Ягуар бесшумно появился из тьмы и ступил на мощеный внутренний двор, окружавший пруд. Он был гораздо больше, чем Паз мог вообразить, размером почти с африканского льва, но с более поджарым, удлиненным телом. Значительно крупнее настоящего ягуара, он словно светился изнутри, как потайной фонарь, а черные круги, казалось, вибрировали на золотистом фоне. Кукси лишился дара речи и остолбенел — его рот, только что произнесший последние слова, так и остался открытым. Паз хотел крикнуть, чтобы Лола хватала ребенка и бежала, но оказалось, что и у него пропал голос. Зато он чувствовал, как его руки, действуя сами по себе, вытаскивают стрелу из колчана и накладывают на тетиву. Стрелы были длинными, оперенными ярко-зелеными перьями попугая, с очень острыми наконечниками из молочного камня.

Ягуар скользнул через патио к пруду, туда, где лежали Лола с Амелией: головка девочки покоилась на маминых коленях, и Лола распутывала пальцами волосы дочурки. Паз видел, как его дочь взглянула прямо в топазовые светильники глаз божества: на ее лице блуждала мягкая улыбка. Лола смотрела на зверя с выражением, которое Паз назвал бы мимолетным вежливым интересом, словно девочка решила познакомить маму с новой, случайной подружкой по играм. Все остальные, похоже, были неподвижно прикованы к своим местам, словно фоновые фигуры на классическом полотне, — это сходство усиливалось благодаря ленивым позам и драпировавшим их пляжным полотенцам.

Паз решил, что он ошибся; на самом деле это не что иное, как удивительно отчетливый, реалистичный сон, из числа тех, которые так часто снились ему в последнее время. В нем была девочка, и был Ягуар, которому предстояло принять ее в жертву во имя всеобъемлющего и всеобщего блага, ибо с этим жертвоприношением мир вновь обретет целостность. Паз даже проникся гордостью оттого, что его дочь удостоена столь высокой чести.

В этом видении он видел суть ее существования, прослеживал поколения ее предков: евреев — вплоть до древнего Иерусалима, африканцев — вплоть до йоруба из Ифе, испанцев — вплоть до составивших основу этой нации римлян, греков, готов, арабов. Всех ее прародителей, собиравшихся в синагогах, служивших идолам йоруба или владельцам плантаций сахарного тростника, воевавших с язычниками, молившихся Аллаху. Всех тех, чьи судьбы в своем слиянии привели к появлению этого сияющего чада.

Внезапно масштабное созерцание было прервано каким-то стремительным движением возле пруда. Дженни Симпсон рванулась с места и повисла у Ягуара на шее, вцепившись в золотистую шкуру и выкрикивая:

— Нет! Нет! Прекрати! Оставь ее!

Джимми все это показалось абсурдом: она обращалась с чудовищем как с непослушным щенком, и он даже ощутил смутную досаду из-за такого прозаического вмешательства в грозную эстетику разыгрываемой сцены.

Ягуар отряхнулся, словно собака, и молодая женщина, отлетев в сторону, звучно шлепнулась на плитку. А потом Паз услышал другой звук, рык, такой низкий и глубокий, что он показался ему воображаемым, похожим на те обманчивые звуки, которые человек порой слышит, проваливаясь в сон.

Ар-рар-рах. Ар-рар-рар-рах.

Это словно послужило сигналом: при этом звуке Паз ощутил в голове некое шевеление, а затем, повинуясь Иному, пребывающему внутри, пришло в движение и его тело. Он почувствовал, как руки натягивают тугой лук, оперение стрелы коснулось его щеки, а потом он спустил тетиву.

Ягуар разинул над девочкой клыкастую пасть за миг до того, как стрела вонзилась в него сразу за передней лапой. Паз пытался держать глаза открытыми, но некая сила, угнездившаяся в мозгу, заставила его закрыть их, чтобы зрение не зафиксировало то, чего сознание, в силу его эволюционного устройства, все равно не могло осмыслить. Однако он уловил порыв ветра и некий невнятный шум, а когда его зрение восстановилось, возле пруда царил хаос. Маленький человек с коричневой кожей лежал в луже крови, и в боку у него торчала выпущенная Пазом длинная стрела.

Цвик, движимый долго дремавшим медицинским инстинктом, стоял на коленях возле раненого и оказывал помощь, однако, улучив момент, оторвался от своих хлопот и воскликнул:

— Господи, Паз, ну за каким чертом было это делать?

Лола в это время занялась Дженни, сраженной, как Мойе стрелой, тяжелейшим припадком. Изо рта ее выступила пена, обнаженное тело выгнулось дугой, так что земли касались лишь пятки и рыжая макушка. Паз схватил на руки Амелию, дрожавшую и кричавшую от ужаса.

Остальные окружили пострадавшую пару, пытаясь сделать что-то полезное. Паз унес девочку в патио, рухнул в кресло, прижимая к себе ее маленькое тельце, и, целуя мокрую макушку, принялся бормотать что-то успокаивающее. Крики постепенно сменились всхлипами, потом последовал глубокий вздох, и наконец она сказала:

— Папочка, мне было страшно.

— Конечно, детка, а как же иначе. Было очень страшно. Я и сам испугался.

— Он хотел меня съесть на самом деле!

— Да, так оно и было.

— А я, хоть и перепугалась до смерти, кажется, сама хотела, чтобы меня съели. Как это может быть, а?

