Норт не мог этого принять.

«Здесь что, нет кондиционера?»

Его воротник насквозь пропитался потом. Норт чувствовал во рту едкий рвотный привкус. Шесть футов до двери. Он попытался преодолеть их. Две ступени. Он вышел из здания.

Портер ступил на тротуар следом за ним.

Чуть раньше пытался пойти дождь, однако снова установилась жара, и теперь в воздухе курился желтоватый пар. Дышать было трудно. Грязноватая дымка заполняла улицы, подобно болезнетворным испарениям. И повсюду – горячий бетон и асфальт.

Норт поискал ключи от своей машины.

– Сначала у меня были воспоминания о жизнях, о которых я ничего не знал, а теперь вы говорите мне, что я даже не цельная личность. Я осколок?

– Я понимаю, что это трудно.

Норт попытался засмеяться, дернув за ручку двери автомобиля.

– Конечно.

Портер залез на пассажирское сиденье и пристегнул ремень безопасности. Норт не возражал; он вырулил на проезжую часть и присоединился к потоку машин, едущих в центр города.

Однако в руль он вцепился так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы знаете, сколько лет моей матери?

Портер покачал головой.

– Пятьдесят шесть. Она родила меня, когда ей было двадцать два. К тому времени у моего отца уже второй год была работа. Я видел ее портреты – длинные темные волосы, и она постоянно носила такие короткие, обтягивающие платья. Она была…

«Горячей?»

Он слышал ее стоны. Он видел, как она извивается и содрогается от удовольствия. Он ощущал знакомый приток ненависти, от которой не было избавления.

– Она была красивой женщиной, – неубедительно закончил Норт.

Он утратил самоконтроль. Он чувствовал бездну хаоса, разверзающуюся под ним,– густую, колышущуюся трясину, наделенную собственной волей.

Затормозив на красный сигнал светофора, Норт обернулся к своему пассажиру.

– Но до сего момента я никогда не думал о том, чтобы трахнуть ее.

Портер предпочел не заметить его враждебности. Он смотрел на дорогу впереди и прислушивался к пофыркиванию двигателя.

«Ты так просто не отделаешься».

– У вас есть объяснение этому? Потому что я бегу от этого. Я хочу бежать от этого.

Портер явно чувствовал себя неуютно. Он окинул взглядом машины на дороге, посмотрел на светофор. Сигнал уже переключился.

– Зеленый свет.

– К черту свет!

Стадо автомобилей сердито пищало клаксонами и дергалось, пытаясь объехать препятствие. Проезжавшие мимо водители делали неприличные жесты в адрес застрявшей перед светофором машины, и Портеру некуда было отвернуться. Он спросил:

– Что беспокоит вас больше всего? То, что у вас вообще есть эти воспоминания? Или то, что вы помните, как наслаждались и страстно занимались этим?

Норт едва удержал отвращение, которое питал к самому себе.

«Он знает, что я думаю».

– Моя мать, доктор Портер. Я занимался сексом с собственной матерью. – Он снова тронул машину с места и влился в общий поток дорожного движения.– Реинкарнация – это одно дело. Но почему я должен был совершить такое?

– Разве это не очевидно?

– Не для меня.

– Потому что мы говорим о генетической памяти, детектив Норт, о воспоминаниях, которые передаются от отца к сыну.

От отца к сыну. Не от его отца. Не от того человека, которого он считал своим отцом.

«Не его я видел в зеркале».

Норт сражался с нежеланным парадоксом: если он признает сами воспоминания как нечто реальное, он должен принять и их содержание.

– Это наша биология,– объяснил Портер.– Биология воспоминаний, которые создаются в нашем мозгу, хранятся в нашем мозгу и ежедневно обновляются в нашем мозгу; и для этого требуется процесс, который также подвергается постоянному обновлению, так что наши воспоминания могут быть унаследованы нашими детьми.

Норт больше не мог этого терпеть.

– Теперь вы будете читать мне лекции?

– Вы хотели объяснения.

– Я хочу знать почему.

– Сперма.

Норт был смущен. И не смог этого скрыть, что было непростительно.

– Женщины рождаются с яйцеклетками, уже заключенными внутри их. Они проходят по жизни, не сознавая, что у них есть только то, что им дано. Мы же производим семя, и это постоянный цикл. Неделя за неделей. И каждая новая порция настолько отличается от предыдущей, что степень причастности к этому наших воспоминаний просто критическая.

