17

«Педанг Эмас», китобойное судно длиной в сто футов и водоизмещением сто тонн, было спущено на воду задолго до «Титаника». В тысяча девятьсот седьмом году его построили на норвежской судоверфи «Найленд верстед» и присвоили номер 133. Его первым владельцем стала исландская компания, давшая ему имя «Харальдур Христьянсон».

В двадцать первом году судно было продано новозеландской китобойной флотилии и названо «Рангитото». Девять лет спустя оно вернулось к берегам Скандинавии и было куплено компанией, поставлявшей на рынок сардины знаменитого сорта «Ройял Брислинг». Компания не стала использовать его как рыболовное судно, а вместо этого переделала в прогулочную яхту для своего президента. Прямо над крышкой трюма была оборудована комфортабельная каюта, а в сам трюм встроен дополнительный топливный танк.

Теперь судно называлось «Кристианиафьорд». Через несколько лет после переделки в воздухе запахло войной, и «Кристианиафьорд» был отдан в аренду Королевскому флоту Норвегии. Теперь он стал патрульным кораблем и назывался «Хокон VII» в честь престарелого правителя страны.

В апреле тысяча девятьсот сорокового года, после вторжения германских войск в Норвегию, маленькое судно естественным образом вошло в состав военно-морских сил вермахта. Его не стали переименовывать, а просто закрасили старое название на носу, а на трубе написали номер. Старую машину сняли, а вместо нее установили новые дизельные двигатели в две тысячи лошадиных сил, позволявшие патрульному кораблю развивать скорость до восемнадцати узлов. На флагштоке, где раньше висел флаг с изображением сардины, теперь развевался нацистский вымпел.

После войны под именем «Хамерфест» судно много лет работало в каботажном плавании, перевозя вдоль берега небольшие грузы, но в конце девяностых норвежское налоговое законодательство поменялось, и маленькое судно с чересчур мощными двигателями перестало быть рентабельным. Еще несколько раз оно переходило из рук в руки и наконец оказалось в собственности у отошедшего от дел канадского дантиста с прискорбной слабостью к кокаину. Дантист в очередной раз переоборудовал его в прогулочную яхту и назвал «Атропос» в честь первого корабля Горацио Хорнблауэра, героя серии популярных романов об эпохе Наполеоновских войн.

Собственно, этими романами и ограничивались сведения дантиста о мореплавании. В Сингапуре он нанял очень неудачный экипаж, который первым делом отыскал его запасы кокаина. Где-то посреди Палаванского прохода дантиста с перерезанным горлом и вспоротым животом выбросили за борт. Рассказывая эту историю Красавчику Серферу, Ло Чан несколько отошел от истины.

Это он сам скормил доверчивого канадца акулам, а потом точно так же поступил со своим партнером и всеми прочими членами экипажа, предварительно в стельку напоив их. Все это произошло вскоре после того, как они обнаружили чокнутого японца на плоту. Ло Чан, почти неграмотный и не слишком сообразительный, разумеется, не подозревал, какое значение имеет штамп на маленьком слитке. Он знал только, что это золото и что он не собирается ни с кем делиться. А кроме того, он вполне мог справиться с управлением судна «Атропос», или «Педанг Эмас», как оно теперь называлось, и в одиночку.

Четыре дня назад он вышел из Замбоанги, куда доставил свежих девочек для тамошних борделей, и теперь возвращался в Кампунг-Сугут с партией из пятисот бойцовых петухов, украденных у лучшего заводчика. На Филиппинах и Борнео в каждом городке и деревне имелось три главных места: рынок, церковь и арена для петушиных боев. Одна птица стоила до полутора тысяч долларов, и операция обещала стать очень прибыльной. Петухи, засунутые в тесные бамбуковые клетки, всю дорогу оглушительно орали, и весь маленький трюм провонял их пометом, но дело того стоило.

Единственным, что омрачало радужное настроение Ло Чана, была погода. Он даже не пытался воспользоваться тем дорогим метеорологическим и навигационным оборудованием, которое незадачливый дантист установил на яхте: во-первых, потому, что он в нем совсем не разбирался, а во-вторых, потому, что всю свою жизнь, не считая нескольких сроков в тюрьме, Ло Чан провел в море и умел чувствовать любую перемену погоды. Сейчас на небе не было ни облачка, на море — ни рябинки, а воздух дрожал от жары, как и положено в это время года, и все-таки кое-какие тревожные признаки имелись.

Обе двери в маленькой рубке Ло Чан держал открытыми и все равно не чувствовал ни малейшего сквозняка. Ветра не было вообще — только неприятное ощущение, будто что-то навалилось на тебя сверху, да беззвучная, зловещая зыбь на поверхности моря. И цвет у воды стал неправильный: сквозь сапфировую синеву просвечивала какая-то серая муть. А во рту появился такой вкус, какой бывает, если лизнуть дверную ручку. Кажется, это называется озоном.

