ГЛАВА 25

Лейтенант Джеймс Корнуолл, офицер подразделения памятников истории, произведений искусства и архивов, приписанного к Отряду по расследованию похищений произведений искусства в Западной Германии, входившему в состав Бюро стратегических служб, сидел на камне рядом со своим сержантом, пытаясь придумать способ проникнуть в скрытую за деревьями усадьбу. Пока что он не слишком преуспел. У его группы подходила к концу провизия, местность кишела отступавшими немцами, а сержант предупредил его, что, если хотя бы один немецкий танк двинется в их направлении, их перещелкают, как сидящих уток.

Он зажег сигарету «Лаки страйк», поднял очки в металлической оправе на лоб и задумался, как могло получиться, что человек, проучившийся два года в Сорбонне в Париже и закончивший summa cum laude Йельский университет, в итоге оказался сидящим на камне в Баварии, рядом с детиной, провонявшим потом и сигаретами, с винтовкой «гаранд» за спиной. Он был помощником хранителя фонда рисунков и гравюр Музея Паркер-Хейл, и сейчас ему следовало бы завтракать в отеле «Бревурт» с Роримером и Генри Тэйлором из музея «Метрополитен», а не подставлять себя под пули в Баварии.

– И что вы думаете, сержант?

– Мне не платят за то, чтобы я думал, сэр.

– У вас голова или задница?

– Голова, сэр.

– Ну так пораскиньте мозгами.

– Есть, сэр.

Сержант помолчал, раскурил сигарету из смятой пачки, которую держал в сапоге, и скользнул взглядом по раннему утреннему туману, стлавшемуся по склону холма и просачивавшемуся сквозь деревья.

– Что ж, сэр, сдается мне, что, если не считать снайпера, мы имеем дело не с боевым подразделением. Тут что-то другое, сэр.

– Типа чего?

– Какая-то особая миссия. Шесть грузовиков – все «опели», не «мерседесы». Это значит, движки бензиновые, не дизельные, и это значит, что они должны двигаться быстро. Шесть грузовиков такого рода не стали бы использовать для охраны частей, и никто просто так не стал бы тратить горючее на освещение, как это делали прошлой ночью. Может быть, это какая-то большая шишка из фрицев уносит ноги, но вообще-то обычно они драпают не на грузовиках, а на штабных машинах. Офицер, которого я видел, был в генеральской форме, но он слишком молод, не более тридцати пяти лет. Это просто обман.

– И каковы же выводы?

– Как я и говорил, это какая-то секретная задача, очень важная. Они что-то перевозят – награбленную добычу, документы, что-то ценное. – Сержант помолчал и прокашлялся. – А потом еще эта девка.

– Женщина, о которой вы упоминали.

– Да, сэр.

– Может быть, это просто фантом? Бывает, если что-то очень хочешь увидеть, оно и привидится, – промолвил Корнуолл с легкой улыбкой.

– Нет, сэр. Она была вполне настоящей.

– Вы говорили, что сначала подумали, будто она имеет отношение к хозяевам усадьбы. Как насчет такой гипотезы?

– Я ни про какие такие гипо не знаю, но девка была настоящая, никакой не призрак. И вряд ли жена тутошнего фермера или кто-то в этом роде стал бы разгуливать вот так, посреди ночи.

– Вы думаете, что это важно? С тактической точки зрения.

– Тактика, сэр, касается меня не больше, чем эта гипо… как ее там? Я видел девицу и решил, что вам, сэр, следует об этом узнать. Вот и все.

– Хорошо, – сказал Корнуолл. – Теперь я знаю.

– И что вы хотите сделать? – спросил сержант. – Снайпер заметил наше приближение. Они начнут действовать раньше, чем мы. Может быть, попытаются прорваться.

– А как бы вы поступили?

Сержант улыбнулся. Он понял, что Корнуолл не просто интересуется его мнением, а нуждается в совете, в какой-нибудь идее. Потому как у самого лейтенантика никаких идей нет.

– Это зависит от того, хотите ли вы сохранить грузовики или взорвать их со всем дерьмом, что на них навалено.

– Первое предпочтительнее.

– Если так, то и мы должны ударить первыми, чтобы они и очухаться не успели, а уж тем более что-то предпринять. Грохнем по ним из пятидесятого калибра, сшибем снайпера с его долбаной башни с помощью М-девять Терхана, и в атаку.

– Днем или ночью?

Сержанта так и подмывало спросить Корнуолла, голова у него или задница, но он сдержался.

– Ночью.

– Хорошо, – снова сказал офицер. – Я подумаю над этим.

«Смотри только, не затрахайся, думавши», – промелькнуло в голове у сержанта, но эту мысль он оставил при себе. Равно как и следующую, о девке и ряженом «генерале».

Он потянулся и костлявым указательным пальцем пробежался по выцветшей фотографии, аккуратно вклеенной в Великую Книгу рядом с тщательно выполненным рисунком фермы штабсфюрера Герхарда Утикаля из штаба Розенберга, которого в последний раз видели ранней весной 1945 года близ Фюссена и замка Нойшванштайн, что в Баварских Альпах. На фотографии Утикалю чуть за тридцать. Одетый в мундир капитана вермахта, каковым он в действительности отнюдь не являлся, запечатленный в три четверти, этот человек самодовольно щурился на солнце на фоне деревьев и живописного пруда. Скорее всего, снимок был сделан в Версале или саду Тюильри где-то между 1941 и 1943 годами, во время его службы в Париже. Обнаженный седовласый человек слегка улыбнулся, припоминая былое. Тогда – теперь уже так давно – Герхард Утикаль был первым. Согласно официальным данным, этот человек пропал без вести, растаял как дым, но со временем он нашел его в Южной Америке, в Уругвае, где тот делил время между квартирой на Плайя-Рамирес в Монтевидео и огромным ранчо в Аргентине, на противоположном берегу реки Ла-Плата. К тому времени уже захватили Эйхмана, а «рижский палач» Герберте Кукурс был ликвидирован израильским отрядом мстителей, после того как неосмотрительно похвастался журналисту Джеку Андерсону, сказав, что он «непобедим».

Утикаль не похвалялся непобедимостью, зато проявлял сообразительность. Вместо того чтобы хранить в своем шкафу полный комплект аккуратно выглаженных нацистских мундиров, как делал латыш, он предпочел не высовываться и скрывался под личиной одного из интернированных моряков с потопленного линкора «Граф Шпее». Это срабатывало почти двадцать пять лет, но всему приходит конец.

Обнаженный человек кончиком пальца накрыл лицо на фотографии. Первое из многих и многих последовавших за ним. Утикаль пронзительно заорал, когда первый десятипенсовый гвоздь медленно вдавился в его левый глаз, а потом скончался, корчась на стуле в ужасных судорогах, когда и в правую его глазницу погрузилось второе серебристое трехдюймовое острие. Обнаженный человек закрыл Великую Книгу.

– Mirabile Dictu, – прошептал он тихонько. – Чудны дела Твои, Господи. Kyrie eleison. Господи, смилуйся над нашими душами.