«Настолько критическая, что я даже не знаю, что они собой представляют».

– Создание новой порции семени происходит потому, что старое больше не жизнеспособно, или потому, что владелец сумел излить некоторое количество.

– Секс.

– Воспоминания закрепляются под воздействием стресса и возбуждения. Сигнал для создания новой порции спермы дается тогда, когда условия сексуального соития дают то самое возбуждение, под воздействием которого начинается формирование воспоминаний. Я полагаю, что мы с вами разделяем одну и ту же генетическую аномалию: мы создаем свою сперму в этот самый момент.

Норт свернул в боковую улицу и с отвращением посмотрел на Портера.

– Вы полагаете? Это мне ничего не говорит.

– Это говорит вам все. Первым генетическим воспоминанием ребенка в жизни часто являются действия его отца в прошлом – секс с его матерью.– Портер, казалось, был потрясен жестокой природой такого извращения.– Все это ужасный фрейдизм.

«Он не сказал мне ничего».

– Хотите знать, что самое ужасное?

– Что?

– То, что вы не ответили на мой вопрос.

Портер озадачился. Он попытался ответить, но Норт его перебил:

– Вы говорите мне о том, как это происходит. А мне все равно как. Я спрашивал вас, почему это происходит.

Молчание опустилось между ними, словно плотная завеса. Портер смотрел на проплывающие мимо городские кварталы, на путаницу смешанных воедино разных культур.

– Куда мы едем?

Норт не слушал. Он снова свернул, по широкой дуге бросив «лумину» в очередной просвет между домами. Портер смотрел, как по его сильным обнаженным рукам пробегает полоса тени; на пальцах не было колец.

– У вас есть девушка, детектив?

– Что?

– Вы когда-нибудь приводили к себе женщину?

Норт попытался отделаться пожатием плеч. Это был слишком личный и болезненный вопрос. Но все же он попробовал сдержаться.

– Нет.

Похоже, Портер не был удивлен. Он смотрел на густеющую толпу людей на тротуарах вдоль дороги.

– Вы никогда не задумывались почему?

«Конечно, задумывался».

– Нет,– солгал Норт.

Но, по правде говоря, наличие девушки никогда не казалось ему правильным. Какой-то глубинный импульс, который он не мог до конца осознать, удерживал его от знакомств с женщинами.

– Быть может, просто так должно быть.

Норт решил уйти в сторону от неудобного вопроса. Портер, помнится, говорил, что его жена умерла. Может быть, перевести разговор на эту тему? Детектив осторожно спросил:

– А вы?

Портер молчал. Трудно было сказать, где блуждали его мысли и какие секреты там таились. Ответил он Норту новым вопросом:

– Почему это так, как вы думаете?

«Все уходят от ответа».

Норт покрепче вцепился в рулевое колесо.

– Что почему? То, что у меня никого нет?

«Это легко. Горько, но легко».

– Я работаю чуть ли не круглые сутки. И вижу то, о чем потом долго не могу забыть. У меня не та работа, чтобы позволить себе заводить с кем-то отношения.– Все, что он видел,– это ложь и насилие: скрытые, темные стороны общества, его грязная изнанка.– И мне нелегко кому-то довериться.

– Ваши родители верили друг другу. Они до сих пор вместе.

Норта словно обожгло.

«Что он может знать?»

Детективу не нравилось, куда зашел разговор. Поколебавшись, он все-таки произнес:

– Это другое дело.

– Вы не всегда были офицером полиции. Что было до того?

«Что было до того?»

Норт нашел место для машины под неработающим фонарем. Они были на Канал-стрит. Неподалеку отсюда яркие вывески с экзотическим шрифтом озаряли кипящий хаос китайского квартала.

Норт заглушил двигатель. Он ощущал в себе решимость несмотря ни на что получить ответ.

– Похоже, у меня просто ничего не получалось.

Он достал мобильник и нажал несколько клавиш, чтобы связаться со службой «некстела». Дождался знакомого сигнала, возвещающего о доставке электронной почты. Шеппард переслал список, как и обещал.

Норт молча открыл записную книжку, нашел чистую страницу и стал переписывать список на бумагу.

