Глава шестая

В субботу, во второй половине дня как раз к чаю прибыл мистер Барбекью-Смит. Это был тучный человек с очень большой головой и без шеи. Когда-то, когда он еще был молод, он очень страдал оттого, что у него нет шеи, но утешился, прочитав в «Луи Ламбере» у Бальзака, что все великие люди в истории человечества были отмечены этой особенностью, и по очень простой и очевидной причине: величие — это не более и не менее как гармоничное сочетание качеств головы и сердца. Чем короче шея, тем ближе друг к другу эти два органа; argal... Это было убедительно.

Мистер Барбекью-Смит принадлежал к старой школе журналистики. Он щеголял львиной головой с гривой черных с сединой, удивительно неопрятных волос, зачесанных назад с широкого, но низкого лба. И сам он казался чуть-чуть, всегда лишь чуть-чуть грязноватым. В более молодые годы он шутливо называл себя человеком богемы. Потом перестал. Теперь он был учитель, своего рода пророк. Тираж некоторых его книг об утешении и духовном учении достиг уже ста двадцати тысяч.

Присцилла приняла его со всеми почестями. Он еще никогда не бывал в Кроме, и она показала ему дом. Мистер Барбекью-Смит был полон восхищения.

—Такой необычный, такой старинный, — повторял он. Голос у него был масленый, почти елейный.

Присцилла похвалила его последнюю книгу.

— Великолепно, просто великолепно, — сказала она со свойственной ей манерой безмерно восхищаться всем.

— Я рад, если книга вам понравилась, — сказал Барбекью-Смит.

—О, потрясающе! А это место про лотосовый пруд — оно мне показалось таким прекрасным!

— Я знал, что оно вам понравится. Видите ли, ко мне это пришло извне. — Он повел рукой, обозначая звездный мир.

Они вышли в сад, где был накрыт стол. Мистера Барбекью-Смита должным образом представили.

—Мистер Стоун тоже пишет, — сказала Присцилла, знакомя его с Дэнисом.

—В самом деле? — милостиво улыбнулся Барбекыо-Смит и посмотрел на Дэниса со снисходительностью олимпийца. — И что же вы пишете?

Дэнис был в ярости и в довершение к этому почувствовал, что густо краснеет. Неужели у Присциллы нет чувства меры? Она ставила их на одну доску — его и Барбекью-Смита! Они оба пишут, оба пользуются пером и чернилами. На вопрос мистера Барбекью-Смита он ответил:

— О, ничего особенного, пустяки. — И отвернулся.

—Мистер Стоун — один из наших молодых поэтов. — Это был голос Анны. Он хмуро посмотрел на нее, а она ответила ему улыбкой, что еще больше вывело Дэниса из себя.

— Отлично, отлично, — сказал мистер Барбекью-Смит и ободряюще сжал руку Дэниса. — Бард — это благородное призвание.

Едва они закончили пить чай, как мистер Барбекью-Смит извинился: он должен немного поработать до обеда. Присцилла вполне его понимала. Пророк удалился к себе в комнату.

Без десяти восемь мистер Барбекью-Смит спустился в гостиную. Он был в хорошем настроении и, идя по лестнице, улыбался и потирал свои большие белые руки. В гостиной кто-то тихо наигрывал на рояле какие-то фрагменты. Мистер Барбекъю-Смит попытался угадать, кто бы это мог быть. Наверное, одна из молодых леди. Но нет, это был Дэнис, который, увидев его. поспешно и в некотором смущении встал.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал мистер Барбекью-Смит. — Я очень люблю музыку.

— Тогда я тем более не могу продолжать, — ответил Дэнис. — Я просто бренчу немного.

Они замолчали. Мистер Барбекыо-Смит стоял спиной к камину, с удовольствием вспоминая о том, как минувшей зимой он грелся у огня. Он не мог скрыть внутреннего удовлетворения и все продолжал улыбаться, думая о своем. Наконец он повернулся к Дэнису.

—Вы ведь пишете, не так ли?

