Руководители, едва попав в зал заседаний совета, принялись угощаться пончиками «Криспи крем» и разными сортами кофе «Старбакс», спеша воспользоваться еще сохранившимися привилегиями. Миранда заняла свое место за необъятным овальным столом рядом с начальниками других лабораторий: все ждали Кавендиша, который их срочно вызвал. Что случилось — никто не знал. Из его офиса поступил приказ: всем собраться через двадцать минут.

На стены торопливо пришпиливали карты и диаграммы. Синей пустотой светился большой экран видеопроектора. Миранда посмотрела в окно на маячивший вдалеке массив плато Пахарито — остатки огромного древнего вулкана, на котором другие, размером много меньше вулканы впоследствии проснулись, вскипели и умерли. Его геологическое происхождение легло в основание мифологии всего этого места: гигантская гора, породившая все малые горы, подобно Главной лаборатории, создавшей рой мелких, колоссальная мощь истории и науки, остывающей и обращающейся в камень.

Миранда обвела взглядом сидящих за столом: на лицах тоска и усталость. В глазах ни искорки надежды. Они не лезли с непрошеными советами, не обменивались злыми шутками, не задерживали друг друга для нудных излияний. Просто сидели и молча ждали, как люди, отдыхающие после долгого марш-броска. Бывший глава Отдела вирусных заболеваний в женевской штаб-квартире ВОЗ — Всемирной организации здравоохранения — поедал сладкие пончики рядом с изящным нигерийцем из английского Портон-Дауна, когда-то ведущей в Европе лаборатории диагностики вирусов. Экс-директор антверпенского Института тропической медицины сидел напротив бывшего директора гамбургского Института тропической медицины. Двойник Омара Шарифа, ученый из университета Ага-хана в Карачи, предпринимал невероятные усилия, чтобы не смотреть на грудастую блондинку из йоханнесбургского Института медицинских исследований. На улицах можно было слышать французский и хинди, русский и китайский, но лингва-франка был здесь американский — не английский, но именно американский английский с его сленгом и лаконичным жаргоном летчиков-истребителей.

Кроме охотников за вирусами и медицинских ниндзя здесь был настоящий зверинец клонирования и биоинженерного искусства: «человек-мышь», «человек-корова», «леди-овца». Присутствовал даже специалист по снежному барсу, который провел долгие годы, меча в кошек усыпляющие стрелы и собирая их яйцеклетки и сперму, чтобы заморозить и хранить до тех времен, когда снежных барсов на земле не останется. Нынче же к вымирающим видам впору было причислять человека.

Дверь открылась. Появился Кавендиш — его вкатил собственный клон, высокий, импозантный. Лицом похожий на гнома Кавендиш казался усталым и измученным. Болезни высушили его, как веточку. Миранде в душе хотелось бы отыскать сострадание к нему, но она знала, что к себе Кавендиш жалости не питал. Как, впрочем, и ни к кому другому.

За ними следовал радостно-изумленный, весь какой-то помятый человек. Целую минуту Миранда вглядывалась в него, прежде чем узнала метеоролога из отдела атмосферных процессов. Он-то здесь зачем? Его отдел превратился во что-то вроде раритета. Кому теперь нужен прогноз на пять дней, а уж тем более — температура воздуха в Тимбукту? Глобальное потепление? Никого это уже не волновало.

Кавендиш тотчас набросился на них с привычной желчностью:

— Ходите по кругу. Я читаю это между строк отчетов ваших лабораторий. С чего начинали, к тому же возвращаетесь. В общем, хорошего мало.

— И вам — хорошего, доброго утра, — пробормотал кто-то едва слышно.

— Тем не менее открытие мы все же сделали, — продолжал Кавендиш. — Возможно, что-то оно да значит, а может быть, и нет. — Он сделал жест пальцем.

Синоптик выступил вперед. За его спиной ожил экран, явив спутниковое изображение Земли. Облака висели, как клочья ваты. Планета казалась такой безмятежной.

— Боб Мэплс, метеоролог, — представился он. С лица его не сходила ухмылка. — Я возглавляю группу «Рэд сервейленс».

Мэплс нажал кнопку пульта. Изображения планеты обрели цвета. Величественный голубой океан запестрел пятнами термальных зон. Континентальные массивы, потемнев, сделались едва видимыми, за исключением Северной Америки, сохранившей красные разливы и прожилки.

