Проезжая по мосту через залив Ньютаун, между Грин-пойнтом и Вудсайдом, Норт видел на залитом струями дождя ветровом стекле сотни тысяч надгробий, под которыми лежали легионы гниющих трупов. Они стояли в карауле у Голгофы, маршировали через Новую Голгофу к горе Сион и дальше, их зловещие колонны тянулись от кладбища к кладбищу, миля за милей.

Что уложило их в землю? Старость? Судьба?

«У каждого есть выбор».

Он перестроился в другой ряд, приготовился свернуть. До дома было уже недалеко. Там можно будет принять душ, отмыть покрытые слоем грязи стены квартиры. Или ответить на звонок по сотовому телефону.

Норт выудил из кармана трубку, посмотрел, кто звонит, и переключился на громкую связь.

– Ну, как там похороны?

– Он не встал из гроба, да и вообще уже поздновато.

Мрачная шутка напарника немного взбодрила Норта.

– Я узнал как зовут человека на портрете, – сказал он. – Саваж. Это фамилия, имя неизвестно. Вероятно, он как-то связан с Колумбийским университетом.

– Опять Колумбийский университет? – Он услышал, как Мартинес записывает это в блокнот.– Ты думаешь, они с Геном познакомились там?

«Как я могу это объяснить?»

– Я думаю, связь гораздо глубже. В любом случае нам нужно провести расследование. По финансам, транспорту, собственности…

– Может, он живет в Барио.

Восточный Гарлем, или Эль-Барио, начинался от Сотой Восточной улицы и тянулся до Сто тридцать пятой Восточной улицы через Ист-ривер, в северной части Манхэттена. Нищий, тесный, неблагоустроенный, трущобный район.

Однако от западной части этого района до Колумбийского университета было всего несколько кварталов.

Норт преисполнился подозрительности. Голос Мартинеса звучал слишком весело для человека, который только что вернулся с похорон кузена.

– Почему ты так считаешь? – спросил он.

– Да понимаешь, один добрый человек из телефонной компании, которая обслуживает Кассандру Диббук, поднял архивы и выяснил, что есть единственный телефонный номер, по которому она связывалась с городом, и это не телефон святой Сесилии.

Сто восемнадцатая Восточная улица, дом сто сорок один, квартира двенадцать-эс. Почти на пересечении с Лексингтон-авеню.

Норт гнал машину, пробираясь через пробку на мосту Трайборо. Мигалка сверкала синим светом, мотор ревел, заглушая шум дождя.

Перебравшись через мост, Норт включил сирену. Он прорвался через запруженный машинами перекресток на Сто двадцать пятой Восточной улице. Ветхие испанские здания из бурого песчаника грозили раздавить его, если он хоть немного замедлит движение.

Норт свернул на Лексингтон-авеню и увидел другую машину с полицейской мигалкой, которая ехала с противоположной стороны. Темно-синий «форд – корона-виктория». Мартинес спешил туда же, куда и он.

На Сто восемнадцатой улице они припарковались бок о бок. И вместе поднялись по ступенькам на крыльцо дома номер сто сорок один, построенного из бурого песчаника. Они остро ощущали на себе взгляды местных жителей. Норт расстегнул кобуру с «глоком».

– Эта квартира зарегистрирована на имя Гена?

Мартинес огляделся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за ними с верхних этажей.

– Нет, но это единственный частный номер, не считая психиатрической клиники и банка, с которого его мамочке звонили в последние девять месяцев.

Тяжелая деревянная дверь, выкрашенная зеленой краской, была заперта. Норт поискал звонок, чтобы вызвать управляющего или хозяина дома.

На табличке у двери значилось имя: Саул Пойзонберри. Дверь открыл неопрятный толстяк с рыжеватой щетиной на округлом подбородке, похожем на грязное припудренное яйцо. Он дышал тяжело, с присвистом и был похож на немытого и опухшего любителя порнографии, от которого шарахаются даже уличные проститутки. Пойзонберри промямлил что-то невразумительное, но неприязненное.

Норт шагнул вперед и показал свой полицейский значок.

– Квартира номер двенадцать-эс.

Управдом пробубнил что-то, отдаленно напоминающее «третий этаж». Они поверили ему на слово.

Когда Норт и Мартинес вошли в дом, обоих чуть не стошнило от зловония. Резкий, пронзительный запах мочи и застарелый дух аммония, на котором готовили крэк, заставил их желудки взбунтоваться, и во рту появился горький привкус желчи.