— Гм, да, пожалуй. — немного.

—Сколько слов вы может написать за час?

—Признаться, никогда не считал.

—О, вам надо обязательно посчитать, обязательно. Это чрезвычайно важно.

Дэнис напряг память.

—Когда я в хорошей форме, — сказал он, — то полагаю, что статью в тысячу двести слов я пишу приблизительно четыре часа. Но иногда и много дольше.

Мистер Барбекью-Смит кивнул.

—Так, триста слов в час в лучшем случае.

Он вышел на середину комнаты, повернулся на каблуках и опять стал напротив Дэниса.

— Отгадайте, сколько слов я написал сегодня между пятью и половиной восьмого?

— Не могу себе представить.

—Нет, все-таки попробуйте. Между пятью и половиной восьмого — это два с половиной часа.

— Тысячу двести слов, — отважился Дэнис.

—Нет, нет. — Растянувшееся в улыбке лицо мистера Барбекью-Смита весело сияло. — Попробуйте еще раз.

—Тысячу пятьсот слов.

— Нет.

— Сдаюсь, — сказал Дэнис. Он понял, что не может пробудить в себе особого интереса к тому, как пишет мистер Барбекью-Смит.

—Что ж, скажу вам. Три тысячи восемьсот слов. Дэнис раскрыл глаза.

— Вы, должно быть, пишете в день очень много.

Мистер Барбекью-Смит вдруг перешел на чрезвычайно доверительный тон. Он пододвинул табурет, поставил его сбоку от кресла Дэниса, сел и начал говорить тихо и быстро.

— Послушайте меня, — сказал он, положив ладонь на руку Дэниса. — Вам надо зарабатывать своими книгами на жизнь. Вы молоды, вы неопытны. Позвольте дать вам хороший совет.

Интересно, чего хочет его собрат по перу? Дэнис попытался представить себе: может быть, даст ему рекомендательное письмо к редактору журнала «Джон о'Лондонс Уикли»? Или сообщит, кому можно писать небольшие статьи за семь гиней?

Мистер Барбекью-Смит несколько раз похлопал его по руке и продолжал:

— Секрет творчества, — сказал он в самое ухо молодого человека, — секрет творчества — это вдохновение.

Дэнис изумленно посмотрел на него.

— Вдохновение, — повторил мистер Барбекью-Смит.

— Вы имеете в виду поэзию, которая льется из души? Мистер Барбекью-Смит кивнул.

—О, в таком случае я полностью с вами согласен, — сказал Дэнис. — Но что, если вдохновения нет?

— Это именно тот вопрос, которого я ожидал, — ответил мистер Барбекью-Смит. — Вы спрашиваете, что делать, если вдохновения нет? Отвечаю: у вас есть вдохновение. Вдохновение есть у всех. Вопрос лишь в том, чтобы заставить его работать.

Часы пробили восемь. Но никто не появился: в Кроме все всегда опаздывали. Мистер Барбекью-Смит продолжал:

—Вот мой секрет. Отдаю его вам даром. — Дэнис пробормотал благодарность и сделал соответствующую гримасу. — Я помогу вам найти вдохновение, потому что не хочу видеть, как столь приятный, серьезный молодой человек тратит свою энергию и лучшие годы жизни на каторжный интеллектуальный труд, который можно полностью устранить с помощью вдохновения. Я сам занимался таким трудом и знаю, что это такое. До того как мне исполнилось тридцать восемь, я писал так же, как вы, — без вдохновения. Все, что я сочинил, я выжимал из себя ценой тяжелого труда. Так вот, в те дни я не мог написать свыше шестисот слов в час, и более того, часто мне не удавалось продать то, что я писал.

Он вздохнул.

— Нас, художников, — заметил он между прочим, — нас, интеллигентов, не очень-то ценят в Англии.

Дэнис подумал: нельзя ли как-нибудь, не выходя, конечно, за рамки приличия, отмежеваться от этого «нас» мистера Барбёкью-Смита. Подходящего способа не находилось, и, кроме того, было уже слишком поздно, ибо мистер Барбекью-Смит вновь продолжал свои рассуждения.

