Глава 18
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
Я уставился на Арминия, сраженный его признанием. Мне стало страшно. Неужели я так фатально ошибся, поверив этому тихому отшельнику? Неужели весь покой, вся доброта хозяина оказались не более чем умело расставленными ловушками? Получается, бежав от одного вампира, я прямиком угодил в когти другого?
Арминий заметил мое состояние. Его тонкие губы тронула грустная самоуничижительная улыбка. Затем его лицо вновь стало серьезным и даже несколько мрачным.
– Я не собираюсь тебя пугать, но это правда.
– Так кто же ты на самом деле? – прошептал я и, только услышав звук собственного голоса, сообразил, что задаю ему вопрос.
– Тот, кого ты видишь перед собой: смиренный еврей, родившийся в Буде, еще в те далекие времена, когда там даже и не помышляли ни о каком мосте через Дунай.
– Что значит "в те далекие времена"?
Он пожал плечами, будто я спрашивал о пустяке.
– Я родился на несколько веков раньше Влада. Добавлю, что мне пришлось покинуть мою родную Венгрию, спасаясь от "черной смерти"и начавшихся гонений на евреев. Я нашел себе тихое пристанище в глуши Валашского леса. Там я заинтересовался алхимией и знаниями, которые теперь называют оккультными.
– Так, значит, ты тоже был шоломонарием? – поинтересовался я, уже не стыдясь бесцеремонности своих вопросов.
После столь ошеломляющего признания Арминия я решил, что имею полное право вторгаться в его личную жизнь.
– Да. В те времена было принято брать себе латинские имена. Я назвался Арминием и ношу это имя до сих пор.
Он тяжело вздохнул, наверное, ему было не слишком-то приятно вспоминать собственное прошлое.
– Алчностью я ничем не отличался от Влада, только я ставил перед собой совершенно иные цели. Я не жаждал ни крови, ни власти. Мне хотелось достичь бессмертия и развить в себе особые силы. Я поступил так, как поступали до меня, вокруг меня и как будут поступать всегда: я использовал свои магические способности и заключил договор с дьяволом Правильнее сказать – сделку. Но дьявол никогда и никому ничего не дает просто так – ему нужно платить. Я тоже расплачивался душами ни в чем не повинных людей.
Арминий замолчал и резко отвернулся. Возможно, ему не хотелось, чтобы я сейчас видел его лицо.
Архангел проснулся и принялся тыкаться мордой ему в руки, будто утешал хозяина.
Совладав со своими чувствами, Арминий продолжал:
– Да, подобно Владу, я приносил в жертву души невинных людей и этим покупал себе бессмертие. Но я не хотел делать заложниками своих близких и заставлять потомков служить моим прихотям. К тому же мне была нужна лишь сила, а не кровь. Я высасывал у своих жертв жизненную энергию.
– Жизненную энергию? – с нескрываемым скептицизмом переспросил я.
– А разве Аркадий не просветил тебя относительно всего этого? Он что, ничего не рассказал тебе о телесной ауре, о жизненной силе?
– Он вскользь упомянул о каком-то жизненном свечении, – нехотя признался я.
– Это и есть аура. Я не цепляюсь за старые названия, а пользуюсь языком современных оккультистов.
Да, непросто мгновенно превратиться из завзятого скептика в истово верующего. Я не мог отрицать существование вампиров, поскольку видел их собственными глазами. Однако все эти разговоры об ауре, животном магнетизме и психических силах по-прежнему вызывали у меня усмешку.
– Вижу, ты до сих пор не веришь в подобные вещи. Жаль. Оккультисты владеют знаниями, которые наука не желает признавать лишь из высокомерного упрямства. Аура – не сказка. Если ты хочешь стать сильнее Влада, тебе придется научиться оберегать свою ауру и, когда надо, приглушать ее, – сурово отчеканил Арминий. – Мои жертвы не обладали такими знаниями, потому и умирали. Я умел проникать в их ауру и черпать оттуда жизненную энергию. Так я обретал могущество, а жертвы медленно слабели и в конце концов умирали. С каждой новой жизнью, которую я поглощал, увеличивались мои знания, возрастали силы. Ты видел, как ими пользовались и Влад, и твой отец. Я обрел сверхвидение, сверхслышание, сверхобоняние и многие другие способности вплоть до чтения чужих мыслей. Я прекрасно знал, о чем думают мои жертвы. Кровь – грубый способ получения сведений. Влад ухватывает обрывки, довольствуется крохами. Я же узнавал все до мелочей. Я раскрывал сокровеннейшие глубины чужого разума и присоединял его к своему. Поначалу это мне доставляло удовольствие. Чужие души, словно драгоценные камни, разворачивались передо мной всеми своими гранями. Мне открывались сокровища знаний, собранные в чужой памяти. Но со временем похищенная красота перестала меня радовать, более того в моей душе зашевелилось непонятное беспокойство. Похищенные сокровища все сильнее тревожили совесть. И наконец мне стало невмоготу жить с беспрестанным сознанием вины.
– И что же ты сделал? – спросил я, в который раз ошеломленный словами Арминия.
– Я покаялся, – просто ответил он. – И возместил нанесенный ущерб.
У меня заколотилось сердце. Я сразу же подумал об Аркадии. Если бы отец смог покаяться и тем самым спасти себя...
– Арминий, душа моего отца заперта. Могу ли я хоть как-то ему помочь?
– Только одним способом. Думаю, ты и сам догадываешься, каким именно.
– Догадываюсь. Убить Влада, – хмуро буркнул я.
Арминий столь же хмуро кивнул в ответ, а то, что я услышал дальше, напомнило мне мой призрачный сон в заснеженном лесу.
– Договор, Абрахам, имеет двоякую силу. Уничтожь Влада, и ты вызволишь душу отца из ада, а с нею и души всех твоих предков. Только ты один можешь их спасти. Знай же: самопожертвование Аркадия, по сути, спасло тебе жизнь. Каждый раз, когда кто-то из Дракул побеждает зло и выбирает путь добра, Влад лишается части своей силы. Если бы не жертва отца, тебе не удалось бы покинуть замок. Гипнотическая сила Влада заперла бы тебя внутри.
Я задумался над его словами, потом спросил:
– Арминий, так ты вновь стал смертным человеком?
Он вдруг громко расхохотался. Архангел проснулся и, резко вскочив, одним прыжком оказался возле хозяина.
– Откуда мне это знать? Думаю, все зависит от того, удалось ли мне найти философский камень. Ты ведь считаешь себя человеком науки, веришь фактам и доказательствам. У меня нет доказательств, кроме вот этого.
Арминий провел руками по своему щуплому телу и изобразил на лице неподдельное удивление.
– Кажется, я еще не умер.
Все еще смеясь, он достал из шкафа грубо сработанную глиняную кружку. Из небольшого котелка, который тоже висел над очагом, Арминий налил в нее какой-то темной жидкости и поставил на стол.
– Пей, – велел он тоном, не терпящим возражений. – Это то, что тебе сейчас нужно.
Я осторожно поднял кружку и принюхался к странному напитку.
– Что ты мне дал?
– Отвар из лекарственных трав. Он вылечит твои тревоги.
Я нахмурился.
– Мои тревоги не лечатся травяным отваром.
Арминий был готов расхохотаться, но сдержался.
