Книга: Чудо

Назад: 8

Дальше: 10

9

ВТОРНИК, 16 АВГУСТА

Отец Рулан собственной персоной прибыл в помещение, где должна была состояться первая и единственная пресс-конференция, организованная церковью для журналистов в ходе Недели Новоявления. В народе это прямоугольное массивное здание из красного кирпича, которое, впрочем, использовалось крайне редко, получило название Дворца съездов. Изредка здесь или в примыкающем к нему ухоженном и аккуратно подстриженном саду проводили встречи и устраивали приемы либо мэр города, либо залетные кардиналы из Ватикана.

Решая, где устроить пресс-конференцию, отец Рулан остановил выбор именно на этом здании, посчитав, что внутреннее убранство выглядит вполне достойно и здесь будет не стыдно принять представителей прессы, съехавшихся из десятков различных стран.

Во Дворце съездов имелся большой зал, рассчитанный на восемьсот человек. Две ступеньки вели из зала на полукруглую сцену, на которой стояла трибуна с микрофоном.

Пресс-конференция была назначена на девять часов утра. Главным ее участником должен был стать епископ Тарбский и Лурдский.

Отец Рулан сидел в кабинете, примыкающем к главному залу. Посмотрев на циферблат больших напольных часов, он увидел, что они показывают одиннадцать минут десятого. Дверь открылась, и в кабинет бесшумно проскользнула Мишель Демайо, руководитель пресс-отдела святилища. Она нервно провела ладонью по светлым волосам и сообщила:

— Журналистов полон зал. Все давно расселись, ждут начала и уже начинают нервничать.— Поглядев на отца Рулана и Жана Клода Жаме, представлявшего здесь Торговую ассоциацию Лурда, Мишель осведомилась: — Он до сих пор не приехал?

— Пока нет,— ответил отец Рулан.— Но вчера вечером я беседовал с епископом по телефону, и он заверил меня, что прибудет в девять.

— Слушайте! — воззвал Жаме.

Они услышали, что кто-то приближается к боковой двери. Отец Рулан подошел к двери, открыл ее и вздохнул с облегчением, увидев стоящего на пороге епископа Пейраня в сопровождении молодого священника, выполнявшего функции его помощника и шофера. Епископ жестом отпустил помощника и вошел в кабинет. Отец Рулан, Жаме и Мишель почтительно приветствовали епископа.

Этот человек нравился отцу Рулану. Высокий, с аристократичной внешностью и манерами, с массивным золотым крестом поверх черной сутаны, он разительно отличался от большинства иерархов, пузатых и толстозадых. Глядя на него, можно было с полным основанием сказать: да, вот это действительно князь церкви.

— Приношу извинения за то, что опоздал,— проговорил епископ,— но меня задержал важный звонок из Рима. Ну что ж, мы можем начинать. Вы намерены пригласить представителей прессы прямо сюда?

Отец Рулан нервно сглотнул.

— Боюсь, что это невозможно, ваше преосвященство. В соседнем зале сидят как минимум три сотни журналистов. Они дожидаются начала вашей пресс-конференции.

Длинное лицо епископа вытянулось еще больше и потемнело.

— Пресс-конференция? О чем это вы, преподобный? Когда вы говорили мне о необходимости встречи с прессой, я полагал, речь идет о пяти-шести журналистах, не больше. Но пресс-конференция?

— Видимо, я неправильно вас понял, ваше преосвященство, и приношу в связи с этим извинения. Но боюсь, теперь уже поздно давать задний ход.

— Не нравится мне, когда устраивают балаган,— недовольно пробурчал епископ.

— Ваше преосвященство,— невозмутимо гнул свое отец Рулан,— представители мировой прессы собрались здесь по той же причине, что и мы, в связи с ожидаемым возвращением благословенной Девы Марии.

— Ваше преосвященство, мы не можем демонстрировать фаворитизм и отказывать представителям иностранных изданий в доступе к информации,— вставила Мишель.

Жаме тоже подошел к епископу.

— Ваше преосвященство, мы не можем дать иностранным журналистам от ворот поворот. Ведь они будут писать не только о возвращении Пресвятой Девы, но и о Лурде. В эти дни к нашему городу приковано внимание всего цивилизованного мира, и сейчас от вас зависит его процветание, благополучие его жителей и святынь.

Епископ снова недовольно заворчал и спросил:

— Кто там? Откуда все эти люди?

— Там собрались представители самых авторитетных средств массовой информации из большинства стран мира,— ответила Мишель.— Есть и телевизионщики, хотя в соответствии с нашими правилами камер в зале нет. Среди прочих аккредитованы репортеры ведущих мировых газет и журналов: американских «Нью-Йорк тайме» и «Ньюсуик», лондонской «Таймс», германского «Шпигеля», шведской «Афтонбладет», аргентинской «Ла Пренса», японской «Асахи симбун», итальянской «Стампы», французского «Фигаро». Есть даже журналист-священник, пишущий для ватиканского издания «Оссерваторе Романо».

Упоминание о полуофициальной газете Ватикана, похоже, произвело на епископа благоприятное впечатление.

— Ну что ж, тогда я, пожалуй, начну с официального заявления в связи с предстоящим возвращением Пресвятой Девы.

— В этом нет необходимости, ваше преосвященство,— заговорил отец Рулан.— Я провожу вас в зал, представлю и предложу поднять руки журналистам, которые хотели бы задать вопросы. Вы будете указывать на того или иного журналиста, после чего он должен будет встать, представиться и задать свой вопрос. Затем вы даете на него ответ — либо короткий, либо расширенный, по вашему усмотрению. Хочу предупредить вас, что, скорее всего, некоторые вопросы могут оказаться глупыми и не заслуживающими ответа, но…

— Не волнуйтесь,— перебил его епископ,— как-нибудь разберусь. Сколько времени я должен им уделить?

— Примерно полчаса, а если пожелаете, то и больше. Так или иначе, когда истекут полчаса, я подойду к трибуне.

Епископ прикоснулся кончиками пальцев к нагрудному кресту.

— Хорошо,— буркнул он,— пойдемте в зал. Чем скорее начнем, тем скорее освободимся.

Лиз Финч, одетая в светло-голубой льняной костюм, сидела во втором ряду с блокнотом на коленях и карандашом в руке. Она откровенно скучала, ожидая, когда симпатичный священник отец Рулан закончит представлять собравшимся епископа Тарбского и Лурдского.

— А теперь его преосвященство ответит на ваши вопросы,— объявил в микрофон отец Рулан.— Те из вас, кто хочет задать вопрос, поднимите, пожалуйста, руки. Когда вам будет предоставлено слово, встаньте, назовите себя и задайте свой вопрос — как можно более кратко и понятно. Леди и джентльмены, я передаю слово его преосвященству, епископу Тарбскому и Лурдскому.

Отец Рулан спустился с трибуны и отошел в сторону, и Лиз посмотрела на епископа, этого старого боевого коня, облаченного в черную мантию с массивным золотым крестом, глухо звякнувшим о микрофон на трибуне.

В воздух взлетел целый лес рук, но руки Лиз остались у нее на коленях. Она собиралась задать только один вопрос и решила приберечь его напоследок, когда благочестивая болтовня будет подходить к концу.

Епископ указал на мужчину в первом ряду. Тот встал и представился:

— Канада, газета «Торонто стар». Первоначально церковь объявила о том, что Пречистая Дева снова появится в Лурде между четырнадцатым и двадцать вторым августа. Сегодня уже шестнадцатое августа. Вдруг она уже появлялась, а мы об этом ничего не знаем?

— Об этом событии будет объявлено сразу после того, как оно случится. Очевидно, что пока оно не произошло.

Другой мужчина, сидевший рядом с канадцем, поднял руку и, не дожидаясь приглашения, поднялся с места.

— Но вы уверены в том, что Богоматерь обязательно явится в оставшиеся пять дней? Ах да,— спохватился журналист,— я представляю «Ди вельт» из Гамбурга.

Епископ растянул губы в бесцветной улыбке.

— Поскольку Дева Мария назвала Бернадетте примерное время своего возвращения с точностью до недели, я уверен, что она сдержит свое слово.

— А вдруг Бернадетта что-то напутала?

— Нет,— ответил епископ.— Бернадетта совершенно определенно указала в своем дневнике этот год, этот месяц и эту неделю.

Епископ ткнул пальцем в кого-то из заднего ряда:

— Ваш вопрос, пожалуйста.

Поднялась молодая женщина.

— Ваше преосвященство, я из парижской газеты «Монд». Скажите, если Дева Мария появится, ее смогут видеть многие люди или только кто-то один?

Епископ пожал плечами:

— Не могу сказать. Если все будет происходить так же, как это было в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, то ее увидит лишь кто-то один.

Лиз Финч услышала какой-то шорох, обернулась и увидела, как на ноги поднялся мужчина, сидевший позади нее.

— Би-би-си, Лондон. Произойдет ли явление Богоматери опять в гроте или же это может случиться где угодно в Лурде?

— Ее послание было вполне определенным, и в нем говорилось о гроте,— ответил епископ,— поэтому у нас есть все основания полагать, что она появится именно там. В конце концов, это место ей знакомо.

Вслед за этим возможность задать вопрос была предоставлена женщине-репортеру из задних рядов.

— «Мессаджеро», Рим. Как вы полагаете, во что она будет одета?

Лиз Финч видела, что епископу с трудом удалось подавить улыбку.

— Увы, в вопросах моды я являюсь совершенным профаном,— ответил он.

В зале послышался смех, который, впрочем, тут же затих, поскольку епископ торжественным тоном произнес:

— Бернадетте Пресвятая Богородица обычно являлась в белом. Вот как описывала ее сама девочка: «Я видела даму в белом, одетую в белое платье с синим кушаком. На каждой ноге было по желтой розе того же оттенка, что и цепочка ее четок, а бусины четок были белыми».— Епископ сделал паузу и сухо добавил: — Я не думаю, что за прошедшее с тех пор столетие наряд Девы Марии претерпел значительные изменения. Следующий вопрос, пожалуйста.

Один из журналистов, японец, уже стоял и махал в воздухе рукой. Когда ему предоставили слово, он сказал:

— Газета «Асахи симбун», Токио. У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, что может сказать Дева Мария тому, кому она явится?

Епископ покачал головой:

— Это известно лишь Господу. Господу, Его Сыну и Благословенной Деве Марии. В назначенный час об этом узнаем и мы.

Лиз Финч внимательно слушала вопросы и ответы. Ей казалось, что все это происходит не наяву.

— Ваше преосвященство, я из Рио-де-Жанейро и представляю бразильский журнал «Глобо». Нашим читателям хотелось бы знать, дарует ли Дева Мария исцеление кому-либо из немощных во время своего появления в Лурде?

— Да, Она сказала Бернадетте, что сделает это. Однако, с другой стороны, мы знаем, что Бернадетта страдала от астмы, но, несмотря на то что Святая Дева сделала ее своей избранницей на благо других людей, она не исцелила ее от хронического удушья. Бернадетте пришлось искать пути к выздоровлению в другом месте.

Лиз Финч моргнула, и ее карандаш забегал по бумаге. Епископ тем временем продолжал:

— Богоматерь сказала Бернадетте: «Я не обещаю сделать тебя счастливой в этой жизни, но в следующей — непременно».

— Ваше преосвященство, я хотел бы задать вам вопрос от имени читателей газеты «Нью-Йорк тайме». Какую позицию займет церковь в том случае, если Дева Мария так и не появится?

— Церковь не нуждается в том, чтобы занимать какую-либо позицию. Мы свято верим в Пресвятую Деву, а Она обещала, что объявится в Лурде на этой неделе. Ни один из представителей церкви не ставит под сомнение ее слова. Все те, кто посвятил себя служению Господу, от Папы Римского в Ватикане до скромных слуг Божьих, безоговорочно верят в то, что Дева Мария непременно появится здесь в один из ближайших пяти дней.

Лиз Финч ерзала в кресле, то и дело поглядывая на часы. Наступил момент задать заранее подготовленный вопрос. Она должна успеть сделать это, прежде чем пресс-конференция закончится.

Многие журналисты размахивали руками, пытаясь привлечь к себе внимание, и Лиз тоже подняла руку. Видимо, это был ее день, так как епископ тут же указал на нее.

— Епископ Пейрань, я — корреспондент парижского бюро информационного агентства Амальгамейтед Пресс Интернэшнл, штаб-квартира которого расположена в Нью-Йорке. В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, когда Бернадетта, как утверждается, общалась с Девой Марией, ей было всего четырнадцать лет. То есть она была еще совсем девочкой. Учитывая этот факт, не допускаете ли вы, что запись в ее дневнике, где говорится о предстоящем возвращении Богородицы, является скорее пожеланием, чем констатацией того, что она услышала?

Игнорируя легкий шум в зале, Лиз сформулировала свой вопрос иначе:

— Иными словами, почему церковь так уверена в том, что записанная в дневнике Бернадетты конкретная дата действительно является той самой датой, которую, как ей казалось, сообщила ей Дева Мария?