На третьем этаже было еще хуже. От прогнивших стен нестерпимо разило сыростью. Детективы осторожно пробирались по грязному, замусоренному коридору. Кто-то их заметил и поспешно сбежал – на черном от грязи полу валялись использованные шприцы.

Нужная квартира оказалась третьей по счету. Номера на двери не было. Норт и Мартинес встали с разных сторон, достали оружие и постучали.

На стук никто не открыл. Из-за двери был слышен какой-то шорох – и больше ничего.

Норт снова постучал в дверь.

– Эжен Диббук? Откройте, полиция! Мы хотим только поговорить с вами! – солгал он и поморщился.

Норту вовсе не хотелось с ним разговаривать. Всего ужаснее было то, что Норт вообще не знал сейчас, чего он хочет.

Он посмотрел на Мартинеса. Тот старательно прислушивался к звукам, доносившимся из-за двери. Мартинес покачал головой. Похоже, внутри никого не было.

Норт снова крикнул:

– Не делайте глупостей, Эжен!

Но в глубине души он молил Гена сделать какую-нибудь глупость и представить ему оправдание.

Мартинес отступил от стены.

Палец Норта на спусковом крючке напрягся.

Мартинес поднял ногу и пнул замок. Дверь распахнулась, осыпав пол гнилыми щепками.

Мартинес вошел в квартиру вслед за Нортом и содрогнулся от густого, ядовитого зловония разлагающейся человеческой плоти. Эта вонь его доконала, и Мартинес вывернул содержимое желудка прямо у двери.

Норт дышал через рот, и настойчивые протесты желудка беспокоили его меньше всего. Он двинулся вперед, нацелив «глок» в затылок человеку, который неподвижно сидел на диване спиной к нему.

Но подойдя поближе, Норт понял по виду потемневшей, сморщенной кожи под засаленными волосами и по жужжанию черных мух, что этот человек вряд ли представляет какую-то угрозу.

Бактерии и пищеварительные ферменты кишечника уже давно разрушали внутренние органы и мягкие ткани трупа, и все полости тела наполнились жидкими продуктами разложения. Кожа почернела, тело раздулось так, что в конце концов лопнуло – в буквальном смысле. Расплавившийся жир и мышечная ткань уже начали отваливаться с ушей трупа, которые от этого заметно уменьшились в размере. Норт осторожно обошел вокруг старого, продавленного дивана и обнаружил, что глубокая почерневшая дыра на жестоко перерезанном горле жертвы почти не видна. Мягкие ткани лица сильно пострадали от разложения и сползли вниз, обнажив череп. Но это определенно был не Ген.

Мартинес вытер рот и попытался разрядить обстановку с помощью своего черного юмора:

– Как думаешь, его еще можно заштопать?

Норт не слушал. У ног трупа лежали испачканные страницы, вырванные из блокнота. Они подрагивали от сквозняка, дувшего из щели в проломленной доске пола – словно записи предсказаний дельфийского оракула. Листки лежали вокруг тела мальчика.

Мальчик сидел на полу, скрестив ноги, в шортах и тонкой синей футболке. Перед ним стоял маленький кофейный столик и телевизор с отключенным звуком. На экране телевизора мелькали репортажи с Олимпийских игр.

«Похоронные игры».

С тонкой мальчишеской руки уже спала сгнившая плоть, обнажив белые кости, но она все еще сжимала ручку, которой мальчик записывал что-то в блокнот с белой обложкой. Точно так же, как Норт, Ген и Портер, этот мальчик изливал на бумагу свои воспоминания. Вокруг него валялись вырванные листки с записями. Он так увлекся этим делом, что даже не услышал, как кто-то подобрался к нему и вонзил в затылок нож.

Голова мальчика свесилась вперед, на столик. Его мозг превратился в вязкую грязно-серую жижу, вытек через нос и рот и собрался лужицей вокруг подбородка. Глаз вывалился из глазницы, соскользнул по щеке и приклеился к бумаге. По краям лужицы шевелилась буро-коричневая масса ночных гостей – тараканы пришли покушать.

