8

Ребекка стояла возле багажной ленты. В это время зал аэропорта был почти пуст. Все магазины и киоски уже были закрыты, а возле терминалов не наблюдалось дневной сутолоки. Несколько чашек той гадости, которую авиакомпания считала кофе, кое-как смогли взбодрить Ребекку, хотя и не до конца. Ровно настолько, чтобы не спать на ходу и доехать до Клейсвилла. Она не позволила грузу случившегося погробить ее под себя. Маленькая, но победа.

Херувим не любил путешествовать. К тому же он устал сидеть в тесном контейнере и сейчас жалобно мяукал.

— Подожди еще немного, малыш, — уговаривала кота Ребекка. — Я тебя тут же выпущу, как только мы приедем к…

Она замолчала. Теперь она приедет не «к», а в пустой дом. Сегодня не будет привычных объятий и аромата розовой воды. Не будет еще очень многих привычных вещей. Потому что Мэйлин больше нет. В самолете Ребекка крепилась изо всех сил. Ей не хотелось показывать своего горя пассажирам. Но теперь слезы полились из ее глаз, мешая следить за круговой лентой багажного транспортера.

«Мэйлин больше нет. Получается, что и дома у меня больше нет».

Неполных три года, прожитых в доме Мэйлин, и ее постоянные визиты в Клейсвилл сделали этот город родным. Ребекка привыкла так думать. К кому ей теперь возвращаться? В Клейсвилле ее больше никто не ждал. Уже завтра она может уехать и больше сюда не приезжать.

Прислонившись к выцветшей зеленой стене, Ребекка отрешенно смотрела, как пассажиры разбирают свои чемоданы и покидают здание аэровокзала. Под конец на ленте остался только ее чемодан. Лента транспортера остановилась.

— Вам помочь?

Ребекка подняла голову. Перед нею стоял мужчина в форме служащего аэропорта. Слезы мешали его разглядеть.

— Это ваш чемодан?

— Да. — Ребекка оторвалась от стены. — Я сейчас его заберу. Спасибо.

Служащий продолжал внимательно на нее смотреть. Ребекка догадалась: у нее же все лицо залито слезами. Схватив платок, она торопливо вытерла слезы.

— Позвольте, я принесу вам чемодан.

— Спасибо, со мной все в порядке. Честное слово.

Ребекка улыбнулась, насколько могла. Чувствовалось, служащий ей не поверил, но спорить не стал.

Достав чемодан, Ребекка выдвинула ручку, переложила контейнер с Херувимом в другую руку и пошла к стойке проката автомобилей. К счастью, служба проката работала круглосуточно. Через несколько минут Ребекка, позвякивая ключами, направилась к ближайшему выходу и… едва не выронила «переноску».

Перед нею стоял молодой мужчина в джинсах, высоких ботинках и изрядно потертой кожаной куртке. Его волосы были длиннее, чем прежде, и налезали на воротник рубашки. Но знакомые зеленые глаза ничуть не изменились. Они все так же внимательно и настороженно смотрели на нее.

— Байрон?

Ей отчаянно хотелось кинуться к нему на шею, как когда-то, но Байрон держал дистанцию.

— Давно не виделись, — сказал он и замолчал. Поправил волосы, потом натянуто улыбнулся. — Мы с тобой расстались не самым лучшим образом. Но я подумал: надо съездить в аэропорт, убедиться, что ты нормально долетела.

Ребекка смотрела на него. На своего Байрона. Его лицо немного изменилось. Скулы выдавались сильнее, чем прежде. А жесты остались прежними, как и настороженность.

«Я это заслужила».

— Не знала, что ты вернулся, — сказала Ребекка, понимая, что говорит глупость.

Ее рука сжимала ручку контейнера. Кот присмирел. Ребекка и Байрон стояли молча, и эта тишина с каждой секундой становилась все тягостнее.

Потом Байрон, словно очнувшись, потянулся к чемодану.

— Давай, помогу.