Повисла долгая пауза. Епископ Тарбский и Лурдский со своего возвышения молча смотрел на Лиз Финч. Наконец он заговорил:

— Мадам, пусть мы не очень много знаем о святой Бернадетте, но одна вещь известна нам доподлинно и не подвергается сомнениям. Бернадетта была кристально честным человеком, органически неспособным на ложь, даже самую невинную. Ее проверяли и перепроверяли, подвергали всевозможным испытаниям, но ни разу не уличили хотя бы в малейшей неискренности. Она не искала ни славы, ни выгоды. Она хотела лишь одного: донести до людей слова, снизошедшие с небес. Поэтому она не стала бы записывать в свой дневник то, что Дева Мария не говорила ей. Каждое слово в нем — святая и истинная правда.

Делая запись в блокноте, Лиз Финч чувствовала, что церковник все еще буравит ее взглядом. Она подняла глаза и убедилась в том, что не ошиблась. Епископ не обращал внимания на лес рук в аудитории и, казалось, хотел сказать ей что-то еще. Наклонившись к микрофону, он снова заговорил:

— Позвольте мне кое-что добавить. Мне много известно о Бернадетте, но я не взял бы на себя смелость утверждать, что я являюсь крупным специалистом в этой области. Поэтому, если вы хотите убедиться в честности Бернадетты, узнать о ней побольше, я бы посоветовал вам поговорить на эту тему с нашим ученым, историком Лурда и биографом Бернадетты, святым отцом Руланом.— Епископ сделал жест в сторону Рулана.— Я уверен, что он сумеет развеять любые сомнения, которые обуревают ваш дух.

Епископ перевел взгляд на журналистов, тянущих вверх руки.

— А теперь давайте продолжим. Я вижу, у представителей прессы есть еще вопросы.

* * *

Отец Рулан вновь взошел на трибуну, чтобы поблагодарить журналистов и объявить об окончании пресс-конференции. Епископ, следом за которым шли Мишель и Жаме, спустился со сцены под аплодисменты представителей прессы. Лиз Финч проводила его взглядом. Она до сих пор ощущала напряжение в его горящих глазах, когда он смотрел на нее. «Ох уж эти безгрешные праведники! — подумала она.— Никогда не упустят возможности лишний раз продемонстрировать свое твердокаменное благочестие». От проявлений подобного фанатизма у Лиз всегда начинали бегать мурашки по коже.

Затем она переключила внимание на отца Рулана, который все еще стоял на трибуне, словно кого-то ждал. «Уж не меня ли?» — промелькнуло в голове у Лиз. Она встала с кресла и, лавируя между своими коллегами, направилась к сцене. Похоже, преподобный действительно дожидался именно ее.

— Святой отец,— сказала она,— меня зовут Лиз Финч. Возможно, вы помните, что епископ посоветовал мне поговорить с вами по поводу Бернадетты.

Губы отца Рулана едва заметно скривились.

— Да, мисс Финч, я помню.

— Не могли бы вы уделить мне несколько минут сейчас или назначить встречу на более позднее время?

— Мисс Финч, мое расписание на ближайшие дни разбухло от назначенных встреч, поэтому давайте лучше поговорим прямо сейчас. Пятнадцати минут вам хватит?

— Вполне.

— В таком случае пойдемте.

Следуя за его импозантной фигурой, Лиз оказалась в аскетическом кабинете. Священник указал ей на стул, стоявший напротив его письменного стола, и полез во внутренний карман пиджака.

— Не будете возражать, если я закурю? — осведомился он.

— Нет,— ответила Лиз,— если вы позволите закурить и мне.

Она уселась, порылась в сумочке и, достав пачку сигарет, закурила. Отец Рулан вынул из кармана плоскую коробочку с сигариллами и прикурил от спички.

Лиз разглядывала священника, пытаясь составить представление об этом человеке. Ей подумалось, что если бы он не пошел в попы, то мог бы стать популярным актером и пользоваться бешеным успехом у женщин. Он был слишком мужествен и привлекателен, чтобы поганить свою жизнь обетом безбрачия. Его длинные волосы и ресницы пшеничного цвета, слегка раскосые глаза, чувственные губы, обходительность с легким налетом цинизма — зачем все это священнику? И что делает такой человек здесь, в этом Богом забытом городишке? Его место в Риме или даже на самом Святом Престоле!

Однако почти сразу Лиз сообразила, что Лурд вряд ли можно назвать «Богом забытым». На самом деле это весьма важный придаток Ватикана. Именно здесь — особенно в эти дни — творились религиозные действа, имеющие мировое значение. Без сомнения, Папа узнает, кто из его подчиненных действовал наиболее эффективно, и в скором времени отец Рулан непременно окажется в Риме, где ему и должно находиться.

Выйдя из задумчивости, Лиз обнаружила, что отец Рулан сидит за столом напротив и, выпуская клубы ароматного дыма, рассматривает ее с нескрываемым любопытством. Снова этот пристальный взгляд. Лиз слегка занервничала, поерзала на стуле и, наклонившись вперед, потушила сигарету в стоявшей на столе керамической пепельнице.

— Мне… Я очень рада, что вы смогли уделить мне время, святой отец. Наверное, следует рассказать вам, кто я, чем занимаюсь и что мне нужно в Лурде.

— Не стоит беспокоиться,— лениво проговорил отец Рулан.— Я знаю, кто вы, чем занимаетесь и что вам нужно в Лурде. Так что эту часть беседы можно опустить.

— И что же мне здесь нужно? — с вызовом спросила Лиз.

— Бернадетта,— ответил он с приятной улыбкой.— Точнее, ее скальп. По крайней мере, так мне сказали перед началом пресс-конференции, и, судя по вопросу, который вы задали, это правда. Вы считаете Бернадетту мошенницей. Что ж, мисс Финч, если вам станет от этого легче, могу сообщить вам, что вы не одиноки. При жизни Бернадетты и особенно после первых явлений Пресвятой Девы очень многие ставили ее слова под сомнение, а власти и вовсе считали ее аферисткой.

«А-а,— подумала Лиз,— так он из тех скользких змеев, которые сначала обезоруживают, а потом наносят молниеносный и смертельный удар». Лиз была опытным интервьюером, и эта тактика была ей хорошо знакома. Ей часто приходилось иметь дело с подобными отцами руланами, только на них не было белых церковных воротничков. Интересно, что заставило этого красавца и умницу нацепить белый воротничок и почему он выражает готовность помочь американской журналистке разворошить грязное церковное белье?

— Вы это серьезно? — спросила Лиз, решив поддержать игру.— Кто-то из современников Бернадетты и вправду считал ее мошенницей?

— Несомненно,— ответил отец Рулан.— Когда дама в белом явилась Бернадетте в первый раз, девочка решила никому об этом не рассказывать. Но потом младшая сестра Бернадетты, Туанетта, вытянула из нее эту историю и сказала их матери, Луизе: «Бернадетта видела белую девушку в гроте Массабьель». Луиза захотела во всех подробностях узнать, что именно видела ее старшая дочь, и Бернадетта рассказала матери о даме в белом. Луиза, доведенная до отчаяния напастями, обрушившимися в последнее время на их семью,— финансовыми неудачами, необходимостью то и дело переезжать с места на место, тюремным сроком, к которому приговорили главу семьи,— со злостью ударила Бернадетту палкой и закричала: «Ты видела всего лишь белый камень! Я запрещаю тебе ходить туда!» Отец Бернадетты, Франсуа, тоже запретил дочери возвращаться в грот. И тем не менее через три дня, после того как Бернадетта поведала об увиденном отцу Помиану, который воспринял слова девочки гораздо серьезнее, она снова пришла в грот и увидела Деву Марию во второй раз. После этого она впала в столь глубокий транс, что пришлось звать на помощь взрослых, которые на руках отнесли ее домой.

— Однако со временем родители поверили ей?

— Со временем — да, но не сразу,— ответил отец Рулан.— На следующий день, когда слухи о видениях Бернадетты достигли школы, ее вызвала мать-настоятельница и потребовала у девочки, чтобы та прекратила свои «ярмарочные фокусы», а одна из монашек ударила Бернадетту по щеке. И все же девочка вернулась в грот в третий раз, причем ее сопровождали две любопытные женщины, которым захотелось присутствовать при чудесном явлении. Дева Мария предстала перед Бернадеттой и на этот раз. Девочка попросила даму в белом назвать свое имя, но та ответила: «Это не обязательно». А затем добавила: «Окажи мне услугу и приходи сюда в течение пятнадцати дней». Бернадетта согласилась. Когда она пришла в грот в шестой раз, ее сопровождали уже около ста человек, среди которых была и ее мать.

— И все же оставались люди, которые сомневались в правдивости слов девочки?

— Да, конечно,— вновь согласился отец Рулан.— Как я уже говорил вам, в Лурде было достаточно много важных персон, которые не верили Бернадетте, считали ее обманщицей, фантазеркой и невеждой, страдающей галлюцинациями. К их числу относился полицейский комиссар Жакоме, который однажды вызвал ее на допрос. Узнав, что Бернадетте всего четырнадцать лет, что она не умеет ни читать, ни писать и даже не прошла первое причастие, Жакоме спросил у нее: «Итак, Бернадетта, ты говоришь, что видела Деву Марию?» Она возразила: «Я не говорила, что видела Деву Марию». Жакоме воскликнул: «А-а, так ты ничего не видела!» Бернадетта продолжала настаивать: «Видела! Я видела что-то белое. По форме оно напоминало женщину». Комиссар не отступал: «Но разве это существо не сказало тебе: "Я — Пресвятая Дева"?» Однако Бернадетта тоже не сдавалась: «Нет, она мне этого не говорила». Допрос длился бесконечно долго, и наконец Жакоме потерял терпение. «Послушай, Бернадетта,— сказал он,— над тобой все смеются. Люди называют тебя сумасшедшей. Для твоего собственного блага ты больше не должна возвращаться в грот».

Отец Рулан подался вперед.

— Бернадетта настаивала на том, что должна снова идти в грот, что она обещала даме в белом приходить туда на протяжении пятнадцати дней. Жакоме записывал каждое слово, сказанное Бернадеттой, и теперь он зачитал ей свои записи. В ответ на это Бернадетта возразила: «По-вашему, я сказала вам, что Дева мне улыбнулась. Но я не говорила слова "Дева"». Жакоме стал читать дальше, и Бернадетта снова прервала его: «Месье, вы тут все напутали и исказили мои слова». Наконец полицейский комиссар окончательно вышел из себя и принялся кричать на девочку: «Жалкая пьянчужка! Бесстыжая потаскуха! Маленькая шлюха! Ты заставляешь людей таскаться за тобой!» В ответ на эти оскорбления Бернадетта спокойно ответила: «Я никого с собой не зову». Жакоме продолжал нападать на нее, но Бернадетта твердо стояла на своем и не позволяла сбить себя с толку.

Несмотря на весь свой скептицизм, Лиз Финч почувствовала искреннее уважение по отношению к маленькой подвижнице.

— Видно, нервы у девочки были что надо! — сказала она.

Отец Рулан кивнул в знак согласия:

— Она видела то, что видела, и непоколебимо стояла на своем.

Лиз хотелось узнать побольше о том, как Бернадетта преодолевала всевозможные препоны.

— Были ли в Лурде в те времена другие влиятельные люди, которые не верили Бернадетте, считая ее обманщицей? — спросила она.

— Да, и очень много,— ответил отец Рулан.— Например, главный прокурор Дютур, который также допрашивал ее. Он требовал, чтобы Бернадетта пообещала не ходить больше в грот, поскольку этим она, по его мнению, подрывала устои городского сообщества. По сохранившимся с тех времен свидетельствам, прокурор едко заявил Бернадетте: «Обещание, данное тобой даме, которую никто не видит, не стоит ровным счетом ничего. Ты больше не должна ходить в грот». Бернадетта ответила: «Когда я прихожу туда, то испытываю огромный восторг». Дютур заметил: «Восторг — плохой советчик. Лучше прислушайся к мнению сестер, которые утверждают, что все это не более чем мираж». Бернадетта возразила, сказав, что в грот ее влечет сила, которой она не может противостоять. Дютур даже пытался грозить девочке тюрьмой, но под конец тоже сдался. Затем ей устроили перекрестный допрос несколько священнослужителей, причем один из них, иезуит Негре, настаивал на том, что на самом деле девочка видела дьявола. На это Бернадетта возразила: «Дьявол не может быть столь прекрасен». Среди сомневающихся городских интеллектуалов даже пошел шепоток о том, что Бернадетта душевнобольная.

— Душевнобольная? — с удивлением переспросила Лиз.

— О да! Через некоторое время трем самым известным в Лурде врачам было предложено освидетельствовать Бернадетту, что они и сделали. Эскулапы обнаружили у нее повышенную нервозность, астму, но при этом — никаких признаков психического расстройства. Она была полностью нормальна и вменяема. Что касается видений Бернадетты, то доктора объявили их обычными фантазиями, характерными для детей ее возраста. Относительно первого видения Бернадетты врачи в своем отчете писали: «Ее внимание привлек отблеск света на стене грота, а поскольку в ее мозгу уже существовала определенная психическая предрасположенность, воображение девочки придало этому отблеску очертания столь любимых детьми статуэток Девы Марии, которые стоят на церковных алтарях». Вывод врачей состоял в следующем: как только окружающие перестанут обращать на нее внимание и следовать за ней, Бернадетта позабудет про все свои иллюзии, успокоится и вернется к обычной жизни.— Отец Рулан улыбнулся.— Что в очередной раз говорит нам о том, как могут ошибаться представители медицинской науки. Но наиболее ожесточенное неприятие рассказы Бернадетты встретили со стороны главного священнослужителя Лурда…

— Аббата Пейрамаля,— перебила Лиз, желая показать отцу Рулану, что тоже не с Луны свалилась.

