1

Непроницаемо черная ночь близилась к концу, и на востоке небо начало светлеть, возвещая о приближающемся рассвете. В шесть часов утра маленькая крестьянская девочка Бернадетта Субиру спустилась по склону холма, направляясь к зияющему в горе отверстию — гроту Массабьель. Там уже собралось около ста пятидесяти человек. Они смотрели на нее, они ждали ее и того, что должно было произойти.

Бернадетта, одетая в белый плащ с капюшоном, заношенное платьице с чужого плеча и деревянные башмаки, зажгла свечу, достала из кармана четки и с улыбкой почтительно преклонила колени перед видением, которое вот-вот должно было появиться.

Впервые она увидела его двенадцать дней назад на этом же самом месте. Перед ней возник образ «дамы в белом», как вспоминала потом Бернадетта, загадочной молодой женщины в белом платье с синим поясом, в белом покрывале на голове и с двумя желтыми розами на босых ногах. За эти двенадцать дней Бернадетта посещала грот семь раз, и шесть раз к ней являлась таинственная дама, которая впоследствии, после своего пятнадцатого появления, назовется воплощением Непорочного зачатия, Девой Марией.

Этим темным утром, во вторник 23 февраля 1858 года, Бернадетта пришла в грот в восьмой раз и теперь с улыбкой дожидалась появления дамы в белом.

Среди ста пятидесяти человек, собравшихся в гроте, присутствовал по меньшей мере один скептик, Жан Батист Эстрад, чиновник налогового ведомства и весьма заметная фигура в раскинувшемся неподалеку торговом городке Лурде.

Эстрад привел с собой свою сестру Эмманюэлиту и нескольких ее любопытных подружек. Женщины сгорали от нетерпения стать свидетельницами зрелища, о котором гудел весь город. По дороге сюда Жан Батист отпускал колкости в адрес суеверных дураков и средневековых предрассудков. «Надеюсь, вы не забыли прихватить с собой театральные бинокли?» — насмешливо спрашивал он своих спутниц.

Теперь, находясь среди других пришедших и глядя на крестьянскую девочку, стоящую на коленях и перебирающую четки, он больше не испытывал желания шутить. Позже он будет вспоминать об этом так:

«Пропуская сквозь пальцы бусины четок, она подняла глаза и посмотрела вверх, словно ожидая увидеть там что-то. Внезапно ее лицо осветилось ярким волшебным светом, преобразилось чудесным образом, и она как будто стала кем-то другим… Это была уже не Бернадетта, она превратилась в некое неземное существо, озаренное небесной красотой…

Состояние блаженного восторга длилось в течение часа, и к концу этого времени девочка-провидица проползла на коленях от того места, где молилась, к кусту дикой розы, росшему прямо на скале. Там, собрав все свои силы словно бы для какого-то подвига, она поцеловала землю и, все так же не вставая с колен, вернулась на прежнее место. Ее лицо в последний раз озарилось небесным светом, который стал медленно меркнуть, пока не угас вовсе. Пророчица еще некоторое время продолжала молиться, но теперь это снова была все та же маленькая крестьянская девочка. Наконец Бернадетта поднялась на ноги, подошла к своей матери, и они затерялись в толпе».

Взбираясь по склону холма вместе с матерью, Бернадетта вкратце пересказала ей содержание беседы, которая произошла у нее с загадочной дамой. Являясь девочке раньше, дама уже открыла ей две тайны, а сегодня настал черед последней, третьей.

Позже, когда переродившийся из циника в праведника Эстрад подружился с Бернадеттой, он спросил ее, что сообщила ей Дева во время своего седьмого явления. «В ответ я услышал,— вспоминал Эстрад,— что открытые ей тайны касались только ее самой, и никого больше. Провидица также сказала, что она не может открыть эти тайны никому, даже своему исповеднику. Любопытные предпринимали многочисленные попытки выведать у девочки содержание трех тайн с помощью хитрости или щедрых посулов, но все они потерпели неудачу. Бернадетта пронесла тайны до могилы, так и не открыв их ни одной живой душе».

Как-то раз Шарль Мадонн, молодой адвокат из соседнего городка, осмелился зайти еще дальше.

«О чем они, эти тайны?» — спросил он.