– Иногда,– промолвил он,– мне кажется, что поблизости просто нет подходящей девушки.– Он вырвал страницу из книжки и спрятал телефон.– А иногда мне кажется, что ее вообще не существует.

Он стоял на краю бездны и гадал, что может быть сокрыто в ее ненасытных глубинах.

– Любопытно, не так ли? – отозвался Портер.– Такое ощущение, что вам нужен был кто-то совершенно особенный.

Норт не был уверен, что понимает значение слов Портера.

– А что насчет вашей жены? Какой она была?

Портер смотрел отрешенно.

– Я не помню.

«Что же это за человек, если он не помнит собственную жену? »

– Но она же изменила ход вашей жизни.

– Я не помню любовь, которая пришла вместе с нею, я помню лишь потерю, которая явилась, когда ее не стало.– В его глазах промелькнули и погасли искры.– Больше я ничего не знаю. И не думаю, что когда-либо знал.

Норт распахнул дверцу и вышел из машины. Тяжелые капли дождя хлестнули его по лицу – словно кто-то отвесил пощечину. Норт посмотрел на небо.

«Омерзительное лето».

Оглянувшись на психиатра, который по-прежнему сидел в машине, Норт на какое-то мгновение увидел его иными глазами. Усталый и разбитый старик. То, что пряталось в глубоких морщинах на его лице,– не было ли это облегчением? Облегчением от того, что есть, наконец, с кем разделить эту тяжесть – ощущать жизнь как часть чего-то большего?

Это ужаснуло Норта.

«Может быть, меня ожидает то же самое?»

Норт не мог оставить Портера сидеть вот здесь так и поэтому предложил ему выбор:

– Вы идете?

Два человека проталкивались по узким, запруженным народом улицам и переулкам китайского квартала; дождевая завеса мерцала в свете неоновых реклам. Поток воды с силой бил по ногам, но его шум не был слышен – его заглушали выкрики уличных торговцев, наперебой зазывающих посетителей из каждого дверного проема вдоль тротуара.

И Норт, и Портер ощущали знакомую дрожь воспоминаний, поднимающихся из глубин разума, хотя ни тот, ни другой не высказывали этого вслух. Запах и шум обеспечивали почву для этих воспоминаний.

Одни магазины были залиты мертвенным светом экранов и забиты видеокассетами; другие представляли собой маленькие булочные, где коричневый манговый пудинг продавался рядом с экзотическими лакомствами вроде жареной колоказии. Еще там были мини-маркеты, где среди хаотично расставленных полок красовались морозильники, полные серебристых рыбин, а сверху нависали, подобно осенней листве на ветках деревьев, копченые утиные тушки на крюках. Из окон ресторанов вырывался парок: там скользкие креветки лежали скорчившись на толстом слое чеснока, имбиря и острых пикантных приправ. В заведениях многочисленных специалистов по акупунктуре и траволечению курились ароматические палочки и огромные корни женьшеня лежали, словно обесцвеченные временем трупы, плавающие на поверхности гнойного озера, как память о чудовищном преступлении. Среди них Норт и Портер нашли дверь, на которой красовалась табличка: «Фан Вай Пен, доктор медицины». Норту хозяин данного заведения был знаком как Джимми Пен.

Портер негромко спросил:

– Можно доверять этому человеку?

Норт счел вопрос излишним. Конечно же, ему доверять нельзя.

Они оказались почти в самой сердцевине сложной и гнилой конструкции – в центре китайской организованной преступности, в зловонной яме, где копошились работорговцы «Змееголовые», Тонги, «Триады», прочие тайные общества, омерзительные банды наподобие влиятельных Фук Чин, Теней-Призраков и Тан Он. Именно здесь обитали пастыри коррупции, «деды», именуемые а-кун, или «дядюшки», которых называли «шук фу», защищающие свои стада с помощью пирамиды других организаций-паразитов, таких как Американская ассоциация Фукьен.

То, что Норта и Джимми Пена связывала история, и история была скверная, не имело значения – любая история означала, что дверь для него открыта. Однако сам приход сюда должен был повлечь за собой последствия, чем бы сам визит ни завершился.

Портер задержался перед узкой витриной, а Норт перешагнул порог – всего лишь один шаг, и он уже вне досягаемости дождя. Помещение состояло из узкого прохода и бесконечной стеклянной конторки, заставленной шкатулками с травами, корешками и порошками.