— Совершенно верно,— кивнул ее собеседник.— Поначалу из всех сомневающихся он был самым воинственным. Аббат просто не мог заставить себя воспринимать всерьез «россказни» маленькой пастушки. Это был мужчина пятидесяти с лишним лет, крепкого сложения, энергичный и вспыльчивый, но под этой оболочкой скрывалась бесконечно добрая и порядочная душа. И вот после того, как дама в белом явилась Бернадетте в тринадцатый раз, девочка в сопровождении двух своих тетушек предстала перед аббатом Пейрамалем. Она пришла, чтобы передать ему слова дамы, которая сказала ей: «Иди и скажи священникам, что в этом месте надо построить часовню. Я хочу, чтобы туда приходили процессии народа». Это послание не произвело на отца Пейрамаля ровным счетом никакого впечатления, и он, не скрывая сарказма, спросил Бернадетту: «А, ты та самая, которая ходит в грот? И утверждает, что видит там Деву Марию?» Однако застать Бернадетту врасплох было непросто. «Я не утверждала, что это Дева Мария»,— ответила она. «В таком случае кто же это?» — спросил аббат. «Я не знаю»,— было ему ответом. Пейрамаль покраснел от злости. «Значит, не знаешь? Лгунья! А вот люди, которых ты заставляешь таскаться за собой, и газетчики на каждом углу кричат о том, что ты видишь Пречистую Деву! Так что же ты видишь на самом деле, а?» Бернадетта смиренно ответила: «Кого-то, кто напоминает мне даму». Пейрамаль зарычал от злости: «Кого-то! Напоминает! Процессии!» Он зыркнул глазами на ее теток, которых в свое время вышвырнул из церковной общины за то, что они забеременели, не будучи замужем, и яростно вскричал: «Какое несчастье иметь такую семью, члены которой только и знают, как устраивать в городе беспорядки! Посадите ее на привязь, и пусть не шляется, где не надо! А теперь вон отсюда!»

— В каких беспорядках он обвинял Бернадетту? — спросила Лиз.

— Число людей, которые сопровождали девочку во время ее визитов в грот, постоянно росло. Сначала лишь несколько человек были свидетелями того, как она впадала в транс, потом их стало сто пятьдесят, в следующий раз — четыреста, затем свидетелями видений Бернадетты стали полторы тысячи человек, и наконец — не менее десяти тысяч.

— Приходилось ли ей еще встречаться с аббатом Пейрамалем?

— Много раз,— кивнул отец Рулан.— Более того, она пришла к аббату вечером следующего дня после того, как он выгнал ее вместе с тетками. К этому времени Пейрамаль немного поостыл и снова задал Бернадетте вопрос относительно дамы в белом. «Ты до сих пор не знаешь ее имени?» — спросил он. «Нет, досточтимый отец»,— последовал ответ. «Так спроси у нее, как ее зовут»,— посоветовал аббат. После четырнадцатого посещения грота Бернадетта вновь пришла к Пейрамалю и сказала: «Преподобный, она по-прежнему хочет часовню».— «Ты спросила ее имя?» — «Да,— ответила Бернадетта,— но она только улыбнулась». Возможно, Пейрамаль тоже улыбнулся. «Как я погляжу, ей с тобой весело. Так вот, если она хочет часовню, пусть сообщит тебе свое имя». Когда Бернадетта увидела даму в шестнадцатый раз, она спросила ее: «Мадам, не будете ли вы так добры назвать мне ваше имя?» По словам Бернадетты, дама в белом склонилась в полупоклоне, сложила руки на груди и ответила: «Я есмь Непорочное зачатие». Бернадетта побежала к аббату и повторила ему услышанное от дамы в белом. Пейрамаля словно громом ударило. «Это невозможно! — воскликнул он.— Ты ошиблась! Ты знаешь, что это значит?» Бернадетта понятия не имела, что это может значить. Дело в том, что догмат о Непорочном зачатии Благодатной Девой Марией, суть которого состоит в том, что чистота Иисуса распространилась и на его мать Марию, представляет собой весьма сложную доктрину. Папа Пий Девятый официально провозгласил ее всего лишь за четыре года до этого — восьмого декабря тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года — с целью стимулировать религиозность, вдохнуть в католицизм новую жизнь. Поэтому сама мысль о том, что безграмотная и невежественная Бернадетта Субиру может знать это, казалась абсурдной. Как мне кажется, именно с этого момента отец Пейрамаль отбросил все сомнения. Теперь он верил каждому слову Бернадетты, превратившись в одного из самых верных ее сторонников.

— И с тех пор авторитет Бернадетты утвердился безоговорочно? — спросила Лиз.

— Не совсем, хотя «обращение» Пейрамаля действительно стало поворотным пунктом. Однако были и другие факторы, которые рассеивали сомнения и склоняли общественное мнение в сторону Бернадетты, заставляя людей поверить в правдивость ее слов. Был в Лурде некий доктор Дозу, довольно циничный тип, смотревший со скепсисом на все и вся. Как-то раз он пришел в грот и увидел Бернадетту, держащую руку над огнем свечи. Пламя долго лизало ее пальцы, но когда доктор осмотрел руку девочки, он не нашел на ней ни единого ожога. Был и еще один весьма уважаемый в городе человек, налоговый инспектор Жан Батист Эстрад. Поначалу он насмехался над Бернадеттой, утверждая, что она «ломает комедию почище любой французской актрисы», но затем, понаблюдав за девочкой в гроте, убедился в ее чистоте и искренности. Эстрад вышел из грота со словами: «Этого ребенка ожидает сверхъестественное будущее». И действительно, вслед за этим последовала целая череда чудес.

— Каких именно чудес? — поинтересовалась Лиз.

— Ну, хотя бы случай, произошедший с сыном хозяина табачной лавки. Мальчик был слеп на один глаз, но однажды, попив воды из источника Бернадетты, он обнаружил, что может видеть обоими глазами. Или, к примеру, Катрин Латапи. Она упала с дерева, после чего у нее оказалась парализована правая рука. Придя в грот, она опустила руку в источник, и та снова стала действовать. Можно вспомнить слепую девочку Южени Труа. После того как Бернадетта обняла ее, к ней тут же вернулось зрение. Однако наиболее широко известен случай, произошедший с двухлетним сыном Наполеона Третьего, наследником французского престола, который, находясь в Биаррице, где отдыхала императорская семья, получил солнечный удар. Врачи опасались, что в результате этой неприятности у мальчика может начаться менингит. Воспитательница наследника приехала в Лурд, поговорила с Бернадеттой, наполнила флакон водой из источника и, вернувшись в Биарриц, обрызгала ею мальчика. Все последствия солнечного удара мгновенно пропали. После этого император издал указ, в соответствии с которым доступ в грот был открыт для всех желающих. С тех пор этот грот превратился в самое почитаемое святилище западного мира.

— Выходит, своей популярностью грот обязан исцелениям,— уточнила Лиз.

Отец Рулан передернул плечами.

— Думайте, что хотите, но сама Бернадетта уделяла мало внимания этим чудесам. Не забывайте, она была всего лишь ребенком, причем очень больным, поскольку страдала от жестокой астмы и недугов, вызванных хроническим недоеданием. Когда ей становилось совсем плохо, она не шла в грот, поскольку не верила в целебную силу источника. Вместо этого Бернадетта отправлялась в Котре — городок, расположенный в тридцати километрах от Лурда. Там был расположен курорт с термальными ваннами, и именно в них Бернадетта искала спасение. Однако и они ей не помогли.

— Но все же Бернадетта ездила туда?

— Да, поскольку в то время термальные ванны Котре считались чуть ли не панацеей от всех болезней.

— Если у меня будет время, я обязательно съезжу туда.

— Это не самое интересное место, но вы могли бы осмотреть тамошний собор Богоматери Котре, и в особенности новую часовню, возведенную внутри собора, часовню Святой Бернадетты. Попросите местного настоятеля показать вам ее. Забыл его имя… Кажется, отец Кайю, но я не уверен. Однако повторяю: кроме культовых зданий, осматривать там особо нечего.— Отец Рулан вытащил плоскую коробочку с сигариллами и снова закурил.— Короче говоря, Лурд стал тем, чем он является сегодня, благодаря целой веренице событий и, конечно, исцелений, которые были дарованы многим страждущим, кроме самой Бернадетты.

Лиз что-то записывала в блокноте. Затем она отложила ручку, помолчала несколько секунд, словно собираясь с мыслями, и самым невинным тоном осведомилась:

— А не было чего-то еще, благодаря чему грот обрел такую популярность?

— Чего-то еще? — удивленно поднял брови отец Рулан.

— Я слышала, что своей известностью это святилище во многом обязано политике.

— Политике…— повторил отец Рулан, задумчиво морща лоб.— А-а, вы, вероятно, имеете в виду конфликт между Пейрамалем и отцом Санпе. Я прав?

— Наверное. Так что там произошло?

— Ну, если не вдаваться в подробности, дело обстояло следующим образом. Тарбский епископ Лоране учредил комиссию, которая должна была произвести расследование. После того как комиссия признала тридцать случаев исцелений бесспорными, монсеньор Лоране решил, что провинциальный священник отец Пейрамаль — слишком мелкая фигура для явления столь грандиозных масштабов, и передал бразды правления святыней четырем членам братства Гарезона во главе с отцом Санпе. Если планы аббата Пейрамаля не простирались дальше сооружения базилики над гротом, то Санпе решил превратить Лурд в мировой центр паломничества. Одержимые гигантоманией, именно Санпе и его братство Непорочного зачатия отодвинули Пейрамаля на задний план, а затем и вовсе отстранили от дел. Они создали на окраине Лурда территорию святилища Девы Марии, устроили огромные площади, организовали движение процессий, завершили строительство церквей. Они фактически загнали Пейрамаля в могилу, уничтожили его авторитет. В результате святилище приобрело свой нынешний вид. Под словом «политика» вы имели в виду именно это?

В чем, в чем, а в недостатке искренности отца Рулана обвинить было нельзя. Он не утаил от нее ничего, но при этом в его словах не было ни единого намека на какое-либо жульничество или обман. Да, была борьба, были раздоры, и это можно поглодать, как сухую кость, но впиться зубами не во что. Умный, очень умный человек этот отец Рулан!

— Да, наверное, именно это я и подразумевала, говоря о политике.

— Что ж, в таком случае, полагаю, я удовлетворил ваше любопытство? — Отец Рулан встал.— Теперь, если позволите, я должен идти, но если у вас возникнут еще какие-то вопросы, не стесняйтесь, звоните.

Пятью минутами позже, оказавшись под ярким солнцем напротив фасада Дворца съездов, Лиз сообразила, что в результате этой беседы в ее блокноте появилась лишь одна строчка, от которой мог быть хоть какой-то толк, да и то она записала ее лишь в самом конце разговора. Лиз открыла блокнот и перечитала: «Съездить в Котре, проверить рассказанное Руланом и найти отца Кайю».

Лиз сунула блокнот в сумку. Да, черт возьми, она поедет в Котре, причем сегодня же!

* * *

Сверяясь с адресом на листке, выданном ей гостиничной служащей Ивонной, Аманда Спенсер наконец отыскала контору по прокату автомобилей — одноэтажное здание с расположенной позади небольшой площадкой для машин. Войдя внутрь, Аманда увидела, что в конторе уже есть один клиент — странного вида женщина с волосами морковного цвета. Она внимательно изучала карту, разложенную на офисной стойке.

Служащий конторы, молодой француз, у которого еще и усы толком не росли, красным карандашом рисовал на карте линию, видимо объясняя клиентке, как доехать до нужного места. Наконец он выпрямился и сказал:

— Ну вот, мисс Финч, как видите, добраться туда довольно просто. Главное — не промахнуться и выехать на шоссе номер двадцать один, которое идет на юг, а дальше — никаких проблем. Да и ехать тут совсем недалеко, не более тридцати километров.

— Спасибо,— поблагодарила женщина и взяла у служащего ключи от машины.— Дайте-ка я еще раз посмотрю по карте маршрут. Нет, спасибо, вы мне больше не нужны. Займитесь лучше другой посетительницей.

Молодой человек подошел к Аманде, вежливо поклонился и спросил:

— Могу ли я вам чем-то помочь, мадам?

— Да, можете,— ответила Аманда.— Адрес вашей конторы мне дали в гостинице, сказав, что здесь я смогу взять напрокат автомобиль.

На лице французика появилось скорбное выражение.

— О, мадам, мне так жаль, но последнюю свободную машину только что взяли.

— Черт побери! — пробормотала Аманда.

Все ее планы летели в тартарары. Все утро, зевая до слез, она провела возле грота, пока Кен возносил безмолвные молитвы перед этой глупой дырой в горе. После обеда Аманда поняла, что не вынесет повторного визита в святилище, и Кен отправился туда в одиночестве. А Аманда решила посвятить остаток дня исследованиям истории Бернадетты. Ей нужно было найти, причем как можно скорее, доказательства того, что крестьянской девочке из Лурда следовало быть не святой спасительницей обездоленных, а пациенткой психиатрической лечебницы. И вот, вспомнив болтовню таксиста, который вез ее из Южени-ле-Бена, Аманда приняла решение навестить городок, куда ездила лечиться Бернадетта.