«Они касаются лишь меня»,— последовал ответ.

«А если бы сам Папа Римский попросил тебя раскрыть их ему, ты бы согласилась?»

«Нет».

Спустя годы, когда Бернадетта приняла постриг в обители Св. Жильдара, расположенной в Невере, в Центральной Франции, ее суровая и недоверчивая патронесса, мать Мария Тереза Возу, в обязанности которой входило опекать новоиспеченную послушницу, тоже задала ей вопрос относительно трех тайн, однако Бернадетта и на сей раз отказалась раскрыть их.

«Представь себе, что Папа потребует от тебя проявить смирение и раскрыть сущность тайн»,— настаивала святая мать.

«Это его не касается»,— тихо, но твердо ответила Бернадетта.

Закончив чтение этой исторической справки, подготовленной Лурдской комиссией, Папа Иоанн Павел III, наместник Иисуса Христа, верховный понтифик Римско-католической церкви, опустил листы и поцокал языком.

— И вот теперь, почти сто тридцать лет спустя, эти тайны и впрямь заинтересовали Папу,— проговорил он.

— Да, Ваше Святейшество,— с почтением склонил голову государственный секретарь Ватикана.— Особенно третья, открытая святой Бернадетте во время седьмого явления.

Они находились в просторном, отделанном многочисленными украшениями кабинете Папы на последнем этаже его резиденции в Ватикане. Сидя за своим письменным столом в обтянутом белым атласом кресле с высокой спинкой, Папа Иоанн Павел III устремил взгляд в утопленное в стене окно, обрамленное тяжелыми камчатными шторами с золотым шитьем. Из окна открывался вид на площадь Святого Петра.

— Получается, что теперь нам известны все три тайны Бернадетты? Вы в этом уверены?

— Более чем уверен, Ваше Святейшество,— ответил кардинал.— Все документы, полученные от Лурдской комиссии, вы сейчас держите в руках.

— Они абсолютно достоверны?

— Вы сами в этом убедитесь, Ваше Святейшество. Первые две тайны не представляют для нас особого интереса. Последняя, третья, и вы с этим уже согласились, может иметь колоссальное значение. Остается лишь одно: Ваше Святейшество должны решить, стоит ли открывать ее миру.

Папа задумался.

— Когда я должен принять решение?

— К концу недели, Ваше Святейшество. Лурдская комиссия ожидает ваших указаний относительно того, как ей следует действовать дальше. Через три недели должно начаться Великое национальное паломничество.

— Комиссия…— пробормотал себе под нос понтифик.— А что думает по этому поводу сама комиссия?

— Все изложено в этих документах, — ответил кардинал и, поколебавшись, добавил: — От отца Рулана из Лурда я слышал, что большинство входящих в комиссию священнослужителей и все представители торговых кругов выступают за обнародование третьей тайны. Они убеждены, что это заявление в значительной степени поднимет интерес к святым местам и в конечном итоге от этого выиграет не только город, но и весь мир. Остальные члены комиссии — все без исключения духовные лица — либо категорически выступают против обнародования, либо относятся к этой идее с неохотой, опасаясь, что оглашение последней тайны Бернадетты будет иметь негативные последствия для церкви. Однако возглавляющий комиссию епископ Пейрань со всей решительностью заявил мне, что последнее слово в этом споре должно принадлежать вам.

Понтифик понимающе кивнул головой, не сводя глаз с лежащих перед ним документов.

— Я внимательно изучу эти бумаги и вознесу молитвы Господу с просьбой наделить меня мудростью и помочь в принятии верного решения. И безусловно, до конца этой недели, в пятницу, оно станет вам известно.

— Очень хорошо.— Государственный секретарь энергично поднялся на ноги, но, прежде чем направиться к двери, внимательно посмотрел на понтифика и спросил: — Могу ли я высказать свое мнение по данному вопросу?

— Разумеется.

— Мне кажется, Ваше Святейшество, что все это несет в себе огромный риск.

Папа улыбнулся. Будучи мудрым и практичным человеком, он ответил:

— Господь наставит нас на путь истинный.