—В тридцать восемь я был бедным, борющимся за существование, усталым, перегруженным работой, никому не известным журналистом. Сейчас, в пятьдесят... — Он скромно умолк на мгновенье, сделал легкий жест и развел пухлые руки, словно демонстрируя что-то. Он демонстрировал себя. Дэнис вспомнил о рекламе молока фирмы «Нестл» — две кошки на стене при свете луны, одна черная и худая, другая белая, гладкая и толстая. До вдохновения и после.

—Все изменилось благодаря вдохновению, — торжественно сказал мистер Барбекыо-Смит. — Оно снизошло внезапно, как легкая роса с неба. Это случилось однажды вечером. Я писал мою первую небольшую книгу об этике поведения — «Примеры повседневного героизма». Вы, может быть, читали ее. Она стала моральным подспорьем — по крайней мере я льщу себя этой мыслью — для тысяч людей. Я дошел до середины второй главы и основательно застрял на ней. Безмерно уставший, я написал за последний час всего лишь сотню слов и не мог выжать из себя больше ничего. Я сидел, кусая кончик ручки и глядя на электрическую лампу, которая висела над моим столом — как раз передо мной, но несколько выше.

Он с особой тщательностью показал, как висела лампа.

— Вы когда-нибудь подолгу смотрели пристально на яркий свет? — спросил он, поворачиваясь к Дэнису. Дэнис, пожалуй, не помнил ничего подобного. — Так себя можно загипнотизировать, — продолжал мистер Барбскью-Смит.

Звуки гонга из зала доносились с нарастающей силой. И по-прежнему никого. Дэнис был ужасно голоден.

— Именно это произошло со мной, — сказал мистер Барбекью-Смит. — Я оказался в состоянии гипноза. Потерял сознат ние — вот так, — он щелкнул пальцами. — Придя в себя, я увидел, что уже далеко за полночь и что я написал четыре тысячи слов. Четыре тысячи! — повторил он, широко открывая рот, когда произносил слова «тысячи». — На меня снизошло вдохновение.

—Какой удивительный случай, — сказал Дэнис.

—Я сначала испугался. Мне казалось это неестественным; Я подумал, что это как-то не совсем правильно, я бы сказал, не совсем честно — создавать литературное сочинение в бессознательном состоянии. Кроме того, я боялся, что, возможно, написал чепуху.

— И вы действительно написали чепуху? — спросил Дэнис.

— Разумеется, нет, — ответил мистер Барбекыо-Смит с легким раздражением. — Разумеется, нет. Это было превосходно. Всего лишь несколько ошибок в правописании и описок, таких, какие обычно бывают при механическом письме. Но стиль, идея — все самое главное — было превосходно. После этого случая вдохновение нисходило на меня постоянно. Таким образом я написал полностью «Примеры повседневного героизма». Они имели большой успех, как и все, что я писал с тех пор. — Он наклонился к Дэнису и ткнул его палыхем. — Это и есть мой секрет, — сказал он, — и именно так вы тоже можете писать, если попытаетесь, — без труда, быстро и хорошо.

— Но как именно? — спросил Дэнис, пытаясь скрыть, сколь глубоко оскорбило его это заключительное «хорошо».

—Развивая ваше вдохновение, вступая в контакт с подсознанием. Вы читали мою книжку «Трубопровод к Бесконечности»?

Дэнис вынужден был признаться, что как раз эту, одну из немногих, может быть, даже единственную из книг мистера Барбекыо-Смита он не читал.

—Не беда, не беда, — сказал мистер Барбекыо-Смит. — Это просто маленькая книжка о связи подсознания с Бесконечностью. Установите контакт с подсознанием — и вы в контакте с Вселенной. В сущности, это и есть вдохновение. Вы понимаете мою мысль!

— Вполне, вполне, — сказал Дэнис. — Но разве не бывает так, что Вселенная порой шлет вам сигналы, совершенно не подходящие к случаю?