— Черт побери! — громче повторила она.— Мне всего-то нужно съездить в близлежащий городок Котре. Вы уверены, что не сможете достать для меня машину хотя бы на пару часов? Я готова заплатить сверх обычного тарифа.

— Мадам, в такое время, как сейчас, машину найти очень трудно, и тут не помогут даже большие деньги.

Аманда пала духом и уже собралась уходить, как вдруг услышала позади себя шорох. Обернувшись, она увидела мисс Морковные Волосы.

— Я не ослышалась? — обратилась к ней эта чудная тетка.— Вы действительно хотите съездить в Котре?

— Совершенно верно.

— Меня зовут Лиз Финч. Это я увела у вас из-под носа последний автомобиль, и я тоже направляюсь в Котре.— Поколебавшись, она спросила: — А вы случайно не журналистка?

Аманда хмыкнула:

— Я? Журналистка? Что угодно, только не это! Меня зовут Аманда Спенсер, и я приехала сюда из Чикаго вместе с мужем, который надеется найти здесь выздоровление. У меня выдалось свободное время, и я решила… осмотреть окрестности. А в Котре, говорят, есть на что посмотреть.

— В таком случае будьте моей гостьей,— предложила Лиз Финч.— Я взяла в аренду БМВ, нам обеим нужно в одно и то же место, так что, если хотите, поехали вместе.— Она свернула карту и сунула ее в карман.— Вдвоем, по крайней мере, будет веселее.

Лицо Аманды просветлело.

— Вы это серьезно? Как здорово! Я компенсирую вам половину расходов за аренду машины.

— Вы слышали, что я сказала? Будьте моей гостьей. У меня нет никаких расходов. Я в командировке, и все оплачивает моя контора. Поехали, прокатимся с ветерком!

Женщины сели в приземистый и идеально чистый седан БМВ, пристегнули ремни безопасности, и Лиз мастерски вырулила на дорогу. Проехав с полмили, они миновали Дворец съездов и торговые ряды на улице маршала Фоша, свернули налево и выехали на шоссе номер 21.

Лиз, которая до этого думала только о том, как бы не заблудиться, теперь смогла расслабиться.

— Ну вот,— сказала она,— до Котре тридцать километров. Это примерно восемнадцать миль. Должны доехать быстро. Правда, парнишка в конторе по прокату сказал, что последние десять километров дорога идет в гору и там не разгонишься.— Она посмотрела на Аманду и спросила: — А почему для посещения вы выбрали именно Котре? Мне говорили, что там особенно нечего смотреть.

— Ну-у…— замялась Аманда.— Если говорить без утайки, мне необходимо кое-что выяснить. Вы католичка?

— Я — атеист с головы до пят.

Аманда с облегчением вздохнула.

— В таком случае я могу рассказать вам, почему мне нужно попасть в Котре. Верующему человеку объяснить это было бы сложно. Я тоже не отношусь к числу набожных людей, тем более что я практикующий психолог, а люди этой профессии не верят в чудеса. И в сверхъестественные видения.

Лиз ухмыльнулась:

— Мне кажется, из нас получится хорошая команда.

— Но вот мой муж, Кен Клейтон… Правда, он мне еще не муж, а пока только жених. Так вот, он был воспитан в традициях католицизма, но никогда не отличался особой набожностью, а тут вдруг ударился в религию. Не то чтобы я винила его за это. Видите ли… Позвольте вам объяснить. Мы любили друг друга и собирались вскоре пожениться, но внезапно у него обнаружили саркому правой бедренной кости.

— Какой ужас! — ахнула Лиз.— Я искренне сочувствую вам.

— Ему должны были сделать операцию. Результаты трудно было предугадать, но, так или иначе, это был его единственный шанс. А потом он прочитал в какой-то чикагской газете статью про тайну Бернадетты, и в ней говорилось о том, что на этой неделе в Лурде ожидается возвращение Девы Марии.

— Наверное, он прочитал мою статью.

— Вы журналист? — удивленно спросила Аманда.

— Я работаю в парижском бюро Амальгамейтед Пресс Интернэшнл, и именно мою статью о возвращении Девы Марии перепечатало большинство американских газет. Так что Кен, вероятно, на нее и наткнулся.

— Наверное,— согласилась Аманда.

— И что же дальше? — с интересом спросила Лиз.— Что сделал Кен, прочитав мою статейку?

— Он впал в религиозный экстаз, отменил операцию и сломя голову помчался сюда в надежде на то, что получит исцеление от Девы Марии.

— А вы приехали вместе с ним?

— Да, в надежде привести его в чувства. Чем дольше откладывается операция, тем меньше у него остается шансов выжить. Я пытаюсь убедить Кена в том, что он попусту теряет здесь время. Я не верю, что Дева Мария сюда вернется, потому что не верю, что она вообще когда-либо здесь появлялась.

Лиз бросила на свою спутницу озорной взгляд.

— Знаете, Аманда, вы мне по душе. Мы с вами споемся.

— Поэтому-то я и еду в Котре. Я хочу доказать Кену, что Бернадетта и сама не верила в то, что грот способен лечить. До меня дошли слухи о том, что, когда Бернадетта болела, она не шла в грот, а ехала в Котре и принимала там термальные ванны. Если я смогу найти доказательства того, что это правда…

— Это чистая правда, уверяю вас,— перебила ее Лиз. Аманда чуть не подскочила на сиденье.

— Правда? Вы в этом уверены?

— На сто процентов! Мне сообщил об этом самый крупный в Лурде специалист по всему, что связано с Бернадеттой. Его зовут отец Рулан. Это важная шишка среди здешних церковников. Он очень близок к епископу Тарбскому и Лурдскому, а также считается экспертом по этой девчонке.— Лиз засмеялась.— Теперь и я могу вам рассказать, что понадобилось мне в Котре. Вы не поверите, но это так. Я еду туда, чтобы доказать, что Бернадетта была обманщицей.

— Я не могу утверждать, что с ее стороны это был преднамеренный обман. Девочка могла верить в то, что ей являются какие-то видения. Возможно, это были галлюцинации.

— Да какая разница! — воскликнула Лиз. Она кивнула в сторону открытого водительского окна и добавила: — Поглядите, какой чудный выдался денек. Взгляните, какая кругом красота.

Они ехали по долине вдоль реки. Зеленые склоны холмов, поднимавшиеся справа и слева, были испещрены пятнышками сельских домов, казавшихся отсюда крошечными. Кусочек Швейцарии, невесть как оказавшийся во Франции, подумалось Аманде. Сходство этого пейзажа со швейцарским усиливали покрытые снежными шапками горные пики, высившиеся вдали. Путешественницы проехали через городок Аржеле-Газо и сейчас въезжали в другой городишко, который назывался Пьерфит-Несталя.

— Сегодня утром в Лурде,— снова заговорила Лиз,— я брала интервью у отца Рулана, и именно он рассказал мне о том, что Бернадетта не верила в способность грота исцелять или, по крайней мере, эта сторона дела ее не интересовала. Когда ей становилось плохо, она отправлялась на курорт в Котре и принимала термальные ванны, надеясь на то, что они помогут ей выздороветь. Поскольку эту историю рассказал мне отец Рулан, я верю каждому ее слову. Однако когда готовишь статью-разоблачение, нужно быть крайне осторожной и трижды все перепроверить. Я позвонила в Котре и договорилась об интервью с отцом Кайю, тамошним приходским священником.

Лиз ненадолго замолчала.

— Да, передо мной стоит та же цель, что и перед вами. Я хочу показать Бернадетту такой, какой она, по моему мнению, была,— либо ненормальной, либо лгуньей, а может, и то и другое. В течение десятилетий людям очень хотелось верить ей, и никто не взял на себя труд повнимательнее присмотреться к фактам. Все с готовностью принимали ее россказни на веру. Я хочу написать статью, которая станет настоящей бомбой, и так называемая Неделя Новоявления — самое подходящее время для этого. Но когда ты собираешься устроить взрыв, который потрясет весь мир, необходимо обладать неопровержимыми фактами. Именно их я и рассчитываю найти в Котре.— Лиз снова усмехнулась.— Так что мы с вами — единомышленники, только мотивы у нас разные. Денек обещает быть веселым. Жду не дождусь, когда мы там окажемся. Оп-ля! Мы, наверное, подъезжаем. Видите, дорога пошла в гору!

После того как они выехали из города, дорога и впрямь стала круто карабкаться вверх вдоль обрывистого склона холма. Подул резкий ветер. Они миновали несколько небольших водопадов, а затем проехали по мосту через огромное ущелье, по дну которого бежала река, которая называлась Гав-де-Котре, если верить карте. Наконец долина стала расширяться, и впереди показался угнездившийся между холмов курортный городок Котре.

Вскоре путешественницы въехали на улицы города и миновали два комплекса термальных ванн — согласно карте «Термы Цезаря» и «Новые термы».

— Вот они,— проговорила Лиз,— те самые ванны, куда ходила Бернадетта, считая их гораздо более полезными для здоровья, чем ее собственный грот.

Затем они оказались на площади Жоржа Клемансо, в географическом центре города. Над крышами домов возвышался чуть в отдалении шпиль собора Богоматери Котре. Того самого собора, куда лежал их путь.

Лиз указала на шпиль:

— Нам — туда.

— По следам Бернадетты,— почти весело сказала Аманда.

Мысль о том, что она находится совсем рядом с целью своего путешествия, наполняла ее радостью.

Машина повернула на узкую улочку с односторонним движением, которая вела прямиком к церкви. Доехав до ее конца, женщины обнаружили, что маленькая площадь перед церковью служит по совместительству автостоянкой. Они вышли из БМВ, не сговариваясь потянулись и стали разглядывать собор. Массивное сооружение окружала кованая чугунная решетка, секции которой были вмонтированы в грязно-белые блоки из дикого камня.

Лиз взглянула на часы.

— Как раз вовремя,— сообщила она,— даже минут на десять раньше назначенного срока. Но ждать не будем. Пойдем поищем его.

Они обошли площадь, носившую, как выяснилось, имя Жана Мулена, осмотрели памятник французскому солдату и плиту, на которой были высечены имена горожан, павших в Первую и Вторую мировые войны, и поднялись по пологим ступеням к входу в церковь.

Прихожан внутри оказалось немного, месса уже подходила к концу. Они остановились у дверей, и Аманда стала рассматривать внутреннее убранство собора. Приалтарное пространство было ярко освещено и имело на удивление современный вид: полукруглые ступени из белого шлифованного мрамора вели к застланному бежевым ковром возвышению и стоявшему на нем белому алтарю квадратной формы.

Наконец месса закончилась. Прихожане и туристы потянулись к выходу, а Аманда и Лиз двинулись вперед, чтобы перехватить юнца с покрытыми пушком щеками, с виду типичного мальчика-хориста, шедшего по боковому нефу.

— Нам назначена встреча с отцом Кайю,— произнесла Лиз на французском.— Он здесь?

— Святой отец должен находиться в ризнице, мадам.

— Вас не затруднит передать святому отцу, что из Лурда приехала Лиз Финч, чтобы повидаться с ним?

— С радостью выполню вашу просьбу, мадам.

Парень поспешил в ризницу, а Лиз и Аманда стали осматривать фрески и богатые украшения на стенах собора. Около алтаря Лиз остановилась, чтобы получше рассмотреть старинное изваяние — тридцатипятисантиметровую статуэтку Девы Марии, покрытую наполовину облупившейся голубой краской и стоящую на деревянной подставке под стеклянным колпаком.

— Что здесь написано? — спросила Аманда, указывая на дощечку, установленную рядом.

Лиз наклонилась, прочитала и перевела на английский:

— «В год тысяча восемьсот пятьдесят восьмой от Рождества Христова, между семнадцатым и восемнадцатым явлением, юная жительница Лурда, скромная провидица из Массабьеля Бернадетта Субиру прибыла в Котре на излечение и прочитала молитву перед этим изваянием Пречистой Девы Марии».

Закончив читать, Лиз удовлетворенно хмыкнула:

— Что ж, это полностью подтверждает правдивость того, о чем рассказал мне отец Рулан.

Возле них вновь появился мальчишка-хорист.

— Отец Кайю находится в ризнице и готов принять вас. Пойдемте, я вас провожу.— Произнеся это, он, однако, не сдвинулся с места, а указал на статую Богородицы и спросил: — Вас интересует визит святой Бернадетты?

— Очень интересует,— ответила Аманда.

— В таком случае я покажу вам мемориальную комнату в ее честь,— обрадованно сказал юнец и торопливо поднялся по устланным ковром ступеням, ведущим к какой-то двери.

Аманда и Лиз двинулись следом за ним.

— Часовня Святой Бернадетты,— объявил мальчишка.

Это было узкое голое помещение в современном стиле, с узорчатым ковровым покрытием, темно-бордовыми скамьями без подлокотников и несколькими небольшими фигурками святых на стенах светло-коричневого цвета.

— Очень мило, и очень… никак,— констатировала Лиз. Похлопав юнца по плечу, она заговорщическим тоном сказала: — А теперь проводи нас к своему вождю.

Парень посмотрел на нее озадаченно, и журналистка объяснила:

— К отцу Кайю.