– Доктор Ван-Хельсинг, даже ваша медицина признает силу лекарственных трав. Или ты мне не доверяешь? Если бы я решил тебя отравить, зачем бы мне нужно было тебя спасать, перевязывать рану, укладывать спать на теплую постель, кормить до отвала?
Я колебался, чем еще больше развеселил Арминия. Мне, честно говоря, было не до смеха.
– Я вполне доверяю тебе, – ответил я, сдерживая раздражение. – Просто хотелось бы знать, какое действие оказывает этот отвар. Профессиональное любопытство, знаешь ли.
– Он сделает тебя сильнее, друг мой. Чтобы вернуться в замок, тебе нужны силы. Ты еще сомневаешься в благотворных свойствах этого питья? Но скажи, разве за все время, что ты здесь, я причинил тебе хоть малейший вред?
Вопрос был вполне резонным. Я же без опасений съел несколько мисок похлебки. Вдобавок, заботами Арминия я волшебным образом избежал обморожения, не говоря уже об утихшей боли в плече.
Тем не менее я всегда настороженно относился к так называемой народной медицине, способной (так мне представлялось) с одинаковым успехом и излечить, и отправить на тот свет. Содержимое глиняной кружки не вызывало у меня ни малейшего желания его отведать. На вид отвар очень напоминал обыкновенный черный чай, но его запах был отнюдь не чайным, а каким-то земляным. Я сделал маленький глоток и сморщился, еле сдержавшись, чтобы не выплюнуть "чай" обратно в кружку.
Моя гримаса слегка позабавила Арминия, однако он был непреклонен.
– Да, отвар горек. Многие лекарства горьки, но это не умоляет их лечебной силы. Пей. Пей же!
Вот уж не ожидал от "смиренного еврея" такой настойчивости! Вряд ли это был каприз Арминия, наверное, зелье и в самом деле чем-то полезно. Я хотел поподробнее расспросить его о свойствах "чая", но мой гостеприимный хозяин заговорил первым:
– Возможно, ты считаешь современную медицину вершиной научных знаний о болезнях и способах их лечения. Я повидал достаточно перемен в медицинской науке: и благотворных, и не слишком. Но вы, современные врачи, утеряли многое из того, чем владели знахари прошлого. А тебе было бы нелишним добавить их знания к своему научному багажу.
– Знахарские премудрости? – удивился я.
Арминий выразительно поглядел на чашку. Я кисло улыбнулся и сделал еще один крошечный глоток. Ой, какая горечь! Я опасался, что меня вытошнит. Не доверяй я так Арминию, счел бы это зелье отравой. Но Арминий только улыбался моим мучениям.
– Да, друг мой, знахарские премудрости. Они существуют. Постигнув их, ты узнаешь, как правильно применять, ну, скажем, траву аконита. Или чеснок. Или цветки шиповника собачьего. Мы еще поговорим о травах, когда ты вернешься.
Я искоса поглядел на Арминия и под его бдительным оком снова глотнул "чая". Как понимать его слова? Я ждал объяснений, но их не было. Тогда я спросил сам:
– Значит, мне скоро придется тебя покинуть?
Арминий не ответил. Переменив тему, он завел пространный разговор о гомеопатии. Морщась, я потягивал его отвратное зелье, а он рассуждал о том, что подобное лечится подобным и что крошечные дозы ядов нередко являются лекарствами.
Я больше не мог оставаться молчаливым слушателем и принялся защищать современные научные достижения. Я привел немало примеров, но Арминий их все опроверг. Я не понимал: то ли он намеренно упрямится, то ли просто не понимает, о чем речь. Наконец мне в голову пришло впечатляющее сравнение.
– Знаешь, лечить подобное подобным – это все равно что спасаться от вампира, позволив ему чуть-чуть тебя укусить.
Арминий сразу же замолчал и испытующе поглядел на меня.
– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Абрахам. Чтобы "вылечить" вампира, ты сам должен стать вампиром.
От этих слов у меня пробежал мороз по коже. Руки озябли, и я принялся их растирать. Арминий ободряюще улыбался, будто отпустил невинную шутку.
Но меня удивила не столько его улыбка, сколько метаморфозы, которые начали происходить с пламенем в очаге за его спиной. Оно вдруг начало менять цвет, из красного сделалось оранжевым, затем зеленым, голубым и, наконец, фиолетовым. Кухня тоже вдруг выросла до громадных размеров. Изменился и сам Арминий: из седовласого старика он превратился в белого волка, похожего на Архангела, продолжавшего мирно спать возле огня.
Самое удивительное, что я тоже изменился! Моим глазам открылось странное свечение вокруг Арминия и Архангела; оно вздымалось и опадало в такт их дыханию, меняя при этом цвет. У меня невероятно обострился слух, теперь я слышал и наше дыхание, и биение наших сердец. Я слышал, как в желудках каждого из нас переваривается пища, и даже то, что за окном прекратил падать снег.
Меня охватило чувство дикой, необузданной свободы. Я побежал к двери и вдруг обнаружил, что у меня изменилось тело. Прежний Абрахам Ван-Хельсинг исчез; я теперь находился в теле молодого и сильного волка. Открытие не только не ужаснуло меня, а наоборот – наполнило радостью и ликованием. Наверное, так чувствует себя выпущенный на свободу узник, который даже не подозревал о своем заточении.
Я побежал к двери. Достаточно было моего желания, и она распахнулась.
Меня встретила тихая и светлая ночь. На небе сияла луна, но к ее привычному цвету добавились сиреневые, розовые и голубые тона. Еще выше мерцали звезды, под ногами искрился снег. Я помчался, сам не зная куда, и почувствовал, что не бегу, а лечу, несомый холодным ветерком. Мое новое волчье тело тоже исчезло.
Вместе с ветром я летел через заснеженные вершины гор, проносился над сонными лощинами с редкими крестьянскими домишками. Через какое-то время я заприметил внизу городок. Оттуда исходило приятное теплое сияние. Его распространяли и дома бедняков, облепившие холмы, и жилища тех, кто побогаче, стоявшие в долине. Словно перышко, я летел мимо неказистых зданий с закрытыми ставнями, удивляясь, что слышу громкое дыхание их спящих обитателей и стук их сердец. Мой нос безошибочно улавливал запахи теплых человеческих тел...
Увидев невдалеке вывеску постоялого двора, я полетел к нему. Звуки и запахи, исходившие оттуда, были особенно манящими. Опустившись перед дверью, я вновь ощутил себя в теле человека.
Я взглянул на руки – они были чужими, как и все тело. Я протянул их к свету, и меня охватил ужас вперемешку с любопытством: бледная кожа мерцала. Я вертел рукой, будто женщина, наслаждающаяся блеском своего бриллиантового колечка. Только вместо ярких вспышек, какие дает драгоценный камень, я с детским изумлением наблюдал нежные оттенки голубого, розового, зеленого и серебристого, которые незаметно перетекали друг в друга.
В доме послышались шаги. Меня захлестнуло новой волной непонятного ликования. Мне не терпелось, чтобы дверь поскорее открылась. Ко мне, сонно переставляя ноги, приближалась моя жертва. Время еле ползло. Мне казалось, что прошел не один час, прежде чем деревянная створка со скрипом приоткрылась.
На пороге стояла женщина средних лет в длинной мешковатой ночной рубашке: крепкая, но раздавшаяся в бедрах после неоднократных родов. Из-под белого платка выбились две темные косы, доходившие ей до пояса. Над верхней губой я заметил крупную родинку с торчащими волосками. Подперев рукой мясистый подбородок, женщина недовольно воззрилась на меня.
