Подъем на первую ступень, даже с помощью закрепленных Диконом веревок, был изматывающим — на высоте больше 28 000 футов любое движение отнимает все силы, — но добравшись до вершины, мы почувствовали себя немного лучше, поскольку были уже вне пределов прямой видимости пяти немецких альпинистов, которые нас преследовали. Затем, когда мы вытянули и свернули веревки, проложенные на первой ступени, Реджи сдернула кислородную маску, и мое только что обретенное чувство облегчения тут же испарилось.

— Если, — сказала она, — Зигль действительно встретился с кузеном Перси и Куртом Майером на этом участке Северо-Восточного гребня, как рассказывал Ками Чиринг, это значит, что он уже поднимался на эту высоту. Вероятно, ему принадлежит рекорд — среди живых — восхождения на высшую точку Эвереста. И он может знать более быстрый путь в обход первой ступени.

— До какой высоты полковник Нортон поднялся по Большому ущелью? — спросил Жан-Клод. — Думаю, вровень с нашим гребнем… до двадцати восьми тысяч футов.

— Нортон повернул назад на высоте двадцать восемь тысяч сто двадцать шесть футов, на верхней точке Большого ущелья, до которой ему удалось подняться, — ответил Дикон. — Сомервелл достиг двадцати восьми тысяч футов, ниже и позади Тедди Нортона, просто проходя траверсом по Северной стене и не поднимаясь в ущелье.

— Рекорды высоты ничего не значат, если Зигль и остальные немцы действительно знают более быстрый путь в обход первой ступени, — выдохнул я, сдвинув вниз маску.

Дикон не отреагировал на мое замечание и указал на засыпанную снегом скалистую Северную стену.

— Нортон и Сомервелл были там, в нескольких сотнях ярдов к западу от нас и почти прямо под вершиной, прежде чем повернуть назад. Мы побьем рекорд Нортона, если поднимемся по этому гребню к подножию второй ступени… это приблизительно двадцать восемь тысяч двести восемьдесят футов.

— Всего семьсот футов ниже вершины, — прошептал Жан-Клод, но его слова почти заглушил усилившийся ветер, заставлявший нас наклоняться в западном направлении. Любой свободный край нашей одежды трепыхался, как белье на веревке во время урагана.

Ветер поднимал со скал снег, который иглами вонзался в открытые участки лица. Примерно на полпути между первой ступенью и грозной громадой второй ступени находился низкий камень, действительно похожий на гриб.

— Мы не можем оставаться здесь, на кромке гребня! — крикнул Жан-Клод. — Она слишком узкая. Слишком крутая. И ветер слишком сильный. Тут мы ничем не защищены от винтовки немцев, если они поднимутся на первую ступень или обойдут ее.

Дикон кивнул, спустился на Северную стену и, нащупывая опоры для ног, траверсом двинулся на запад. Мы образовали две связки — Дикон, Реджи и Пасанг в первой, я и Жан-Клод во второй. Прежде чем мы разбились на две группы для этого непростого траверса, я крикнул Реджи:

— Как мы будем искать лорда Персиваля на этом участке?

— Просто постарайтесь не упасть, — крикнула она в ответ. — Похоже — по крайней мере, насколько это было видно в бинокль, — около напоминающей гриб скалы есть горизонтальная площадка. Мы остановимся там и попробуем осмотреться. Думаю, что если Перси и Майер действительно упали с Северо-Восточного гребня, это случилось именно там.

Именно так мы и поступили — спустились ниже кромки гребня, нащупывая маршрут для траверса. Находиться среди осыпающихся камней и пятен снега в нескольких ярдах ниже и севернее острого, как лезвие бритвы, гребня было страшно — посмотрев прямо вниз, я видел крошечные точки в том месте, где на Северном седле в 5000 футах под нами стояли палатки. Напрямую до них была целая миля, и я не мог сказать, наши это палатки или немецкие. Я не сомневался, что если мы сорвемся, то будем катиться вниз, ударяясь о скалы, и клочки наших тел разбросает по леднику Восточный Ронгбук недалеко от бывшего третьего лагеря.