Через несколько минут они вошли в ризницу. Отец Кайю стоял у стола и разливал горячий чай в чашки из лиможского фарфора. Подойдя к нему, Лиз протянула руку и представилась:

— Я — Лиз Финч из американского информационного агентства. А это моя подруга, Аманда Клейтон. Она приехала в Лурд со своим мужем, который болен и жаждет исцеления.

Поприветствовав гостей, отец Кайю предложил им сесть на стоящие возле стола стулья с прямыми спинками, а затем пододвинул к ним чашки с чаем. Кайю, облаченный в черную сутану, был толстяком невысокого роста. Густая черная челка была призвана компенсировать внушительную плешь, а на лице преподобного главенствовал фурункул, затмевавший собой даже выступающие вперед желтые зубы. Его черные брови были сдвинуты, взгляд — хмур, и Аманда предположила, что это его обычное выражение лица. Хотя поведение отца Кайю было вполне дружелюбным, он производил впечатление человека желчного, раздражительного, готового в любой момент взорваться.

Поставив на стол блюдо с печеньем, преподобный выбрал одну печенинку и, балансируя с помощью собственной чашки с блюдцем, уселся на стул, стоявший рядом с Амандой.

— Итак,— заговорил он, перейдя на английский и обращаясь к Аманде,— вы приехали в Лурд, стремясь подарить своему мужу здоровье. Как вам понравился Лурд?

Аманда растерялась.

— Я… Честно говоря, у меня не было времени осмотреть город,— промямлила она.— Но он… он необычен.

Отец Кайю презрительно фыркнул.

— Он ужасен! Я терпеть его не могу и редко там бываю.

Он обладал резкими манерами и, увидев, что Лиз смотрит на него с сияющей улыбкой, обратился к ней:

— Мисс Финч, в нашем телефонном разговоре вы сослались на отца Рулана, сказавшего вам, что маленькая Бернадетта, надеясь на выздоровление, предпочитала посещать не свой пресловутый грот, а наши термальные ванны. Вы спросили меня, насколько это соответствует действительности. То, что вы заговорили об этом, заинтересовало меня, и именно по этой причине я согласился уделить вам толику своего времени. А также из-за того, что вы хотя бы на миг допустили, что наш прославленный отец Рулан может говорить правду.

— Я — журналист и должна…

— Да-да, я понимаю,— перебил ее отец Кайю.— Вы полагаете, что попам верить нельзя. Вы покупаете товар и хотите убедиться, что он не тухлый, особенно если продавец — такой проныра, как отец Рулан. Когда вы пересказали мне историю, которую он вам поведал, я решил встретиться с вами. Что же касается Бернадетты и ее приездов сюда, то, если помните, я сказал: «Приезжайте и посмотрите сами». Ну что, увидели?

Лиз тряхнула головой:

— Мы видели статую Пречистой и надпись рядом с ней.

Отец Кайю попробовал чай, подул на него и заговорил:

— Во времена Бернадетты наш Котре был популярным курортом с лучшими в мире целебными источниками. Кстати, вы видели термальные комплексы?

— Да,— кивнула Аманда.

— Сегодня они уже не привлекают столько народа, как в прошлом, но во времена Бернадетты наш город считался подлинной жемчужиной в короне Франции. А Лурд, наоборот, был заштатным, утопающим в нищете городишком. Но эта маленькая крестьянская девчонка поставила все с ног на голову. Она превратила Лурд в мировой центр, а нас низвела до уровня забытого Богом полустанка. На самом деле ее роль, скорее всего, была вполне невинной. Но те люди, что стояли за ее спиной, увидели благоприятную возможность и не преминули воспользоваться ею.

Священник снова подул на чай, сделал глоток и задумчиво надкусил печенье.

— Нет, Бернадетта, конечно, не верила в целебные силы грота. Она болела с первых дней своей жизни. Ее задела своим черным крылом эпидемия холеры, которая унесла жизни тысяч других людей. Несчастный, вечно голодный ребенок, ходивший в обносках и страдавший от хронической астмы. Я полагаю, у нее и в мыслях не было, что ее может исцелить какой-то случайно обнаруженный ею грот, поэтому в промежутке между двумя ее последними видениями, подхватив серьезную простуду, она приехала сюда, в Котре, чтобы принять термальные ванны и помолиться.— Святой отец фыркнул, поставил пустую чашку на стол и с горечью закончил: — Изобретатель не доверяет собственному изобретению!

— Что вы подразумеваете под словом «изобретение»? — встрепенулась Аманда.— Вы употребили его в буквальном или в переносном смысле?

— Да я и сам не знаю,— протянул отец Кайю.— Не знаю,— повторил он, глядя в никуда.— Я — священнослужитель до мозга костей, истовый католик, пожалуй, даже более искренний в вере, нежели те церковные звонари, которые выступают перед почтеннейшей публикой в Лурде. Я безоговорочно верю в Бога Отца, Его Сына, Святую Пренепорочную Мать Иисуса и во все церковные таинства. Что касается чудес, то здесь у меня нет такой уверенности. Наверное, время от времени они случаются, но на протяжении всей моей жизни я не видел ни одного чуда и сомневаюсь, что нечто подобное выпало на долю маленькой Бернадетты. Видите ли…

Тут голос преподобного угас, и он замолчал, словно впав в транс.

От возбуждения Аманда не находила себе места, и беглый взгляд, брошенный ею на Лиз, сказал ей, что ее новоиспеченная подруга испытывает те же чувства. Она прекрасно понимала, чем объясняется сварливый тон преподобного, тот скепсис, с которым он говорил о Лурде. Причины всего этого были на поверхности: святой отец завидовал Лурду и негодовал из-за того, что он сам и его город остались на задворках и навеки обречены играть почти бессловесную роль лакея с единственной репликой «Кушать подано!». И все это — из-за причуды, прихоти, из-за фантазий какой-то безграмотной девчонки. Собственным жалким положением и убожеством своего прихода отец Кайю был обязан этой маленькой негодяйке и политическим махинациям церковных интриганов.

Аманда понимала: если отец Кайю продолжит свой рассказ, она услышит еще и не такое. И она, и Лиз получат даже больше, чем то, на что они рассчитывали. Возможно, святого отца пугали собственные слова и он раздумывал: а не лучше ли замолчать? Но нет, сказала себе Аманда, этот человек не из тех, кто легко пугается. И она решила подстегнуть его, заставить продолжать рассказ. Нарушив молчание, она сказала:

— Продолжайте, святой отец. Все, что вы рассказываете, так интересно! Вы говорили о Бернадетте и ее видениях.

Отец Кайю покачал головой, как китайский болванчик.

— Я как раз думал об этом… О чудесах.— Он сфокусировал взгляд на своих гостьях.— Видите ли, всякие там видения и чудеса частенько происходят с жителями деревушек в долинах Пиренеев, а также с молодежью в Португалии и отдаленных районах Италии.

— Вы хотите сказать, что такие же видения, которые являлись Бернадетте, могли являться и другим людям, подобным ей? — уточнила Аманда.

Поскольку отец Кайю был с детства лишен способности смеяться, он лишь хмыкнул.

— Другим людям? — переспросил он.— Таким, как Бернадетта? Да их были сотни — и до, и после Бернадетты! Насколько мне известно, в период между тысяча девятьсот двадцать восьмым и тысяча девятьсот семьдесят пятым годами только в Италии восемьдесят три человека заявили о том, что они видели Деву Марию. Вы слышали об инциденте, случившемся в Ла-Салетт, неподалеку от Гренобля?

— По-моему, я что-то такое слышала,— сказала Лиз.

— А я — нет,— вставила Аманда.

— Ла-Салетт — это обычная деревня,— стал увлеченно рассказывать отец Кайю.— Девятнадцатого сентября тысяча восемьсот сорок шестого года двое местных пастушков, пятнадцатилетняя Мелани Кальве и одиннадцатилетний Максимен Жиран, увидели Деву Марию и услышали произнесенные ею слова тайного пророчества. Мальчик попал в лапы полиции, но отказался открыть тайну, доверенную ему Пресвятой Девой. Полицейские допрашивали обоих детей на протяжении нескончаемых пятнадцати часов, но так и не добились от них ничего. Зато через четыре года дети сообщили суть тайны, доверенной им Пресвятой Девой, Папе Пию Девятому, и тот принял решение не обнародовать ее. Достоверность видений, выпавших на долю этих двоих, стала предметом горячих дискуссий. Мелани признали частично ненормальной и крайне невежественной. Даже апологеты католицизма называли ее ленивым и беспечным существом. Репутация Максимена была и того хуже. Умный парень, он при этом слыл прожженным лжецом и пошляком. Их обоих называли отвратительными молодыми людьми. И тем не менее консервативная часть католиков безоговорочно поверила рассказанной ими истории. После того как детишек сплавили с глаз долой (девочку отдали в женский монастырь в Англии, а парня — к иезуитам), святые отцы принялись, как сейчас модно говорить, «раскручивать» чудо Ла-Салетт. Туда потянулись толпы паломников, и городок стал процветать. Эта история вам ничего не напоминает?

— Невероятно! — выдохнула Аманда.

— Чудо в Ла-Салетт произошло до Лурда, а после него была Фатима в Португалии. Тринадцатого мая тысяча девятьсот семнадцатого года трем пастушкам, Жасинте и Франсишку Марту и их подружке Лусии душ Сантуш, которым было семь, девять и десять лет, в ветвях дуба явилась Дева Мария и велела им приходить на это место тринадцатого числа каждого месяца вплоть до октября. Она являлась детям на протяжении шести месяцев, открывая им, разумеется, всякие секреты. Церковники не верили пастушатам, и детишек даже отдали под суд, однако скептики проиграли, и с тех пор Фатима стала вторым по значению святым местом в Европе, уступая по своей популярности только Лурду.

— Получается, что эти португальские ребята могли знать о Бернадетте? — предположила Лиз.— Точно так же, как сама Бернадетта могла знать про Ла-Салетт?

— Вполне вероятно,— согласился отец Кайю.— Но в случае с Бернадеттой она, должно быть, позаимствовала сценарий из Бетаррама, если, конечно, сценарий вообще имелся.

— Из Бетаррама? — тупо повторила Аманда.

— Это городок на Гав-де-По, неподалеку от Лурда. Считается, что чудеса там происходили многократно и на протяжении многих веков. Дева Мария в белом появлялась в этом городе бессчетное число раз, а самым впечатляющим случаем был вот какой. Маленькая девочка упала в реку и стала тонуть, но тут на берегу появилась Пречистая Дева и протянула малышке крепкую ветку. Тонущая девочка ухватилась за нее и была спасена. В Бетарраме имелся свой «чудесных дел мастер», Мишель Гаракуа, который стал ректором местной семинарии и проявил себя как великолепный педагог. Он также обладал способностью левитации. Гаракуа умер в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году, а в тысяча девятьсот сорок седьмом был причислен к лику святых. Как бы то ни было, Бернадетта могла скопировать свой сценарий именно с событий в Бетарраме.

Аманда была заинтригована.

— Каким образом? — спросила она.

— Бетаррам привлекал Бернадетту, и она часто посещала тамошнюю церковь. Ее священнослужители признали, что до первого появления Пречистой в Лурде Бернадетта четыре или пять раз приходила в их церковь и молилась. Даже четки, которые она брала с собой в грот, были куплены ею в Бетарраме. До и после видений Бернадетты Мишель Гаракуа был еще жив. Бернадетте велели повидаться с ним, и он безоговорочно поверил каждому ее слову. Рассказывают, что кто-то сказал ему: «Лурд вполне может затмить ваш Бетаррам». На это Гаракуа ответил: «Какое это имеет значение, если это происходит во славу Матери Божией!» Вплоть до своей смерти он многократно посещал грот.

Отец Кайю помолчал и добавил:

— Короче говоря, Бернадетта легко могла позаимствовать в Бетарраме идею явления Девы Марии и перенести ее в Лурд.

Лиз подалась вперед и сказала:

— Благодарю вас за прямоту, святой отец. Думаю, не многие священнослужители готовы к подобной откровенности. Я вижу, что в вашей душе живет искренняя вера, и в то же время вы с подозрением относитесь к истории Бернадетты.

— Боюсь, что вы правы,— вздохнул отец Кайю.

— Частые наезды Бернадетты в Бетаррам и впрямь дают пищу для подобных подозрений. Скажите, святой отец, а нет ли у вас еще каких-нибудь доказательств, которые помогли бы вывести Бернадетту на чистую воду?

Отец Кайю насторожился.

— Вывести на чистую воду? — переспросил он.— Нет, у меня нет неопровержимых улик против нее или против ее честности. Только подозрения, только косвенные свидетельства, которые заставляют ее историю выглядеть сомнительной.

— Не могли бы рассказать о них более подробно? — не отставала Лиз.

— О, их много, даже слишком много,— развел руками отец Кайю.— Начнем с родителей Бернадетты, Франсуа и Луизы Субиру. В красочных буклетах, которые раздают паломникам в Лурде, они представлены как любящие родители, бедные, но трудолюбивые люди, самоотверженно сражавшиеся с превратностями судьбы. Чушь все это! Оба были отъявленными пьяницами. Я вовсе не собираюсь перекладывать грехи родителей на плечи Бернадетты и рассказываю вам это лишь для того, чтобы показать, в какой семье приходилось существовать девочке. На протяжении многих лет до начала видений у нее не было ни приличного дома, ни нормальной пищи. Ее отец не мог содержать семью, Бернадетта постоянно голодала. Единственной ее едой была овсянка на воде, овощная похлебка да болтушка на кукурузной муке и молотой ржи. Часто она вообще отказывалась от такой пищи. Кроме того, Бернадетта могла страдать от отравлений спорыньей…

— В результате которых у людей возникают галлюцинации,— перебила священника Аманда.