Джимми Пен появился из задней комнаты с маленькими бумажными пакетиками, предназначенными для двоих покупателей, уже находившихся в лавочке. Пен был тощ, его короткие черные волосы уже тронула седина, а пальцы покрывали темные никотиновые пятна. Джимми Пен, доктор медицины, давал советы, но сам редко следовал им.

Он заметил Норта, но не сказал ничего. Норт подождал, пока Пен обслужит посетителей. И только поблагодарив двух клиентов широкой улыбкой, Джимми обратил внимание на нового визитера. Улыбка исчезла почти мгновенно.

– Вы явились под черным облаком.– Его шанхайский выговор был странным, но едва заметные особенности его были похоронены под усвоенным за десятилетия американским акцентом. От этого звучание становилось особенно утонченным. Это была тщательно культивируемая ложь.– Должно быть, это ваша притягательная личность.

Норт проигнорировал комментарий и пробежал взглядом по каким-то непонятным обрывкам, наполняющим коробки.

«Это иной мир».

– Что это?

– Ивовая кора.

– Для чего она используется?

Пен не спешил отвечать на вопрос. Вместо него ответил Портер, который появился сзади Норта, держа руки глубоко в карманах плаща.

– Из ивовой коры делают аспирин.

Норт с некоторым подозрением воззрился на растительный ингредиент.

– Вы удивлены, детектив. Ваш друг кое-что понимает в медицине.

– Очень мало,– пробормотал Портер.– А вот вы – настоящий специалист.

В полных подозрения глазах Пена зажглись искорки.

– Как это благородно!

«Портер знает свою роль. Отлично».

Норт чувствовал себя несколько лучше теперь, когда англичанин стоял рядом с ним.

– Треть всех западных медикаментов по-прежнему получают из растительного сырья. Если считать плесень, пропорция будет куда выше,– объяснил Пен.

– В древней китайской медицине плесень часто втирали в раны в качестве антибиотика,– с некоторым удовольствием в голосе добавил Портер.– Пенициллин тоже получают из плесени.

Норт вздрогнул от отвращения.

«Плесень?»

Он видел черные пятна, покрывающие деревянные стены домов. И чтобы перевести тему, достал из кармана листок со списком.

– Давайте поговорим о наркотиках.

Весь налет цивилизации мигом осыпался с остренького личика Пена.

– Я с этим больше дела не имею. Я чист.

«Ну конечно!»

– Мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? – Джимми рассмеялся.– Вот это поворот.

Норт никак не мог развернуть листок. Пальцы его были слишком напряжены. Бумага рвалась, но слушаться не желала.

– Вы сердитесь.

Он попытался отмести это утверждение нетерпеливым пожатием плеч.

– Не более чем обычно.

Пену, казалось, нравилось видеть слабость Норта.

– С вами что-то происходит?

Норт положил лист на конторку и разгладил его пальцами.

– Я все не могу понять, кому я подгадил в прошлой жизни.

Первым побуждением Пена было счесть эти слова подколкой и просто не обратить на них внимания, но несколько секунд спустя он заметил в Норте то, чего никогда не видел прежде.

– Так вы серьезно…

Норт не поднял взгляд. Тогда Пен переключил внимание на Портера. Старик выглядел озабоченным, но и он тоже ничего не отрицал.

– Да, но вы по-прежнему боретесь с этим.

Норт отвечать не желал. Пен продолжил:

– У меня есть глаза. Я вижу. Мы все проживаем множество жизней. Если бы вы родились на Востоке, вы бы даже не задавали вопросов по поводу общеизвестных фактов.

– Ты прочитал это в печенье с предсказаниями?

Пен улыбнулся и бросил взгляд сквозь стекло витрины на вечный карнавал, именуемый Чайна-тауном.

– Моя сестра только что открыла ресторан. Она нашла прекрасного поставщика печенья с предсказаниями. Оно так популярно у туристов!

Пен вернулся к работе и начал аккуратно упаковывать растительные «останки», взвешивая крошечные порции на аптекарских весах.

– Вы человек резкий. Я это понимаю. Я очень скучал во время своего неожиданного визита в Синг-Синг.

Норт удержался от ответной реплики, чтобы не осложнять ситуацию. Повернув листок бумаги так, чтобы Пен мог его прочесть, детектив придвинул его поближе к аптекарю.

– Не кажется ли вам этот список знакомым?