— Если вкратце, «Рэд сервейленс» отслеживает человеческий катаболизм в массовом масштабе, — начал Мэплс с церемонностью распорядителя похорон. — По сути, мы что-то вроде высокотехнологичного морга. Мы применяем методику ASTER, то есть отслеживаем при помощи усовершенствованного спутникового радиометра теплового излучения и отражения скопления газов, сопутствующих распаду. Красный — это псевдоцвет, которым мы условно обозначили в наших спектрограммах скопления аммиака, метана, сероводорода, углекислого газа и тому подобного.

Зашуршали бумаги. Ученые громко прочистили глотки. Все это знали. Прильнув к окулярам спутниковых приборов, специалисты ASTER сделались летописцами вымирания, документируя фактически последние вздохи мертвых и умирающих городов. Уже более двух лет они наблюдали ярко-красные цветы газа, распускающиеся, а затем исчезающие. Карта чумы, составленная Мирандой, была по сути компиляцией этих завитков, прошлых и нынешних.

Мэплс уловил нетерпение слушателей и поторопился перейти к сути:

— Несколько месяцев за пределами Северной Америки не наблюдалось значительных смертоносных «шлейфов». Все остальные континенты к концу марта «погасли». За океаном вымирание людей завершилось. Мы почти прекратили наблюдения, потому что объектов не осталось. — Налицо метеоролога вернулась ухмылка. — И вот сегодня, примерно в полдень, один из моих людей совершенно случайно запустил режим поиска, выставив фильтр на тепло примерно вдвое выше температуры окружающего воздуха. В это время он использовал метеоспутник Евросоюза. Как и большинство оставленных без присмотра спутников, этот сошел со своей орбиты, превратившись в космический мусор, вот-вот готовый рухнуть на Землю. Но вся оптика спутника — в рабочем состоянии, и так случилось, что она оказалась нацеленной на нужную точку в подходящее время. И вот что мы обнаружили.

Высокочувствительные снимки планеты сменили цвет: вместо красного появился зеленый и черный. Движущиеся изображения замедлились почти до полной остановки. Миранда смогла лишь разглядеть темный отросток индийского субконтинента. Вдоль нижней кромки экрана читались идентификационные данные видеозаписи: «EUMETSAT, 08/10, 12:04:52 PM MST». Были обозначены широта и долгота. Запись пошла дальше, до отметки 12:05:09.

— Вот, — сказал Мэплс. — Видели?

— Вы о чем? — обронил кто-то.

Мэплс ухмыльнулся и покачал головой. Он был доволен.

— Тогда взгляните еще раз, вот здесь. — Он показал на дугу Бенгальского залива. — Калькутта.

Запись повторили. На этот раз они увидели. Булавочный укол света, всего на мгновение. Блеснул и тотчас пропал.

— Это? — спросила женщина.

— Именно, — сказал Мэплс. — Поначалу мы не приняли его во внимание, решили: сбой аппаратуры. Но на всякий случай взглянули еще разок.

На этот раз объект увеличили. Пленку отмотали до показателя 12:04:52. Калькутта подмигнула им. Словно одинокая звездочка в темной бездне Вселенной.

— Огонь, — сказал Мэплс.

Все сидели не шелохнувшись.

Последствия и выводы ошеломляли, меняли всё. Никто даже не осмеливался поверить.

— Это невозможно. — Бывший руководитель отдела ВОЗ первым выразил сомнение.

— Знаю, знаю, — закивал головой Мэплс, скалясь во весь рот, взволнованный тем, что наконец-то пригодился.

— Еще раз, — потребовал кто-то.

Мэплс повторил эпизод, добавив увеличение. Ошибки не было. Прошлой ночью через пять минут после полуночи в Калькутте горел огонь.

— Да может, просто выброс газа, и все, — предположила женщина.

— Именно так мы и подумали, — ответил Мэплс. — Увиденное не может быть продуктом жизнедеятельности человека. Вероятно, загорелся дом от попадания молнии. Или взрыв, спровоцированный землетрясением. Повсюду столько осталось горючих и легковоспламеняющихся веществ. Помимо человека причин великое множество. — Мэплс энергично жестикулировал. — Итак, мы увеличили изображение. И вот что получили.

Масштаб зеленого силуэта стал крупнее. Настроился фокус. В ночи меж руин возникло свечение.

— Тепло человеческого тела.

На экране ярко сверкало пламя. А затем к огню приблизился силуэт: тепловая сигнатура двуногого существа. Мужчина, женщина или ребенок — сунул в огонь палку, затем вытащил ее и сел.