— Такое бывает,— кивнул отец Кайю. — Однако даже без этих отравлений желудок ее был постоянно пустым, а голова — светлой. Голодала вся семья. Люди видели, как один из братьев Бернадетты соскребал с церковного пола воск, накапавший со свечей, и ел его. Поэтому можно с полным основанием предположить, что неграмотная, вечно голодная, никем не любимая Бернадетта была первым кандидатом на то, чтобы у нее начались, как вы предположили, миссис Клейтон, галлюцинации.

— Да, — согласилась Лиз. — И еще Бернадетта была столь точна, передавая то, что она слышала и видела, что это произвело благоприятное впечатление на верующих.

Отец Кайю кивнул.

— Что ж, давайте проанализируем, как наша героиня могла прийти к тому, что она видела и слышала. По мнению скептиков, Дева Мария, которую якобы видела Бернадетта, была молодой, даже слишком молодой для того, чтобы быть матерью Христа. Вот что заявляла одна англичанка, Эдит Сондерс…

Отец Кайю взял со стола папку, полистал ее и стал читать:

— «Бернадетта вошла в грот и увидела горькую реальность. Она была презираема и гонима и не видела никаких способов добиться признания и любви. Судьба не наделила ее никакими способностями, с помощью которых она могла бы выбиться в люди в этом мире, где за все надо сражаться. В свои четырнадцать лет она была такой маленькой и тщедушной, что больше одиннадцати ей никто не давал… В глубине души она лелеяла некий идеал, вот он и явился ей в гроте, выйдя из ее подсознания в виде прекрасной и очаровательной юной девушки — такой, какой она хотела бы видеть себя».

Для аналитического ума Аманды это объяснение звучало вполне логично. Бернадетта страдала реактивным психозом, в основе которого лежали тяжелые условия жизни, и явно была не в ладах с реальностью. Пытаясь убежать от повседневных трудностей, она с готовностью заблудилась в своих фантазиях, погрузилась в другую, воображаемую жизнь, гораздо более легкую и приятную.

Отец Кайю заслуживал поощрения.

— То, что вы рассказали, имеет огромное значение, преподобный,— сказала Аманда.

— Это еще далеко не все,— откликнулся священник.— Дева, которую видела Бернадетта, была одета в белое платье. Что ж, это более или менее соответствует традиции. Именно так ее изображают на многих картинах и иконах. Да и сама Бернадетта признавала, что Пречистая была одета, как Дети Марии — группа молодых женщин-католичек, которые одевались во все белое, добровольно помогали жителям городка и в связи с этим пользовались всеобщей любовью.

— А как же быть с Непорочным зачатием? — пытливо спросила Аманда. — Бернадетта сказала, что в ответ на просьбу назвать свое имя дама в белом произнесла: «Я есмь Непорочное зачатие». Но ведь неграмотная девочка просто не могла знать об этой недавно принятой церковью религиозной доктрине!

Отец Кайю в очередной раз издал свой характерный смешок.

— Бернадетта знала о Непорочном зачатии, это я вам гарантирую. Она могла не понимать этой концепции, но знала о ней. В конце концов, когда Бернадетта была в деревне Бартре за несколько месяцев до начала ее видений, она присутствовала на праздновании Дня Непорочного зачатия. Этот праздник, кстати, отмечался и в Лурде, так что два этих слова были хорошо знакомы Бернадетте.

— Видимо, вы правы,— сказала Лиз.— Наверное, Бернадетта действительно взяла это на вооружение, а потом представила как нечто совершенно для нее незнакомое.

— И возможно, не без посторонней помощи,— загадочно заметил отец Кайю. Увидев, что собеседницы не поняли его, он пояснил: — Я полагаю, что у спектакля, главным действующим лицом которого стала Бернадетта, был умелый режиссер-постановщик, а может, даже и не один.

— Что вы имеете в виду? — вскинулась Лиз.

— Поначалу аббат Пейрамаль не разрешал своим коллегам-священникам присутствовать при действе Бернадетты в гроте, но не препятствовал тому, чтобы они общались с ней в исповедальне. Эти священники — в Лурде и Батре — были марианцами, рьяными приверженцами культа Девы Марии и догмата о Непорочном зачатий, и один из них как-то сказал Бернадетте: «Если Пренепорочная Дева и явится кому-то, то для этого она непременно выберет ребенка». Более того, несмотря на все запреты, исповедник Бернадетты постоянно советовал ей продолжать посещения грота. Короче говоря, внутри самой церкви имелись люди, которые способствовали тому, чтобы видения Бернадетты были официально признаны. Для достижения этой цели были подключены даже родители Бернадетты, хотя официальная версия гласит, что они невинны аки агнцы и ни о чем не знали. Но однажды, когда Бернадетта в очередной раз пришла в грот в сопровождении толпы из примерно четырех тысяч человек, некая мадам Жакоме случайно услышала, как Франсуа, отец Бернадетты, прошептал ей на ухо: «Чтобы сегодня никаких ошибок! Сделай все как надо!»

— Вот это да! — охнула Лиз.— Неужели это правда?

— Это свидетельство было документально зафиксировано,— заверил американку отец Кайю.

Аманда, все мысли которой были о Кене, сменила тему:

— А как же случаи исцеления? — спросила она.— Например, то, что произошло с Южени Труа. Как быть с этим?

— Многие такие случаи не получили официального подтверждения. Вы привели великолепный пример. Южени Труа, двенадцатилетняя девочка, слепая с девяти лет. Приехала в Лурд из города Люз, пришла в грот, Бернадетта обняла ее, и девочка тут же прозрела. Вскоре после этого приходской священник из Люза признал, что Южени никогда не была полностью слепой. Она видела, хоть и плохо, и даже была способна выполнять работу. Так что никакого исцеления на самом деле не было, и кроме того, медицинские познания в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году были весьма ограниченны и примитивны.

— Однако с тех пор наука шагнула далеко вперед, — возразила Лиз,— а случаи исцеления происходят до сих пор.

Аманда повернулась к Лиз и со знанием дела объяснила:

— Это психосоматика. Излечиваются заболевания, возникшие из-за неврозов, потрясений и так далее. Человек внушает самому себе, что он может выздороветь, и — выздоравливает. Самогипноз, если угодно.

— Совершенно согласен,— согласился отец Кайю.— Случаи исцеления действительно имеют место, но их не надо рассматривать как чудо.— Священник с трудом поднял свою тушу со стула и навис над женщинами.— Когда начались якобы чудесные исцеления и Лурд в одночасье стал известен всему миру, возникла некая проблема. Этой проблемой была сама юная Бернадетта, которая стала превращаться в легенду. Что с ней было делать? Если бы она продолжала появляться на публике после того, как закончились явления Девы, она могла бы попасться на каких-то неточностях, противоречиях, могла начать вести себя неадекватно, и все это, вместе взятое, подорвало бы легенду, на создание которой было потрачено столько сил. Поэтому хозяева тогдашнего Лурда сделали все, чтобы убрать ее из города и превратить в безликую монашенку. Они уговорили ее покинуть Лурд навсегда. Бернадетта решила отправиться в Невер и, приняв постриг, уединиться в женском монастыре Святого Жильдара. Однако, прежде чем она уехала, возник некий молодой человек — аристократ, студент-медик. Он влюбился в Бернадетту и приехал в Лурд, чтобы предложить ей руку и сердце. Однако сама Бернадетта об этом так и не узнала. Ее пастыри дали наивному жениху от ворот поворот и спешно отправили Бернадетту в монастырскую келью.

Аманда и Лиз тоже поднялись.

— Как по-вашему, удастся ли нам обнаружить что-нибудь интересное в Невере?

— Не знаю,— признался отец Кайю.— Мне лишь известно, что наставница Бернадетты в монастыре, святая мать Возу, никогда не верила в видения Бернадетты. Она обращалась с молоденькой послушницей весьма жестко, чуть ли не садистски, поскольку считала ее пустышкой, уверенной в своей богоизбранности. Впрочем, я допускаю, что это были трудности самой матери Возу, а не Бернадетты. Так или иначе, все это происходило давным-давно. Я понятия не имею, какого мнения придерживаются о Бернадетте нынешние обитательницы монастыря в Невере. Вполне возможно, что они почитают ее, поскольку после своей смерти в тысяча восемьсот семьдесят девятом году она была причислена к лику святых.

Отец Кайю начал демонстративно наводить порядок на письменном столе. Было видно, что ему не терпится вернуться к исполнению своих обязанностей.

— Вы можете съездить туда и сами все выяснить,— сказал он напоследок.

— Пожалуй, мы так и сделаем,— ответила Лиз.— Святой отец, я не могу найти подходящих слов благодарности за то, что вы уделили нам столько времени и нарисовали столь красочную картину персонажа, который нас интересует.

— Ну что вы, не стоит благодарности,— скромно заявил священник.— Я хотел помочь и сделал все, что мог. Удачи вам обеим!

Женщины вышли в тусклый полдень, остановились на ступенях церкви, закурили и посмотрели друг на друга. Им обеим казалось, что после этого разговора, в котором они выступали как единое целое, они почти сроднились.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — поинтересовалась Аманда.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила Лиз.

— Все это просто восхитительно,— сказала Аманда,— и, возможно, я попробую пересказать это Кену. Вот только…

— Только что?

— Вот только у меня нет полного доверия к твоему толстому приятелю-попу. Мне пришло в голову, что в значительной степени его цинизм и злословие вызваны задетым самолюбием, обидой и завистью по отношению к Лурду и к тому, что Котре оказался в стороне от всей этой свистопляски с чудесами и паломниками.

— Понятное дело,— согласилась Лиз.— Но это не уменьшает правдоподобности того, что он нам поведал.

— Однако ты так и не сказала мне, что думаешь на самом деле,— заметила Аманда.

— Правда это или неправда — а я все же полагаю, что рассказанное отцом Кайю опирается на реальные основания,— все это спорно и является не более чем исходным материалом, рудой. А мне нужны железные факты, чтобы представить Бернадетту шарлатанкой или сумасшедшей. Пока у меня нет неоспоримых доказательств этого, я не могу написать статью.

— Наверное, ты права,— согласилась Аманда.

Лиз стала спускаться по пологим ступеням к площади Жана Мулена и припаркованным на ней машинам. Аманда шла позади нее.

— Нам нужно вернуться в Лурд до темноты,— сказала Лиз.— Когда мы туда приедем, я выясню, как добраться до Невера. У меня такое ощущение, что от Парижа до него ближе, чем от Лурда. Если мы хотим провести там завтрашний день, то выезжать нужно уже сегодня вечером. Ну так как, ты со мной?

— Почему бы и нет?

— Мы не имеем права упустить этот шанс,— проговорила Лиз.— Невер может дать нам ключ, который отопрет грот и покажет нам самый большой секрет Бернадетты Субиру.

— Если он есть, этот секрет,— заметила Аманда.

— Ты что, шутишь? — округлила глаза Лиз.

* * *

В жизни Микеля Уртадо не часто случались моменты, когда он испытывал столь сильную растерянность, как в тот вечер, когда он с трудом дотащился до гостиницы «Галлия и Лондон».

Трижды за этот день он потерпел неудачу в своих попытках установить взрыватель и заложить динамит возле грота. Медленно возвращаясь в гостиницу, Уртадо пытался проанализировать свои действия и понять причины провала.

В первой половине дня, неся в руке непрозрачный полиэтиленовый пакет с динамитом, он предпринял первую вылазку. Лавируя между бесчисленными пешеходами по улице Бернадетты Субиру, он дошел до угла, пересек улицу и влился в поток паломников, который тек по направлению к пандусу и далее спускался к святилищу. Однако, пройдя сотню метров, Уртадо остановился и застыл как вкопанный. Через головы идущих мимо людей он разглядел стоящих у начала пандуса жандармов и несколько бело-красных полицейских машин с синими мигалками на крышах. Полицейские просеивали паломников как сквозь сито, внимательно осматривали каждого человека, а некоторых останавливали и начинали о чем-то расспрашивать. Уртадо не знал, чем вызвано их присутствие, но они находились на том самом месте, где он видел их прошлой ночью. Хотя возможность того, что они остановят Уртадо и проверят содержимое его сумки, была ничтожно мала, рисковать Микель не мог, поэтому он развернулся и поплелся обратно в гостиницу.

Оказавшись в своем номере, Микель достал из чемодана колоду карт и принялся раскладывать бесконечный пасьянс «солитер», а когда этот карточный онанизм ему надоел, он взял томик Кафки в бумажном переплете, завалился на кровать и читал до тех пор, пока его не сморил сон.

Его разбудили звуки пения, раздававшиеся с улицы. Мимо гостиницы шла вечерняя процессия. Уртадо кинул взгляд на часы, стоящие на тумбочке. Пять тридцать. Оставалось только надеяться, что полицейские уже убрались с пандуса, закончив то, ради чего они туда приперлись.