Пен внимательно просмотрел запись. Список ингредиентов, впрыснутых Геном в кровь Норта при помощи старинного шприца, похоже, заинтересовал его.

– Почему я должен помогать вам?

«А что, если я посмотрю, что ты там прячешь?»

Норт бросил взгляд в сторону задней комнаты. Интересно, заставит ли это его вспотеть?

Нет. Взглянув на лицо Пена, Норт понял, что тот ожидал чего-то подобного. Необходимо найти другой способ.

– Ты чувствуешь превосходство надо мной.

– Чувства преходящи.

«Тогда что-то еще. Заставь его клюнуть. Заключи сделку».

У Норта оставалось только одно, что он еще мог предложить.

– Я буду у тебя в долгу.

– А, долги. Да, они могут быть весьма полезны.

Норт поднял палец, чтобы подчеркнуть свои слова.

– Долг будет только один! Так что постарайся получше разыграть эту карту.

– Да, но какую карту? – Пен принял сделку.– Что я должен сделать с этим списком? Вы хотите, чтобы я приготовил это для вас?

– Я хочу знать, не продавал ли ты это кому-либо прежде.

Пен взял карандаш и пробежал им по списку сверху вниз.

– Нет.

– А ты знаешь, кто мог это сделать? – Норт смотрел, как аптекарь обводит карандашом те ингредиенты, которые ему наиболее знакомы.

– Я не уверен. Мне понадобится сделать несколько звонков – коротких, коротких. Я подозреваю, что это было изготовлено не здесь, в китайском квартале, но кто-нибудь может опознать часть компонентов. Здесь большая доза ма-хуанга, это имеет какое-нибудь отношение к астме?

«Астма? Тот мальчишка в музее…»

– Нет.

Пен поймал Норта на слове и сказал, что скоро вернется, а потом ушел в дальнюю комнату.

Норт ждал. Слышался знакомый звук – кто-то снял трубку и набирал номер на кнопочном телефоне. Вскоре донеслись слова на родном языке Пена.

Удовлетворившись этим, Норт повернулся к Портеру:

– У меня был ингалятор с альбутеролом…

Портер покачал головой:

– Альбутерол действует по-другому. Эфедрин, находящийся в вашей крови, является эликсиром из ма-хуанга.

Норт почувствовал себя неуютно от таких слов.

– Я не знаю, как еще его назвать. Он делает то, что должен делать эликсир: продлевает жизнь.

– Как действует этот эфедрин?

Портер объяснил без обиняков:

– Он схож с адреналином: в больших дозах вызывает беспокойство, даже психоз. Ветераны, вернувшиеся с войны во Вьетнаме, могли бы вам сказать, что он является спусковым механизмом для насилия и неконтролируемых воспоминаний. Однако вам ни к чему их расспрашивать.

Нет, ни к чему.

«Как он там называл это тогда?»

– Это как абреакция?

Портер согласился.

– Это две стороны одной монеты, искусственно стимулированного восстановления памяти. Все, что их разделяет,– это степень интенсивности.

«Степень интенсивности».

Все равно воспоминания не несли ничего хорошего. Там был лишь ужас, тьма и извращения.

– Тогда должно быть что-то, при помощи чего я могу это прекратить.

Портер мысленно оценил такую возможность.

– Пропанодол может по меньшей мере ослабить действие эфедрина. Однако я не знаю, удастся ли вам убедить врача выписать его вам. Кажется, у вас его продают под названием «индерал». Это…

– Это бета-блокатор.

Норт хорошо это знал. Его отец принимал индерал как средство от сердечной болезни.

«Папа».

Норт смотрел на бушующую за окном грозу и пытался понять смысл событий. Вода потоками неслась по тротуарам. Решение было однозначным.

– Ген хотел, чтобы я вспомнил.

Портер, похоже, сочувствовал Норту.

– Да, хотел.

– А что он хотел, чтобы я вспомнил?

– Кто вы такой.

Пен вернулся из задней комнаты как раз вовремя, чтобы вставить свое замечание:

– А равным образом он мог хотеть, чтобы вы забыли.

«Интересно, как давно он нас подслушивал?»

Портера это замечание заинтересовало.

– Я не понимаю.