— Но там же не осталось ни души. Эпидемия прошла в тех краях год назад.

Голос был раздраженным. Миранда не стала смотреть, кто говорил. Она не в силах была оторвать глаз от экрана.

— Если точнее, одиннадцать месяцев, — сказал Мэплс. Он хорошо подготовился. Нажал другую кнопочку. — Прошлый год, сентябрь.

Изображение сменило цвет в соответствии с показаниями спектрографа «Рэд сервейленс». Индийский субконтинент был расцвечен красными шлейфами, будто его накрыло ядерными взрывами. Включили быструю перемотку. Красные вихри унеслись к северу, города и деревни гибли. Над руинами мегаполисов распускались яркие облака аммиака. Великие реки приобрели цвет артериальной крови. Наконец алая буря улеглась, а затем и вовсе исчезла. Субконтинент упокоился с миром.

— А это нынешний январь.

Миранда попыталась припомнить, когда Натан Ли бежал из тюрьмы. По-видимому, он на считаные часы опережал смертельный натиск вируса. Это просто чудо, что Натану Ли удалось уцелеть. И похоже, не ему одному. Может, это выживший Первой категории?

Мэплс повернулся к призрачной зеленой фигуре, сидевшей у огня.

— Как вы думаете, что все это значит? — раздался чей-то шепот.

— Вот только не надо спешить с выводами, — предостерег кто-то.

— Выживший! — громко прошептал сосед Миранды. — Первой категории.

Миранда по-прежнему не отрывала взгляда от силуэта на экране. Может, это дикарь, присевший на корточках поближе к своему маленькому костру. Один на весь свет.

— Отклонение от нормы, — с издевкой бросил кто-то. — Счастливая случайность.

— Именно то, что мы ищем, — резко возразили ему.

— Необязательно, — вмешался Кавендиш. — Мы ведь не знаем, что конкретно здесь видим. Существуют три причины, по которым человек может выжить в противостоянии с такой смертельной инфекцией: удача, природная сопротивляемость или иммунитет. Все это мы наблюдали в случаях со СПИДом, вирусами Эбола и Марбург.

— А еще в случаях с полиомиелитом, Черной смертью и любой другой пандемией в истории человечества, — сказала Миранда. — Суть в том, что с вирусом Корфу такого еще не бывало ни разу. Факт иммунитета!

Ее мысли путались. Ведь это потенциально меняло все. С самого начала, как только Корфу вышел из-под контроля и пустился в стремительный бег, они искали выживших. Этим полностью оправдывалось клонирование образчиков «Года зеро»: необходимо было заглянуть в прошлое, чтобы найти выживших от вируса, пусть и более легкого, древнего штамма. Но здесь, в самом сердце Калькутты, сидел на корточках современный выживший.

— Это еще не все, — прервал ее мысли Мэплс. — Идентифицировав калькуттское явление, мы тут же запустили компьютерный поиск, надеясь обнаружить другие костры, не в одной Индии, а на всех континентах и крупных островах, и не только прошлой ночью, а за все ночи в течение минувших шести месяцев. Исследовать предстоит миллионы изображений, и поиск будет еще продолжаться недели, а то и месяцы. Но вы только взгляните, что нам удалось обнаружить всего за несколько первых часов!

Изображения пустились в хоровод вокруг света. Стремительно мелькали даты. Сентябрь — в Испании, июнь — на Борнео, февраль — в Москве. Теперь, когда стало ясно, что именно искать, собравшиеся с возрастающей легкостью отмечали крошечные точки света. Люди столпились перед экраном, тесня друг друга и ликуя при каждом новом открытии.

За пять минут при помощи Мэплса они обнаружили еще девятнадцать «фактов выживания», как уже успела окрестить костры команда «Рэд сервейленс». Мэплс резвился, как щенок.

— Я велел людям из моего отдела проштудировать старые записи, выбрав целями поиска костры, во-первых, и тепловое излучение тела, во-вторых. Костры более заметны. Мои ребята маркируют каждый из засеченных фактов, отслеживая их во времени — назад и вперед. Нам теперь известно, что калькуттское явление повторялось в одном и том же месте последние три недели. Огни замечены в Риме, Перте, Пномпене, Киншасе и Владивостоке. От ночи к ночи некоторые из них перемещались. Это, вероятно, миграция, вызванная страхом или желанием приспособиться. Некоторые оставались на прежнем месте. Все костры обнаружены в городах. По-видимому, это означает следующее: выжившие кормятся тем, что можно добыть из руин. Нам остается только гадать. Они оказались в положении Робинзона Крузо, скитаясь в одиночку, парами или маленькими группами и постепенно впадая в первобытное состояние.

