Глава 89
Богословский колледж – изящное здание, похожее на замок, – располагался в непосредственной близости от Национального собора. Изначально задуманный первым епископом Вашингтона как пасторский колледж, он был создан для дальнейшей подготовки священнослужителей после рукоположения. Теперь же колледж предлагает слушателям разнообразное множество курсов по теологии, вселенской справедливости, целительству и духовности.
Промчавшись по лужайке, Лэнгдон и Кэтрин открыли дверь колледжа полученным от Галлоуэя ключом и прошмыгнули внутрь, как раз когда вертолет снова завис над собором и мощный прожектор превратил ночь в день. Пытаясь отдышаться, беглецы застыли в вестибюле и огляделись. Через окна проникало достаточно света, и Лэнгдон не стал включать лампы, боясь выдать их с Кэтрин убежище. Они двинулись по центральному коридору, мимо конференц-залов, аудиторий и рекреаций. Интерьер напомнил Лэнгдону неоготические корпуса Йельского университета – снаружи дух захватывает, а внутри все на удивление функционально и практично, на смену старинному убранству пришли современные материалы, способные выдержать плотный людской поток.
– Туда! – Кэтрин указала в дальний конец коридора.
Она еще не поделилась с Лэнгдоном своим озарением насчет пирамиды, на которое ее натолкнуло имя Исаака Ньютона. Успела только обронить на бегу, что загадка решается с помощью самого обычного закона физики. Наверняка здесь, в колледже, найдется все, что ей для этого нужно. Лэнгдон пока понятия не имел, что ей понадобится и как она собирается преобразовать кусок цельного гранита или золота, однако после произошедшего у них на глазах превращения куба в крест надежды у него прибавилось.
В конце коридора Кэтрин остановилась и нахмурила брови, не находя того, что искала.
– Ты говорил, тут есть жилые помещения?
– Да, для участников конференций.
– Значит, где-то должна быть и кухня?
– Ты проголодалась?
Кэтрин ответила суровым взглядом.
– Нет, мне нужна лаборатория.
«Разумеется. – Тут Лэнгдон заметил уходящую вниз лестницу, обозначенную многообещающим указателем. – Самая любимая в Америке пиктограмма».
Внизу обнаружилась типичная столовская кухня – много хрома, гигантские миски, кастрюли – явно для готовки на большое количество людей. Ни одного окна. Прикрыв за собой дверь, Кэтрин включила свет. Тут же загудела автоматическая вытяжка.
Кэтрин принялась обшаривать шкафы в поисках нужных принадлежностей.
– Роберт, выгрузи пирамиду на стол, – велела она.
Чувствуя себя как начинающий поваренок в присутствии знаменитого шеф-повара вроде Даниеля Булю, Лэнгдон послушно вытащил пирамиду и водрузил сверху золотое навершие. Кэтрин в это время наполняла огромную кастрюлю горячей водой из крана.
– Поставь на плиту, пожалуйста.
Лэнгдон, стараясь не расплескать, взгромоздил кастрюлю на конфорку. Кэтрин открыла газ и зажгла пламя.
– Омаров будем варить? – с надеждой полюбопытствовал Лэнгдон.
– Очень смешно. Нет, варить не будем, будем творить – алхимию. И кастрюля, к твоему сведению, не для омаров, а для пасты. – Кэтрин показала на вставку-дуршлаг, которую она заранее вынула из кастрюли и оставила на столе рядом с пирамидой.
«Кто бы мог подумать».
– Значит, для расшифровки пирамиды надо сварить макароны?
Кэтрин пропустила саркастический вопрос мимо ушей, решив, что пора отбросить шутки в сторону.
– Ты наверняка в курсе, что масоны не случайно выбрали высшим градусом именно тридцать третий, – это связано как с историей, так и с символикой.