Когда была сделана — и тут же тайно выкуплена церковью — сенсационная находка, епископу Лурдскому и Тарбскому Пейраню было поручено создать специальную комиссию по изучению всех обстоятельств этого грандиозного события. Ежедневная газета «Л'Эссор бигордан» тут же окрестила ее Лурдской комиссией и напомнила читателям, что это второй случай в современной истории города, когда создается орган, включающий в себя столько выдающихся людей одновременно. Издатели и читатели гадали, что именно явилось причиной создания столь авторитетной комиссии, ведь им было сообщено лишь, что ее членам предстояло «обсудить историческое открытие большой важности». Слухи множились, но никто, помимо членов комиссии, не имел ни малейшего понятия, о чем конкретно идет речь.

Первая комиссия такого рода была назначена в ноябре 1858 года тогдашним епископом Лурдским и Тарбским Бертраном Севером Лорансом с вполне определенной целью. Девяти ее членам предстояло изучить феномен юной Бернадетты и определить, действительно ли ей являлась Богоматерь. После четырех лет, в течение которых проводились изыскания, досточтимые члены комиссии сообщили миру: «Мы пришли к выводу, что Дева Мария, Непорочная Матерь Божья, действительно являлась Бернадетте Субиру 11 февраля 1858 года, а также в последующие дни общим числом восемнадцать раз, в гроте Массабьель, что возле города Лурда. Мы полагаем все свидетельства об этом чуде подлинными и правдивыми и посему санкционируем в нашей епархии поклонение Святой Деве из Лурдского грота».

Таков был вердикт первой Лурдской комиссии, завершившей свою работу в 1862 году.

И вот теперь, по прошествии столь долгого времени, шестнадцать членов новой комиссии собрались в зале заседаний муниципалитета, но не для того, чтобы принять собственное решение, а чтобы выслушать решение, принятое верховным понтификом Римско-католической церкви в Ватикане. После шести недель бесплодных дебатов члены комиссии так и не смогли прийти к согласию.

Отчаявшись получить большинство в том или в другом лагере спорящих, епископ Лурдский и Тарбский направил материалы работы комиссии и свидетельства подлинности находки архиепископу Тулузскому. Тот выразил мнение, что с учетом противоречивости ситуации и важности находки окончательное решение должно быть принято на высшем уровне, в Риме, Его Святейшеством Папой.

Сегодня членов комиссии предупредили, что этим утром они услышат вердикт понтифика, и они, собравшись в ратуше, дожидались этого торжественного момента. Несмотря на то что в большинстве своем они являлись служителями церкви, обстановка в зале заседаний была лишена какой-либо религиозной атрибутики. Это было сделано по предложению отца Рулана, историка Лурда, занявшего нейтральную позицию в обсуждаемом вопросе.

Дальнейшая полемика утратила всякий смысл, однако почтенные члены комиссии были по-прежнему настроены воинственно и обменивались колкими репликами. Свою позицию в очередной раз излагал отец Эмери, один из десяти городских священников:

— Я считаю, что подобное объявление несет в себе опасность для церкви, для верующих, для всего города. Если событие, о котором вы хотите сообщить, не произойдет, вера будет подорвана, а церковь подвергнется осмеянию. Будет дискредитировано то, чему мы служим. Поэтому я говорю: пусть все остается как прежде!

Ему возражал сидящий на противоположной стороне стола Жан Клод Жаме, владелец популярного у туристов ресторана:

— Мы обязаны сделать это объявление, чтобы возродить интерес к религии, привлечь в наш город новых паломников. Только таким образом мы сможем вдохнуть новую жизнь в веру, которая в последнее время неуклонно угасает в душах людей.

В этот момент в располагавшемся за стеной кабинете мэра Журдена зазвонил телефон, и этот звук положил конец дальнейшим препирательствам. Мэр вышел из зала, чтобы ответить на звонок, но почти сразу вернулся и позвал за собой епископа и отца Рулана. Оставшимся в зале показалось, что томительное ожидание длится целую вечность, но на самом деле им пришлось ждать не более двух минут.