Уртадо ополоснул лицо, вымыл руки, взял пакет с динамитом и во второй раз за этот день направился к бульвару Грота. Однако, дойдя до пандуса, он стал свидетелем той же самой сцены, которую наблюдал четыре часа назад: сбившиеся в толпу паломники громко возмущались из-за досадной задержки, а полицейские в форме тщательно фильтровали и осматривали каждого входящего на территорию святилища. И снова Уртадо не рискнул предпринять попытку пройти мимо стражей порядка.

Вернувшись в гостиницу в очередной раз, Уртадо почувствовал приступ голода и, оставив пакет в номере, спустился на лифте в обеденный зал, чтобы перекусить. Подойдя к столику на восьмерых, где за ним было зарезервировано постоянное место, Уртадо увидел, что его новая знакомая соседка, Наталия Ринальди, уже здесь и стул рядом с ней свободен. Он сел, поздоровался с Наталией и другими обедающими — все они были французами,— извинился за опоздание и сделал заказ.

Все сидящие за столом, включая Наталию, горячо обсуждали наиболее яркие случаи чудесных исцелений, произошедшие за последние десять лет. Уртадо эта тема не интересовала, поэтому он, не принимая участия в общей беседе, молча жевал и размышлял над тем, как проникнуть в святилище и при этом не попасться в лапы жандармов.

Уртадо осмелился заговорить с Наталией только после того, как остальные закончили ужинать и ушли, чтобы принять участие в вечерней процессии. Он предложил девушке проводить ее в номер, и она с благодарностью согласилась. Когда они поднимались в кабине лифта на второй этаж, Наталия спросила Уртадо, чем он сегодня занимался, и он наплел ей с три короба о том, как он якобы ходил по магазинам в поисках подарка для матери, живущей в Сан-Себастьяне.

Затем они вышли из лифта, и Уртадо, в свою очередь, осведомился у Наталии, где она провела день. «В гроте, конечно,— последовал ответ.— В гроте и в молитвах». Уртадо понял, что ему представилась удобная возможность узнать о причинах появления полицейского кордона у входа на территорию святилища, и он осторожно спросил у Наталии, не возникло ли у нее проблем, когда она шла к гроту. Девушка ответила, что никаких проблем не было, и поинтересовалась, чем вызван его вопрос. Уртадо рассказал ей о полицейском кордоне и о том, какая толкучка возникла из-за него у входа в святилище.

Когда они дошли до ее номера; Наталия вдруг вспомнила: да, действительно, в начале ужина некоторые из соседей по столу упоминали о чем-то в этом роде. Из их слов следовало, что жандармы проводили облаву на карманников и проституток.

Болтовня за столом могла быть полной чепухой, но все же это была хоть какая-то версия. Проводив Наталию, пожелав ей спокойной ночи и вернувшись в свой номер, Уртадо почувствовал себя гораздо увереннее.

Он решил предпринять еще одну попытку, которая, как ему казалось, должна была увенчаться успехом. Теперь, с наступлением темноты, полиция, наверное, уже выловила всех предполагаемых преступников, поток паломников иссяк и все встало на свои места. Однако после первых двух неудачных попыток Уртадо стал более осторожен и задумал сначала предпринять разведывательную вылазку, чтобы выяснить обстановку. Если все нормально, он вернется в гостиницу за динамитом, а там уже дело техники.

В третий раз он дошел до угла и в третий раз увидел все ту же сцену: едва плетущаяся очередь из паломников и заслон из полицейских, пропускающих людей по одному. При виде этой картины Уртадо впал в уныние, но сейчас с ним не было динамита, поэтому он мог подойти поближе и рассмотреть, что там, черт побери, происходит.

Он перешел дорогу, подошел к кафе «Ле Руаяль», сел за один из столиков, стоявших на тротуаре, и, заказав кофе, стал наблюдать за тем, что происходит у входа на территорию святилища. Через некоторое время картина начала проясняться. Полицейские останавливали только тех паломников и туристов, у которых были сумки или пакеты, проводили тщательный досмотр их поклажи и только потом пропускали их дальше. Странно, подумал Уртадо, какого черта они ищут? Ясно было одно: ему очень повезло, что он не попытался пройти внутрь с динамитом.

И вот теперь, растерянный, не зная, что предпринять, он возвращался в гостиницу. Взяв у стойки регистрации ключ от номера, он поглядел на пышнотелую дамочку-администратора, которую, кажется, звали Ивонна, и ему в голову пришла удачная мысль. Обычно служащим гостиниц известны все городские сплетни. Ивонна наверняка знает, что происходит, и он должен выяснить это у нее.

Он вернулся от лифта к стойке регистрации и, широко улыбнувшись, произнес:

— Привет, Ивонна!

— Добрый вечер, мистер Уртадо. А почему вы не присоединились к процессии?

Разговор начался очень удачно, и Уртадо не преминул воспользоваться представившейся возможностью.

— Там сейчас не протолкнуться. Возле каждого входа дежурят полицейские. Кстати, вы не знаете, в чем дело?

— Ну-у,— протянула женщина и умолкла, явно не желая отвечать.

Улыбка Микеля стала еще более обворожительной.

— Будет вам, Ивонна. Вы же все знаете!

— Все не все, но кое-что знаю.

— Так просветите бедного паломника.

— Ну хорошо, только это секрет. Если вы обещаете, что это останется между нами…

— Буду нем как могила, клянусь Пресвятой Девой.

— Не святотатствуйте, мистер Уртадо!

— Простите, Ивонна. Обещаю угостить вас на этой неделе коктейлем. А если я не сдержу свое слово, то с меня два, нет, даже три коктейля.

Женщина встала и заговорщически перегнулась через стойку. Понизив голос, она заговорила:

— Но вы ведь не нарушите свое обещание? Это действительно большой секрет. Я узнала его от своей ближайшей подруги, Мадлен, а она — от своего любовника, инспектора Фонтена, начальника жандармерии Лурда.

— И что же за секрет он ей поведал?

Ивонна перешла на шепот:

— Полиция получила сообщение о том, что на этой неделе террористы могут попытаться взорвать грот.

Сердце Уртадо учащенно забилось, и ему пришлось приложить усилие, чтобы его голос звучал ровно.

— Я не верю,— произнес он.— Вряд ли кто-то может пойти на такое, тем более на этой неделе. Вы сказали «сообщение»?

— Да, это был анонимный звонок. Никаких других подробностей инспектор не сообщил Мадлен. Но он расставил жандармов на всех подходах к гроту, и они обыскивают всех входящих. Ищут взрывчатку. Полицейские отнеслись к этому сообщению со всей серьезностью.— Женщина заговорила еще тише: — Более того, они проверяют всех иностранцев, остановившихся в городских гостиницах. Я не должна говорить об этом, но как раз сейчас полицейские проверяют и нашу гостиницу. Сюда прибыл сам инспектор, а с ним — целая толпа жандармов. Они взяли ключи и обыскивают все номеpa, даже те, постояльцы которых в данный момент отсутствуют.

Во рту у Уртадо пересохло.

— Полиция в гостинице?

— Ну да, я же говорю! Они начали с первого этажа примерно четверть часа назад.

Уртадо потряс головой.

— Не могу поверить! Полиция устроила облаву в Лурде, да еще в такую неделю, как эта!

Ивонна пожала плечами:

— Психов всегда хватает.

— Спасибо, что рассказали, Ивонна. С меня коктейль.

Уртадо повернулся, чтобы уйти, но остановился и снова обратился к женщине-администратору:

— Кстати, забыл вам сказать. Я должен на пару дней уехать из города. У моего друга день рождения, и я хочу его навестить. Но номер оставьте за мной. Да, и если полиция поинтересуется, почему двести шестой свободен, скажите им, что он занят, хорошо?

— Никаких проблем.

Уртадо пошел к лифтам, пытаясь двигаться непринужденно, но на самом деле его ноги были словно налиты свинцом. Он был раздавлен осознанием того, что произошло. Микель почти успел забыть про вчерашний звонок Хулии из Сан-Себастьяна. Она призналась, что сообщила их лидеру Августину Лопесу о том, куда и зачем поехал Микель. Он отказался подчиниться приказу Лопеса немедленно вернуться в Сан-Себастьян, а Хулия предупредила его, что в таком случае Августин сделает всё, чтобы помешать ему. И вот этот сукин сын Августин анонимно позвонил в полицию Лурда и предупредил их о возможном теракте.

Теперь Уртадо во что бы то ни было нужно добраться до своего номера на втором этаже раньше, чем туда войдет полиция. Он должен избавиться от взрывчатки. Но это очень опасно!

Он почувствовал, как от правой брови потекла струйка горячего пота.

А лифт все не приходил.

* * *

Войдя в свой номер, Уртадо захлопнул дверь и, задыхаясь, прислонился к ней спиной.

Несколько минут назад он осторожно высунул голову из открывшейся кабины лифта и осмотрел коридор второго этажа. Он решил, что если увидит там полицейских, то немедленно спустится вниз, сядет в машину и сбежит из города. Возможно, у него будет преимущество по времени, прежде чем они найдут в его номере взрывчатку с детонатором и объявят его в розыск.

Однако коридор оказался пуст. По крайней мере, сейчас ему ничего не грозило. В эти секунды, каждая из которых казалась нескончаемой, Уртадо лихорадочно соображал, что делать дальше. Он метнулся к своему номеру, отпер дверь и ввалился внутрь.

Резкими толчками выталкивая воздух из легких, он стоял, пытаясь отдышаться и привести в порядок мысли. Первым делом нужно забрать все компоненты бомбы и убраться как можно дальше отсюда. А что потом? Другая гостиница? Меблированные комнаты? Нет, он и там не будет в безопасности. Он может сесть в арендованную машину и вообще уехать из Лурда в какой-нибудь из соседних городков, в По, например. А потом — вернуться в Лурд, выяснить обстановку и чуть позже, когда полиция прекратит бесплодные поиски террористов, решив, что анонимный звонок был просто хулиганской выходкой, съездить за динамитом и довести дело до конца.

«Чтоб ты сдох, Августин Лопес! — беззвучно прокричал он.— Я сказал, что тебе не удастся остановить меня, и так тому и быть!»

Но для начала нужно оказаться как можно дальше от гостиницы. Отлепившись от двери, Уртадо взял чемодан, бросил его на кровать и открыл. Утрамбовав свои пожитки, он освободил достаточно места для динамитных шашек и, побросав их в чемодан, сунул туда же детонатор, электрические провода и прочие детали, необходимые для изготовления адской машины. Он огляделся, желая убедиться, что ничего не забыл, потом вспомнил о зубной щетке и бритве, заскочил в ванную, схватил их, запихнул в чемодан и, закрыв крышку, запер замки и крепко затянул ремни.

Больше нельзя было терять ни секунды.

Подхватив чемодан с кровати, Уртадо подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Пусто. Время пока еще играло на его стороне. С облегчением выдохнув, он вышел в коридор, закрыл за собой дверь и быстрым шагом направился к лифту. Он надеялся на то, что кабина все еще стоит на втором этаже, но его надежды не оправдались. На кнопке вызова горел огонек. Лифт был занят. Оставалось одно — воспользоваться лестницей пожарного выхода. Однако когда он вышел на лестничную площадку, снизу послышались голоса, переговаривающиеся на французском. Свесившись через перила, Уртадо увидел этажом ниже синие мундиры жандармов. Они поднимались наверх.

Оказавшись в западне, Уртадо не запаниковал. За годы подпольной борьбы в Испании ему доводилось попадать и не в такие передряги. На раздумья времени не оставалось, теперь все его действия были подчинены инстинкту выживания.

Он кинулся обратно к своей комнате, но остановился перед соседней дверью под номером 205. Оставалось надеяться лишь на то, что его соседка не рискнула еще раз самостоятельно отправиться к гроту.

Уртадо трижды постучал в дверь, однако ответа не последовало. Он собрался постучать еще раз, но тут из-за двери донесся какой-то шорох.

В коридоре уже слышались тяжелые шаги, когда наконец прозвучал голос Наталии:

— Кто там?

Приблизив губы почти к самой двери, он прошептал:

— Наталия, это я, Микель. Микель Уртадо. Я… Мне нужна помощь. Впустите меня, пожалуйста.

Коридор заполнился французской речью, и в тот же самый момент дверь номера 205 приоткрылась. Уртадо скользнул внутрь, закрыл дверь за собой и запер ее. Затем он обернулся и увидел Наталию в почти прозрачной короткой ночной рубашке без рукавов. Сейчас на ней не было черных очков, ее невидящие глаза были устремлены в его направлении.

— Микель, это вы? — спросила она.

— Да, это я.

Он поставил чемодан на пол у стены.

— У вас был такой встревоженный голос… С вами все в порядке?

Он сделал шаг вперед и взял девушку за руку.

— Я попал в беду, Наталия. Местная полиция поднята по тревоге. Они ищут какого-то террориста и обыскивают отель, номер за номером. Только что они поднялись на наш этаж. Если жандармы найдут меня, баска, они могут решить, что я и есть тот самый подозреваемый, который им нужен, и тогда мне грозят крупные неприятности. Мне нужно где-нибудь спрятаться. У вас тут есть какой-нибудь укромный уголок?

— Микель,— беспомощно проговорила она,— я даже не знаю, как выглядит эта комната.

Лихорадочно ища спасения, Уртадо совсем забыл о том, что девушка слепа.

Он огляделся и понял, что спрятаться негде: четыре стены и неглубокий стенной шкаф для одежды.