– Нашелся кое-кто, кому знаком этот список. У него есть клиент, который время от времени навещал его под разными предлогами. Ему нужны были разные препараты, которые не следовало вносить в записи. Говорил, что полагает, будто этот состав может вывести воспоминания, как выводят синяк.

«Как синяк?»

– Зачем бы это делать?

– Затем, чтобы после продолжительной процедуры они были стерты и осталась бы «табула раса» – чистая доска.

Норт заметил, что Пен вертит в пальцах клочок бумаги. Он протянул руку, однако аптекарь сначала хотел убедиться, что сделка все еще в силе. Норт неохотно согласился.

– Сейчас придут люди из биотехнологической компании. Я советую вам поспешить.

Норт не стал задавать вопросов по поводу этого совета. Просмотрев написанное на клочке бумаги, он быстрым шагом вышел за дверь. Имя и адрес принадлежали другому аптекарю, проживавшему всего в нескольких кварталах отсюда.

Норт быстрым шагом шел сквозь серую дождевую завесу, и Портер старался от него не отставать. Асфальт под ногами был твердым, но его поверхность казалась скользкой и ненадежной.

– Это определенно должно объяснять, почему Ген потерял контроль над собой в музее, вам не кажется? – рассуждал на ходу Портер.– Если он был подвергнут воздействию того же самого эликсира – вихрь воспоминаний в один миг, а в следующий – все напрочь утекает.

Норт вытянул руку, чтобы проложить путь сквозь мокрую толпу, плотно сгрудившуюся на тротуаре.

– Мне не нужно гадать. Мне нужно найти его.

Портер проталкивался вперед, работая локтями и коленями. Норт уже опередил его. Как только в толпе появлялись просветы, он переходил почти на бег, по его застывшему лицу стекали дождевые капли.

– Когда я работал врачом в клинике и был на несколько лет моложе, чем вы сейчас, мне пришлось наблюдать за одним из моих пациентов, страдавшим от прогрессирующей болезни Альцгеймера. Его воспоминания словно что-то разъедало изнутри.

Норт сверился с запиской и без предупреждения сменил направление движения.

– Каждый день я с трудом заставлял себя приходить на работу – так мне его было жалко. Я читал ему утренние газеты, проверял его состояние, давал ему таблетки, которые никому еще не приносили пользы, и в полном ужасе смотрел, как болезнь по ниточке распускает полотно его разума, словно дешевый свитер.

– Печально слышать.

Портер поравнялся с Нортом.

– Этот человек забыл собственных детей – медленно, по одному. Память о прожитой жизни размывалась год за годом, пока не исчезли все его достижения и трагедии. Пока он однажды не проснулся, даже не зная, кто смотрит на него из зеркала. Он дышал, он спал, он ел. Но без своих воспоминаний он был никем. Он был машиной без применения. Память – это сердцевина того, чем мы являемся.

Норт понимал эту боль и понимал ее ценность.

– Иногда,– промолвил он,– забвение – это благо.

– Когда-то я думал так же. Теперь я в этом не столь уверен.

Норт жестом указал, что им следует пересечь улицу. Однако дорожное движение и не думало замедлиться согласно их требованиям. Грязь летела из-под колес мчавшихся мимо автомобилей, словно брызги черной слюны.

– Надо перебежать.

– Что хорошего в том, чтобы забыть?

«Разве это не очевидно?»

– Потому что это делает нас свободными.

– Свобода – это другой вопрос. Мы свободны – в чем именно? Свободны делать то, что хотим?

– Да. Когда нас не преследуют и не держат взаперти.

– Так вы не связаны судьбой?

Машины проносились мимо. Лицо Норта было неподвижным. Вопрос не подлежал обсуждению.

– Я могу делать все, что угодно,– все, что хочу.

Он уловил просвет в дорожном движении и выскочил на дорогу, автомобили ответили недовольными гудками. Портер старался не отставать.

– Тогда почему мы спешим?

Норт запрыгнул на тротуар по другую сторону улицы. Портер не был так быстр. Теперь он казался серым призраком, скрытым за пеленой дождя. Он воззвал к Норту:

– Вы спешите только потому, что вам посоветовали поспешить, и вы не спрашиваете почему. Неужели это именно то, чего вы хотите?

Норт не знал, что на это ответить. По крайней мере, не то, что желал услышать Портер.

«Я выполняю свою работу. Что тут понимать?»