Высокий, крепко скроенный епископ вновь занял место во главе стола. В своей строгой черной сутане он напоминал аскетическую фигуру, словно сошедшую с полотна Эль Греко. Его голос был низким и сильным, речь — сжатой и уверенной:

— Его Святейшество пожелал, чтобы мы объявили миру тайну Бернадетты. Да, объявили ее миру, причем сейчас же. Не сделать этого, подчеркнул Его Святейшество, значит продемонстрировать недостаток веры. Что касается его самого, шутливо добавил Его Святейшество, то он остается истинно верующим.

Епископ помолчал и обвел присутствующих взглядом. Окончательный вердикт прозвучал, и тем самым был положен конец любым спорам. Теперь все они вновь стали единой командой, и никто не пытался скрыть охватившее его возбуждение.

— Таким образом,— подытожил епископ,— я должен известить архиепископа в Тулузе, чтобы он немедленно начал готовиться к церемонии обнародования третьей тайны Бернадетты. Она состоится в Париже и будет проведена кардиналом Брюне.— Иерарх сделал короткую паузу и холодно улыбнулся.— Восемь дней, отсчет которым начнется через три недели, станут самыми важными в истории Лурда начиная с того полудня, когда Бернадетта ощутила порыв ветра и увидела даму в белом, появившуюся в гроте. Я также уверен в том, что обнародование третьей тайны станет важнейшим событием в жизни многих людей на планете, которые услышат эту весть и обрящут путь к любимому всеми нами Лурду.

Обычно, когда Лиз Финч ехала на своем стареньком «ситроене» от площади Согласия по Елисейским Полям, лавируя в безумном и непредсказуемом автомобильном потоке Парижа, она то и дело посматривала на поражающую своим великолепием громаду Триумфальной арки, возвышающуюся далеко впереди. Для Лиз арка являлась воплощением всего, что только мог предложить Париж: классической красоты, удивления, восторга, обещания того, что ее жизнь в этом городе будет прекрасной.

Арка превращала ее мечты и заветные помыслы в реальность, помогала увидеть себя в качестве высокооплачиваемой и широко известной в Париже корреспондентки иностранного информационного агентства, женщины столь же замечательной, как и Джанет Фланнер. Джанет была хозяйкой изысканных апартаментов на острове Сент-Луи, женой успешного и состоятельного француза, управляющего одной из крупных компаний (он сочетал в себе блестящий ум и сексуальность и в качестве свадебного подарка преподнес невесте коллекцию произведений искусства французского примитивизма), а также матерью двух очаровательных детей, которые играли в Люксембургском саду под присмотром заботливой и хлопотливой няни-англичанки. Когда Лиз Финч видела Триумфальную арку, под ее плавным изгибом она видела такую же жизнь и для себя,— жизнь, наполненную удовольствиями й интересными друзьями.

Однако в это утро, возможно впервые за три года, проведенные ею в Париже, Лиз Финч не обратила внимания на знаменитую арку. В те секунды, когда ей удавалось отвлечься от сумасшедшего движения, она рассматривала свое отражение в зеркале заднего вида, и то, что она в нем видела, никак не способствовало повышению самооценки. Наоборот, созерцая себя в зеркале, она чувствовала, как начинают колебаться и рассеиваться, подобно миражу, надежды на то, что ей удастся и дальше оставаться в Париже.

Дело в том, что сегодня утром Лиз украдкой заглянула в служебную телеграмму, лежавшую на столе Билла Траска, ее шефа в Амальгамейтед Пресс Интернэшнл. Потом она получила от Траска задание на этот день и узнала, что поручено ее главной сопернице, Маргарет Ламарш. Все это вместе позволило Лиз понять, что она проигрывает, если уже не проиграла, в гонке за успехом. Ей показалось, что она участвует не в соревновании интеллектов и таланта, а в конкурсе красоты, а когда речь заходила о красоте, шансов у нее не оставалось.

В телеграмме из Нью-Йорка, поступившей на имя Траска, говорилось, что руководство требует в течение месяца сократить штат парижского бюро АПИ. Сотрудников из числа местных жителей — французов — должно стать вполовину меньше, штатных корреспондентов тоже. А учитывая, что корреспондентов было всего два — она и Маргарет Ламарш, несложно было подсчитать, что из них двоих останется только одна, причем оставшейся предполагалось значительно повысить зарплату и расширить круг полномочий. Проигравшая — а Лиз предполагала, что это будет именно она,— могла убираться ко всем чертям. Траск уже упомянул о грядущем сокращении, но не стал вдаваться в детали, однако Лиз знала правду и боялась ее.