— Малышка, но ведь ты видела сон. Страшный сон, да, но он закончился. Никто больше не попытается тебя съесть.

— А потом он превратился в Мойе, — продолжила девочка. — Я сама видела, так оно и было. Воздух заколыхался, — она помахала растопыренными пальцами, показывая, что произошло с воздухом, — а потом бац — и в нем стрела.

— Правильно, — подтвердил Паз.

— Но он не умрет, потому что он хороший, как Фродо. Он, наверное, ранен, да?

— Да. Надеюсь, с ним все будет в порядке.

— А Дженни вся тряслась и дергалась. На это тоже страшно было смотреть, честное слово. Зачем она так делала?

— Она больная. У нее особая болезнь, из-за которой с ней такое творится. Но не беспокойся за нее; твоя мама о ней позаботится.

Они ненадолго присели: Паз чувствовал, что голова его совершенно пуста. Через некоторое время Амалия снова подала голос:

— А попугайчика мы посмотрим? И я хочу кока-колы.

Попугайчика посмотрели. Колы раздобыли. После последовавшего шумного ликования — Паз был бы рад, чтобы оно длилось неделю, — они отыскали шезлонг, и он прилег. У него болела каждая косточка. Потом появилась доктор Уайз — взглянуть, как там ее родные.

Удостоверившись, что с ее дочерью все в порядке, она нависла над Пазом и требовательно спросила:

— Не хочешь ли ты, случайно, растолковать мне, что все это значит? С чего вдруг ты взял да подстрелил этого несчастного коротышку?

— Да с того, что я видел не его, а громадного ягуара, уже собравшегося откусить нашей дочке голову. А что видела ты?

— Я?.. Джимми, я видела то, что было. Мы сидели отдыхали после купания, и тут из темноты выходит этот малый, и Дженни подходит к нему и заговаривает с ним как со знакомым. А потом… знаю только, я услышала, как зазвенела тетива, и увидела этого парня лежащим со стрелой в груди.

— Кстати, как его дела?

— Видимо, жить будет — похоже, сердце стрела все-таки не задела. Торчит сбоку из груди. Мы сделали, что могли, но извлекать стрелу лучше в условиях операционной. «Скорая» уже в пути. Боже мой, как мы вообще сможем объяснить это происшествие?

— Наплетем всякой ерунды насчет несчастного случая, ну там, валял дурака с луком и стрелами и случайно попал в своего приятеля, иностранного гостя, — ответил Паз. — Копы в Майами всю дорогу имеют дело с таким дерьмом. Буду добиваться приговора с отсрочкой исполнения. Ты лучше скажи, как там рыжая?

— Припадок у нее кончился, и сейчас она дома, в постели. У меня было с собой немного «Сома», и я влила в нее пару чашек. Да еще и «Ксанакса» добавила. Она проспит не один час.

— Хорошо, — сказала Паз, — вот и опять фармацевтика помогает решать проблемы. Но ты ведь знаешь, Амелия тоже видела Ягуара.

Лола закатила глаза.

— Джимми, она же ребенок! Неужели ты не понимаешь, с меня достаточно и того, что ты оказался подвержен галлюцинациям такой силы, что едва не убил человека? Джимми, мне это не нравится, это значит, что ты не в порядке!

— Присядь, Лола, — мягко сказал Паз, и она вдруг обнаружила, что повинуется: она села в ногах кушетки, не прикасаясь к нему. Было в его глазах что-то особенное, присутствие чего-то такого, чего она, насколько могла припомнить, никогда в них не видела. — Уж как я над этим голову ломал, просто мозги набекрень, — сказал Паз. — Пытался понять, почему ему потребовалась Амелия? Почему она оказалась предназначенной в жертву? И почему он думал, что жертва необходима? И наконец, каково подлинное значение того, что делал он и что сделал я?

— Ты имеешь в виду, что выстрелил в индейца?

— Нет, я имею в виду все, касающееся своей вовлеченности в эту историю. Всю ту цепь событий, случайных или нет, которая в результате привела к тому, что я оказался в нужное время в нужном месте. И повторяю еще раз, это был не индеец. Это был Ягуар.

Это был какой-то бог или полубог — короче говоря, дух в образе немыслимого зверя. Вот сейчас я по твоему лицу вижу, что ты полностью забыла про свои кошмары, как ты рыдала, словно дитя, потому что не могла спать из-за Ягуара, являвшегося тебе во сне и втолковывавшего тебе, как это правильно — отдать дочь ему на съедение. Целая полка снотворного и прочих лекарств ничего не могла с этим поделать, а вот одна старая кубинская леди с помощью маленького мешочка с магическими снадобьями привела тебя в норму.

Она почувствовала, как на лбу ее выступил пот, а волоски на шее и руках встали дыбом.

— Ага, — сказал он, ища ее глаза, — значит, ты помнишь. Если хочешь, я могу отвести тебя в кусты возле пруда и показать следы огромного кота, а ты попробуешь придумать этому рациональное объяснение.

— А ты предложи свое объяснение, — сказала она в ответ. — Может быть, я им удовлетворюсь.