Я ничего не мог поделать с чувством неуверенности, когда у троих из нас закончился кислород и пришлось остановиться на ненадежных опорах, чтобы переключить клапан, с помощью шедшего следом товарища достать пустой баллон из рюкзака и отсоединить от него арматуру и трубки. Уверенности не добавил и поступок Реджи, которая — намеренно — швырнула свой серебристый металлический баллон как можно дальше. Он ударился о скалы футах в 200 ниже нас и продолжил свой полет, отскакивая от Северной стены, пока не скрылся из виду. Казалось, грохот, издаваемый этим проклятым баллоном, не стихнет никогда. Я решил, что у леди Реджи Бромли-Монфор есть садистские наклонности.

Мы с Же-Ка тоже выбросили баллоны, но мне было неприятно смотреть, как падает мой, и я отвернулся к заснеженной каменной стене и прижал обтянутый кожаным шлемом лоб к холодному камню. Потом помогли друг другу проверить, что регулятор второго из трех баллонов у каждого из нас установлен на 1,5 литра в минуту и клапан открыт. На этом участке я не мог обойтись без кислорода — не хотел совершить какую-нибудь глупость или быть неуклюжим больше, чем это было допустимо. Меня так и подмывало переключить подачу на 2,2 литра в минуту, но я понимал, что должен экономно расходовать тот небольшой запас «английского воздуха», который имелся в моем распоряжении.

Таким опасным этот траверс делало отсутствие надежных опор для ног — весь склон на 100 или 200 футов ниже вершины гребня с северной стороны состоял из маленьких наклонных и неустойчивых плит, скользкого нагромождения мелких обломков и целых гравийных полей, судя по всему, состоящих из сланца, который раскрошился за сотни лет резкой смены температур. Тут были также невинные с виду пятна снега между валунами, на самом деле представлявшие собой глубокие ямы. Реджи назвала их «ловушками для тигров», и я подумал, что за десять лет, проведенные в Индии, у нее накопился некоторый опыт охоты на тигров. Хотя сомневался, что знатные представители британских властей занимались тем, что заманивали тигров в снежные ямы. В такую занесенную снегом дыру можно провалиться по грудь, а чтобы выбраться из нее, нужно потратить чертовски много сил и подвергнуть опасности товарищей, которые будут тебя вытаскивать.

Дикон обходил снежные ямы, нащупывая их длинным ледорубом, и этим же ледорубом указывал на них и на особенно опасные места всем остальным. Пока никто не упал в яму — или со склона.

А затем мы уткнулись в тупик.

— Проклятие, — услышал я тихий голос Дикона, шедшего футах в 40 впереди меня. Как и все остальное на этом гребне, звуки сдувало с запада на восток.

Преградой на нашем пути стал не камень, а длинный гладкий выступ гранита, тянущийся от острого гребня вверху до места, которое находилось приблизительно в 20 футах ниже маршрута нашего траверса. Но я сразу увидел, что обойти это препятствие сверху или снизу будет не так-то легко. Над нами громада гладкого камня переходила в ажурный гребень — высокий, хрупкий, неровный пик, который был Северным гребнем для этих нескольких смертельно опасных ярдов. Сегодня никто бы не смог на него подняться. По крайней мере, с этого места на Северной стене.

Наша линия траверса на этом уровне предлагала лучшее решение проблемы гладкого выступа, но, как и все лучшие решения в альпинизме, оно дурно пахло.

Это был слепой шаг… слепой прыжок… способ передвижения, к которому альпинист должен был бы прибегнуть в Альпах, примерно на 20 000 футов ниже, чем мы находились в данный момент, когда он просто проталкивает свое тело по гладкому выступу, изо всех сил прижимаясь к нему и надеясь, что трение удержит его три или четыре секунды, необходимые для того, чтобы поставить ногу с другой стороны — невидимой из-за выпуклости этой проклятой скалы. Остается лишь молиться, чтобы на той стороне оказалась опора для ног или зацепка для рук. Иногда это случается. Но очень часто — о чем свидетельствует столько смертей ежегодно — нет.

В Альпах такого рода шаг вслепую опасен, однако падение там зачастую можно предотвратить, если партнер обеспечит надежную страховку.

Но на этом крутом, скользком склоне страховка, которую мог организовать кто-либо из нас пятерых, не стоила и ломаного гроша. Все четверо могли страховать Дикона — или любого, у кого хватит глупости попробовать этот шаг вслепую, — но его падение неминуемо приведет к тому, что мы впятером сорвемся с Северной стены. У нас под ногами или над головой виднелись несколько скальных выступов, но все они были недостаточно большими и прочными, чтобы стать точкой страховки, и даже «волшебная веревка Дикона» все равно с большой долей вероятности перетрется об острые края.