Ребекка отдернула руку от чемоданной ручки, только бы случайно не коснуться руки Байрона. Он это заметил. Ребекка видела, как напряглось его лицо. Потом он наклонил чемодан и кивнул, предлагая ей идти впереди.

Они вышли из аэровокзала.

— Я вернулся несколько месяцев назад, — сам не зная зачем, сказал Байрон.

— Я не знала. Мэйлин мне ничего не говорила.

«А я и не спрашивала», — мысленно добавила Ребекка. Когда она летела сюда, то для себя решила: лучше всего делать вид, будто Байрона больше нет. Не то, чтобы он умер, как Элла. Просто его больше нет в ее жизни. Но делать вид, когда он шел рядом, было невозможно. Оставалось одно — не смотреть на него. И Ребекка смотрела на брелок с ключами машины, взятой на прокат, хотя ее никогда не волновали марки автомобилей, год их выпуска или технические особенности.

— Даже не помню, когда она вспоминала о тебе, — продолжала Ребекка, поскольку говорить глупости сейчас было лучше, чем молчать. — Честно, не помню. Кажется, ты тогда жил в Нэшвилле или где-то в том направлении. Я же не следила за твоими перемещениями.

— Знаю, — Байрон снова улыбнулся через силу и перевел разговор на более безопасную тему. — Я здесь с конца декабря.

— Надо же, — вырвалось у Ребекки.

Горе и абсурдность ситуации заставляли ее говорить явные глупости.

— Я приезжала сюда на Рождество.

«Ему-то зачем об этом знать?»

— Я так и думал. А я уже после.

Они незаметно дошли до стоянки прокатных машин.

— Я понимал: тебе все равно, вернусь я или буду болтаться по другим городам… Я старался выполнить твою просьбу и просто ждал, когда ты вернешься… неважно откуда.

«Ну что? Довольна? Я выполнил все твои требования». А ей сейчас хотелось совсем другого. «Вполне объяснимая слабость, — успокаивала она себя. — Все обрушилось на меня разом: смерть Мэйлин, поспешные сборы, этот перелет через несколько часовых поясов… Байрона мне не в чем упрекнуть. Это я сама потребовала, чтобы он ничем не напоминал о себе. Он честно выполнял все условия».

— Бекс, я помню твои требования. Если не хочешь, я не буду мозолить тебе глаза… но сегодня я не мог тебя не встретить. Мне нужно было убедиться, что ты нормально долетела. Я не стану тебе мешать. Но если тебе нужен друг…

Примерно то же он говорил десять лет назад, когда еще была жива Элла. А потом… потом у них были совсем другие разговоры. Первый шаг она сделала — взяла напрокат машину. Теперь нужно сделать второй: поблагодарить Байрона за помощь, забраться в прокатное авто и ехать домой. Назовем это так.

Она еще раз взглянула на брелок, где был крупно выведен номер машины.

— Эта моя.

— Подними багажник, — сказал Байрон.

Она послушно открыла багажник, и он быстро запихнул туда чемодан. Контейнер с котом Ребекка поставила на заднее сиденье. Оставался сущий пустяк — поблагодарить Байрона и усесться за руль. Но «сущий пустяк» превратился в очередную тягостную паузу.

— Давай сделаем так: я сам довезу тебя до дома. Я же вижу, в каком ты состоянии. Плюс разница во времени. Ты все время зеваешь.

Байрон осторожно разжал ее пальцы и забрал брелок с ключами.

— Я всего лишь довезу тебя до дома Мэйлин. Никаких привязок, Бекс.

— А твоя машина?

— Мотоцикл. Правда, уже другой. Не тот, на котором мы гоняли… Ничего страшного, заночует здесь.

Байрон обошел машину и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.

— Не упрямься. Это самое малое, чем я могу тебе помочь… До Клейсвилла больше часа пути… и потом, раз уж я здесь… Позволь мне быть с тобой на это время. А потом… если ты скажешь, чтобы я не попадался тебе на глаза, я обещаю держаться от тебя подальше.