В Сантьяго было зафиксировано пять тепловых сигнатур с человеческими очертаниями. Выжившие находили один другого, в отдаленных землях они объединялись в племена. Так начиналась жизнь после чумы. Только бы успеть разгадать секрет их выживания, пока цивилизованный мир совсем не исчез!

— Мы не должны впадать в эйфорию, — сказал пакистанец. — Доктор Кавендиш прав. Что мы сейчас видим здесь? Что это за выжившие? — Он выставил вверх три пальца. — Третьей категории? Может, им просто повезло: удачно прятались в пещерах или подводных лодках, пока чума не прокатилась у них над головой? Или вирус пропустил их? В любом случае они для нас бесполезны. Вирус все равно найдет их. А поскольку они не защищены — тоже погибнут.

Он опустил один палец.

— Или же они из Второй категории и невосприимчивы к вирусу? Может, их тела обладают врожденным иммунитетом? Вспомните исследование проституток в Танзании. Многолетний незащищенный секс, порой с десятками зараженных мужчин за ночь, и тем не менее ни у одной из шестидесяти исследуемых женщин не развился СПИД. Более десяти лет ученые буквально ходили за ними по пятам. Теорий в результате возникло множество. Но никому не удалось разгадать секрет их невосприимчивости. Как бы там ни было, в нашей дуэли с вирусом Корфу эти люди абсолютно бесполезны.

Пакистанец поднял палец.

— Или же инфекция все-таки проникла в организм этих людей? Были ли они восприимчивы и вырабатывали ли антитела? Тогда они из Первой категории? Что, если их иммунная система начала эволюционировать совместно с вирусом? В таком случае, — он задумчиво покачал головой, — не исключено, что они спасут нас. А может быть, и нет.

— Есть только один способ выяснить это, — сказал кто-то.

— Смотаться за ними? — снова раздался язвительный голос.

Миранда пробежалась взглядом по лицам. Это была шеф лаборатории бессмертия. Она все еще не привыкла к названию своего отдела, хотя оно подходило просто идеально. Большинство вирусов уничтожали свою клетку-хозяина, лишь только прекращали ее использовать как фабрику вирусов. С Корфу все обстояло иначе. Он заставлял клетки организма-носителя продолжать делиться, не умирая, — отсюда и «бессмертие». Еще одна тайна, значит, очередная новая лаборатория.

— Это же в другом полушарии, — сказала шеф лаборатории. — С таким же успехом можно полюбоваться картинками, присланными с Марса. Мы страну-то пересечь не в состоянии, не говоря уж о межконтинентальной прогулке.

— Но ведь любой из этих выживших может стать ответом, который мы ищем, — резко возразила Миранда. — Нашим будущим.

— Если вы забыли, напоминаю, что ВМС США понесли колоссальные потери, разыскивая таких вот выживших. — Ученые повернулись к Кавендишу, сидевшему на дальнем конце стола: он напоминал тонкий стебель с горящими глазами. — Целые армады исчезли. Мы остались без крыльев.

Кавендиш показал рукой на спутниковое изображение на экране.

— Даже наши глаза отказываются нам служить. Мы получаем информацию со спутников, которые падают на Землю. Вы понимаете, Миранда? Мы больше не в состоянии планировать свои действия в этом мире. Мы растратили свой потенциал. Нам не принадлежит ни ночь, ни день. Нам необходимо снаряжать хорошо вооруженную экспедицию, чтобы всего лишь наведаться на пару часов в Альбукерке. Калькутта! — фыркнул он. Светящийся зеленый силуэт на экране подбросил в свой маленький костер еще одну ветку. — Все это лишь доказывает, что на свете существует другая жизнь, ни больше ни меньше.

Миранда почувствовала, что все смотрят на нее. В который раз она оказалась единственным голосом инакомыслия, оптимизма или чего-то еще. На мгновение ее возмутило их малодушие. Но эта трусость была ей понятна. У многих из них семьи. Они смертны, а Кавендиш беспощаден. Их работа — наука, а не мученичество.

— Значит, сдаемся, лапки кверху? — бросила она.

