонились над ним; лампы освещали его обращенное к небу лицо и широко раскрытые глаза.
— Это Лобсанг Шерпа, — сказал Дикон. — Он мертв.
Когда в понедельник утром мы встретились в четвертом лагере, Ричард сказал, что днем раньше доставлял груз в пятый лагерь с несколькими носильщиками, и Лобсанг выполнял обязанности сирдара. Теперь, восемнадцать часов спустя, Лобсанг, невысокий, но выносливый «тигр», заслуживший должность сирдара невероятно тяжелой работой и долгими переходами, действительно выглядит мертвым — рот открыт, зрачки неподвижные и расширенные.
— На сегодня хватит трупов, — сказал Пасанг и поставил на землю рюкзак. Он единственный взял с собой вещи. В дрожащем свете ламп и вихре снежинок из тяжелого рюкзака появляется кожаный медицинский саквояж. — Мистер Перри, — обратился он ко мне, — будьте так любезны, расстегните куртку Лобсанга Шерпы и всю остальную одежду, чтобы обнажилась грудь.
Я опустился на крутой склон на одно колено, снял неудобные верхние варежки и сделал то, что сказал Пасанг, — хотя не верил, что методы первой помощи помогут человеку, который выглядит мертвым, а его лицо покрыто тонким слоем кристалликов льда, принесенных ветром.
Но Пасанг извлек из саквояжа самый большой шприц из всех, что я когда-либо видел, если не считать скетча, разыгранного студенческим театром в Гарварде. Игла была не меньше шести дюймов длиной, а сам шприц напоминал скорее ветеринарный инструмент, которым делают прививки рогатому скоту, никак не подходящий для человеческого существа.
— Держите ему руки, — попросил Пасанг и провел пальцами по голой коричневой груди Лобсанга. Немигающие глаза шерпы по-прежнему смотрели в вечность.
«Зачем держать ему руки? — помнится, подумал я. — Труп куда-то собирается идти?»
Пасанг деловито пересчитал ребра, нащупал под кожей шерпы острую грудину, затем обеими руками поднял шприц фута на три над телом и с силой проткнул кожу и грудину Лобсанга, вонзив иглу прямо в сердце. Конец иглы, проходя через грудину, издал довольно громкий щелчок, различимый даже сквозь шипение гаснущего сигнального патрона и завывание ветра. Пасанг надавил на поршень огромного шприца.
Тело Лобсанга выгнулось дугой — он слетел бы со склона горы, если бы мы с Диконом не удержали его, — и маленький шерпа начал жадно глотать ртом воздух.
— Господи Иисусе, — прошептал Дикон. Я был с ним полностью согласен. Такого медицинского чуда мне еще не приходилось видеть. И не придется следующие шестьдесят с лишним лет.
— Укол адреналина в сердце, — выдохнул доктор Пасанг. — Единственное, что может его оживить.
Пасанг уперся ногой в камень рядом с шерпой и выдернул иглу из его груди — мне рассказывали, что именно таким движением солдат учат извлекать застрявший штык из тела врага. Лобсанг вздохнул, заморгал и попытался сесть. Через несколько секунд мы с Пасангом уже помогали ему встать на ноги, обутые в тяжелые ботинки. У меня было такое ощущение, что я помогаю встать Лазарю.
Как ни удивительно, Лобсанг был в состоянии держаться на ногах. В противном случае мы были бы вынуждены его оставить — на этой высоте даже троим людям не под силу перенести такую тяжесть на 100 футов вверх по крутому склону. Вчетвером мы заковыляли вверх к «большой палатке Реджи» — мы с Диконом поддерживали тяжело дышавшего и все время моргавшего шерпу, а замыкал шествие Пасанг со своим тяжелым рюкзаком. И раньше было мало надежды, что пять человек могут выспаться под брезентовым куполом, а теперь, когда к нам присоединился шестой, шансы на это приближались к нулю. Так что я испытывал неоднозначные чувства от того, что этот шестой оказался жив.
Несколько часов назад мы разогревали на печке «Унна» воду и суп, а теперь Реджи дала тяжело дышащему Лобсангу какао. Он залпом проглотил напиток. Когда шерпа немного пришел в себя и, похоже, обрел способность говорить, Реджи задала ему первый вопрос, сначала на английском, а потом на стрекочущем непальском:
— Почему ты пришел сюда в темноте, Лобсанг Шерпа?
Глаза носильщика снова широко раскрылись, и в моей памяти снова всплыла жутковатая картина, как несколько минут назад эти же мертвые глаза смотрели в пространство.
Он что-то пробормотал по-непальски, оглянулся и повторил на плохом английском:
— Вы должны спуститься, мемсахиб, сахибы и доктор Пасанг. Вы должны спуститься, прямо сейчас. Йети убили всех в базовом лагере!