— Спасибо, что встретил меня и… за это предложение.

Ребекка поспешила сесть на пассажирское сиденье, иначе бы точно бросилась Байрону на шею. Он был единственным, кто стоял рядом с ней в самые тяжелые моменты ее жизни: когда умерла Элла и потом, когда умер Джимми. И теперь он снова рядом, готовый помочь ей справиться с третьей смертью в ее семье… Ребекка не знала, простил ли Байрон ей все те исчезновения посреди ночи, и слова, которыми она его так обижала, ее нежелание встречаться, оборванные звонки, когда она просто швыряла трубку, едва услышав его голос… Он был рядом. И был готов ей помочь.

Умом Ребекка понимала: сейчас самое подходящее время, чтобы многое объяснить и за многое извиниться; тем более что Байрон вряд ли таил на нее обиду. Но она молча смотрела, как он забрался на водительское сиденье и захлопнул дверцу. Байрон никогда не давил: ни тогда, ни тем более сейчас.

Машина тронулась. Ребекка вдруг почувствовала, что ей стало легче. Впервые за все это время, как она узнала о смерти Мэйлин. Байрон оставался единственным человеком, кто по-настоящему знал ее. Прежде всего — ее слабые стороны и недостатки. Когда она школьницей приехала в Клейсвилл, Байрон был другом ее сестры Эллы. Элла была красивее и общительнее ее, и по сравнению с ней Ребекка казалась угловатой закомплексованной девочкой. Байрон вполне мог не обращать на нее никакого внимания, но он почему-то ее заметил. И это позволило Ребекке считать его кем-то большим, чем просто другом сестры. И однажды, всего лишь раз, она переступила границу дружеских отношений.

А потом Эллы не стало.

Казалось бы, никто теперь им не мешал, но отношения не складывались. Их редкие совместные ночи всегда оканчивались одинаково: Байрон хотел больше, чем она могла ему дать.

Ребекка украдкой посмотрела на его безымянный палец. Байрон сделал вид, что этого не заметил.

— Хочешь куда-нибудь заехать по пути? — спросил он.

— Не знаю. Я с собой не захватила никакой еды. — Ребекка глотнула воздуха. — Надеюсь, у Мэйлин… осталось что-нибудь.

Байрон на мгновение повернулся к ней и вновь сосредоточил внимание на темной дороге.

— Поминальное угощение начнут приносить только завтра. Думаю, в холодильнике что-то есть…

Он вспомнил свой визит в кладовую и мысленно усмехнулся.

— Поминальное угощение. В Клейсвилле ничего не меняется, — сказала Ребекка.

— Абсолютно. — Байрон издал странный звук, принятый Ребеккой за смешок. — Такое ощущение, что внешний мир остается за городской чертой.

— Как отец? — спросила Ребекка.

— Бодрится.

Байрон помолчал, будто решая, стоит ли говорить ей то, что он собирался сказать.

— Ты знаешь, что отец любил Мэйлин?

— Знаю.

Ребекка прислонилась к прохладному стеклу дверцы.

— Я чувствую себя воздушным шариком, у которого перерезали нитку. Она… она была…

Ребекка закусила губы, чтобы не заплакать снова. Байрон осторожно коснулся ее левой руки. Их пальцы переплелись.

— Мэйлин была моей опорой. Как скала. Она никогда не жаловалась, что я мотаюсь с места на место, никогда не ворчала, что у меня не клеится с работой. Я столько напортачила, и она ни разу меня не упрекнула. Мэйлин была для меня и домом, и семьей. Может, странно так говорить при живой матери. Но у мамы… у нее не тот характер. Думаю, она так и не оправилась после смерти Эллы и Джимми. Эллу она любила, как родную дочь… Мэйлин в меня верила. Она считала, что я лучше, чем есть на самом деле. Не знаю, дотяну ли я когда-нибудь до той Бекс, какой она меня видела. Мэйлин никогда не душила меня своей любовью. Даже не знаю, была ли я достойна ее любви.