– Принесла нелегкая в такую позжину! – проворчала она.
Женщина говорила по-румынски. Невероятно, но я понял каждое слово, как будто она произнесла эту фразу на безупречном голландском.
Вокруг нее разливалось неяркое красное сияние, похожее на дымку или марлевую накидку. Я мгновенно догадался: это и есть жизненное свечение, или аура. Та, что окружала эту женщину, говорила о ее природной силе и решимости дать мне отпор. Темно-коричневые искорки отражали ее недовольство.
Должен сразу сказать: женщина была явно не во вкусе доктора Абрахама Ван-Хельсинга и не вызвала бы в нем ни капельки желания. Но тот, кем я сейчас являлся, почти сходил с ума от ее восхитительного запаха. Он был сладостный и горький одновременно, теплый запах земли и природы, запах здоровой крови. А какой дивной музыкой звучали ровные удары ее сильного сердца, скрытого под большой, тяжелой грудью. Женщина в самом соку, полная замечательной, пьянящей крови. Я почти утратил дар речи. Желание привело меня в полуобморочное состояние. У меня подгибались колени. Так было сомной, когда я впервые опустил Герду на наше брачное ложе и поцеловал.
Самое странное, что все эти ощущения я испытал прежде, чем женщина успела заговорить. Я едва сдерживал свое нетерпение. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, но какая-то неведомая сила удерживала меня. Я понял: надо дождаться ее приглашения.
– Я ищу ночлег и готов хорошо заплатить, – промолвил я в ответ и удивился звуку своего голоса.
Он был чужим, но приятным – глубоким и мелодичным. Я с нескрываемым вожделением смотрел на эту крепкую телом, простую и недалекую женщину, испытывая к ней эмоциональное и чисто физиологическое влечение, хотя последнее и не было откровенной похотью. Мне требовалось не ее тело, не минутное наслаждение, а нечто большее – ее сущность, ее жизнь.
Желание переполняло меня и изливалось ярким светом из глаз. Взглянув на женщину, я увидел, что окружавшее ее защитное красное свечение ослабело, особенно возле сердца. Постепенно оно вообще погасло, словно задутая свеча.
Я торопился, чувствуя, что желание все равно меня опережает. Оно окружило предмет моего вожделения темно-синей мерцающей дымкой. Глаза хозяйки постоялого двора сразу же потускнели, а взгляд утратил осмысленность. Я сразу вспомнил глаза худенькой смуглой служанки в замке Влада, она смотрела точно с таким же выражением. Думаю, такой же взгляд был и у меня в купе поезда, когда я едва не стал жертвой Аркадия... Женщина покорилась моей воле, теперь я мог повелевать ее разумом.
– У нас найдется где переночевать, – ответила она на мою просьбу.
Взгляд ее широко распахнутых глаз был обращен только на меня. Ответ меня не удивил, ибо это я приказал ей ответить так. Когда женщина широко отворила дверь и жестом позвала меня в тускло освещенный коридор, мое вожделение стало еще сильнее. Я ощутил дрожь во всем теле. Часть моего сознания попробовала было воспротивиться, и тут я вдруг понял природу своих ощущений. То была жажда, безумный голод, охвативший все мое существо. Всякая попытка сдержать себя отзывалась мучительной болью.
И все же некоторое время я еще продолжал сопротивляться, не понимая, каким образом очутился в шкуре вампира. У меня не было ни малейшего желания убивать эту женщину. Но боль сделалась невыносимой; она сжимала своими тисками каждую клетку моего тела. И она не шла ни в какое сравнение с болью, какую испытывает смертный человек.
Разум и здесь подсунул спасительную уловку. "Это всего лишь сон, – мысленно твердил я. – Сон человека, занесенного снегом и умирающего в лесу". Впрочем, может, и лес мне тоже приснился? Арминий с его белым волком, таинственная долина – все это сон, а Влад, Аркадий – не более чем его персонажи. И Стефан по-прежнему жив и здоров, а Ян-младший тихо сопит в своей кроватке. Мне просто снится, будто я где-то в Трансильвании, хотя на самом деле я лежу у себя дома и мечусь в лихорадке. Все ужасы минувших недель – не более чем бред. Быть может, даже папа жив, а его смерть и похороны мне привиделись.
Уловка не сработала. Более того, я, поддавшись жажде крови, решил овладеть женщиной прямо в коридоре. Я прижался к ее плотному телу, наслаждаясь его теплом, мягкостью кожи на шее, запахом волос. Сначала я коснулся ее шеи губами, потом языком (солоноватый от пота привкус немытого тела возбудил меня еще сильнее) и, наконец, зубами. Женщина вздрогнула и тихо вскрикнула от боли и блаженства, которое охватило нас обоих.
Я встал у нее за спиной и обнял ее, словно возлюбленную (наше слияние было намного теснее, чем при соединении двух тел). Поскольку сделанная мною ранка находилась спереди, чуть выше ключиц, мне пришлось нагнуться. Помогая себе губами и языком, я пил божественный нектар, самое чарующее из всех вин. Кровь хозяйки постоялого двора была удивительно сладкой и пьянящей. Я совершенно потерял голову, целиком отдавшись восхитительному пиршеству. То, что я сейчас испытывал, не поддавалось никакому сравнению, поскольку мне было просто не с чем сравнивать, ибо в обычной жизни я не позволял себе напиваться до потери самоконтроля и не отличался особой страстностью в любви. Но сейчас я крепко прижался к широкой спине женщины, обхватил ее руками, которые легли на большие, чуть дрябловатые груди. Я чувствовал, как неистовое биение ее сердца становится медленнее, еще медленнее, еще...
Звук крови, струящейся в ее венах, напоминал нежный плеск морских волн. На них островками пены покачивались ее мысли; достаточно было легкого усилия воли, и я уже знал их содержание. Ее покорило мое обаяние, ей хотелось обвить мои ноги своими. Я поймал сердито-презрительную мысль о пьяном муже, храпящем наверху. А еще женщина была не прочь заработать на любовных услугах и припрятать эти деньги от своего благоверного...
Я мог полностью распоряжаться и ее разумом, и ее телом, но меня притягивала только кровь – пьянящая сильная кровь. Я пил и не мог насытиться, мечтая, чтобы эти мгновения длились вечно. Честно говоря, поглощение чужой крови по глубине наслаждения не уступало оргазму. Точнее, это и был оргазм, растянутый во времени.
Но конец все же наступил. Мысли женщины потекли медленнее, поредели, затем остановились. Их сменила темнота и предощущение смерти. Я мгновенно отпрянул. Тело женщины с глухим стуком упало на пол. Думаю, я всегда буду помнить ее белое как мел лицо с недоуменно разинутым ртом и широко раскрытыми невидящими глазами.
Стук упавшего тела, по-видимому, разбудил мужа моей жертвы. Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и в коридор ввалился рослый, неопрятного вида мужчина в засаленном подобии халата. Рукой он теребил то черные косматые волосы, то всклокоченную бороду.
– Эй, Ана! – не слишком трезвым голосом позвал он. – Ты никак грохнулась? Вроде и не пила вчера.
Я инстинктивно замер (чуть не написал "боясь вздохнуть"; на самом деле я вообще не дышал).