В дешевом бумажном абажуре перевернутой лампы Норт заметил второй блокнот. Это была лишь обложка, именно из нее вырвали страницы, которые разлетелись по полу. Не сходя со своего места, Норт смог прочитать несколько записей – они повторяли его собственные воспоминания. Два трупа. Еще два убитых подобия его самого. Норт чувствовал себя так, будто его изнасиловали.

Он наклонился, чтобы подобрать несколько страниц, и вдруг услышал подозрительный звук – словно чем-то скребли по твердому дереву.

Мартинес тоже услышал шум. Они вместе прошли по коридору вглубь квартиры. Царапанье не стало громче и никак не изменилось, когда они подошли ближе.

Мартинес свернул в ту комнату, что была справа. Норт повернул налево. Он толкнул липкую от грязи дверь и обнаружил за ней грязную, захламленную ванную. Большая мокрая крыса сидела возле унитаза и спокойно грызла пальцы на ногах мертвой женщины. Толстые белые личинки извивались в когтистых лапках крысы, которая выковыривала их из трупа и пожирала.

Когда на нее напали, женщина сидела на унитазе – у нее на лодыжках до сих пор болтались тонкие черные трусики. Ее одежда, типичная для дешевой проститутки, порвалась и испачкалась во время борьбы.

Непонятно, то ли ее толкнули, то ли она запаниковала и сама разбила стеклянную перегородку душевой кабинки. Зазубренный осколок глубоко вонзился ей в шею.

Струя крови из перерезанной артерии забрызгала всю стену. Норт наклонился, чтобы рассмотреть почерневшее, расплывшееся лицо женщины, и вдруг с ужасом понял, что оно кажется ему знакомым.

Он узнал ее. Он занимался с ней сексом. И хотел снова заняться с ней сексом сегодня утром, но не смог ее найти и потому ему пришлось удовлетвориться другой проституткой. Проститутка, которую он знал под именем…

«Мойра».

– Если бы мертвые могли говорить, а?..

Норт оглянулся и увидел, что Мартинес, которого снова стошнило в коридоре, достал из кармана платок и прикрыл им нос.

– Пойдем, еще кое-что покажу.

Норт пошел за ним в дальнюю комнату. Там зловоние разложившейся плоти было настолько сильным, что ему тоже пришлось прикрыть нос платком.

Вдоль стены рядком стояло четыре очень больших черных пластиковых мешка для мусора. Когда Норт отважился приоткрыть один из мешков и заглянул внутрь, он увидел там сотни, тысячи гниющих использованных презервативов, покрытых изнутри и снаружи наростами грибка и плесени.

– В остальных то же самое,– пояснил Мартинес, подходя к ржавому старому холодильнику, который стоял под грязным окном. – Я уже видел пару раз нечто подобное. Проститутки продают использованные презервативы уличным бандам, а те поганят содержимым места преступлений? Чтобы свалить вину на кого-то другого. Но это похоже на целую фабрику по производству ложных вещественных доказательств.

У противоположной стены стояло разное непонятное оборудование, которое Норт не опознал. Он не мог даже предположить, для чего оно предназначено. Однако он узнал результаты работы этой серии странных грязных устройств. Тысячи кодовых записей ДНК, собранных и рассортированных.

Над рабочим столом к стене были пришпилены записки, и каждая из них напоминала, что необходимо все систематически проработать и представить результаты Гену.

Мартинес осторожно открыл холодильник. Агрегат давным-давно перестал работать, и Мартинес предусмотрительно зажал нос платком от зловония.

– Здесь всего несколько штук того же самого,– сказал он.– Наверное, эти какие-то особенные.

Он достал ручку, осторожно сунул ее в холодильник, поддел кончиком использованный презерватив и вытащил наружу.

Норту стало дурно. В памяти безжалостно вспыхнула череда видений. Он вспомнил, как проститутка искала что-то в грязи. Сколько раз он выбрасывал использованную резинку из окна машины? Насколько он сам помог Гену отыскать его при помощи этой дикой индустрии?

Коды ДНК неоспоримо свидетельствовали, что все эти люди – его родственники. И мертвый мужчина, и зарезанный ребенок, и убитая проститутка, и Ген.

И как за ним охотились?

К презервативу, который Мартинес достал из холодильника, была прикреплена полароидная фотография – Норт в объятиях той проститутки, которая теперь лежала мертвая в ванной. Внизу снимка было поспешно нацарапано его имя.

«Если бы мертвые могли говорить?»

Что ж, вот они и заговорили.