— Нет у меня никакого объяснения. Разница между нами в том, что ты полагаешь, что дурацкая абсолютная внутренняя суть мироздания должна иметь рациональное объяснение и может быть выражена формулой. А я считаю, что эта самая абсолютная внутренняя суть мироздания есть великая тайна. И мы — и только что у пруда, и вообще во всей этой истории с Мойе — стали свидетелями того, чего в норме не видим, ибо нам этого видеть не дано. Ты хочешь все разложить по полочкам: ну и хорошо, раз ты так устроена. Но я другой, я могу лишь воспринимать это с почтением и взирать на это благоговейно. Все, что я могу сказать, — это был хороший день. Девочка спасена, чудовище уничтожено. В другой раз это может принять другой оборот, к чему я тоже отнесусь с благоговейным почтением. Ну что, теперь ты жалеешь, что вышла за меня замуж? Из-за всего этого, необъяснимого?

— Нет, — ответила она. — Я не жалею. Но не можешь ли ты из-за всего этого попасть в тюрьму? Впрочем, нет, я об этом даже думать не желаю.

— Как о полнейшей чепухе, — рассмеялся он.

— В определенном смысле.

Тут завыли сирены, возвестив появление парамедиков. Мойе быстро унесли, Лола отправилась его сопровождать, а остальные, за исключением Кукси, который предпочел остаться сидеть возле Дженни, перебрались в патио, где прежде всего выпили чего покрепче.

— Ну, Паз, — пробормотал Цвик, — что ты всегда умел, так это устроить вечеринку.

Паз оглядел компанию.

— Никто не заметил ничего странного? — спросил он. — Вы все видели лишь то, что я выстрелил в безобидного индейца?

— А что еще, по-твоему, мы должны были увидеть? — спросила Бет Моргенсен.

Паз вопрос проигнорировал: он смотрел на Скотти, выглядевшего так, словно ему только что двинули ногой по яйцам. Он отводил взгляд — еще один человек, увидевший невозможное и желающий забыть об этом чем скорее, тем лучше. Остальные взрослые, с их рациональным складом ума и научным подходом, были готовы наблюдать лишь феномены, поддающиеся проверке.

— Пойдем со мной, я хочу кое-что проверить, — сказал он, доставая из бардачка «вольво» фонарь, и быстро зашагал по той тропке, где появилось из тьмы существо.

Тропа была усыпана крупным песком, и ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить отпечатки огромных лап, сначала один, потом другой.

— Что вы на это скажете, доктора? — спросил он.

— Ох ты, боже ты мой! — отозвался Цвик. — Ради бога, скажи мне, что ты не устроил весь этот цирк со стрельбой из лука в этого малого, только чтобы пролезть с идиотской сказочкой про мистического ягуара!

Паз обвел взглядом лица, едва различимые в тусклом боковом свете, и поддержки не обнаружил.

— Ладно, — сказал он. — Я доставлю ваших ребят домой.

Открыв глаза, Дженни первым делом увидела Кукси и обрадовалась. Она лежала на своем тюфяке, в старой каморке при кабинете Кукси, одетая в принадлежащую ему защитного цвета рубашку. Сам он был в темном спортивном костюме, с лицом, разрисованным черными полосами грязи.

— У меня был припадок, — сообразила девушка.

— Это точно, был. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Но немножко болит. Что-то случилось до того, как я отключилась.

— Это точно. Явился Ягуар во всей своей гордыне и славе. Он собирался сожрать ту маленькую девочку, и ты героически встала между ним и ею. Жертвоприношение не состоялось, а уж что из этого следует, одному богу ведомо. Мистер Паз выстрелил в оборотня из лука, и он снова превратился в нашего Мойе.

— Мойе мертв?

— Похоже, нет. С нами случайно оказались два врача, хотя, возможно, слово «случайно» тут не самое подходящее. Так или иначе, он жив. А ты помнишь что-нибудь из случившегося?

— В некоторой степени. Ощущение такое, будто вспоминаешь сон. Тот, кого я видела… это не был Джимми. То есть был, но в него было вплетено что-то еще, нечто большее, чем он, светящееся — я не знаю, как это назвать или описать. Но оно было добрым, точно. Только вот… Мойе, он ведь тоже хороший, не так ли? И Ягуар. Он убил тех плохих парней, и, в конце концов, он только старался защитить свою страну.

Девушка вздохнула.

— Ох, Кукси, не понимаю я всего этого.

— Нет, и я сомневаюсь, чтобы представление о добре и зле, которое мы черпаем из кино, может быть применимо в данном случае. Мы плаваем в запретных глубинах, моя девочка, причем в таких, где бедные ученые не чувствуют себя как рыба в воде. И боюсь, дело еще не закончено. Осталось еще кое-что, может быть, не столь вселенского масштаба, но столь же смертельно опасное.

— Что это значит?

— Это значит, я ожидаю скорого визита сюда той самой банды, которая похитила тебя и убила Кевина.

— Они направляются сюда? За мной?

— Нет, за Джили. Она нужна им, чтобы оказывать давление на деда, который им важен для успеха их преступных махинаций.

— Но откуда им знать, что она здесь? Джили мне говорила, что не сообщала об этом никому, даже своей матушке.

— На самом деле они знают, ибо я позвонил в дом ее дедушки и сообщил это служанке, которая сняла трубку. Разумеется, все слуги там подкуплены или запуганы, поэтому я уверен, главаря банды поставили в известность через несколько минут. Они лишь ждали, когда мы останемся одни.

— Боже мой, Кукси! Но зачем это было делать? Почему?