Пока муж моей жертвы, как и все смертные, приближался к нам черепашьими шагами, я заметил, что возле тела женщины неведомо откуда появился Арминий в своем неизменном черном одеянии. Он смиренно улыбался. Подобно Аркадию, он заговорил со мной, не раскрывая рта:
"Абрахам, если ты будешь просто стоять, он скоро тебя увидит. Помни про ауру. Сверни ее до предела и спрячь вглубь себя".
Странно, но сейчас его наставление не показалось мне бессмысленным набором слов. Мои действия напоминали глубокий вдох, но вместо воздуха я "вдохнул" в себя темно-синюю ауру, окружавшую мертвую женщину, и отчетливо чувствовал, как она вошла внутрь меня. Я повернулся к мужу убитой, готовый, если понадобится, избавиться и от него (однако сейчас я был более чем сыт, и мысли о его крови не вызывали во мне никакого возбуждения).
Но главное – этот человек не видел ни меня, ни Арминия, а только свою бездыханную жену! Сообразив, что она не просто упала, косматый мужчина опустился на колени и стал трясти ее, громко выкрикивая ее имя. Мы с Арминием стояли совсем рядом, но он даже не подозревал о нашем присутствии.
"А теперь тебе пора уходить отсюда. Направь свою ауру к двери и двигайся по ней".
Я подчинился приказу Арминия и, сфокусировав ауру в тонкий луч, направил его на дверь. В то же мгновение я очутился у двери. Моя воля, будто порыв ветра, распахнула ее. Я вышел и, к своему изумлению, оказался не на холодной улице незнакомого городка, а перед очагом в жилище Арминия. Архангел все так же блаженно спал на теплой приступке. Сам Арминий стоял рядом.
– Я уже говорил тебе, Абрахам, что ты унаследовал от матери сильную волю. Это дает тебе громадное преимущество: ты сможешь с большей легкостью управлять своей аурой. Однако тебе мешают два недостатка. Твоя восприимчивость оставляет желать лучшего. К тому же ты очень скептичен, если не сказать, упрям. Прости, что мне пришлось применить весьма немилосердный способ, чтобы убедить тебя в реальности некоторых вещей, но выбора у меня не было. Пойми, если бы ты не поверил в существование ауры, то не научился бы управлять ею. А научиться этому в твоих же интересах: тогда ты сможешь беспрепятственно появляться в замке Влада и покидать его. В противном случае Влад легко заманит тебя в ловушку.
Слова Арминия о моем упрямстве я воспринял без малейшей обиды. Наоборот, я смеялся, как ребенок, которого научили новой игре. Странно, но меня совершенно не тревожили мысли об убитой женщине. Я рассматривал свои руки на фоне стен и по-детски радовался, что вернулся в тело Брама. Моя кожа все еще светилась, но теперь ярко-голубым цветом, имевшим сиреневатую кайму, и время от времени по ней пробегали красные и оранжевые всполохи.
С таким же бесхитростным, детским восторгом я учился управлять цветами ауры, чтобы двигаться бесшумно и не оставлять запаха. Все, о чем рассказывал и что показывал Арминий, представлялось мне удивительно легким и даже само собой разумеющимся. И почему раньше я никогда не задумывался о том, что человеческое тело обладает собственным электромагнитным полем?
В самый разгар игры Арминий с волком неожиданно исчезли. Увидев открытую дверь, я расценил это как приглашение и шагнул за порог.
В том месте и времени, куда я попал, солнце только-только взошло. Восточная половина неба утопала в розовато-оранжевых тонах. Проснувшуюся траву покрывала густая роса, капли которой сияли миллионами разноцветных огоньков. Воздух был свежим и прохладным. Туман, стелившийся над землей, осел на моем плаще и ботинках, и они тут же потемнели от влаги.
Я не сразу заметил, что держу в руках заостренный деревянный кол длиною в полтора фута и молоток, похожий на столярную киянку, но с металлической головкой. У пояса, в ножнах, висел тесак с длинным лезвием.
"Ты понимаешь, зачем тебе все это, Абрахам?" – прозвучал в мозгу вопрос Арминия.
Я понимал. Пройдя по зеленой лужайке, я оказался на посыпанной гравием дорожке, вдоль которой тянулись молчаливые ряды надгробий. Сословная иерархия соблюдалась и на кладбище: скромные плиты из серого кварца не перемежались с мраморными, изящно украшенными памятниками. Дорожка привела меня к кованой ограде. Ее прутья напоминали черные пики. За оградой виднелись серые каменные стены большой усыпальницы.
Я сразу вспомнил недавний урок Арминия и решил проверить свою ауру. Я взглянул на руки. Руки оставались моими, но голубое свечение почти полностью исчезло (может, мне только казалось, что я его вижу). Воображение помогло мне переместить ауру внутрь. Дыхание сразу стало беззвучным. И так же беззвучно я ступал по каменным плитам, ведущим к двери усыпальницы. Негромкое щебетанье птиц – это все, что я слышал.
Толкнув тяжелую металлическую дверь, я очутился в полумраке усыпальницы. В ноздри пахнуло пылью, плесенью, увядшими цветами. Освещали мой путь только лучи неяркого утреннего солнца, устремившиеся вслед за мной в расшатанную дверь, которую я оставил открытой. Но этого света, конечно же, не хватало. Я двинулся по узкому коридору. С высокого сводчатого потолка кое-где капала вода. Каждый шаг уводил меня все дальше в темноту. Появилось ощущение, что я нахожусь в туннеле. Совсем как ребенок, которому предстоит родиться, подумалось мне. В каком-то смысле я действительно рождался заново. Но если ребенка в конце туннеля ожидали материнские руки, меня ждала работа, которая не могла принести никакой радости.
Коридор привел меня в просторное помещение, куда сквозь витражи стрельчатых окон пробивался неяркий свет, окрашивая камень, воздух и мою кожу в нежные розовые, голубые и зеленоватые тона. Здесь, на одинаковом расстоянии друг от друга, располагались каменные катафалки, и на каждом стоял наглухо закрытый и стянутый металлическими обручами гроб. На передних стенках катафалков были помещены мраморные дощечки с именами и датами жизни усопших.
Повинуясь инстинкту, я направился в дальний угол, где увидел гроб, поставленный здесь совсем недавно. Он резко выделялся среди своих собратьев, успевших потускнеть. Гроб окружали многочисленные венки. Помимо них, в вазах стояли белые цветы. Они уже высохли и начали опадать, роняя потемневшие лепестки на холодные каменные плиты пола. Тягостную обстановку дополняли огарки свечей.
Сам гроб был меньших размеров, чем соседние. Его белые стенки слабо поблескивали. Не сегодня-завтра сюда явятся кладбищенские служители, чтобы герметично запечатать крышку и поставить обручи (иначе в усыпальнице стоял бы удушающий трупный смрад). Я сразу же вспомнил про бедного маленького Яна, и на глаза навернулись слезы. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться и поднял крышку.
Внутри на розовом атласе покоилась девочка лет двенадцати, только-только начавшая превращаться в девушку. Янтарные, сиреневые, розовые полоски света освещали ее бледное, безжизненное лицо. Зато ее вьющиеся медно-рыжие волосы, подцвеченные красным, выглядели совсем живыми, как и рассыпанные по лицу веснушки, и алые губы. Я невольно залюбовался позой усопшей девочки – она лежала с достоинством взрослой аристократки, сжимая в тонких пальцах увядшую лилию.