— Работаем с тем, что у нас есть, — сказал Кавендиш. — Когда придет время, отступим в бункер WIPP согласно плану вашего отца. А увиденное нами сейчас лишь отвлекает внимание, дает людям ложную надежду.

«Когда, — вся кипела Миранда, — а не если». Отступим. В бункер. В преисподнюю ее отца. Она пробежала взглядом по лицам, пытаясь измерить степень их уныния и страха. В убежище они верят сильнее, чем в исцеление. А его еще даже не достроили. Изначально спланированный как хранилище ядерных отходов, бункер WIPP в процессе строительства превращался в огромное убежище для населения Лос-Аламоса. В пустыне на границе с Техасом, под сводом соляного купола на глубине двух тысяч футов высекали в скале двенадцать этажей небольших комнат и горизонтальных перекрытий. Убежище оборудуют аппаратурой лабораторий. Исследование будет продолжаться, даже когда все укроются там от зараженного мира. Настанет день, возможно, десятки лет спустя, и они выйдут оттуда с вакциной.

Но Миранда с небольшой группой единомышленников считали бункер WIPP чудовищной ошибкой. Никакими средствами не создать под землей такую мощь лабораторий, какой они обладают в Лос-Аламосе сейчас. Помещения будут тесными и лишенными света — вечная ночь. К тому же обитатели бункера окажутся крайне уязвимы даже для одной нити вируса. В таком тесном контакте чума сожрет их в один присест. Разговор об отступлении вреден в любом случае.

— Нам поручена миссия, — возразила она.

— Не следует уповать на химеры, — парировал Кавендиш. — Некоторые вещи возможны, Миранда. А что-то — нет.

В этот момент пискнул телефон Мэплса. Он ответил на звонок, а затем обвел всех взглядом.

— Последние данные. Тридцать девять объектов.

— В масштабах планеты? — подала голос блондинка из Йоханнесбурга. — Бог мой, и это все? Тридцать девять человек. И это из нескольких миллиардов?

Население страны этой женщины было уничтожено уже давно. Миранде был понятен ее пессимизм, но он не объяснял насмешливость ее тона. Она и, вероятно, большинство в этой комнате своими репликами сейчас демонстрировали преданность Кавендишу. Миранда заметила, как женщина обменялась восхищенным взглядом — нет, не с Кавендишем, а с его бессловесным клоном, стоящим за креслом-каталкой. Выходит, подумала Миранда, не зря сплетничают. Клон и с ней переспал. Но кто же он такой?

— Выживших будет больше тридцати девяти, — упорствовала Миранда.

— Ну, несколько сотен, — презрительно фыркнула женщина.

— Один, два или десять на миллион, — сказала Миранда. — Это лучше, чем ничего.

— Да, но вы говорите всего лишь о возможности существования. — Женщина показала на тепловой контур «троглодита», сидящего на корточках в развалинах Калькутты. — Если это наше будущее, значит, с цивилизацией покончено.

— Нет, — возразила Миранда. — Пока Лос-Аламос жив — нет. — Открыто брошенный ею вызов звучал как неуместное бодрячество, и она отчаянно пыталась скрыть это. Но молчать не могла. — Ведь мы — твердыня на холме, — заявила она. — Город света.

«Откуда это — город света?»

Все смотрели на нее. Миранде хотелось верить, что они молчат, погрузившись в задумчивость, но она знала: им сейчас неловко. Щеки горели.

— Если мы не в состоянии отправиться на поиск выживших, — закончила она, — тогда в один прекрасный день они найдут нас.

— Значит, ждем пловца-олимпийца? — сострил Кавендиш.

Удачный укол. Океаны, как в древности, вновь стали серьезной преградой.

— И в Америке будут уцелевшие, — уверенно сказала Миранда. Она вдруг представила себя где-то далеко-далеко, будто висит, ухватившись за сук дерева, и раскачивается на ветру. — Переживут эпидемию и появятся здесь.

— Как мотыльки? — спросил Кавендиш. — Прилетят на свет?

— Я сдаваться не собираюсь, — сказала Миранда.

Вот этого говорить не стоило. Все решили, что она бросает им обвинение. Она, конечно, укоряла их, но не отталкивала, а хотела вдохновить. «Чем — упреками, оскорблениями?» Миранда вздохнула. В этом она не мастерица. Глаза их словно остекленели. Когда она подняла взгляд, Кавендиш лучезарно улыбался ей.