– Разумеется, – подтвердил Лэнгдон. Во времена Пифагора, за шесть столетий до Рождества Христова, в нумерологии число тридцать три почиталось как высшее из совершенных. Оно было священным, означающим божественную истину. Переняли это отношение и масоны – впрочем, не только они. Не случайно в христианской традиции принято считать, что Иисус был распят в возрасте тридцати трех лет, хотя никакими историческими источниками это не подтверждено. Не случайно Иосифу, согласно преданию, было тридцать три, когда он женился на Марии; Иисус сотворил именно тридцать три чуда, имя Господа упоминается в Книге Бытия ровно тридцать три раза, а в исламе небожители навсегда оставались тридцатитрехлетними.
– Число тридцать три почитается как священное во многих мистических традициях, – подытожила Кэтрин.
– Точно, – согласился Лэнгдон, по-прежнему недоумевая, при чем тут кастрюля для варки пасты.
– Значит, ничего удивительного, что алхимик, розенкрейцер и мистик Исаак Ньютон тоже придавал большое значение числу тридцать три.
– Еще бы. Ньютон с головой окунулся в нумерологию, пророчества и астрологию, но как…
– «Все явит тридцать третий градус».
Роберт Лэнгдон вытащил из кармана перстень Питера и перечел надпись. Потом посмотрел на кастрюлю с водой.
– Прости, все равно не понимаю.
– Роберт, сначала мы решили, что под тридцать третьим градусо м имеется в виду масонская степень, а потом догадались повернуть на тридцать три градуса перстень и превратили куб в крест. Тогда мы поняли, что слово «градус» здесь используется в другом смысле.
– Ну да, в геометрическом.
– Правильно. Но у «градуса» есть и другие значения.
Лэнгдон снова посмотрел на подогреваемую кастрюлю.
– Температура.
– Именно! – похвалила Кэтрин. – Разгадка пряталась на самом виду.
«Все явит тридцать третий градус».
Если нагреть пирамиду до тридцати трех градусов… что-нибудь наверняка откроется.
Лэнгдон не сомневался в исключительной остроте ума Кэтрин Соломон – однако кое-что она явно упустила из виду.
– Тридцать три градуса по Фаренгейту – это ведь почти минусовая температура. Может, следует положить пирамиду в морозилку?
Кэтрин улыбнулась:
– Ни в коем случае. Мы ведь готовим по рецепту великого алхимика и розенкрейцера, который подписывался псевдонимом Jeova Sanctus Unus.
«Исаак Ньютон еще и рецепты сочинял?»
– Роберт, температура – это основной алхимический фактор, и ее не всегда измеряли по шкале Фаренгейта или Цельсия. Есть и более древние шкалы, причем создателем одной из них как раз является Исаак…
– Шкала Ньютона! – воскликнул Лэнгдон, соображая, что Кэтрин явно права.
– Именно. Он строил свою шкалу исключительно на естественных явлениях. За точку отсчета была принята температура таяния льда, названная нулевым градусом. – Кэтрин выдержала паузу. – Думаю, ты без труда догадаешься, каким градусом он обозначил температуру кипения воды – учитывая что кипение считалось венцом всех алхимических процессов.
– Тридцать третьим.
– Точно! Тридцать три градуса. Температура кипения воды по шкале Ньютона. Помнится, я как-то спросила брата, почему Ньютон выбрал именно это число. Ведь на первый взгляд оно ни к чему не привязано. Почему не сто? Или еще что-нибудь поизящнее? И Питер объяснил, что для мистика Ньютона не существовало числа стройнее и элегантнее.
«Все явит тридцать третий градус».
Лэнгдон посмотрел на кастрюлю, затем на пирамиду.
– Кэтрин, пирамида сделана из цельного гранита и золота. Ты всерьез считаешь, что ее можно преобразовать обычным кипятком?
Кэтрин улыбнулась, словно знала что-то еще, о чем Лэнгдон пока не догадывался. Уверенным шагом двинувшись к столу, она взяла пирамиду вместе с золотым навершием и поместила в дуршлаг. А потом осторожно погрузила в кипящую воду.
– Вот сейчас и выясним.