Странная красота смерти. Естественно, прежде я никогда не видел этой девочки и мог лишь предполагать, что передо мной – одна из жертв Влада, Жужанны или Аркадия, а может – жертва тех, кого они сделали подобными себе. Но как вампиры посмели посягнуть на ребенка? Вопрос был риторическим. Вспоминая свои недавние ощущения, я понимал: голод вампира заглушает любые доводы рассудка и ломает любые запреты.
Внутри меня происходила борьба воли и чувств. Воля требовала поскорее исполнить возложенную на меня миссию. Чувства... чувства пленились хрупкой девичьей красотой. Я понимал, что мне уже не вернуть эту девочку в прежнюю жизнь и нужно спасать ее душу. А сердце упорно вопрошало: ну почему столь юному и невинному созданию суждено было умереть? Повинуясь его страстному голосу, я, забыв обо всех предосторожностях, наклонился и поцеловал покойницу в лоб.
Девочка сразу же открыла глаза Зеленые, с янтарными крапинками, слегка раскосые и по-кошачьи загадочные. Ее глаза на детском личике были полны настоящей женской силы. Они влекли меня к себе, как сладкозвучное пение сирены.
Я начал тонуть в зеленом море ее глаз. Девочка улыбнулась и приподнялась на своем атласном ложе. Отшвырнув цветок, она потянулась ко мне.
Моя воля все же оказалась сильнее. Я вспомнил наставления Арминия и сосредоточился на защите сердца. Ко мне вернулась решимость. Покойница уже наполовину сидела в гробу, когда я поместил острие кола между ее плоских, только начавших формироваться грудей напротив маленького неподвижного сердца. Треснула ткань савана. Держа кол, я замахнулся молотком и... в последнюю секунду дрогнул. Я показался себе варваром, уничтожающим редкую красоту: эти зеленые, бездонные глаза, огненные волосы, белую, как фарфор, кожу. Меня вдруг охватил ужас: что я делаю? Расправляюсь с невинным ребенком? Эта мысль полоснула по сердцу словно острый нож.
К горлу подступила желчь. Меня мутило, слезы жгли глаза. Ударив молотком по тупому концу кола, я рухнул на колени, уцепившись пальцами за край гроба.
Удар получился слабым – кол отклонился вправо и не вошел в сердце. Несчастная девочка вскочила и тоже ухватилась руками за край гроба. Ее холодные ладошки коснулись моих рук. Она тут же отпрянула, испустив пронзительный, нечеловеческий крик. Алые губки изогнулись, обнажив острые зубы и неестественно длинные клыки. Ожившая покойница наклонилась ко мне, щелкая зубами и рыча, как взбесившийся щенок.
Видя ее мучения и раздосадованный собственной неудачей, я тоже закричал. В этот момент я был совершенно беззащитен и был абсолютно уверен, что новоявленная вампирша меня укусит. Однако какая-то сила не подпускала ее ко мне. Наклонив голову, я увидел у себя на груди большое золотое распятие.
Девочка продолжала вопить и корчиться, норовя выбраться из гроба, но мое присутствие удерживало ее, как стенки мышеловки. В мозгу послышался голос Арминия, спокойный, твердый, но с явным оттенком раздражения.
"Освободи ее! Она достаточно настрадалась. Немедленно освободи ее!"
Я поднял голову. Арминий стоял рядом. В его облике не было и намека на ухмыляющегося юродивого, каким ему нравилось представляться. Наоборот, я увидел властное величие и поневоле вспомнил Колосажателя на троне. Аура этого тщедушного на вид человека сияла неистощимой силой. Его длинные седые волосы и борода сверкали подобно раскаленному пламени. Мне вспомнилась начальная глава Откровений святого Иоанна, где говорилось о Сыне Человеческом с ногами, похожими на халколиван, и волосами, что как белая шерсть.
"Скрепи свое сердце, Абрахам. Твоя жалость обрекает ее на страдания. Ударь еще раз. Не мешкай!"
Его слова прибавили мне мужества. Я вновь втянул свою ауру внутрь себя и почувствовал себя спокойнее и сильнее. Ноги тряслись, но я встал и, презрев страх, протянул руку и выправил кол, не обращая внимания на бешено извивающиеся, словно сотни змей, руки маленькой вампирши. С ее губ слетали клочья пены, а юное лицо, такое милое несколько минут назад, перекосила недетская злоба. Но я находился под защитой креста и не боялся ее нападения.
Я нанес новый удар. На этот раз я не промахнулся. Звук молотка гулко отозвался во всех углах склепа. Девочка душераздирающе закричала, и я понял, что кол пробил ее тело насквозь.
Подавляя в себе всякое сострадание и страх, я наблюдал за ней, готовый, если понадобится, ударить опять. Но по ее телу пробежала судорога, и оно затихло навсегда. Я вглядывался в лицо девочки. С нею происходила та же перемена, что и с Аркадием, когда к нему вернулся облик смертного человека. Неестественная красота исчезла, и теперь передо мной было бледное лицо мертвого ребенка, похожее на цветок, которому не дали расцвести. Сейчас эта девочка ничем не отличалась от других мертвых детей, которых (увы!) мне не раз доводилось видеть в больницах. Ее кожа приобрела землистый оттенок, губы поблекли, полураскрытые глаза остекленели.
Я закрыл ей глаза, наклонился и поцеловал ее в холодный лоб. Слезы текли у меня по стеклам очков и падали ей на кожу. Теперь, как мне казалось, я имел полное право оплакать ее гибель. Арминий был другого мнения.
"Ты не довел дело до конца. Помнишь, для чего у тебя нож?"
Я нехотя вынул тесак из ножен и поднес к горлу покойницы. Но, глядя на ее невинное лицо, я не мог решиться отрезать ей голову.
"Скрепи свое сердце, Абрахам. Это нужно сделать для ее же блага. Если ты не отрежешь ей голову, весь твой труд пойдет насмарку. Через некоторое время она очнется и собственными руками вырвет кол из своей груди".
Мне пришлось вновь спрятать ауру, ибо жалость к ребенку выпустила ее наружу. Повинуясь Арминию, я скрепил сердце и довел дело доконца. Должен ли я писать об этом? Должен ли сообщать страшные подробности того, как нож перерезал нежную кожу, хрупкие детские кости и, наконец, отделил голову от тела?
Последний акт этой трагедии прошел быстро. К счастью, из обезглавленного тела не вылилось ни капли крови. В кармане плаща я обнаружил головку чеснока, которую осторожно поместил в рот отрезанной головы.
Когда я покинул просторный зал, уставленный гробами, и снова прошел по длинному темному коридору, то оказался не на кладбище, а возле теплого очага. Я вновь был в доме Арминия. За окнами царила ночь. Я оглядел свои руки и, к счастью, не заметил никакого сверхъестественного свечения. На мне снова была домотканая нижняя рубашка.
Арминий, скрестив ноги, сидел возле очага. Волк устроился рядом и положил голову ему на колени. Обыкновенные человек и зверь; вполне обыкновенные, если не считать слабого золотистого сияния, окружавшего обоих. Я радовался возвращению в собственное тело, чего не мог сказать о разуме. С ним творилось что-то странное. Подобно жилищу Арминия, он то сужался до размеров небольшой комнаты, то расширялся, превращаясь в зал гигантского собора. Я тоже уселся возле огня, пытаясь остановить поток несвязных мыслей и проанализировать приобретенный опыт.
Арминий поднял голову. Я боялся, что он начнет подтрунивать надо мной, но в его глазах не было ничего, кроме печали и сострадания.