Ребекка чувствовала: еще немного, и она разрыдается. Она всхлипнула и отогнала слезы.

— У меня такое ощущение, что я лишилась семьи. Все Барроу умерли. Осталась лишь мама, но она — не совсем Барроу.

В общем-то, Ребекка тоже была не совсем Барроу. Она взяла эту фамилию, когда мама вышла замуж за Джимми. И оставила ее, потому ее носили Элла, Джимми и Мэйлин. Есть кровное родство, а есть духовное, и оно бывает ничуть не менее крепким, чем кровные узы. Впрочем, на Мэйлин род Барроу не прервался. Оставались еще три женщины Барроу, одинаково ненавидевшие ее: сестра Джимми Сисси и ее дочери.

Ненадолго Ребекке захотелось, чтобы сейчас рядом с нею сидела ее мать. Но где-то сейчас Джулия Барроу? Как и Ребекка, она обладала страстью к перемене мест, однако в отличие от дочери Джулия, однажды уехав из Клейсвилла, так больше никогда там и не бывала. Она не приехала даже на похороны Джимми. Ребекка не знала, что именно произошло между матерью и отчимом. Джулия отказывалась говорить на эту тему, хотя продолжала любить его даже после смерти. Она покинула Клейсвилл почти через год после смерти Эллы, увозя с собой Ребекку.

— Прости меня, — сказала Ребекка, высвобождая свои пальцы из пальцев Байрона.

— За что?

— Ты, наверное, привык, что люди плачут у тебя на плече. Работа такая.

— Бекс, не будем начинать. Не надо приплетать сюда мою работу.

Он выпустил ее пальцы, но ладонь с подлокотника ее сиденья не снял.

Ребекка поймала себя на том, что уже готовится к обороне. Главное — не позволить ему снова влезть к ней в душу. Потому как через несколько дней она будет вынуждена снова оттолкнуть от себя Байрона, оставив его одного. Но сейчас ее оборона не выстраивалась. Ребекке и в лучшие времена было непросто подавлять свое влечение к Байрону. А то, что переживала она сейчас, лучшим временем никак не назовешь. И потому пальцы ее левой руки вновь легли на его ладонь.

Минут сорок они ехали молча. Ребекка смотрела в окно, ожидая, когда вдали появятся первые дома Клейсвилла. Местность, вдоль которой шла дорога из аэропорта в город, казалась пустынной. Никаких ферм. Только деревья по обеим сторонам шоссе и редкие повороты на грунтовые дороги, ведущие неизвестно куда. Через какое-то время Ребекка увидела знакомый щит с подсветкой: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КЛЕЙСВИЛЛ! Она не впервые испытывала странное чувство: стоило ей миновать этот щит, и внутри сразу же становилось легче. Уходила тяжесть, давившая на нее и которая ощущалась только здесь, на границе внешнего мира и Клейсвилла. А там, во внешнем мире, она не ощущалась, как жители больших городов не ощущают загазованного воздуха. Раньше Ребекка думала, что такое чувство возникает у нее по вполне понятной причине — скорой встрече с Мэйлин. Однако сегодня, рядом с Байроном, это чувство было даже сильнее, чем в прошлые разы. Ребекка инстинктивно сжала руку Байрона, и лишь потом ее разум удивился такому импульсу. Она тут же убедила себя, что, скорее всего, он сам сжал ей руку.

Ребекка не заметила, как они свернули к дому Мэйлин. Возможно, она на несколько секунд задремала, а, когда открыла глаза, машина стояла возле крыльца. Байрон заглушил мотор.

Байрон молча вылез наружу, открыл багажник и достал ее чемодан. Потом он открыл заднюю дверцу и достал «котоноску». Ребекка тоже вылезла и чуть не разрыдалась. Байрон выполнил свое обещание — довез ее до дома Мэйлин. Оставалось лишь открыть дом и войти. И вот это-то и было самым трудным. Только сейчас до Ребекки со всей ужасающей отчетливостью дошло: Мэйлин больше нет. Дом пуст.