Когда три года назад Лиз уволилась из газеты в Висконсине и поступила на более престижную работу в расположенное на Манхэттене агентство Амальгамейтед, а затем была направлена в престижное парижское бюро агентства, ее жизнь кардинально изменилась и наполнилась надеждой. Недавно она даже встретила молодого и привлекательного менеджера, парижанина, который находил Лиз интересной и рассыпался в комплиментах по поводу ее произношения. Эти отношения могли развиваться неторопливо — год, а то и два, но что она может успеть за тридцать дней? Если ее уволят, через месяц ей придется уехать из Франции, и тогда — прощай, Шарль! Прощайте и надежды заработать журналистскую известность. Максимум, на что сможет рассчитывать Лиз при таком развитии событий, это получить канцелярскую работу где-нибудь в Сидар-Рапидсе или Шайенне, выйти замуж за торговца страховыми полисами и родить двух детей-дебилов.

Значит, задача Лиз — не допустить, чтобы единственную должность штатного корреспондента, которая останется в парижском бюро АПИ через месяц, заняла Маргарет. Но теперь вот дело дошло до «конкурса красоты», и Лиз не нравились ее собственные перспективы. Лиз знала, что она гораздо более одаренный журналист, чем Маргарет, но с точки зрения привлекательности, бесспорно, уступает ей. Лиз была рабочей лошадкой, которая тащила на себе воз повседневных обязанностей и писала о самых прозаических вещах — от проблем французской экономики до автосалонов. Маргарет, в отличие от нее, поручали освещать самые «вкусные» задания: репортажи о показах мод, интервью со знаменитыми политиками, писателями и кинозвездами.

Задания, которые каждая из них получила сегодня утром, стали очередным подтверждением этой печальной закономерности.

Была одна тема, настоящий лакомый кусочек, и Лиз молила Бога, чтобы ее поручили именно ей, но тема досталась пустышке Маргарет.

От своих информаторов Траск, у которого был настоящий нюх на сенсации, получил сведения о том, что Андре Вирон, харизматичный министр внутренних дел, метящий в премьер-министры, балансирует на грани катастрофы, которая грозит обернуться общенациональным скандалом. Как оказалось, он поддерживал тайные связи с темной и скользкой личностью по фамилии Вейдман.

Этот Вейдман, владевший киностудией по производству порнофильмов и причастный к торговле кокаином, мошенническим путем заполучил крупные ссуды, причем не без помощи министра внутренних дел. Деньги поступили на его счета, но представленные им долговые обязательства оказались не заслуживающими доверия. Вопрос заключался в том, действовал ли Вирон без злого умысла, искренне поверив Вейдману, или же они были сообщниками и вдвоем набивали карманы фактически украденными деньгами. Траск безошибочно учуял в этой истории запах крупного скандала наподобие аферы Ставиского, которая потрясла Францию в тридцатые годы.

О, с каким наслаждением Лиз Финч вонзила бы зубы в этот сюжет! Но, увы, час назад он достался Маргарет Ламарш. А Лиз поручили совершенно бесперспективное, с ее точки зрения, задание: отправиться в отель «Плаза Атене» на пресс-конференцию парижского кардинала Брюне, на которой тот собирался сделать какое-то наверняка никому не интересное заявление религиозного характера. И вряд ли хоть кто-то в нью-йоркской редакции АПИ обратит внимание на сообщение об этом «событии».

Маргарет получила лакомое задание потому, что, по мнению Траска, была способна соблазнить Вирона и выудить у него правду. А Лиз бросили кость, поскольку природа не наделила ее качествами, необходимыми для того, чтобы соблазнить хоть кого-то.

Все это наглядно демонстрировало сейчас зеркало заднего вида.