— Ладно, — крикнул я. — Что дальше? Возвращаемся к первой ступени и будем думать? Или бросать камни в немцев?

— К черту возвращаться! — крикнул в ответ Дикон.

Он отвязался от веревки, которая связывала его с Реджи и Пасангом, затем снял анорак и пуховик Финча и снова надел габардиновый анорак. Куртку и две пары варежек Ричард спрятал в рюкзак, который осторожно снял и передал Реджи, прижавшей его своим телом к скале. Затем опустил взгляд на подбитые гусиным пухом штаны и жесткие альпинистские ботинки, и я понял, что он размышляет, не снять ли «кошки». В конечном счете «кошки» с 12 зубьями остались на ногах.

Потом Дикон снова взял альпинистскую веревку и обвязал вокруг талии. Я подумал, что, наверное, только мы с Же-Ка заметили, что узел, выглядевший как простой, на самом деле был скользящим узлом, который Дикон при падении мог развязать, не подвергая опасности страхующего. Я все видел, но ничего не сказал. Жан-Клод тоже. Наверное, именно в этот момент я понял, каким смелым человеком был Ричард Дэвис Дикон.

— Нет! — крикнула Реджи. — Позвольте нам попробовать страховку! Пожалуйста, Ричард!

Дикон даже не взглянул на нее.

— На этой линии страхующему негде закрепиться, — сказал он, уже рассматривая гладкую скалу, которую намеревался обойти вслепую. Я буквально видел, как Ричард прокручивает в голове необходимые движения, представляя, что предстоит проделать его телу за несколько секунд.

— Ну, ладно, — произнес он, как можно дальше вытянул правую ногу и прыгнул на гладкую поверхность вертикальной колонны.

Дикон сразу же начал съезжать вниз, но вместо того, чтобы подчиниться инстинкту и искать руками зацепку — которой там не было, — он растопырил пальцы в шерстяных перчатках и прижал ладони, живот, бедра и ноги в брюках из ткани от воздушного шара к гладкой поверхности скалы. Скольжение замедлилось, затем почти остановилось. На горном склоне Дикона удерживал лишь слабый намек на поверхностное трение. По опыту я знал, что этого недостаточно, чтобы остановить скольжение и не дать ему упасть.

И он падал. Скольжение к обрыву замедлилось и почти прекратилось, а затем с неизбежностью возобновилось.

Дикон не ждал. Его оружием были трение и скорость, причем скорость — главным. Соскальзывая вниз, он сдвигался вправо, прижимаясь к скале всем распластанным по ней усталым телом: ладонями, щекой, животом, бедрами и зубьями «кошек», царапавшими скалу — и не позволяющими ему оторваться от гладкого камня. Соскользнув к дальней стороне изогнутой семифутовой колонны, он оттолкнулся от выступа, словно был уверен, что там его ждет карниз, опора для ноги или зацепка для руки.

Разумеется, он не мог видеть, что ждет его с другой стороны этой каменной колонны. Возможно, еще одна, точно такая же, без выступов и зацепок.

Дикон исчез, и с той стороны долго не доносилось ни звука. Однако веревка не провисла — ложный узел, которым он был обвязан, оставался на месте. Пока. Но самое главное, мы не слышали крика, который издает человек, падающий с высоты 8000 футов.

Я вдруг задумался, будет ли кричать Дикон, если сорвется.

Наконец с другой стороны каменного выступа донесся спокойный и уверенный голос:

— Тут превосходный карниз. Отличная точка страховки с якорями на скале. И я вижу место, откуда легко подняться к грибовидному камню.

Мы разом облегченно вздохнули, но никто не сказал ни слова. Из глубин моего усталого мозга всплыл главный вопрос: «Что мы будем делать, возвращаясь тем же путем?» В подобных ситуациях альпинист обычно устанавливает перила из одной или двух веревок; немецкий «жестянщик», возможно, нашел бы крошечную трещину, чтобы вбить крюки, которые послужат опорой для рук.

Но мы не могли закрепить здесь веревку, поскольку она поможет нашим преследователям. (Должен признаться, что я рассчитывал — надеялся, — что один, несколько и даже все немцы упадут и разобьются насмерть на этом «слепом» участке.)