– А ты – решительный человек, Абрахам, – проговорил он. – Если ты будешь усердно учиться, то сумеешь еще больше развить силу воли. Со временем ты перестанешь нуждаться в моей помощи.
– Эти... события, – с трудом выдавил я. – Они были... настоящими?
– Ты же не вампир, друг мой. Но чтобы расправляться с вампирами, ты должен знать их мысли и чувства.
– Так значит, я не убивал ту женщину?
– Нельзя убить человека, которого не существует.
Я облегченно вздохнул.
– А девочка?
– Девочка была настоящей жертвой вампира. Ты очень ей помог. Теперь ее душа свободна, и она обрела покой. Как ты знаешь, твоему отцу, Владу и Жужанне приходилось и приходится искать себе подручных, которые проделывают с их жертвами то, чем ты недавно занимался в склепе. Но таких людей не всегда удается найти, и потому вампиры, как чума, наводнили всю Европу.
Его слова насторожили и встревожили меня.
– И что же делать?
Раньше чем вопрос сорвался с моих губ, меня вновь вынесло из жилища Арминия. Я стоял в тесном переулке, между двух высоких кирпичных зданий. Желтоватое пятно света от ближайшего фонаря разливалось возле носков моих сапог. Выщербленные плиты тротуара были слегка припорошены снегом.
В ночном небе сияла луна, блестели звезды. Холод сразу пробрал меня до костей. Каждый мой вдох сопровождался облачком пара. У меня кружилась голова, скорее всего, от неожиданного перемещения и от зловония гниющих отбросов, вываленных где-то неподалеку. Я прислонился к холодной стене и попытался понять, где нахожусь.
Я попал в большой город. Судя по положению луны, час был достаточно поздний, но жизнь в городе не замерла. Переулок вел к широкой улице, откуда доносился цокот лошадиных копыт и скрип колес проезжающих экипажей. Однако сам переулок был достаточно темным и пустынным.
Постепенно глаза привыкли к сумраку. Я понял, что нахожусь не в переулке, а в тупике, второй конец которого упирался в массивную кирпичную стену. Судя по доносившемуся до меня хрипловатому голосу и пьяному хихиканью, я был здесь не один, компанию мне составляла, сама того не подозревая, дешевая уличная проститутка. Я почти инстинктивно притушил ауру. Не мог же Арминий перенести меня сюда просто так, без какой-то цели. Я стал ждать, что будет дальше.
Лунного света вполне хватало, чтобы разглядеть жрицу любви: пышнотелую, с круглым невыразительным лицом и замысловатой, но все равно безвкусной прической. Волосы, ярко выкрашенные хной, были почти под цвет ее платья, сильно затянутого в талии и безобразно декольтированного, отчего ее полные груди почти вываливались наружу. Равнодушная к холоду, женщина стояла у стены. Руки в красных перчатках замерли на бедрах, кокетливо придерживая полы платья и намекая на то, что скрыто под ним.
– Ну так начинай, если собрался, – сказала она по-немецки, шевеля густо накрашенными губами и закатывая грубо подведенные глаза.
Вопрос был обращен к мужчине, разглядеть которого мне мешала тень, падавшая от стены. Женщина была явно не сильна в искусстве обольщения: ни ее слова, ни кокетливые наклоны головы не действовали на потенциального клиента. Тогда она решила взять его штурмом, медленно подняв подол платья. Под платьем оказалась короткая нижняя юбка. Женщина задрала и ее, показав толстые ноги в черных чулках, крутые белые ляжки и рыжеватый треугольник волос на лобке.
– Начинай, – потребовала она, снедаемая нетерпением.
В голосе чувствовалась плохо скрываемая досада: она боялась упустить клиента.
– Ты идешь?
Мужчина шагнул вперед и оказался в полосе света. Я видел лишь его плотную спину и седые волосы. Он был достаточно хорошо одет. Мужчина быстро расстегнул брюки, затем обхватил женщину и бесцеремонно вошел в нее (я это понял по ее возгласу, сменившемуся вздохом удовольствия). Он прижал шлюху к стене. Женщина приподняла разведенные ноги и обвила ими его толстую талию.
От удивления и возбуждения у меня вспыхнули щеки. Но зачем Арминий сделал меня свидетелем столь грубого уличного совокупления? Ответа на этот вопрос я пока не знал, однако почувствовал, что нужно позаботиться о собственной защите. Я окружил себя фиолетово-голубым свечением, постаравшись как можно надежнее защитить сердце.
И сразу же чувственное вожделение оставило меня. Мои глаза восприняли – не увидели, а именно восприняли, поскольку это лежало за пределами обыкновенного зрения, – знакомое сияние вокруг клиента уличной шлюхи. Оно имело темно-синий цвет. Точно такое же сияние окружало и меня, когда я находился в теле вампира. Вот оно что! Я начал внимательно наблюдать за мужчиной.
Лица я по-прежнему не видел, но, приглядевшись к его грузной фигуре и седым волосам, я вдруг узнал его. Правда, я тогда не видел его стоящим – только мертвое тело, распростертое на полу в купе поезда. Я вспомнил, как Аркадий умолял меня сделать с его жертвой то же, что я совершил с девочкой в склепе. Вот он – результат моего "праведного гнева".
Со стороны могло показаться, что мужчина предается безудержной страсти. Женщина содрогалась в его руках, а он методично ударял ее спиной о стену. При каждом новом соприкосновении с каменными плитами она громко вскрикивала, но уже не столько от наслаждения, сколько от боли.
Я обнаружил, что у меня нет с собой ни кола, ни молотка, ни ножа. Единственным моим оружием было висящее на шее распятие. Содержимое медицинского саквояжа, который я держал в руках, вряд ли могло помочь в борьбе с вампиром. Взяв крест в правую руку и подняв его над головой, я шагнул навстречу новому врагу.
Мне казалось, что он не ощущает моего присутствия. Но едва я поднял крест, вампир мгновенно обернулся и впился в меня ненавидящим взглядом.
Мое приближение подхлестнуло его. Я находился еще достаточно далеко, когда вампир прокусил кожу на шее женщины. У него не было времени погружать ее в сладостное забытье. Он сразу же принялся лихорадочно высасывать кровь.
Шлюха кричала, пыталась отбиться руками. Кровь забрызгала ей лицо, грудь, лиф платья и даже волосы. Вампир вновь припечатал ее к стене. Удар был сильнее прежних, и я услышал хруст сломанных костей. Женщина пронзительно завопила, потом застонала. Ее ноги беспомощно болтались в воздухе, а вампир торопливо и жадно насыщался. Я видел, как колышется его толстая шея. Седые волосы украсились капельками крови.
В этот момент я навис над ним, держа крест.
– Оставь ее! – потребовал я. – Оставь!
Перепачканное кровью лицо было больше похоже на звериную морду. Слипшиеся красные усы угрожающе изгибались. Вампир предостерегающе зарычал, должно быть, так пирующий волк предупреждает сородичей, чтобы держались подальше. Страха я не ощущал, а лишь упрекал себя за то, что не сумел подоспеть раньше и не уберег женщину от укуса. Выставив руку, я загородил жертву крестом.
Вампир снова зарычал – теперь уже яростно, – но от ее шеи оторвался. Я продолжал надвигаться на него, пока он не выпустил жертву из рук.