Байрон не пытался обнять ее или хотя бы взять за руку. Ребекка не знала: хорошо это или плохо для нее. Наверное, если б он это сделал, она бы просто распалась на части. А ей нельзя распадаться. Она не за тем сюда приехала. Но какая-то часть ее была готова сдаться. Хуже всего, что она готова была последовать вслед за Мэйлин.

— Если тебе тяжело здесь оставаться, я могу тебя отвезти в баптистскую гостиницу. Можешь переночевать у нас. Совсем не обязательно заходить в дом прямо сейчас.

— Нет.

Ребекка набрала в легкие побольше воздуха, открыла дверь и вошла. Байрон последовал за ней. Закрыв дверь, Ребекка выпустила на свободу кота. Херувим опасливо вылез и уселся рядом со своим дорожным жилищем, вертя головой из стороны в сторону и принюхиваясь.

Так они и стояли: Ребекка в гостиной, а Байрон — в проеме двери, соединяющей кухню и гостиную. На мгновение ей показалось, что время повернулось вспять. Сейчас со второго этажа спустится Мэйлин и выпроводит Байрона, прервав их свидание. Но нет. На втором этаже было тихо.

— Би, я не знаю, что делать, — призналась Ребекка, беспомощно глядя на Байрона. — Вроде надо что-то делать. Но что? Я совсем растерялась.

— На твоем месте я бы лег спать, — сказал Байрон.

Он шагнул к ней и тут же остановился. Время не повернулось вспять. Их разделяли годы и слова, которые не запихнешь обратно в рот.

— Бекс, тебе элементарно надо выспаться. Занести тебе чемодан наверх? Расстелешь кровать, примешь душ…

— Нет.

Ребекка прошла мимо него и взяла с кресла-качалки шерстяное покрывало.

— Я лягу. Потом. Не сразу… Сейчас не могу… Не сейчас. Я пойду на переднее крыльцо… посмотрю на звезды. Можешь пойти со мной, если хочешь. Я буду на качелях.

Байрон даже не успел удивиться, а Ребекка не стала ждать его решения. Конечно, с ее стороны это чистой воды эгоизм — хотеть, чтобы он остался с нею. Но эти мысли Ребекка оставила при себе. «Он ведь приехал за мной в аэропорт. Если бы ненавидел, то не приехал бы». Она сбросила туфли, открыла дверь и вышла на крыльцо, тянущееся по всей длине дома. Ноги ощутили знакомые половицы. Как всегда, средняя скрипнула у нее под босыми ногами. Ребекка направилась к стареньким качелям.

Пусть хоть что-то будет, как прежде. Глупость, конечно, но она имела право на такую глупость. Она ведь и при жизни Мэйлин любила сидеть и смотреть на звезды. Можно даже представить, что Мэйлин сейчас спит. Несколько минут иллюзии прежней жизни.

Ребекка опустилась на сиденье качелей. Скрипнули цепи, и она слегка улыбнулась. Так и должно быть. Сколько она помнит, качели всегда скрипели. Прекрасный звук, напоминающий ей, что она — дома. Ребекка завернулась в покрывало и стала смотреть на точки звезд.

— Как же я теперь без тебя буду? — шепотом спрашивала Ребекка.

— С тобой все нормально? — послышалось из темноты.

Ребекка вздрогнула. На лужайке она увидела девчонку-подростка. На вид — лет семнадцать. «А Элле не было и семнадцати, когда она умерла». Держалась девчонка настороженно.

— Со мной не все нормально, — ответила Ребекка, вглядываясь в темноту.

Кроме неожиданной гостьи — никого.

— А ты — родня Мэйлин, верно? Только нездешняя.

Ребекка опустила ноги на пол, остановив качели.

— Я тебя знаю? — спросила она.

— Откуда тебе меня знать? — с вызовом ответила девчонка.

— Тогда, наверное, ты знала мою бабушку. Ее больше нет. Она умерла.

— Слышала, — сказала девчонка и приблизилась на пару шагов.