— Затем, моя дорогая, что я хочу убить их всех. Вот почему ты видишь меня сейчас в старой робе коммандос и с боевой раскраской на физиономии. Боюсь, у меня больше общего с Мойе, чем я показывал. Это те самые люди, которые вырубают леса, и они же убили мою жену.

— Я думала, ее змея укусила.

— Ну да, конечно, я должен попросить прощения за обман, но следовало соблюдать некоторую осторожность, да и не хотелось мне обременять тебя правдой. На самом деле лесопромышленные компании нанимали головорезов, чтобы перед началом вырубки очищать леса от людей, и в нашем случае за это ответственна организация Хуртадо. Порция наняла местных жителей отлавливать для нее образцы насекомых, и как раз когда находилась там, на деревню напали эти самые люди или их наемники. Все погибли. Поэтому она только в фигуральном смысле умерла от змеиного укуса. К сегодняшнему вечеру я готовился много лет. Надеюсь, ты меня простишь.

— Кукси, это безумие. Вы вдвоем со Скотти — против всех этих парней!

— Скотти в этом не участвует: его задача — приглядеть за Джили. Они в его коттедже, двери и окна заперты, все засовы задвинуты. Если что, он позвонит в полицию, а до их прибытия продержится, у него есть дробовик. А пока мы должны укрыть тебя на время приближающейся заварушки. Я перекрою альков вон тем шкафом: никто не подумает, что к моему кабинету примыкает другое помещение, да и сомневаюсь, что в любом случае кто-нибудь станет тебя искать. Им нужна Джили. Что же до твоей наружной двери — нам остается положиться на запор. Я, разумеется, буду в темном — мне надо еще вытащить предохранители из мин. Это поможет в защите, вот увидишь. И у меня есть кое-что еще.

Поднявшись, Кукси вышел из маленькой комнаты и спустя минуту вернулся с большим черным револьвером.

— Мой верный помощник, — ухмыльнулся он, оскалив длинные зубы. — Тебе здесь удобно? Могу я что-то для тебя сделать?

— Нет, спасибо, мне хорошо.

Он присел на краешек койки.

— Тогда я пошел. На случай, если дело обернется худо, в правом выдвижном ящике моего письменного стола оставлен пакет с твоим именем. Там несколько рекомендательных писем — пригодятся, если ты решишь заняться осами, энтомологией. Тебе, конечно, еще нужно читать и читать, но я знаю многих людей, которые были бы рады заполучить такую сотрудницу в свою лабораторию. Кроме того, я оставил некоторые распоряжения финансового характера, так что сильно нуждаться тебе не придется. Надеюсь, ты не против…

— Кукси…

— Не надо хныкать, дорогая, у нас на это нет времени. Должен тебе сказать, что удовольствие знать тебя в эти последние месяцы было для меня огромным, лучшим, что мне довелось испытать за долгое унылое время. Да, вот еще — можешь взять мой «Ветер в ивах».

Прежде чем она успела вымолвить хоть словечко, он уже вышел из комнаты и задвинул высокий шкаф с выдвижными полками на место. Она снова опустилась на подушки и всплакнула, но скоро усталость сморила ее, и она погрузилась в сон.

El Silencio подготовился к ночной работе настолько хорошо, насколько позволяло время, действуя в контакте с подопечным Хуртадо — мелким дельцом, владельцем парка трейлеров в южном округе, и привлек к участию в операции его людей. Проблема заключалась в том, что, имея приблизительное представление о расположении строений и помещений усадьбы, он не мог знать, где именно будет находиться женщина, когда они туда нагрянут.

Поэтому он решил послать подручных в оба маленьких коттеджа, в то время как они с Очоа покараулят возле главного дома. Если женщина в одном из домишек, ее выволокут наружу; если в главном здании, то вся группа после проверки территории окружит его и атакует с нескольких направлений. Все эти маневры они отрабатывали на территории парка автоприцепов до тех пор, пока El Silencio не был удовлетворен, придя к мнению, что в настоящем деле люди не станут путаться, мельтешить и мешать друг другу. Подготовка велась тщательно, хотя на самом деле он не думал, что какая-то женщина и пара штатских способны создать для них серьезные затруднения.

Они прибыли в два часа ночи, подкатив прямо по подъездной аллее. Ворота не были заперты, свет нигде не горел, на территории усадьбы царила тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в пальмах да плеском воды. El Silencio припомнил, что тут есть что-то вроде пруда. Ночь стояла ясная, полумесяц и отраженное небом свечение города создавали достаточное освещение, чтобы перемещаться по основной территории, не рискуя споткнуться, хотя тропинки были погружены во тьму.

Он и Очоа прошли под аркой, которая вела в патио, и остановились в тени, в то время как их сообщники двинулись по тропинкам, ведущим к двум коттеджам. Отсюда двое гангстеров могли держать под наблюдением и дверь главного дома, и выход с территории усадьбы. Они молча ждали.

Затем нижнюю сторону развесистых пальмовых крон над их головами осветила оранжевая вспышка. Раздался грохот, громче пистолетного выстрела, ярко полыхнуло пламя. Очоа чертыхнулся и припустил прочь. El Silencio услышал пронзительные, словно визг забиваемых свиней, крики, мешавшиеся с проклятиями и мольбой к Мадонне. Спустя мгновение их заглушил еще один, более громкий взрыв, заставивший задрожать пальмовые листья, задребезжать стекла.