Женщина соскользнула по стене на заснеженные плиты тротуара и неуклюже села, соединив ступни ног и широко разведя колени, обтянутые черными чулками. Платье и нижняя юбка задрались, голова безжизненно склонилась вниз. С крашеных волос падали капли крови, исчезая в ложбинке между грудями. Если бы не тихие стоны, я бы посчитал женщину мертвой.
Наконец-то я сумел встать между вампиром и его жертвой. Этот седовласый и внешне такой благообразный господин был совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки. Он злобно скалил перепачканные кровью зубы. Санта-Клаус с рождественской открытки превратился в чудовище, голубые глаза которого полыхали адским пламенем. А ведь наверняка еще совсем недавно он был добродушным, заботливым дедушкой, которого обожали внуки. Но откуда же мне было знать, что мое упрямое нежелание помочь Аркадию превратит его жертву в хищного зверя?
Я не боялся злобного оскала, ибо он вел себя, как поверженный хищник, вынужденный отступать. Крест я держал высоко поднятым, окружив себя невидимым щитом. События в склепе нанесли еще один удар по остаткам моего скептицизма. Рука, державшая крест, трепетала от потока силы. Что самое удивительное – сила исходила не от креста и золотой фигурки на нем, а от меня. Это открытие придало мне смелости.
– Уходи! – приказал я вампиру, продолжавшему глухо рычать. – Ты ее не получишь. Именем Господа повелеваю: убирайся!
Направив крест на вампира, я шагнул к нему. Уразумев, что он окончательно проиграл, вампир бросился прочь. Вряд ли при жизни грузный дедушка мог бегать с такой скоростью и проворством.
Я осмотрел женщину. К счастью, она была жива, но находилась в тяжелом состоянии. Достав из саквояжа бинты, я наскоро перевязал ее израненную шею. Женщине еще повезло – вампир не прокусил ей горло и не задел сонную артерию. Однако меня тревожило, не поврежден ли у нее позвоночник. Прикрыв ей ноги, я начал прощупывать ее спину, постоянно спрашивая, где болит. Удивительно, но женщина отвечала на мой вопросы, хотя и шепотом. Закончив осмотр, я облегченно вздохнул: жрица любви отделалась лишь переломами нескольких ребер.
Подняв женщину на руки, я двинулся в сторону улицы, где быстро нашел извозчика и велел ему отвезти нас в ближайшую больницу.
Мои мысли были далеко не радостными. Я смотрел на натужно дышавшую женщину и корил себя, что не вмешался раньше. Каким бы ни было ее ремесло, она – жертва. Жертва вампира. Но если она умрет, виновато будет не чудовище в облике благообразного старика, а я.
* * *
Из больницы я ушел только ранним утром. Ступив за порог, я непонятным образом сразу же перенесся во вчерашний тупик. Под неярким солнцем искрился свежевыпавший снег. Он почти целиком покрыл мостовую и тротуар, припорошив зловонные кучи отбросов. Подойдя к кирпичной стене, я заметил темное пятно – немое свидетельство трагедии, разыгравшейся здесь вчерашним вечером.
Мой черный саквояж стал значительно тяжелее. Я понял, что помимо бинтов и лекарств теперь найду внутри все необходимое. Возвращение сюда не было случайным: мне предстояло довершить начатое вчера. Я это знал. Каждая ситуация, в которую я попадал, обостряла мое восприятие, в особенности таинственное шестое чувство, позволявшее ощущать ауру и необычайно быстро учиться. Даже вчерашнее спасение несчастной проститутки добавило мне опыта. Глядя на замызганные кирпичные дома, я уловил возле одного из них слабое темно-синее свечение. След, оставленный вампиром. Самого вампира в доме не было. Скорее всего, вчера он долго стоял здесь, поджидая жертву.
Я развернулся и пошел в сторону улицы. Скрип снега под моими сапогами был едва ли не единственным звуком. Улица, такая шумная вчера, оказалась совсем пустой. Я решил, что сегодня воскресное утро и город не торопится просыпаться.
Я родился и вырос в Амстердаме и с детских лет привык к чистоте, царившей на его улицах. Богатые или бедные, широкие или совсем узкие – улицы моего родного города почти везде были безукоризненно опрятными. Квартал, по которому я сейчас шел, поражал грязью, запустением и каким-то беспросветным унынием. В воздухе удушливо пахло целлюлозой – где-то поблизости находилась бумажная фабрика.
Дом, привлекший мое внимание, представлял собой кирпичную коробку с обшарпанными стенами и желтоватыми стеклами окон, покрытых мутной пленкой грязи. Снег перед домом успели истоптать досерого месива. Кучи мусора соседствовали с желтыми следами человеческой и собачьей мочи. У входной двери валялась ярко-красная женская перчатка.
Разумеется, эта перчатка принадлежала не вчерашней проститутке, а другой женщине (возможно, занимающейся тем же ремеслом). Но мне она сразу напомнила о жертве вампира. Я мысленно поклялся той несчастной, что отомщу за нее и избавлю от страшной участи, грозившей ей после смерти.
Ко мне кто-то приближался: человек, причем очень голодный. Я оторвал взгляд от перчатки и поднял голову. Передо мной стояла невзрачная молодая женщина, дрожавшая от холода и истощения. Но как она старалась выглядеть соблазнительной! На ней было заштопанное платьишко, плечи покрывал выцветший шерстяной платок. Юная гурия откинула его, обнажив костлявую шею. Из полурасстегнутого платья выглядывала тощая, посиневшая от холода грудь.
– Не составите ли мне компанию, добрый господин? – спросила женщина.
Голос, как и глаза, был сонным от чрезмерной дозы лауданума. В ожидании моего ответа она зашлась надсадным чахоточным кашлем. Но даже в затуманенном опиумом взгляде сквозило отчаяние. Этот взгляд раскаленным клинком полоснул мне по сердцу – я сразу же вспомнил Герду и отвел глаза.
Я сосредоточился на ауре женщины. Вокруг нее мгновенно появилось слабое желто-зеленое свечение. В области легких аура имела пугающий сероватый оттенок.
Мне захотелось остановиться, открыть саквояж и предложить женщине лекарство. Я подавил это желание. Имевшиеся у меня лекарства могли остановить приступ кашля и не более того, а женщина нуждалась в серьезном лечении. К тому же у меня оставалось не так много времени, чтобы успеть завершить начатое ночью.
Я быстро притушил свою ауру и усилил защиту сердца. Женщина перестала бросать на меня призывно-похотливые взгляды. Разинув рот, она недоуменно озиралась по сторонам. Она не видела меня, хотя я стоял всего в двух шагах.
Взбежав по ступенькам крыльца, я дернул покоробившуюся входную дверь. Та не желала открываться, и мне пришлось дернуть ржавую ручку еще несколько раз. Услышав скрип открывающейся двери, но никого не увидев, женщина испуганно завопила и бросилась прочь от опасного места.
Я оказался в крошечном вестибюле, из которого начинался коридор, по обе стороны которого темнели двери убогих квартир и лестница, ведущая наверх. Судя по ауре, логово вампира находилось не на этом этаже, а выше. Я начал подниматься по осклизлым ступеням, стараясь не замечать резкого запаха мочи и рвоты (на ней я едва не поскользнулся). Темно-синее свечение усиливалось. Оно привело меня на третий этаж. Пройдя по коридору, я остановился перед облупившейся дверью. Здесь!