Ее походка показалась Ребекке странной. Такое ощущение, будто ночная посетительница заставляла себя двигаться медленнее обычного.

— Мне хотелось сюда прийти.

— Одной? В половине четвертого утра? Должно быть, у вас в Клейсвилле поменялись порядки, если твои родители позволяют тебе разгуливать по ночам, — сказала Ребекка, чувствуя, что сама улыбается. — Я думала, что детям и подросткам по-прежнему запрещено появляться на улицах после наступления темноты. Раньше исключение делалось только для групповых праздников и с разрешения родителей.

Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Байрон. Его лица Ребекка не видела, но чувствовала его настороженность.

— Может, позвонить, чтобы за тобой пришли? — спросил он девчонку.

Ребекка не ошиблась в своих предчувствиях: Байрон держался настороженно.

— Не надо, — буркнула девчонка, отходя от крыльца.

Байрон подошел к краю крыльца, встав перед Ребеккой.

— Слушай, девочка. Я не знаю, чего тебе здесь понадобилось, но…

Девчонку как ветром сдуло. Если бы Ребекка не поговорила с ней до этого, то посчитала бы ее галлюцинацией.

— Сбежала, — сказала Ребекка, передергивая плечами. — Как, по-твоему, у нее не будет проблем?

— А почему у нее они должны быть?

Байрон продолжал вглядываться в темные кусты, за которыми скрылась девчонка.

Ребекка поплотнее закуталась в покрывало.

— Байрон, может, нам ее догнать? Ты ее знаешь. У меня такое чувство… сама не знаю. В общем, странное чувство. Может, сообщить Крису? Или узнать, где она живет?

— Не надо, — возразил Байрон, оборачиваясь через плечо. — Мы в ее возрасте что, свято соблюдали комендантский час?

— Мы и в одиночку-то не ходили.

— Это точно, — натянуто засмеялся Байрон. — А еще точнее — это вы в одиночку не ходили. Знала бы ты, сколько раз я потом задами пробирался домой, боясь, как бы отец не обнаружил мое отсутствие!

Ребекке сразу вспомнилось другое. Байрон провожал их до дому, а она всегда торопилась забежать внутрь, чтобы не видеть, как они с Эллой целуются на прощание.

— Наверное, десять лет назад я была смелее, — вздохнула Ребекка, стараясь выдержать взгляд Байрона. — Надо же, не успела приехать, как вспомнила про этот дурацкий комендантский час. Я нигде этого не встречала — ни в больших городах, ни в маленьких.

— А Клейсвилл — он единственный в своем роде, — сказал Байрон, присаживаясь на другой край качелей.

Ребекка оттолкнулась, и цепи качелей снова заскрипели.

— Хочу тебя спросить. Мы с тобой оба подолгу жили вне Клейсвилла. Мне это кажется, или у тебя тоже что-то щелкает внутри, когда ты пересекаешь границу города?

— Щелкает, — сразу ответил Байрон, даже не пытаясь играть в непонимание.

— Я ненавижу это чувство. Из-за него мне иногда хотелось вообще больше не появляться в Клейсвилле. Но Мэйлин, она… была для меня всем. Стоило мне ее увидеть, и я забывала, что Элла…

— Ушла.

— Верно. Ушла, — прошептала Ребекка. — Потом ушел Джимми, а теперь и Мэйлин. Моей семьи больше нет. Спрашивается, какой смысл мне сюда возвращаться? Но смысл почему-то остался. Вот и сегодня: пересекла границу Клейсвилла, и у меня сразу же исчезло противное покалывание в груди. Я уже сжилась с ним. А как проехала тот дурацкий щит — никакого покалывания.

— Знаю.

Байрон оттолкнулся, и старые, заржавленные цепи вновь отозвались привычным скрипом.

— Бекс, у меня нет ответов… во всяком случае, тех, которых ты хотела бы услышать.

— А другие есть?

Байрон ответил не сразу.

— Один точно есть, но он тебе никогда не нравился.