Он услышал крик Очоа, потом удаляющийся топот. Визгливые вопли стихли. Затем громыхнули три выстрела — как определил El Silencio на слух, из пушки сорок пятого калибра. И наступила тишина.

Гангстер отступил в темный уголок патио и скорчился за большим передвижным газовым грилем. Его твердое правило заключалось в том, что, если дело оборачивается дерьмом, главное — не дергаться в отличие от этого олуха Очоа, а затаиться и выждать. Вытащив свой девятимиллиметровый пистолет, он прислушался. Очевидно, кто-то расставил на тропах мины, и эта уловка стоила жизни четверым его сообщникам.

Да, ему и в голову не пришло, что кто-то здесь на такое способен. Ну что ж, он ошибся, и с этим уже ничего не поделаешь. Судя по всему, Очоа тоже нарвался на засаду, и это было дополнительным доводом в пользу того, чтобы затаиться и не дергаться. Смыться он бы, наверное, смог, но не хотел. До сих пор провалов у него не бывало, и он полагал, что все равно сможет перестрелять всех, кто окажется на его пути, и захватить Джели Варгос. Да и вообще ему всегда больше нравилось работать в одиночку.

Он услышал женский оклик, потом заговорил мужчина. Дверь захлопнулась. Он прождал более сорока минут и уже готов был встать, чтобы сменить позицию, когда зазвучали шаги. Сначала по песчаной дорожке, потом по мощеной. Худощавый, одетый в черное мужчина лет пятидесяти прошел мимо него в патио.

El Silencio поднялся из-за гриля и трижды выстрелил ему в спину.

Встревоженная взрывами, Дженни выглянула через стекло двери, которая выходила из ее алькова в патио, увидела, что Кукси упал, и, не размышляя, распахнула дверь и вылетела наружу. Над телом Кукси стоял мужчина. При виде растекавшейся по земле крови у нее вырвался крик. Мужчина услышал его, развернулся на звук, произнес что-то по-испански и наставил на нее пушку. Дженни развернулась кругом и припустила прочь из патио.

El Silencio чуть было не пристрелил девицу, но сдержался. Это явно была та самая рыжая сучка, которая улизнула из гаража, и ему было чертовски интересно узнать, как ей это удалось. Кроме того, сцапав ее живьем, можно будет узнать, где находится Варгос.

С этими мыслями он устремился в погоню.

Они находились на темной тропе. И она и он перепрыгнули через упавшие, дымящиеся тела двоих из его людей, после чего девушка резко свернула налево, на более узкую тропку, шедшую слегка вверх, сначала по крупному песку, потом по грубому камню. Шум падающей воды становился все громче и громче.

Он поднажал. Девчонка находилась всего в трех футах от него, когда неожиданно они оказались на открытом месте. Его подошвы застучали по камню. Он протянул руку, чтобы схватить ее за рыжие волосы, но тут девчонка подскочила, спрыгнула со скалы и пропала из виду. Разбрызгивая ногами воду, он попытался замедлить движение, но городские туфли на тонкой подошве скользили по мокрым камням, и удержаться ему не удалось. Скала ушла из-под ног.

От вершины холма с водопадом до подножия было пятнадцать футов, и El Silencio грохнулся тяжело, получив закрытый перелом левой руки, а из-за острых кораллов — множество порезов и царапин на ногах и спине. Сила потока затянула его под воду, однако он оказался хорошим пловцом и вынырнул на поверхность, работая лишь одной рукой. Перевернувшись на спину и прижимая сломанную руку к груди, он, по-лягушачьи отталкиваясь ногами, направился к берегу пруда, предвкушая, что он сделает с этой девчонкой, когда до нее доберется.

Первая пиранья ткнулась ему в бедро, где кровоточил порез, и вырвала кусок мяса. Человек с нормальным голосовым аппаратом издал бы крик, но El Silencio смог произвести лишь что-то вроде хриплого стона. Взмахнув обеими руками, он погрузился в воду, и тут на него набросился весь косяк.

Дженни сидела на отмели и смотрела, как вода взбалтывается, вспенивается, словно в миксере, окрашивается алым, а потом снова успокаивается. Она вскочила и бросилась назад, в патио. Кукси еще не умер, но в отличие от умирающих людей, которых она видела в кино, он обошелся без попытки произнести с последним вздохом какие-нибудь прощальные слова. Девушка позвонила в полицию, села рядом с ним и до последнего мгновения держала умирающего за руку. Слезы ее капали ему на лицо, вымывая отчетливые следы в покрывавшей его раскраске коммандос.

В ту ночь Джимми Паз спал беспокойно, урывками и в конце концов тихонько, чтобы случайно не побеспокоить мирно дремавшую жену, встал и решил начать свою новую жизнь в качестве, может быть, полубога с чашечки хорошего кофе. Он заварил в кофейнике пинту «Бастело», вскипятил в кастрюльке такое же количество молока и, когда cafe con leche был готов, удалился в патио, присовокупив к напитку блюдо с кубинскими хлебными тостами, маслом и джемом из гуавы. На его глазах небо сменило цвет с розового на лазоревый, с ватными клочьями облаков, но тут, к его удивлению, зазвенел дверной колокольчик. Как оказалось, в такую рань заявился Тито Моралес.

— Нам надо потолковать, — с порога заявил коп. Выглядел он взъерошенным и помятым.

— Хочешь кофе? — дружелюбно спросил Паз.