Ло Чан наклонился к переговорной трубке.

— Кам Дао! — крикнул он.

Так звали вьетнамку, чье лицо изуродовал ножом клиент в заведении Цай Куин Ма — большом борделе, расположенном сразу за рыбным рынком. Для работы девушка после этого не годилась, но зато она любила готовить, а Ло Чан больше всего на свете любил поесть.

— Trung nguyen! — потребовал он.

Эта тщедушная девка делала отличный холодный кофе. Иногда, если рейс затягивался, и только в темноте Ло Чан использовал ее и по прямому назначению, и с этим она тоже справлялась совсем неплохо, особенно если учесть, что клиент весил почти четыреста фунтов.

Ло Чан выглянул в дверь рубки. Слева по борту на расстоянии нескольких миль виднелась узкая полоска мангровых зарослей. Обычно он старался идти ближе к берегу, но здесь был район рифов Торонгохок, и даже при осадке в семь с половиной футов приближаться к ним не стоило.

Кам Дао принесла на мостик кофе и с поклоном вручила ему особый стаканчик с серебряной ручкой. Не отрывая одной руки от штурвала, Ло Чан взял его в мясистую пятерню, глотнул ароматного напитка, щедро сдобренного сладким сгущенным молоком, и глубоко вздохнул от удовольствия.

— Принеси мне обед, — распорядился он. — Немного pho и тарелку твоего вкусного muc хао thap cam.

По-вьетнамски Ло Чан говорил быстро и уверенно. Он был китайцем, но родился в Ханое, во время войны остался сиротой и довольно скоро из вечно голодного и тощего беспризорника превратился в жирного, преуспевающего дельца, известного своим умением добыть все: от АК-47 и русских противотанковых гранатометов, которыми он снабжал северных бандитов, до юных трансвеститов и пиратских копий путеводителей для секс-туристов.

Еще он славился тем, что никогда не останавливался перед насилием и несколько лет числился боевиком в «Пятой Оранжевой банде» Труонг Ван Кама. Когда в две тысячи четвертом году главарь был арестован и казнен, Ло Чанг скрылся из страны и осел в Кампунг-Сугуте. Там он неплохо устроился, зарабатывая на проституции и контрабанде. Ко всем поворотам судьбы Ло Чанг, как истинный китаец, относился философски. Жизнь подсовывает человеку целый набор из трагедий и счастливых возможностей. Хитрость состоит в том, чтобы по возможности превращать первое во второе и как можно реже задумываться о прошлом.

Вдалеке прямо по курсу показался остров Джамбонган, и это означало, что скоро Ло Чану придется принимать решение. Из кармана просторной белой рубашки он достал тонкую сигариллу и чиркнул платиновой зажигалкой «Данхилл», доставшейся в наследство от дантиста. Нос судна ровно разрезал воду, образуя два белых пенистых уса. С такого расстояния остров Джамбонган казался истинным тропическим раем: кокосовые пальмы обрамляли белые песчаные пляжи, за ними тянулись темно-зеленые джунгли и пологие холмы, а посреди всего этого высился лесистый горный пик с вершиной, всегда окутанной туманом. Типичный остров моря Сулу. Такие очень заманчиво выглядят на фотографиях в рекламных проспектах — тех, что издаются специально для идиотов вроде канадского дантиста.

Проблема состояла в том, что восточный берег острова защищала полоса подводных скал и мелей, выдающаяся в море на десять миль. С другой же, западной стороны между Джамбонганом и Калимантаном имелся узкий пролив с вполне достаточной для «Педанг Эмас» глубиной. Однако с обеих сторон этого узкого прохода под водой прятались острые, как акульи зубы, рифы, совершенно невидимые в ясную погоду, когда поверхность воды подернута солнечной рябью. Если пойти проливом, можно сэкономить часов двенадцать пути, а если огибать остров с восточной стороны, придется терять время. А кроме того, выходить далеко в открытое море в такую ненадежную погоду Ло Чану не хотелось.

— Najis! — выругался он по-малайски.

Ногами сквозь тонкую палубу он чувствовал вибрацию двигателя. Рука, держащая руль, была влажной от пота. Остров приближался с каждой минутой. Ло Чан снова взглянул на густую полоску мангровых зарослей на материке, сделал еще один глоток холодного напитка, приготовленного шлюхой со шрамом на лице, и отставил стакан на узкую приборную панель.

— Puki mak dia! — еще раз выругался он и двумя руками повернул штурвал направо — в сторону пролива.