— Может быть, в ванной? — предположил он.— В душевой кабинке?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, туда они заглянут в первую очередь.— Вдруг ее лицо оживилось.— Я знаю, как поступить,— сказала она.— Делайте, что я скажу, и не спорьте. Раздевайтесь.

— Что? — ошеломленно переспросил Уртадо.

— Вы что, стесняетесь? Ах ты, господи! Я же все равно вас не вижу. Раздевайтесь поскорее, залезайте в кровать, накройтесь одеялом и притворитесь спящим. Одежду повесьте на стул.

— Я принес с собой чемодан…

— Чемодан — под кровать!

Уртадо схватил чемодан и засунул поглубже под кровать, так чтобы его не было видно от двери.

— Свет в комнате горит? — спросила Наталия.

— Да, люстра.

— Выключите.

Уртадо выключил верхний свет.

— Но горит еще ночник у кровати.

— Его оставьте. Вы уже раздеваетесь?

— Сейчас разденусь.

Он снял вельветовую куртку, расстегнул рубашку, стащил ее и повесил на стул. Затем сбросил с ног туфли, расстегнул брючный ремень и, неуклюже прыгая на одной ноге, вылез из брюк, которые отправились следом за рубашкой на спинку стула. Уртадо остался стоять в трусах и носках.

— Готово,— сообщил он,— я разделся.

— Залезайте под одеяло. Закройте глаза, будто вы спите.

Он сделал все, как велела Наталия, и увидел, что она идет к нему. Подойдя, девушка присела на край кровати.

— Я лягу рядом с вами,— сказала она.— Запомните, мы — муж и жена. Когда жандармы постучат, я сама открою им дверь. Притворитесь спящим, а остальное я беру на себя.

Она легла под одеялом рядом с ним, и Уртадо ощущал тепло, исходящее от ее молодого тела. В иной ситуации его реакция была бы типично мужской, но в данный момент было не до эротики. Уртадо был слишком напряжен, чтобы думать о чем-то другом, помимо грозящей ему опасности.

— У меня обостренный слух,— прошептала Наталия,— и сейчас я уверена, что они совсем близко. Закрывайте глаза, лежите смирно и предоставьте остальное мне. Я ведь раньше была актрисой.

Страх тугим комком застрял в горле Уртадо, почти душил его, однако Микель лежал неподвижно, изображая из себя бревно и ожидая стука в дверь.

Он раздался через пару минут — три резких удара в дверь. Мужской голос проговорил по-французски:

— Есть кто-нибудь в номере? Если да, откройте дверь. Это полиция.

Наталия села в кровати.

— Да, я здесь,— откликнулась она.— Я сплю…

— Открывайте, это жандармы. Мы опрашиваем всех постояльцев отеля. Вам не о чем волноваться.

— Уже иду,— крикнула Наталия.— Одну секунду.

Уртадо натянул одеяло до подбородка и зажмурил глаза. Он слышал, как девушка обошла кровать и прошлепала босыми ногами к двери. Затем щелкнул замок, скрипнула дверь, и на пол комнаты легла полоса света из коридора.

Приоткрыв один глаз, Уртадо увидел Наталию в просвечивающей ночной рубашке и двух полицейских, стоящих в коридоре. Тот, что был постарше, заговорил извиняющимся тоном:

— Я — инспектор Фонтен из комиссариата полиции Лурда. Приношу извинения за то, что потревожил вас столь бесцеремонным образом, мадам, но это дело чрезвычайной важности. К нам поступил сигнал о готовящемся террористическом акте, и мы восприняли его со всей серьезностью. Теперь с помощью наших коллег из По и Тарба мы осматриваем все гостиницы города.

— В городе террористы? — переспросила Наталия, и в ее голосе прозвучал искренний испуг.

— О, вам нечего бояться, мадам. Мы подняли на ноги всех наших людей. Скажите, вы одна в номере или здесь есть кто-то еще?

— Мой муж. Бедняжка, он так устал после долгого перелета, что сейчас спит без задних ног. Но если вам необходимо задать ему какие-то вопросы, вы, разумеется, можете войти и разбудить его. Или вы хотите обыскать комнату? Сколько вас? Я не вижу…

В ее голосе прозвучала щемящая беспомощность.

Уртадо услышал другой, более высокий мужской голос. Вероятно, он принадлежал второму полицейскому.

— Инспектор,— проговорил он,— по-моему, юная дама слепа.

— К сожалению, вы правы,— грустно подтвердила Наталия.— Я приехала в Лурд, надеясь получить помощь от Непорочной Девы, но, если вы считаете нужным…

— Ну что вы, мадам,— прервал ее голос инспектора.— Простите нас ради всего святого. Я уверен, что вы не тот террорист, которого мы ищем,— неуклюже пошутил он.

— И мой муж — тоже,— холодно проговорила Наталия.

— Без сомнения,— сказал инспектор.— Извините, что пришлось вас разбудить. Мы пойдем дальше, а вы отдыхайте. Спокойной ночи.

Уртадо услышал, как они двинулись дальше по коридору, и открыл глаза. Наталия заперла дверь. В полумраке Уртадо видел, как она отыскивает путь к кровати.

— Ну как? — с гордостью в голосе спросила она.

Уртадо перекатился на спину и отбросил одеяло.

— Браво! Вы были неподражаемы, Наталия! — с неподдельным восхищением ответил он и добавил: — Я никогда не видел представления лучше.

Девушка прилегла на кровать, положила голову на подушку и улыбнулась.

— Это было несложно, да и особого актерского мастерства тут не требуется. Люди всегда смущаются и чувствуют себя неловко, общаясь со слепыми.— Она помолчала, а затем снова заговорила: — А вы…

— Чувствую ли я себя неловко, общаясь с вами? Нет, ни чуточки.

— Я хотела спросить о другом. Не тот ли вы человек, которого ищут? Вы, случаем, не террорист?

— По крайней мере, не в том смысле, который они вкладывают в это слово, хотя полиция, вероятно, считает меня таковым. На самом деле…

— Вы вовсе не обязаны отчитываться передо мной.

— Я — борец за свободу своей родины, Страны Басков. — Его взгляд остановился на точеном бледном лице девушки, обрамленном волосами цвета воронова крыла.— Вы меня боитесь?

— Как я могу бояться человека, который спас меня от насильника?

— То, что я защитил вас, было совершенно естественно. Я бы никому не позволил обидеть вас.

— И точно так же я не позволю обидеть вас.

— Вы просто чудо, Наталия! — Он повернулся к ней, приподнялся и облокотился на подушку.— Я хочу еще раз поблагодарить вас.

Уртадо нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку, но в этот момент девушка повернула голову, и поцелуй пришелся в ее теплые нежные губы.

Уртадо отпрянул назад, отбросил свой край одеяла и сел на кровати.

— Куда вы собрались, Микель?

— Я, пожалуй, оденусь и оставлю вас. Мне нужно уходить.

— Микель…— Наталия протянула руку и ухватилась за его запястье.— Не надо! Это слишком опасно. Да и куда вы пойдете?

— Пока не знаю, но, оставаясь с вами, я подвергаю вас опасности.

— Нет,— покачала головой Наталия, еще крепче сжав его руку.— Вас могут остановить в коридоре, в вестибюле, на улице, и что тогда? Я не позволю вам так рисковать. Вы можете остаться здесь до утра, а там видно будет. Если опасность не минует, побудете здесь до того момента, когда можно будет выйти.

Уртадо колебался.

— Ну-у…

— Я прошу вас!

Он накрыл ее руку своей ладонью.

— Ну хорошо. Тогда я лягу на полу.

— Не глупите! Вы можете остаться здесь, на кровати, со мной.

Уртадо онемел от прямоты этого предложения. Ни от одной из женщин, с которыми он имел дело в Испании, он не слышал ничего подобного.

— Вы уверены в моей порядочности? — спокойно спросил он.

— А вы уверены в том, что мне нужна эта ваша порядочность? — просто ответила Наталия.

Она отбросила одеяло и села на кровати. Одним движением сняв через голову ночную рубашку, девушка швырнула ее на пол и, совершенно обнаженная, повернулась к нему. Микель смотрел на ее небольшие, но идеальные по форме груди, плоский живот, округлые бедра, курчавые волосы на лобке, и у него кружилась голова. Он сидел, утратив способность двигаться и говорить.

— В чем дело, Микель? Тебя смущает моя слепота?

— О господи, нет…

— Вот и правильно. Сейчас мне не нужно видеть, достаточно чувствовать.

Она протянула к нему руки, и Уртадо сорвал с себя трусы, встал на колени и обнял девушку. Он дрожал как в лихорадке, и Наталия почувствовала это.

— Ты весь дрожишь, Микель. Из-за чего? Из-за полиции?

— Из-за тебя,— выдохнул он, прижимаясь к ней еще крепче, чувствуя кожей ее набухшие соски и ощущая, как твердеет его естество.

Губы девушки оказались возле его уха.

— Не беспокойся насчет девственности,— прошептала она.— Я… я уже не девственница. В юности у меня было несколько случаев… Так, ничего особенного, просто детские игры. Но я никогда не занималась любовью с таким прекрасным мужчиной.

— Прекрасный — это не про меня,— сдавленным голосом проговорил Микель.

Наталия пробежалась кончиками пальцев по его лицу.

— Для меня ты прекрасен. Ничего другого мне не надо.

Микель взял руку Наталии и стал водить ею по своему телу. Ее пальцы гладили его шею, волосы на груди, потом опустились ниже.

— Ты молод, силен и прекрасен,— прошептала она прерывающимся голосом.

Теплые пальцы Наталии сомкнулись на его пенисе.

— Ты хочешь меня,— почти беззвучно выдохнула она.

— Да, я хочу тебя, родная, хочу больше всего на свете…

— Тогда люби меня,— прошептала она, откидываясь на подушку и увлекая его за собой.— Люби меня, Микель, дорогой…

Она согнула ноги в коленях и раздвинула их. Микель погладил мягкие волосы на лобке, прикоснулся к набухшему клитору, ощутил влагу, наполнившую сладкую ложбину.

Его член вошел в нее легко и плавно. Микель застонал, и Наталия негромко вскрикнула, выгнула спину, подавшись навстречу ему, и часто задышала.

Она обняла его за плечи, потом ее руки скользнули ему на спину. Он взял ее за бедра, а она подняла ноги и закинула их ему на плечи, полностью открывшись его проникновениям и сделав их еще более глубокими и чувственными. Тяжело дыша, обливаясь потом наслаждения, вздымаясь и опускаясь, они превратились в единое целое.

Уртадо знал многих женщин, он искал в интимных связях физическую стимуляцию и возможность расслабиться. Однако сейчас он чувствовал нечто совсем другое. Раньше у него был всего лишь секс, но с этой юной женщиной он впервые познал любовь.

А потом произошел взрыв — с криками, вздохами и непроизвольными судорогами. И полное расслабление. Они лежали рядом, обмениваясь поцелуями и ласковыми прикосновениями.

Внезапно Микель осознал, что за последние несколько минут Наталия не произнесла ни слова. Присмотревшись, он увидел, что она крепко спит, а по ее лицу блуждает улыбка. Он тоже улыбнулся и с нежностью накрыл ее одеялом.

Затем Микель откинулся на подушку и остался наедине с самим собой. Он не знал подобного покоя вот уже много лет. Гнев и злость, ставшие для него привычными спутниками, исчезли, и сейчас в его душе жила лишь огромная любовь к этой чудесной девушке.

Постепенно в его полусонном мозгу сформировалась мысль о том, почему и зачем он оказался в этой кровати, в этом городе. На поверхность его сознания всплыла огромная, безбрежная реальность.

Ему было очень непросто наложить реальность — даже на очень короткое время — на любовь, которая поселилась в его душе. Ему было сложно вернуть в свое сознание острую ненависть и вспомнить причины, которые привели его сюда. Но всплывшие в памяти ужасные картины из его детства и юности, прошедших в Стране Басков,— убийство отца, лица его мучителей — помогли возродить гнев и жажду мщения.

С чувством огромного сожаления он снова посмотрел на спящую рядом с ним женщину-ребенка. Она была олицетворением непоколебимой и чистой веры в чудесную сказку, которая, по ее глубокому убеждению, могла превратить ее в полноценного человека и вернуть к нормальной жизни. Он же по иронии судьбы оказался обречен на то, чтобы быть врагом этой веры, которая застила глаза его товарищам, заставляя их угодничать перед врагом, превращая их в предателей, способствующих дальнейшему порабощению его народа. Чтобы дать своим собратьям свободу, он обязан уничтожить символ этой веры, однако одновременно с этим он убьет надежду и любовь в душе Наталии.

И все же Уртадо понимал, что должен сделать это.

У него были обязательства перед другой, еще более великой любовью, и ради нее он был готов идти на любые жертвы.

«Ах, Наталия, Наталия,— подумал он.— Когда все закончится и я выйду из этой схватки победителем, постарайся понять меня!»

Но он-знал: она никогда его не поймет.

В голову ему пришла еще одна мысль: если ему придется долго прятаться, может случиться так, что он не сумеет победить. Сейчас город просто кишит полицией, и такое положение может сохраниться вплоть до окончания Великой Недели. Как он сумеет взорвать грот, если у него не будет возможности пронести взрывчатку на территорию святилища?

И тут его осенило. А ведь есть один способ добиться успеха. Если это сработает, то завтра он сделает так, что с Девой Марией будет покончено раз и навсегда.

Назад: 8

Дальше: 10