Моралес ответил утвердительно. Он присел у кухонной стойки, и Паз соорудил для него такой же завтрак, какой только что съел сам.

— Это насчет индейца, верно? — спросил Паз, когда Моралес с удовольствием отпил первый глоток. — Прошлой ночью он объявился в усадьбе Зингера, и я всадил в него стрелу из лука Ошоси.

— Стало быть, всадил стрелу из лука Ошоси, вот как, — задумчиво повторил Моралес. — А можно поинтересоваться, Джимми, почему ты так поступил?

— Потому что он появился там в облике огромного ягуара и был готов растерзать Амелию. К счастью, у меня была заколдованная стрела, и, когда она угодила в него, он снова превратился в нашего индейца. Сейчас он лежит в госпитале Южного Майами. Я полагаю, поэтому ты и явился.

— Нет, и я собираюсь на время забыть всю эту твою бредятину, потому как меня сдернули с кровати, вырвав из сна, и можно считать, что я еще не вполне очухался и туго соображаю. Но я точно знаю, в этом деле семь трупов, как тебе нравится? Семь криминальных трупов в усадьбе Зингера! Насколько я понимаю, четверых из них, колумбийских головорезов, подорвали, одного малого застрелили, а еще один оказался в пруду, где эти долбаные пираньи превратили его в обгрызанный кусок мяса — без пальцев, без лица. Это мог быть Джимми Хоффа.

— Это всего шестеро.

— Кукси тоже мертв. Кто-то его пристрелил, кто — не ясно. Нам позвонила эта девчонка Симпсон, интересную историю рассказала. Поэтому я и здесь: подумал, может быть, ты сможешь кое-что мне объяснить.

— И что у нее за история?

— Ну, она уверяет, будто за всем этим тайно стоял Кукси. Якобы много лет назад эти колумбийцы там, в джунглях, убили его жену, ну а он обстряпал все это дельце. О махинациях «Консуэлы» ему было известно от Джели Варгос, внучки старого Ибанеса, и он, не знаю уж каким манером, выписал из Южной Америки этого индейца и устроил убийство твоего отца и Фуэнтеса, что привлекло в Майами Хуртадо с его развеселой компанией. Индеец грохнул нескольких его людей, и… Ладно, его роль тут пока не совсем ясна, но вот Хуртадо вел какие-то делишки с Ибанесом. Ибанес тут точно замешан, поэтому Хуртадо решил схватить Джели, чтобы оказать давление на старину Кукси, чтобы тот, стало быть, все уладил, ну а он смастерил бомбочки, отделался от четверки плохих парней, пятого пристрелил, а последнего малого столкнул в пруд, на корм рыбкам. После чего взял да застрелился. Дерьмовая чушь, конечно, но мне этого не доказать. Девчонка, когда мы туда заявились, была мокрой: ясное дело, плескалась в пруду с «сеньором Без Лица», который и пристрелил Кукси. Другое дело, что я понятия не имею, как это раскрутить. Да, к слову — мы прихватили Хуртадо.

— Правда? Я думал, его ищи-свищи.

— Ну, так оно и было, но девчонка рассказала, что Кукси сообщил Ибанесу, где находится Джели, что служанка, или кто там она, связывалась с Хуртадо. Мы нагрянули в дом, прислуга выдала нам номер, по которому звонила, и мы обнаружили его в хреновой дыре, в Северном Майами-Бич. Другое дело, что нам нечего ему предъявить. Звонить по телефону — не преступление, а доказательств прямой связи между ним и жмуриками в доме Зингера у нас нет. А теперь расскажи мне про индейца.

Паз улыбнулся.

— Выздоравливает.

— Мать его в задницу! Этот паршивец прикончил четверых, и это только то, что мы точно знаем. Голову даю на отсечение, что следы босых ног у гаража и отпечатки, оставшиеся у ворот дома твоего отца, оставил именно он.

— Вероятно, так оно и есть. В данном случае у тебя есть выбор между двумя возможностями. Позволь мне обрисовать тебе обе. План А заключается в том, что ты хватаешь индейца, его, к слову, зовут Мойе, а потом пытаешься убедить майора Олифанта и прокурора штата в том, что этот худощавый, легкий, как перышко, краснокожий совершил в одиночку четыре убийства. Причем в одном случае расправился с человеком, которого тщательно охраняли, а в двух других — с вооруженными до зубов головорезами. При этом он оставил на месте преступления следы ягуара, который, судя по глубине, должен был весить около пятисот фунтов. Проявив сверхчеловеческую силу, он растерзал свои жертвы, причем, по заключению экспертов, не чем иным, как клыками и когтями огромного кота. Если ты предпочтешь план А, они печально улыбнутся и спровадят тебя в патрульные, где ты и прослужишь до пенсии. А вот выбрав план Б, ты получаешь мертвых колумбийцев из числа членов банды, прославившейся своими злодейскими убийствами и отвратительными расправами над теми, кого подозревали в измене, банды, причастной и ко всем противозаконным действиям, осуществлявшимся упомянутыми выше, теперь тоже мертвыми, кубинцами. Очевидно, что все убийства совершили эти покойники. Дело закрыто. Да, и в качестве бонуса, если ты примешь план Б, я отдам тебе Хуртадо. Ты сцапаешь за ворот преступника десятилетия и сразу сделаешься золотым мальчиком Департамента полиции Майами и героем кубинской диаспоры. И конверт, пожалуйста…

Добрых тридцать секунд Моралес лишь сердито таращился на Паза, от негодования он не сразу смог заговорить.