Толпа в этом квартале была такой же плотной, звуки и запахи – такими же непонятными и вездесущими. Норт осматривал витрины лавчонок, ища нужную вывеску.

«Вон там».

Он пробивал себе дорогу через плотную массу людей. Портер шел сразу за ним.

– Если у вас есть свободная воля, то почему вы не можете контролировать свои действия? Почему вы не можете прекратить свои кошмары? Почему они заставляют вас бежать?

Норт несколько замедлил шаг, но сделал это с неохотой. Сунув руку в карман, он нащупал список ингредиентов и фотографию Гена. Его намерения были ясны. То, что говорил Портер, было вторично.

Портер знал это, но продолжал настаивать.

– Мы все ограничены своей физической природой. В зависимости от того, какие гены достались вам при оплодотворении, вы унаследуете тот или иной цвет кожи, ту или иную группу крови и ничего не сможете с этим поделать.

«Не говори мне о крови».

– Память – это то, кем мы являемся. Но не то, что мы есть. Они предоставляют голос судьбе. Вы – оркестр, за струны которого дергают силы, которых вы не видите и не знаете. Когда мой пациент терял память, он не был свободен. Это не меняло ничего в его мире. Это просто делало его бессильным. Это отнимало у него волю, потому что он не знал, кто он такой и на что способен.

Норт изучал потрепанную фотографию человека, которого он преследовал.

– Предполагается, что я должен испытывать жалость к Гену?

Несколько секунд Портер тщательно взвешивал свои слова.

– Он просил вас о помощи. Как вы просили о помощи меня. Он был лишен знания о том, кто он такой. Вы знаете, кто он такой. Он – часть вас.

«Часть меня?»

Сама идея была нездоровой. Этого не случалось с ним, ни единый проблеск не пробивался во тьме из-под груды нежелательных возможностей. Предположение Портера было просто оскорбительным.

Инстинктивное побуждение заставило Норта отрицать саму возможность такого.

– Он мне не кровный родственник.

– Он сумел отыскать вас; он сумел отыскать вас точно так же, как сумел я.

«Как он мог это сделать?»

– Для начала, у вас была газета. А что было у Гена?

Портер ответил не сразу. Вместо этого он полез в карман и извлек оттуда записную книжку в зеленой обложке.

– Абреакция начинается с понуждения записывать. Вы, Ген и я сам; вероятно, нас больше чем трое, но каждый вынужден делать записи, и каждый будет писать одно и то же.

Норт не взял книжку.

Дождевые плети стегали пешеходов. Норту казалось, что все в промокшей толпе знают его: каждый взгляд намекал на некую связь. Он был так ошеломлен, что покрепче сжал промокший клочок бумаги и выдавил:

– Мне нужно идти.

Он чувствовал, как настойчивый взгляд Портера изучает его лицо. Достигли ли они понимания? Портер не был уверен, и Норт не мог дать никаких подтверждений.

Портер по-отечески положил руку на плечо Норта.

– Я оторвал вас от работы. Быть может, поговорим позже?

Норт согласился, но только потому, что сомневался в существовании еще кого-то, с кем он мог бы поговорить об этом.

Он повернулся спиной к Портеру, намереваясь забыть все предположения, которые были высказаны, вернуться к работе и идти своим путем. Он двинулся вперед, оставив Портера наедине с его дурацкими идеями. Однако, отвернувшись от одного старика, тут же врезался в другого.

Норт извинился, но человек с черным зонтом не стронулся с места. Он стоял, склонив голову набок, и взгляд его был прикован к фотографии Гена в руке Норта.

Норт собирался идти дальше, но каскад брызг, обрушившийся на него с черного зонта, заставил его застыть на месте. Зонт дрожал, потому что дрожала рука, державшая его. Дрожь была слабой, но с каждым мгновением усиливалась.

Похоже, человек с черным зонтом узнал лицо на фотографии.

Был ли он тем, о ком предупреждал Пен? Норт почувствовал, что должен действовать быстро, иначе упустит возможность. Показав удостоверение, он настойчивым тоном задал вопрос:

– Сэр, вы знаете этого человека?

Старик с черным зонтом не сказал ни слова.

– Сэр, я понимаю, что вы встревожены. Но ничего плохого не случится, если вы поговорите со мной.

К ним приблизились другие – решительные люди в темных плащах, которые были не согласны с ходом действий. Они плечами прокладывали себе дорогу сквозь толпу и тянули человека с черным зонтом, чтобы он шел с ними. «Не туда,– убеждали они.– Не с ним».