Из зависшего высоко над собором вертолета пилот, переключив управление на автоматику, наблюдал за зданием и окрестностями. «Нигде никого». Тепловизоры не позволяли рассмотреть, что творится за каменными стенами, поэтому о действиях команды в данный момент пилот представления не имел. Впрочем, если кто-нибудь попытается проникнуть наружу, тепловизоры покажут.
Тепловой датчик сработал ровно через минуту: прибор, устроенный по тому же принципу, что и системы охранной сигнализации, среагировал на разницу температур. Как правило, в таких случаях отображалась человеческая фигура, движущаяся через поле холода, однако сейчас на мониторе виднелось какое-то тепловое облако, клочок горячего воздуха, плывущий над лужайкой. Пилот проследил, откуда оно плывет. Вентиляционный выход в стене колледжа.
«Нет, похоже не то». Такие перепады на тепловизорах отражались постоянно. «Готовят или белье стирают». Он уже было отвернулся, но тут заметил некоторую нестыковку. На стоянке у колледжа ни одного автомобиля, в окнах – ни огонька.
Пилот еще раз пристально вгляделся в экран тепловизора, а потом связался по рации с командиром.
– Симкинс, может, ничего такого, но тут у меня…
– Накаляющийся датчик температуры! – Лэнгдон согласился, что решение хитроумное.
– Обычный закон физики, – пояснила Кэтрин. – У разных веществ разная температура накаливания. И в науке это свойство применяется повсеместно. Тепловой маркер.
Лэнгдон взглянул на покрытую водой пирамиду с навершием. Над кастрюлей уже клубился пар, но профессора это не слишком воодушевило. Стоило посмотреть на часы, и сердце тревожно забилось: без четверти двенадцать.
– Думаешь, пирамида засветится от нагревания?
– Не засветится, а накалится, Роберт. Разница большая. Накаливание достигается за счет жара и происходит при определенной температуре. Например, при производстве стальных балок на них перед закалкой напыляют прозрачное вещество, которое накаляется, когда достигнута нужная для закалки стали температура, тем самым сигнализируя, что изделие готово. Или всякие кольца-хамелеоны, «индикаторы настроения». Надеваешь на палец, оно меняет цвет в зависимости от температуры тела.
– Кэтрин, пирамиду сделали в начале девятнадцатого века! Потайные петли в каменной шкатулке – еще куда ни шло, искусный мастер справится. Но невидимое теплозащитное напыление?
– Вполне осуществимо, – возразила она, с надеждой вглядываясь в пирамиду. – Древние алхимики вовсю использовали органический фосфор в качестве теплового маркера. Китайцы делали цветные фейерверки, и даже египтяне… – Кэтрин запнулась на полуслове, впившись взглядом в бурлящую воду.
– Что там? – Лэнгдон посмотрел туда же, но ничего особенного не заметил.
Кэтрин наклонилась ближе, напрягая зрение, потом вдруг развернулась и бросилась к двери.
– Ты куда? – крикнул вслед Лэнгдон.
Остановившись у выключателя, Кэтрин щелкнула рычажком. Одновременно погас свет и перестала гудеть вытяжка. В кухне воцарились темнота и тишина. Сквозь клубящийся над кастрюлей пар Лэнгдон попробовал раличить в глубине золотое навершие, и подлетевшая к плите Кэтрин застала профессора с разинутым от изумления ртом.
В точности как она и предсказывала, навершие светилось под водой. Постепенно проступали буквы, становясь по мере нагревания все ярче и ярче.
– Надпись! – прошептала Кэтрин.
Лэнгдон только кивнул, потеряв дар речи.
Пылающая надпись проявлялась на поверхности навершия, чуть ниже гравировки. Всего три слова, пока плохо различимые. Неужели именно ради них сегодня все и затевалось? «Масонская пирамида – самая настоящая карта, – уверял Галлоуэй. – И она указывает на реально существующее место».
Буквы пылали все ярче, и Кэтрин выключила газ. Вода постепенно перестала бурлить. Теперь под ровной гладью без труда можно было разглядеть навершие пирамиды.
И три четко вырисовывающихся огненных слова.