Лиз видела копну рыжих волос, приобретших апельсиновый оттенок после недавних экспериментов с новой краской. Она видела хищную горбинку на переносице, которую даже римской назвать было нельзя. Слишком тонкие губы образовывали узкую полоску, а нижняя челюсть была словно подрубленной. Эта картина, которую не могла исправить даже безукоризненно чистая и гладкая кожа, приводила Лиз в уныние. К тому же она знала: то, что нельзя разглядеть в зеркало заднего вида, еще хуже. Ее груди были несовременно большими и отвисшими, бедра — чересчур толстыми, а ноги — кривоватыми. Если же добавить ко всему этому рост в метр пятьдесят шесть, получалась и вовсе катастрофа. Единственным достоянием, которым Лиз по праву могла гордиться, но которое — о жестокость природы! — невозможно увидеть с первого взгляда, был ее ум, светлый, цепкий и упрямый.

И еще безжалостный. Вот и сейчас он постоянно вызывал в воображении облик Маргарет Ламарш. Маргарет была рождена для того, чтобы стать моделью, и некоторое время действительно зарабатывала на жизнь, расхаживая по подиуму. На четыре года младше Лиз, в свои двадцать восемь она была высокой, стройной, грациозной, с блестящими темными волосами, точеными чертами лица гейши, красивыми пухлыми губами, маленькой грудью во французском стиле и длинными ногами. А также с примитивным мозгом. Но кого это волновало? Что за чудовищная несправедливость!

Лиз свернула на улицу Монтень, и тут в голову ей пришла другая мысль: а вдруг Траск поручил Маргарет столь сказочное задание вовсе не для того, чтобы та соблазнила министра внутренних дел Вирона, а потому, что сам хотел соблазнить ее? И возможно, уже соблазнил?

Лиз Финч тихо застонала. Если это предположение верно, а скорее всего, так и есть, ее шансы отвоевать единственное место репортера АПИ, которое останется в следующем месяце, равны нулю. Маргарет получит все: славу, деньги, престижную работу, а на долю Лиз останутся отбросы. Примерно такие же, какими она вынуждена заниматься сейчас.

Она подъехала к тротуару напротив «Плазы» и нажала на педаль тормоза. Швейцар в ливрее распахнул дверцу ее видавшего виды «ситроена» и одарил ее вежливой улыбкой, которую, увы, никак нельзя было назвать игривой. Лиз схватила с сиденья коричневую рабочую сумку, бесформенную и потрепанную, и поспешила в отель. В просторном вестибюле развалились в креслах несколько смуглолицых толстяков восточного типа, но ни один из них не удостоил ее даже взглядом.

Торопливо шагая к лифтам, расположенным во втором, меньшем по размеру вестибюле, представлявшем собой галерею, где гости за столиками пили послеобеденный чай, Лиз пыталась вспомнить, куда, черт побери, ей нужно идти. Она направилась было в зал Монтеня, но, не успев дойти до лифтов, все же вспомнила и резко остановилась. Когда Траск давал ей задание, он также вручил ей телеграмму, в которой говорилось, что кардинал Морис Брюне, архиепископ Парижский, намерен сделать важное сообщение на пресс-конференции в зале Режанс отеля «Плаза» в десять часов утра. Значит, ей нужен Режанс, самый величественный и важный из залов отеля.

Лиз развернулась и пошла в обратном направлении, размышляя по пути о том, что за важное сообщение может быть у попов. Наверное, собрались провести какую-нибудь незначительную церковную реформу. Скукота! Мертвый груз на информационной ленте агентства АПИ.

Пройдя в зал сквозь открытые стеклянные двери, Лиз немного удивилась тому, какое огромное количество народу привлекла эта клерикальная пресс-конференция. Длинный и узкий зал с тремя великолепными люстрами и стенами, обшитыми резными деревянными панелями, был битком набит репортерами. Проталкиваясь в дальний конец зала, где под большим портретом Людовика XV был установлен стол с кофе, Лиз вдруг заметила, что в зале возникло движение. Пресс-конференция вот-вот должна была начаться, и те журналисты, что еще не успели сесть, стали поспешно занимать места.

Направляясь к ближайшему свободному креслу, Лиз узнала Брайена Эванса, пухлого и розовощекого корреспондента лондонской газеты «Обсервер», с которым ей приходилось десятки раз встречаться на различных вечеринках и официальных мероприятиях.

— Эй, Брайен! — окликнула она коллегу.— Что здесь происходит? Гляди, какая толпа собралась!