Нет, если знакомый Реджи, шерпа Ками Чиринг, говорил правду, то великий немецкий альпинист Бруно Зигль один раз уже решил эту задачу.

— Страховать буду только я, — послышался голос скрытого каменной колонной Дикона. Мы с Же-Ка все поняли — и Реджи тоже, я в этом не сомневался. Это означало, что только у Дикона была надежная опора, чтобы удержать того, кто сорвется, а мы не должны предпринимать никаких попыток страховки.

Ботинки Реджи соскользнули, но она продолжила ползти по скале; страховочный конец натянулся, и Дикон практически протащил ее по гладкой поверхности к своему невидимому карнизу. Пасанг перебрался на ту сторону, как огромный, распластанный паук. Слепой шаг Жан-Клода был уверенным и быстрым, а его тело словно прилипло к скале. Не переставая кашлять, я последовал за ними.

Когда мы все вместе собрались на карнизе с другой стороны выступа, я увидел между нависающими глыбами проход наверх, о котором нам сообщил Дикон.

— Думаете, он ведет туда, где гребень расширяется, превращаясь в похожий на гриб камень?

— Да, — коротко ответил Ричард.

Впервые привязавшись к одной веревке — на этот раз Дикон использовал настоящий, надежный узел «восьмерка», — мы стали карабкаться вверх, к Северо-Восточному гребню. Опираясь на зубья «кошек», по очереди взобрались на узкую кромку гребня.

Солнце уже миновало зенит. Ветер стал еще сильнее и холоднее. Двояковыпуклая облачная шапка вокруг вершины Эвереста превратилась в огромную серую массу, словно навалившуюся на гору с одной стороны, напомнив мне сбившуюся набок шерстяную шапочку на трупе Сэнди Ирвина.

Мы были слишком заняты, чтобы радоваться чудесной горизонтальной площадке на кромке гребня, прямо перед необычным, похожим на гриб камнем. Я знал, что такие выступы с массивной верхней частью, результат тектонической деятельности и ветра, принято называть столбами. Но самым главным был вовсе не этот дурацкий камень. После многих миль крутых и скользких каменных плит и скал заснеженная, но относительно ровная площадка по обе стороны грибовидного камня — приблизительно восемь футов шириной и двенадцать длиной — показалась всем нам огромным, безопасным футбольным полем.

— Идеальное место для лагеря, — сказал Дикон.

— Должно быть, ты шутишь. — Я продолжал кашлять, при каждом приступе снимая маску. — Мы забрались выше двадцати восьми тысяч футов.

Наши сердца были расширены, мышцы ослабели, почки, желудки и другие внутренние органы отказывались выполнять свою работу, кровь загустела, и в ней в любой момент могли образоваться тромбы; красные кровяные тельца не получали необходимого кислорода, мозг требовал его и работал как автомобиль на последних каплях бензина в баке. Мы были в нескольких дюймах, в переносном смысле, от переохлаждения — с его многочисленными ужасными симптомами, в том числе беспричинной агрессивностью и непреодолимым желанием сорвать с себя одежду, а не только вероятностью заснуть и замерзнуть насмерть, — а также в нескольких дюймах от 9000-футового обрыва с южной стороны и в нескольких футах от 10 000-футового обрыва с северной стороны.

Но в тот момент мы были очень счастливы. Вооруженных немцев не было видно, и мы достигли ближайшей поставленной цели.

Возможно, Дикон был прав. Это превосходное место для седьмого лагеря. С помощью баллонов с кислородом здесь можно неплохо выспаться — особенно в прочной, ветроустойчивой «большой палатке Реджи» — и очень рано, включив головные лампы валлийских шахтеров, выдвинуться к высочайшей вершине мира, до которой всего два или два с половиной часа пути.

Разумеется, если ночью не поднимется ветер. И немцы нас не пристрелят. И мы не успеем замерзнуть насмерть.

Но пока это не имело значения. Мы рухнули на маленькую заснеженную площадку с северной стороны «гриба», включили подачу кислорода на максимум и пять минут дышали живительным воздухом, молча глядя друг на друга через толстые стекла очков. Не сиделось на месте только Реджи, но ее действия показались мне бессмысленными.

