Я помню день своего рождения.

Подробности сейчас стали четче. Я помню все с такой ясностью, словно мне это рассказали. Помню свои губы у материнской груди; помню, как выпал из лона на мокрую от крови солому. Голод. Струи воды, омывавшие мое лицо. Оливковое масло, которым смазывали мое тельце. Запах духов – будто ветка цветущего жасмина под теплым ветром. Густой аромат меда. И вино, лившееся рекой. Человек – очень хрупкое животное.

Я помню отца, большого и могучего, с крепкими волосатыми руками. Сильного словно бык. Я помню, как он играл со мной в потаенных уголках Лабиринта Кносса, куда детям нельзя было заходить. Он подбрасывал меня и ловил, а я все пытался разглядеть его лицо, но мне запрещено было трогать маску. Когда он склонял ко мне свою голову, я мог дотянуться до его рогов.

Я мог бы увидеть его вновь, если бы моя плоть не определяла мою судьбу. Но я сам создал эту тюрьму. Сам выстроил ее вокруг себя и не знаю, как из нее освободиться. Я унаследовал от отца его ярость. Но лишь я виноват в том, что не смог с нею совладать.

Здание в огне. Горячие языки пламени лижут мне ноги, утоляя извечный голод.

У меня остался лишь один вопрос без ответа: человек определяет свое прошлое или прошлое определяет человека? Месть – это змея, кусающая свой хвост. Это замкнутый круг. А круг всегда пуст. Но я не могу отринуть свою природу. Не могу пойти против судьбы. Я – змея, пожирающая свой хвост. Я стою в этой комнате, прижимая холодное дуло пистолета к виску такого знакомого лица. Возможно, это мой собственный висок.

Все, что мне осталось,– надавить на спусковой крючок.

Меня зовут Киклад, и я хотел справедливости. Но я – не справедливость. Я – гнев.

Я – буря.