— Я не допускаю этого, — ответил мистер Барбекью-Смит. — Я направляю их через определенные каналы, пропускаю по трубам, заставляя вращать турбины моего сознания.

—Как воды Ниагары, — сравнил Дэнис. Некоторые мысли мистера Барбекью-Смита звучали как цитаты — без сомнения, цитаты из его собственных произведений.

—Совершенно верно, как воды Ниагары. И вот как я делаю это.

Он наклонился вперед и указательным пальцем принялся как бы отбивать такт своим рассуждениям.

— Прежде чем впасть в транс, я сосредоточиваюсь на том, что желаю сделать предметом моего вдохновения. Допустим, я пишу о повседневном героизме. За десять минут до впадения в транс я не думаю ни о чем другом, кроме как о сиротах, помогающих своим маленьким братьям и сестрам, о будничной работе, которую выполняют добросовестно и терпеливо, а мысли сосредоточиваю на таких великих философских истинах, как очищение и возвышение души страданием и алхимическое превращение свинцового зла в золотое добро (Дэнис, снова отмечая цитаты, мысленно развесил гирлянды кавычек). Затем я отключаюсь. Через два-три часа просыпаюсь и вижу, что вдохновение сделало свое дело. Тысячи слов — утешающих, возвышенных слов — лежат передо мной. Я аккуратно перепечатываю их на машинке, и они готовы к публикации.

—Все это выглядит удивительно просто, — сказал Дэнис.

—Это и есть просто. Все великое, прекрасное и возвышенное в жизни удивительно просто. (Снова кавычки.) Когда мне надо создать несколько афоризмов, я проверяю состояние транса тем, что перелистываю «Словарь цитат» или «Шекспировский календарь», — что окажется под рукой. Это, так сказать, дает ключ, это гарантирует, что Вселенная вольется в мое подсознание не сплошной рекой, а афористичными прерывающимися потоками. Вы понимаете мою мысль?

Дэнис кивнул. Мистер Барбекью-Смит сунул руку в карман и вытащил записную книжку.

—Я написал несколько афоризмов сегодня в поезде, — сказал он, листая страницы. — Погрузился в транс в углу вагона. Я считаю, что поезд — весьма подходящая среда для хорошей работы. Вот они, эти афоризмы.

Он откашлялся и прочел:

Любопытно, подумал Дэнис, каким образом иногда повторяется Бесконечность.

Мистер Барбекью-Смит поднял глаза от записной книжки.

— Этот последний афоризм, — сказал он, — особенно тонкий и красивый, не так ли? Без вдохновения я никогда бы не нашел этой мысли. — Он вновь прочитал апофегму, на этот раз медленнее и торжествен нее. — Прямо из Бесконечности, — многозначительно пояснил он, затем обратился к следующему афоризму.

—«Пламя свечи дает свет, но и обжигает». Мистер Барбекью-Смит недоуменно наморщил лоб.

—Я не знаю в точности, что это означает, — сказал он. — Это очень афористично. Можно, конечно, отнести это к высшему образованию — оно просвещает, но побуждает низшие классы на беспорядки и революции. Да, пожалуй, именно это и подразумевается. Но афористично, афористично.

Он задумчиво тер подбородок. Снова загремел гонг — громко, казалось, умоляюще: обед остывал. Звуки его вывели мистера Барбекью-Смита из созерцательного состояния. Он повернулся к Дэнису.

— Теперь вы понимаете, почему я советую вам развивать свое вдохновение. Пусть ваше подсознание работает на вас. Откройте путь для Ниагары Вселенной!

На лестнице раздались чьи-то шаги. Мистер Барбекью-Смит встал, тронул Дэниса за плечо и сказал:

— Больше об этом ни слова. Продолжим в другой раз. И помните: я полностью полагаюсь на вашу скромность. Есть вещи сокровенные, святые, о которых не хочется, чтобы знали все.

— Конечно, — сказал Дэнис. — Я это понимаю.