Эванс подошел к ней и доверительным тоном сказал:

— У меня есть сведения, что церковь намерена сделать какое-то сенсационное заявление, связанное с Лурдом. Не знаю, о чем именно пойдет речь, но, учитывая, что новости из Лурда приходят не слишком часто, готов допустить, что это нечто действительно важное. Больше мне пока ничего не известно,

— Ну что ж, поглядим, послушаем,— задумчиво протянула Лиз, а затем села и достала из сумки ручку и блокнот.

Стеклянные двери зала бесшумно закрылись, на возвышении появился мужчина и сообщил, что сейчас перед собравшимися выступит кардинал Морис Брюне. После этого на трибуну вышел пожилой дородный человек в очках и сутане. В руках он держал два листка бумаги, которые аккуратно положил на пюпитр.

Поправив очки в роговой оправе, кардинал заговорил по-французски громким хрипловатым голосом:.

— У меня есть короткое сообщение, после которого я готов в течение десяти минут отвечать на вопросы из зала.

И тут же начал зачитывать свое сообщение:

— Всем присутствующим здесь, без сомнения, известна история святой Бернадетты из Лурда, блаженной Бернадетты Субиру, и являвшихся ей видений Девы Марии в гроте Массабьель в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году. Молитвы в Чудесном гроте и вода из источника, найденного Бернадеттой, почти сразу стали, исцелять хворых и увечных, вылечивали раны. Зафиксировано около семидесяти случаев исцеления, которые церковь официально объявила чудесными и богоявленными. В результате этого Лурд был признан главным местом поклонения христианского мира. В дополнение к вопросам веры, которые Дева Мария обсуждала с Бернадеттой, она поведала ей три тайны, которые Бернадетта отказывалась раскрывать до конца своей жизни. Тем не менее, как выяснилось недавно, она доверила эти тайны дневнику, который продолжала вести и после того, как покинула Лурд и стала монахиней монастыря Святого Жильдара в Невере, и который перед смертью передала на хранение своему родственнику в Бартре.

Кардинал прочистил горло.

— Теперь дневник Бернадетты найден, и его подлинность установлена научным путем. Нам стало доподлинно известно, что в своем дневнике Бернадетта собственной рукой записала содержание трех тайн, открытых ей Богородицей. Это предсказания. Два из них, имеющие меньшее значение и касающиеся в большей степени самой Бернадетты, уже воплотились в жизнь. Третье пророчество, которое Пречистая Дева поведала Бернадетте, явившись к ней в седьмой раз, двадцать третьего февраля тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года, еще не сбылось.

Кардинал выдержал многозначительную паузу и перешел к самой важной части своего сообщения:

— Бернадетта записала в дневнике дату, когда должно свершиться третье пророчество Девы Марии, и этот день наступит ровно через три недели. Согласно решению Его Святейшества Папы Иоанна Павла Третьего и с благословения Господа нашего сегодня святая церковь возвещает миру содержание третьего пророчества, открытого Бернадетте Девой Марией. Суть его состоит в том, что Она, Дева Мария, вновь появится в гроте Массабьель в Лурде в двадцатом веке. «Она сказала мне,— записала в дневнике Бернадетта,— что вновь появится так же, как приходила ко мне. Но теперь Она явится другому и совершит чудесное исцеление. Она велела мне не раскрывать эту тайну, пока я жива, но сказала, что перед тем, как предстать перед Высшим судом, я могу записать эти слова и оставить их живущим. И вот я пишу эти строки в своем дневнике, чтобы однажды их смогли прочесть другие». Бернадетта записала дату, когда должно состояться новое явление Девы Марии. Так вот, это произойдет в нынешнем году, в течение восьми дней между четырнадцатым й двадцать вторым августа. Этот период отныне и впредь будет называться Неделей Новоявления. Пречистая Дева Мария возвращается в Лурд. Такова весть, ниспосланная Господом нашему миру.

Лиз Финч сидела словно окаменев, но мозг ее лихорадочно работал.

Сидя за своим письменным столом на третьем этаже здания АПИ, расположившегося на улице Итальянцев, Лиз Финч закончила писать самую, пожалуй, необычную заметку в своей жизни, распечатала текст и, скрепив листы, понесла материал в крохотный стеклянный кабинет Билла Траска.