Полчаса спустя, с животом, приятно потяжелевшим после обеда и выпитой бутылки пива, Ло Чан уверенно вел «Педанг Эмас» по узкому проходу с наветренной стороны высокого вулканического острова. Не отрывая глаз от воды, он внимательно следил за малейшими изменениями ее цвета, предупреждающими о близкой мели. Другой важной задачей было держаться как можно дальше от опасных прибрежных скал. Сильное течение у их подножия могло закружить маленькое судно, как щепку, и в два счета разбить его об отвесную каменную стену.

Даже на расстоянии мили он услышал рев бушующего вблизи скал прибоя и почувствовал, как по спине пробежал противный холодок. Одно дело — насмерть разбиться об утес и совсем другое — живым оказаться в воде. Ло Чан, хоть внешне и походил на пузырь, совсем не умел плавать. За свою жизнь он сбросил за борт не одного человека и очень хорошо знал, какие страшные хищники поджидают свою добычу в толще воды. Лучше уж пустить пулю себе в мозги, чем живьем угодить к ним в зубы.

Справа как раз показался узкий заливчик, уходящий в глубь острова, и, если бы Ло Чан не озирался так внимательно, он, скорее всего, просмотрел бы приз, скрывающийся внутри. У каменистого устья маленькой речушки покачивалась на волнах довольно большая яхта. Ло Чан поднес к глазам нарядный сине-желтый бинокль, тоже доставшийся ему от дантиста.

Стоит на якоре. Тридцать восемь, может быть, сорок футов длинной. Темный корпус, белая надстройка. На палубе, широко раскинув руки, загорает женщина без лифчика, с большими сиськами. Лицо закрыто от солнца широкополой шляпой. Темноволосая, загорелая, довольно молодая.

Особо не задумываясь, Ло Чан сбросил скорость и резко повернул руль вправо. В прошлом он пару раз останавливался здесь, чтобы набрать пресной воды, и точно знал, что для его судна глубины в заливчике хватит даже при отливе.

В бинокль он еще раз внимательно оглядел пляж и стену джунглей за ним. Никого. Только белый песок, зеленые заросли и скрытый в тени вход в речку. Ло Чан усмехнулся, и между толстыми губами сверкнул ряд золотых зубов. Кроме женщины на яхте, возможно, есть еще пара человек. Ничего, с ними он справится. Задрав край просторной белой рубахи, он вытащил из-за пояса старый наган. Револьверы этой системы он предпочитал со времен Вьетнамской войны. Семи патронов в барабане вполне хватит для задуманного.

Он сбросил ход до самого малого, и теперь его катер приближался к яхте почти в полной тишине. Женщина на палубе, верно, спала. Она ни разу не шевельнулась, с тех пор как Ло Чан впервые заметил ее. Он улыбнулся еще шире, подумав о том, что на яхте наверняка найдется и запас хорошего спиртного, и кругленькая сумма наличными. А может, и кокаин. Уничтожая запасы дантиста, Ло Чан пристрастился к этому зелью. И еще там должно быть оружие. Без него маленькие суда не решались плавать в этих кишащих пиратами водах.

Ло Чану нравилось чувствовать себя частью этой наводящей страх силы. В таких случаях он обычно представлял себя какой-то мощной змеей вроде удава, убивающего жертв одной силой мышц, не прибегая к яду. Он покрутил на толстом пальце наган и подумал, что яд на всякий случай у него тоже имеется.

— Кам Дао! — позвал он, наклонившись к трубке. — Di voi toi!

Через мгновение женщина появилась на мостике.

— Встань на руль, — приказал он ей по-вьетнамски. — Медленно подходи к яхте.

Та поклонилась и молча повиновалась. На ее лице не отразилось никаких чувств. Она знала, что собирается сделать хозяин, и знала, что никакие слова и просьбы не остановят его. Судьба голой женщины на палубе уже решена.

Ло Чан вышел из рубки и прошел на нос. Демонстрировать оружие пока не стоило. Когда яхта оказалась совсем близко, он попытался придать лицу приветливое выражение и вспомнить немногие знакомые ему английские слова.

— Эй, на яхте! Привет! — крикнул он.

Их разделяла всего сотня ярдов. Теперь, даже если они почувствуют опасность, убежать им все равно не удастся. Да и что толку? «Педанг Эмас» с его мощными двигателями, установленными немцами более полувека назад, легко развивал скорость в восемнадцать узлов. Никакая самая дорогая яхта не могла бы с ней тягаться.

— Привет! — крикнул он еще раз.

Женщина даже не шелохнулась. Если на борту и был кто-нибудь кроме нее, они, скорее всего, тоже спали. Пятьдесят ярдов. По-прежнему никакой реакции. Ло Чан напряженно прищурился. Пухлые, как подушки, груди женщины были ярко-красного цвета. Наверняка солнечный ожог. Не без основания считая себя экспертом в области чувствительности сосков, Ло Чан мог ручаться, что женщине очень больно. Почему же она не уйдет с палубы?