— Джимми, мать твою, что вообще происходит? Этот малый убил твоего отца! Как, черт тебя побери, ты мог его отпустить?

— Он не имеет отношения к убийству моего отца. Мой отец был убит сверхъестественным существом, и это стало результатом его собственных преступлений. Веришь ты в это или нет, но арестовывать Мойе — все равно что арестовывать «бьюик» за наезд.

— Ладно, если ты так ставишь вопрос, будь по-твоему. Я знаю, когда нужно остановиться. Расскажи-ка мне лучше про Хуртадо.

— Правильно решение, Тито. Так вот, Хуртадо — наркобарон. Фирма «Консуэла» — это его славная маленькая «прачечная» для отмывания денег, но он был и остается воротилой наркобизнеса. Зная это, я решительно не мог взять в толк, какого хрена он придает такое значение вырубке леса где-то у черта на рогах, в Колумбии. Но как раз сегодня утром до меня дошло. Я вспомнил: сестра говорила мне что-то насчет закупки фирмой «Консуэла» там, на месте, оборудования для сверления древесины. Я позвонил ей, и она четко разъяснила, что это за механика и как она работает. И я тебя спрашиваю: можешь ты мне сказать, на кой черт компании, ввозящей древесину, могут понадобиться гигантские сверла? Ты ведь знаешь, каковы условия для контрабанды сейчас, когда из-за угрозы терроризма пропускной режим на границах ужесточается. Самолеты нелегалов сбивают, а мулы или курьеры, проглотив мешочки, могут провезти в желудках лишь незначительное количество зелья. Вот Хуртадо и разработал схему ввоза тысяч стволов красного дерева — законную, безупречно организованную импортную операцию.

— Они что, и правда перевозят наркотики морем в бревнах?

— Перевозят, причем без малейшего риска обнаружения: кому вообще может прийти в голову проверять на наркотики склад лесоматериалов? Ручаюсь, если ты заявишься в порт, в пакгаузы Ибанеса с собачкой, натасканной на поиск наркотиков, и некоторыми простейшими инструментами, то сорвешь джекпот. Понимаю, ты с ног валишься, но лучше тебе заняться этим не откладывая. Выяснишь все, сам же крепче спать будешь. Ох, надо же, и я чуть не забыл про бонус, полагающийся за правильный выбор.

И он заодно рассказал Моралесу и об экологическом террористе Кирни.

Лежа на больничной койке, Мойе тихонько говорит по-испански с Огненноволосой женщиной. Йампири Паз переводит для нее его слова. Они приходят к нему каждый день, но сегодня, думает Мойе, они явились в последний раз. Теперь он ясно видит свою смерть и яркие нити, которые еще прикрепляют ее к умирающему телу. Его раны залечиваются, да, но он уже лишился почти всей арийю'т и чувствует себя пустым, как выеденная изнутри смоква.

Кроме своей он может теперь видеть смерти женщины и йампири, а стало быть, они уже больше не настоящие уай'ичуранан, и взору его предстает нечто такое, чего Мойе никак не ожидал увидеть.

Это дивные смерти, явно наделенные великой силой. Мойе и не думал, что уай'ичуранан могут так изменяться или что у них могут быть такие йампири. По этой причине он потерпел поражение, по этой причине Ягуар оставил его и по этой же причине он сейчас умирает.

Мойе пытается объяснить женщине, как использовать то, что ей дано, но для этого его испанский язык слишком беден. Жаль, что не нашлось времени обучить ее священному наречию.

Печальнее всего, что его тело не будет должным образом отдано реке. Как ему объяснили, здесь, в стране мертвецов, тела или отвратительным манером закапывают в землю, словно клубни батата, или сжигают, как рунийя сжигают ведьм. А хорошо то, что, по словам Огненноволосой женщины, все чиниткси мертвы и Паксто будет спасен.

— Мне бы хотелось отправиться домой, — произносит он после долгого молчания.

— Когда тебе станет лучше, Мойе, — говорит йампири.

— Мне уже никогда не станет лучше. Я имею в виду, когда я умру и ты сожжешь мою плоть, мне бы хотелось, чтобы мой пепел высыпали в нашу реку. Мы сжигаем ведьм, но, конечно, никогда не высыпаем их пепел в реку. Если ты сделаешь это, тогда, возможно, я поднимусь к луне, где пребуду со своими предками.

— Она говорит, что сделает это для тебя, — произносит йампири. — Она обещает.

— И доставит обратно мои мешки со снами и снадобьями, да? Они могут понадобиться, если Ягуар пошлет рунийя нового йампири.

— Она сделает и это, — заверяет йампири.

— Будь осторожна, проливая слезы, — предостерегает женщину Мойе. — Враг может использовать их против тебя.

Дженни Симпсон и Джимми Паз стояли на паковочной площадке крематория, где Мойе только что превратился в пепел. Пепел собрали в жестянку, которую девушка спрятала в своем рюкзаке. Помимо того, там находилась смена одежды, «Ветер в ивах», «Насекомые и энтомология Латинской Америки» Хьюга, колдовские принадлежности Мойе, сверхлегкая палатка, спальный мешок с подушкой и тысяча двести долларов из той удивительно большой суммы, которую оставил ей Найджел Кукси. Одета она была по-дорожному: в обрезанных джинсах, желтом топике и бейсболке с логотипом «Дельфинов».