На северном краю ровной площадки имелся крошечный скальный выступ, врезающийся в карниз из снега, который накапливался тут много лет, если не десятилетий. Даже в таком отупелом состоянии мы понимали, что ступившего на этот карниз ждет неминуемая смерть — один шаг, и человек провалится через слой снега и с огромной высоты рухнет на ледник Кангшунг с южной стороны гребня.

Реджи ползла на животе к каменному выступу и опасному снежному карнизу.

Же-Ка первым сообразил, что мы можем лишиться единственной женщины в нашей маленькой группе.

— Реджи, не надо! — крикнул он, сдернув маску. — Что вы делаете? Остановитесь!

Она оглянулась и подняла на лоб очки; ее лицо — по крайней мере, несколько квадратных дюймов вокруг глаз, остававшихся открытыми, — вовсе не выглядело безумным. Но те, кто страдает от переохлаждения, обычно кажутся абсолютно нормальными, когда их охватывает смертельно опасное безумие.

— Видите тот кусок обвалившегося карниза? — спросила Реджи. Голос ее был немного взволнованным, и дышала она часто, но рассуждала вполне логично.

Мы повернули головы и увидели — примерно в шести футах левее каменного трамплина в вечность.

— И что с того? — спросил я. — Возвращайтесь, Реджи, пожалуйста. Просто ползите назад.

— Заткнитесь, Джейк. — Ей приходилось перекрикивать свист и вой ветра. Она указала на то место, о котором говорила. В геометрически правильном, обтесанном ветром карнизе из снега и льда была «откушена» дуга шириной около пяти футов.

— Леди Бромли-Монфор имеет в виду, что здесь мог кто-то упасть, — сказал Пасанг с довольно приятным оксфордским акцентом. — Возможно, в прошлом году.

— Если год назад отсюда кто-то упал, — возразил я между приступами кашля, — карниз восстановил бы прежнюю форму.

— Не обязательно, — сказал Дикон. — Давайте, Реджи. Только осторожно.

Она поползла дальше, на крошечный каменный выступ — я бы точно не доверил вес своего тела этому жалкому осколку скалы над пропастью, — затем достала из-за спины бинокль, направила его вниз, несколько раз повела вправо-влево и замерла.

— Вон они, — сказала Реджи.

— Кто? — вскрикнул я. Моей первой мыслью было: немцы подбираются к нам с вертикальной южной стороны гребня.

— Майер и кузен Персиваль. — Голос Реджи не дрогнул.

— Но с помощью этого бинокля вы не можете видеть поверхность ледника, — сказал Жан-Клод.

Реджи покачала головой и крикнула сквозь рев и свист ветра:

— Они лежат недалеко и по-прежнему связаны. Веревка зацепилась за скалистый выступ примерно в ста футах ниже нашего гребня. Тело Майера лежит головой вниз на левой стороне скалы. Тело Перси висит в воздухе, поворачиваясь на ветру, головой вверх, с западной стороны.

— Каким образом «бельевая веревка» Мэллори не порвалась от сильного удара об острый камень и продержалась целый год на такой высоте? — прошептал Жан-Клод.

Реджи не могла его слышать из-за воя ветра — в отличие от Дикона.

— Кто знает… — произнес он. Потом повысил голос, обращаясь ко всем: — Теперь мы должны придумать, как поднять их обоих, пока старая веревка еще цела.

Я подумал об идущих за нами по пятам немцах с пистолетами. Добрались ли они уже до первой ступени? А до гладкого выступа на траверсе? В любом случае они преследуют нас, а Дикон сказал, что Бруно Зигль ни за что не отступит; И у этого нациста «люгер» и снайперская винтовка Дикона. Вместе с ним сюда поднимаются другие вооруженные нацисты.

Я решил пока не упоминать о немцах. И не думать о них.

— Размотайте веревки, — приказал Дикон. — Реджи, оставайтесь на месте. Мы идем к вам. Кого-то нужно спустить, чтобы он обвязал веревки вокруг каждого тела.

— Меня, — предложил Жан-Клод. — Я самый легкий.

Дикон кивнул. «Слава Богу, что не меня», — подумал я и тут же устыдился своих мыслей.

Затем мы — Дикон и Пасанг стоя, мы с Же-Ка на четвереньках — стали приближаться к Реджи и северному краю Северо-Восточного гребня.