Норт схватил одного из них за обтянутый перчаткой кулак и ткнул под нос удостоверение.

– Это полицейское расследование! Руки прочь!

Человек с черным зонтом поднял взгляд.

В другой руке он держал то, что приобрел у аптекаря. Его взгляд ничего не говорил о его истинных намерениях. Лицо выглядело усталым, а растрепанные волосы густо покрывала седина, но в глазах за стеклами очков не было рассеянной дымки. Они были пронзительными и умными. Старик знал человека, изображенного на фотографии, точно так же, как знал человека, который эту фотографию держал.

И все же губы его оставались плотно сжатыми. Телохранители старательно оттесняли старика от Норта.

В это мгновение Норт ощутил, что не может сдвинуться с места.

«Я знаю его».

Детектив чувствовал, как немеют руки и ноги. Он неуклонно скатывался в состояние самой жалкой паники, разум его туманился. Портер заметил, что с его спутником что-то не так, и теперь пробивался к нему через кипящую толпу.

– Подождите! – Норт попытался собраться с силами.– Кто вы?

Это лицо. Несколько изменившееся за три долгих десятилетия; гримаса в зеркале, маска, которую он носил, когда прелюбодействовал с матерью Норта.

Лицо его настоящего отца.

Все правда.

Норт пытался выкарабкаться из омута темной реальности и увидеть, куда ушли эти люди. Склоненные головы множества людей, спешивших по своим делам, заслоняли обзор. Даже когда Норт подпрыгнул, чтобы что-то увидеть, он не смог заметить среди толпы никого из тех, за кем желал проследить. Они потерялись, канули в море лиц.

Он услышал голос Портера. Его отчаянный крик:

– Нет! Нет!

Норт развернулся так резко, что голова закружилась. Сквозь окружающий шум и гул в ушах до него смутно донеслось:

– Вы плодитесь, как глисты.

Знакомое лязганье лезвия, извлекаемого из ножен, прорезало плеск дождя подобно скрежету зубовному. Откуда-то из-за границы поля зрения вынырнул один из тех людей в темных плащах и бросился на Норта; короткий нож блеснул в тусклом свете ненастного дня.

Норт отреагировал мгновенно, но Портер оказался быстрее. Он встал под замах ножа и принял удар, предназначенный не ему.

Холодный металл вошел англичанину в живот и сделал неровный разрез. Алая струйка просочилась между судорожно зажимающими рану пальцами. С ножом, по-прежнему торчащим из живота, Портер медленно опустился в грязную воду на тротуаре.

Норт кинулся вперед, выронив бумаги. Неистовый обмен ударами, руки скользят по мокрой одежде, по мокрой коже. Когда человек сделал очередной выпад, Норт схватил его за отвороты плаща, но пропитанная водой ткань норовила выскользнуть из пальцев. Сжимая руки как можно крепче, Норт все равно не смог принудить убийцу сдаться. Тот, верткий, словно угорь, выкрутился из плаща, оставив его Норту на память.

Норт швырнул плащ на землю и полез за пистолетом. Он бежал сквозь толпу, крича и угрожающе размахивая «глоком», и даже сделал предупредительный выстрел в воздух.

Испуганные пешеходы расступались перед ним, как море во время отлива.

Теперь Норт без помех мог бежать по улице, однако людей в черном нигде не было. Они исчезли, будто тени или шустрые тараканы, что разбегаются, стоит включить на кухне свет, и оставляют только запах гнили.

«Куда они скрылись? Куда?»

Норт сделал круг по кварталу, но не нашел никаких улик. Лишь испуганные взгляды, обращенные к нему отовсюду: из толпы, из дверных проемов. Норт был один, если не считать умирающего старика, скорчившегося на тротуаре.

«Моя кровь. Моя душа. Часть меня самого».

Норт добежал до конца улицы, сунул пистолет в карман и полез за мобильным телефоном. Портер удерживал на месте вываливающиеся внутренности, его побледневшее, восковое лицо было искажено гримасой невыносимой боли.

Норт вызвал «скорую помощь» и поехал вместе с Портером, держа его в объятиях, омываемый его кровью – кровью, что потоком убегала в кювет, унося с собой изодранную фотографию Гена.