Если бы кто-нибудь случайно вышел из соседних дверей, он бы меня не увидел и не услышал. Достав из саквояжа скальпель, я принялся открывать замок. Его механизм оказался настолько изношенным, что дверь открылась почти сразу же. Крадучись, я вошел в жилище вампира, состоявшее из двух смежных комнатенок.
Зло. Неприкрытое и не собирающееся таиться. Оно окутало меня с первых же секунд. Схожие ощущения я испытывал, попав в замок Влада, но в этой убогой квартире к душевному отвращению примешивалось физическое. Мебель в первой комнате отсутствовала. Деревянный пол давно прогнил, а закопченные окна с трудом пропускали солнечный свет. На полу валялись пустые винные бутылки и пузырьки из-под лауданума. В углу лежал грязный матрас, весь в бурых пятнах. На нем, деловито жуя солому, сидела здоровенная крыса. Мое появление не спугнуло ее, что я посчитал хорошим знаком. Кажется, я научился маскироваться.
Но вампир представлял собой более серьезного противника, нежели крыса. Я возвел дополнительную защиту вокруг сердца. Физическое отвращение к логову ослабло. Раскрыв саквояж, я убрал туда скальпель и взамен достал орудия своего скорбного труда. Тесак я прицепил к поясу, а кол и молоток взял в руки. Оставив саквояж на полу, я направился в смежную комнату.
Как я и ожидал, там стоял простой сосновый гроб, окруженный зловещим темно-синим сиянием. На этот раз я не мешкал, а сразу же поднял крышку. Внутри лежал старик с лицом Санта-Клауса, аккуратно подстриженными седыми волосами и усами. Приплюснутый нос и щеки покрывал слабый румянец (я почти не сомневался, что после нашей стычки он нашел для себя новую жертву и насытился ее кровью).
Моя решимость дрогнула всего на какое-то мгновение: я представил себе его вдову, внуков, лишившихся любящего дедушки, а затем его жертв, которых некому было спасти. Одно мгновение, искорка сострадания, но этого было достаточно. Пухлые щеки дрогнули, вампир открыл свои голубые глаза и злобно прищурился на меня.
Еще немного, и он бы поднялся, однако я сумел подавить неуместные эмоции и склонился над ним. Крест раскачивался всего в нескольких дюймах от его лица. Вампир оскалил зубы и угрожающе зашипел, но меня это ничуть не испугало – обычное поведение зверя, попавшего в капкан. Я увидел, как голубой свет моей ауры накрыл собой его ауру, и принудил ее опуститься ниже, к самому телу вампира.
Не теряя времени, я приставил кол к его груди, обтянутой дорогой жилеткой из тонкой шерсти, из кармашка которой свисала золотая цепочка от часов, и что есть силы ударил молотком.
Мой враг кричал и извивался, но кол пробил ему сердце. Вскоре вампир затих. Я не мог удержаться от горестных мыслей об участи этого человека, но тем не менее сразу же приступил к его обезглавливанию. (Чуть не написал – к надругательству, но в данном случае это было не издевательство над трупом, а акт милосердия, и наградой мне послужило умиротворенное выражение лица несчастного старика.) Вложив ему в рот головку чеснока, я вернул крышку гроба на место и вышел из комнаты.
Когда я покинул жилище бывшего вампира, меня уже не удивило, что я попал не в смрадный коридор, а оказался в обществе Арминия и Архангела, поджидавших меня у очага. За окном было все так же темно. Я не знал, сколько времени провел в своих путешествиях, хотя мне казалось, прошло не менее сотни лет. Комната Арминия приобрела вполне нормальные очертания. Мое ребячливое ликование исчезло. Я вновь стал самим собой. Вспомнив про выпитое горькое зелье, я начал подумывать, а не было ли все это результатом галлюцинаций.
Арминий глядел на огонь, поглаживая дремлющего волка. Он заговорил со мной так, будто наша беседа и не прерывалась.
– Думаю, теперь ты готов к войне с вампирами и можешь действовать самостоятельно.
– Что ты со мной сделал? – сердито перебил я старика. – Разве я мог за столь короткое время побывать в разных местах и даже уничтожить двух вампиров? Сознайся, что и эти ситуации были нереальными!
– Нет, Абрахам. Нереальным было только твое первое путешествие, а уничтожил вампиров ты на самом деле, – без тени улыбки ответил Арминий. – Прости, что мне пришлось пойти на столь отчаянные меры, но они были необходимы. Не скрою, ты рисковал. Но я тебе уже говорил, друг мой, что твое душевное восприятие оставляет желать лучшего, а у нас нет времени, чтобы развивать твои способности менее опасными способами. На это понадобилось бы несколько лет. К счастью, твои разум и сердце оказались достаточно крепкими, чтобы выдержать это испытание. Теперь нужные каналы в тебе открыты.
– Значит, ты раскрыл во мне дополнительные способности?
Арминий медленно кивнул.
– Да, чтобы ты мог сражаться с вампирами. Выбранный метод обучения принес самые хорошие результаты. Ты готов к войне.
– Тогда утром я отправлюсь в замок.
К моему удивлению, Арминий покачал головой.
– Нет, Абрахам. Ты готов сражаться с вампирами, но далеко не с каждым из них. Сейчас твоих сил хватает на уничтожение вампиров, превращение которых произошло совсем недавно, а потому их возможности еще не успели развиться. Но не пытайся замахнуться на самого старого и сильного из их породы. Влад тебе не по зубам.
– Так что же ты прикажешь делать? Сидеть здесь и пить твои горькие отвары? А в это время мой бедный малыш...
– Я понимаю твои чувства и твое горячее желание расправиться с Владом. Но даже не мечтай одолеть его в поединке.
Эти слова повергли меня в недоумение. Когда же я нашел, чем возразить Арминию, он заговорил снова:
– Помнишь, я сказал тебе, что договор – это обоюдоострый меч? Влад черпает силу и продлевает свое существование, отправляя в преисподнюю душу старшего сына в каждом поколении вашего рода. Но если кто-то из старших сыновей изберет путь добра и начнет уничтожать кровопийц, косвенно порожденных Владом, Колосажатель будет терять силы. Каждая душа, с которой ты снимешь ярмо вампира, ослабит его, а тебя сделает сильнее.
Я непонимающе уставился на Арминия.
– Как... как ты сказал? Все эти жуткие вещи – они что, должны отныне стать смыслом моей жизни? Я так и буду странствовать по разным местам, вбивая колья в сердца и отрезая головы.
Взгляд Арминия был добрым, но твердым, хотя я чувствовал, что старик не собирается меня принуждать.
– Тебе делать выбор, Абрахам. Борьба с вампирами станет смыслом твоей жизни только в том случае, если ты действительно хочешь освободить душу отца и всех остальных твоих предков. И если хочешь спасти от страшного проклятия своих еще нерожденных детей и все будущие поколения вашего рода.
"Брам, мальчик мой, я хочу, чтобы это проклятие исчезло вместе со мной..."
На меня навалилась чудовищная усталость. Слова Арминия стали последней каплей. У меня подкосились ноги, и я опустился на пол. Я показался сам себе муравьем, смятым и раздавленным громадным камнем, именуемым судьбой. Плохо понимая, что со мной происходит, я начал засыпать прямо здесь, у теплого очага, но Арминий с удивительной легкостью поднял меня и отнес в постель.
Во сне я вновь видел Аркадия и своих далеких предков. Их руки тянулись ко мне, губы шевелились, беззвучно умоляя о помощи.