— Ты правда собралась добираться до Колумбии автостопом?

— Ага.

— Могла бы и полететь. Теперь у тебя есть деньги.

— Да, могла бы, но, похоже, мне нужнее долгое путешествие в одиночестве, чтобы было время обмозговать все это дерьмо. Что же до денег, я приберегу их на тот случай, если мне захочется получить образование. Ему бы это понравилось.

— Твой путь будет пролегать через неспокойные страны. Там до черта плохих парней.

— Со мной все будет хорошо, — рассмеялась она. — Надо же, всю жизнь до меня всем было дела, как до кучи дерьма, а тут вдруг все озаботились моим благополучием — Кукси, ты, Лола, Мойе.

— Может быть, раньше никто не замечал твоих достоинств.

Девушка пожала плечами.

— Вчера вечером… это правда было здорово. Лола устроила мне прощальную вечеринку. Но ведь она, наверное, считает, что я спятила, раз так поступаю, верно?

— Лола полагает, многое из того, что делают люди, сплошное безумие. Это ее профессия.

— Понятно. И она не примет ничего из этого, верно? Я имею в виду, все это, так или иначе связанное с Ягуаром?

— Нет, у нее другое русло.

— И как ты собираешься с этим справиться?

— Заботой. Любовь предоставляет много возможностей. Да и Амелия в курсе, это поможет. И моя матушка.

— Бог так всеобъемлюще предопределил все это — все эти смерти, и ведь сработало. Понимаете, вот у тебя есть своя жизнь, и пусть даже она паршивая, но это твоя жизнь, и ты не собираешься ее вот так, с бухты-барахты, полностью переиначивать. И вдруг бах — на тебе! Ты совсем другой человек, с совсем другой жизнью! И что прикажете с этим делать?

— М-да, тут часов десять потребуется только на обсуждение, а на размышления уйдет целая жизнь. Но так или иначе, если ты хочешь отправиться в путь сегодня, нам лучше выехать прямо сейчас. Я подброшу тебя к Птичьей Дороге, высажу у въезда на главную магистраль. Полагаю, лучше всего тебе, конечно, будет двинуть на север.

Они сели в «вольво» и молча, ибо не нуждались в словах, покатили на запад. Паз размышлял о том, что и он и она были уже совсем не такими, как в тот день, когда встретились впервые, их обоих боги принудили к переменам, причем более прямолинейно, чем обычно проделывает это с людьми Бог. Он был рад тому, что это случилось, но пылко молился о том, чтобы этого не случилось снова.

«Держи карман шире», — подумал Паз и мысленно рассмеялся.

Паз припарковался у съезда на скоростную автостраду. Она поцеловала его в щеку, пообещала посылать открытки и упорхнула к дороге. Пока девушка голосовала, он ждал. Как правило, длинноногим рыжим девчонкам со сногсшибательными фигурами не приходится подолгу дожидаться попутки, и по прошествии всего нескольких минут у обочины с ревом затормозила фура, и девушка забралась в кабину.

Кем бы еще сейчас он ни был, Паз оставался отцом и копом, а потому, прежде чем машина укатила, на всякий случай записал ее номер.

Устроившись на пассажирском сиденье, Дженни улыбнулась водителю, длинноволосому, небритому малому лет сорока, с глубоко посаженными, яркими голубыми глазами и на удивление маленькими зрачками.

— Куда направляешься, милашка? — осведомился он с сильным техасским акцентом, заведя свою колымагу.

— В Колумбию.

— Это в Каролине?

— Нет, это страна в Южной Америке.

— Не врешь? По-моему, это далековато для того, чтобы такая малышка рванула туда одна, а?

Девушка это замечание проигнорировала, но он, ничуть не обескураженный, продолжал болтать. В тех случаях, когда промолчать было бы невежливо, она отвечала на его вопросы правдоподобными выдумками. Они познакомились; парня звали Рэнди Фрай, Славный Малый, как он окрестил себя сам. Ему вообще нравилось говорить о себе любимом, и у него имелся неистощимый запас историй.

Когда они добрались до Вест-Палма, он проникся достаточной уверенностью, чтобы перейти к историям довольно пикантного свойства, у развилки Йаху стал интересоваться (правда, безуспешно) ее собственной сексуальной историей, а поравнявшись с Киссими, счел, будто они настолько хорошо познакомились, что положил большую красную ладонь ей на ляжку, стал поглаживать ее с внутренней стороны, потом сжал.

Она повернулась на сиденье, взглянула ему в лицо, и Рэнди Фрай заметил, что зрачки ее глаз стали вертикальными, а обычно светло-голубые глаза сейчас искрились желтым огнем. А из ее горла вырвался звук, которого это горло просто не могло породить.

Ар-рар-рах. Ар-рар-рар-рах.

Грузовик вильнул, чиркнув о борт ехавшего рядом фургона, отчего его водитель разразился яростными гудками.

К тому времени, как они миновали Орландо, Фраю почти удалось забыть все, что он видел и слышал, и придумать для себя историю про фригидную маленькую сучку, скорее всего лесбиянку, которую он, и заплати ему, нипочем не стал бы трахать…

После этого, не обменявшись по пути и дюжиной слов, он довез ее до самого Корпус-Кристи.