Траск в рубашке с закатанными рукавами восседал в массивном деревянном Кресле и делал пометки в свежем номере «Фигаро», выискивая намеки на сенсации. Как всегда, Лиз засмотрелась на его шевелюру. Он зачесывал волосы на манер своего идола, культового журналиста двадцатых годов X.Л. Менкена из Балтимора. Вот только Траску такая прическа шла, как корове седло. Интересно, подумала Лиз, какого мнения придерживается на этот счет его вероятная любовница Маргарет?

Лиз небрежно швырнула шефу заметку.

— Все готово. Наслаждайся.

Траск прочитал заголовок и поднял брови.

— Что, без шуток? — пробормотал он, начал читать заметку и опять вздернул брови.— Но ведь теперь половина населения планеты попрется в Лурд!

Траск снова углубился в чтение и на сей раз внимательно прочитал статью до конца — все три страницы, а затем вернул листы Лиз.

— Хорошо, очень хорошо. Мне нравится. Никакой правки. Отсылай.

Лиз не знала, как реагировать на его нежданную похвалу. Поколебавшись, она спросила:

— Ты думаешь, подобная новость заслуживает такого большого объема?

— Конечно! Это очень важная новость.

В душе Лиз стала закипать злость.

— Но это же бред сивой кобылы, Билл, и ты сам это знаешь. Ты ведь не веришь ни единому слову из этой белиберды!

Траск с видимым усилием выпрямился в своем кресле.

— Солнышко,— заговорил он,— я здесь не для того, чтобы верить или не верить. Этому верят семьсот сорок миллионов католиков по всему миру. Этому верят пять миллионов человек разных конфессий, которые ежегодно приезжают в Лурд. Почти семьдесят счастливчиков, чудесное исцеление которых было официально признано церковью, тоже верят. Этого вполне достаточно, чтобы сообщение о новом явлении Девы Марии стало важной новостью, а больше меня ничего не интересует.

— Но я все равно убеждена, что это ахинея,— резко сказала Лиз,— и я очень рада, что покончила с этим.

Она направилась к двери, но Траск остановил ее:

— Не торопись, киска.— Он подождал, пока она вернется к нему, а затем добавил: — Ты с этим еще не покончила, Лиз. Ты только начинаешь. Я отправляю тебя в Лурд, чтобы ты вела репортаж с места событий. Это твое следующее и очень важное задание.

Лиз моргнула, как будто ее щелкнули по лбу.

— Билл, в какой форме я, по-твоему, должна преподносить это читателю? Что-то вроде краткой биографической заметки о Золушке, интервью со Златовлаской или криминальной хроники о злодеяниях трех медведей? Не впрягай меня в это, Билл, тут ведь совершенно не о чем писать. Пусть этим займется какой-нибудь внештатный корреспондент. Ну почему ты не можешь дать мне какое-нибудь приличное задание, где бы я могла развернуться? Что-нибудь вроде… скандала с Вироном?

Физиономия Траска осталась бесстрастной.

— Я уверен, что Маргарет достаточно компетентна и справится с этой темой. Каждому свое. Ей — Вирон, тебе — Дева Мария. И не пытайся вносить правку в мои решения, Лиз. Предоставь мне свидетелей или свидетельства возвращения Богоматери, и ты будешь достойно вознаграждена.

Лиз испытывала огромное искушение сцепиться с Траском, обвинить его в том, что он намеренно роет ей яму, отправляя ее в этот наисвятейший провинциальный городишко в Пиренеях, в то время как Маргарет поручено сенсационное расследование, о котором может мечтать любой журналист. Лиз хотела сказать ему, что это нечестно, очень нечестно.

Но она видела перед собой лишь его макушку с великолепной прической а-ля Менкен и понимала, что разговор закончен. Воевать дальше не имело смысла.

Почувствовав, что она все еще здесь, Траск пробурчал, не поднимая головы:

— Отправляйтесь, юная леди. Работайте, ищите, пишите. Еще столько несчастных душ жаждут спасения.

— Да пошли они, эти души! — огрызнулась Лиз и вышла, кляня Траска и собственную судьбу и недоумевая, какой идиот поверит во всю ту ерунду, которую ей предстоит написать.