Двадцать пять ярдов, и все еще никакого движения. На всякий случай он отступил от борта. Женщина уже должна была их услышать. Ло Чан ясно представил себе, как она приподнимется, опираясь на локти, уберет шляпу с лица и на нем появится выражение сначала удивления, а потом — страха.

Кам Дао круто повернула, для того чтобы два судна встали борт к борту, и неосторожно толкнула яхту носом. Та начала бешено раскачиваться. Большие груди женщины мотались из стороны в сторону, как наполненные водой шарики, ноги то раздвигались, то переплетались, но руки оставались неподвижными. Теперь Ло Чан ясно видел, что нехорошее предчувствие не обмануло его. Женщина не просто раскинула руки — они были прибиты к палубе гвоздями.

Он не увидел крови, потому что гвозди вонзились в ее ладони уже после того, как с украденным с камбуза ножом она бросилась на Фу Шэна. Тот ударил ее прикладом, но в последнюю секунду женщина повернула голову, и удар пришелся не в лицо, а в висок. Она умерла сразу же, но и после смерти вполне могла послужить приманкой для свиньи вроде этого китайца.

Слишком поздно Ло Чан понял, что угодил в ловушку. Бросившись к рубке, краем глаза он успел заметить, как шевельнулись кусты, скрывающие вход в маленькую речку. Он снова выхватил из-за пояса пистолет, хотя уже понимал, что это бесполезно.

Кусты оказались не кустами, а камуфляжной сеткой, натянутой на нос старого торпедного катера, почти такого же большого, как «Педанг Эмас». Взревев мощным двигателем, судно двинулось к нему. Ло Чан видел направленное прямо на него воронкообразное дуло большого пулемета и незнакомое ухмыляющееся лицо малайца в военной форме. Катер и «Педанг Эмас» разделяло не больше трехсот футов. С такого расстояния они могли разделать его на кусочки и утопить, даже не меняя магазина.

Ло Чан почувствовал, как от страха узлом затянулся желудок, и ощутил во рту мерзкий привкус желчи и еще не переваренных тушеных осьминогов. У него появилось очень похожее на уверенность предчувствие, что роли вот-вот поменяются и уже скоро осьминоги станут закусывать им, а не наоборот. Он еще раз взглянул на женщину, распятую на палубе, и без всякой связи вдруг вспомнил о судьбе невезучего дантиста.

Налетевший откуда-то порыв ветра подхватил шляпу женщины и унес за борт, а Ло Чан увидел, что у той осталась только половина лица, а правый глаз кажется белым нарывом на фоне голого запекшегося мяса. Это сделали люди с катера. Он знал, что они могут сделать то же самое или что-то еще похуже с ним, и знал почему. Только теперь он вспомнил, что уже видел и эту яхту, хотя корпус у нее тогда был не темно-синим, а красным, и эту женщину, которую ее светловолосый приятель со шрамом ради шутки привел к нему в бордель.

Но яснее всего он вспомнил старого японца на плоту и золотые слитки, завернутые в номер «Иомиури-хоти» времен Второй мировой войны. Они все еще лежали в сейфе у него в каюте.

Сначала они станут задавать вопросы, а потом выкинут то, что останется от него, за борт. Торпедный катер был уже совсем близко, а Ло Чан никак не мог отвести глаз от мертвой женщины и от мух, роящихся вокруг ее лица.

Он откинул голову назад и на мгновение закрыл глаза, стараясь вспомнить еще что-то. Ясный день, маленький парк на озере Хоан-Кием неподалеку от Черепашьей башни. Он сидит на траве с девочкой, которую зовут Цюэн, и тяжелой щеткой расчесывает ее волосы. Тяжелые и шелковистые, они как живые скользят у него по руке и рассыпаются, а он ловит их пальцами. Сквозь их густой водопад он тайком ласкает шею Цюэн, и сгорает от юной страсти, и знает, что всегда останется всего лишь сопливым толстым мальчишкой, которому красивая девочка как-то позволила расчесать свои волосы.

Позже его друг Трун скажет ему, что на самом деле он ей нисколько не нравился, ей просто нравилось видеть, как сильно он влюблен в нее. Но что это меняло? Ло Чан глубоко вдохнул и почувствовал запах dao phai — маленьких розовых цветов, которые всегда росли вокруг Черепашьей башни. И запах девочки, Цюэн. Как давно это было. Но ведь никто не живет вечно. По крайней мере, он не утонет. Ло Чан открыл глаза и увидел на носу катера мужчину с большим тесаком в руке.

Он в последний раз ощутил на руке тяжесть волос Цюэн, быстро поднес револьвер к виску и без колебания нажал на курок.