Элис нашла Миранду в одиночестве среди костей: девушка напевала. Мир разваливается на части. Границы закрыты. Чума надвигается. А она поет себе. Элис Голдинг задержалась на пороге и прислушалась: что-то похожее на балладу, то ли старинная, то ли из новых. Миранда исполняет серенаду собранию черепов, бедренных костей и ребер.

У Голдинг больно сжалось сердце. С одной стороны, девушке явно не место здесь, среди атрибутов смерти, но поет она так радостно. И столь многое зависит именно от ее присутствия тут. Миранда наконец решила отрастить волосы. Светло-рыжие пряди были с трудом различимы на фоне красновато-коричневых костей.

— Тук-тук, — сказала Голдинг.

Миранда подняла голову.

— Элис?

Улыбка осветила ее лицо — искренняя, без тени притворства или какой-либо задней мысли.

Голдинг не удалось припомнить, когда в последний раз ей были так рады. Они обнялись, и Миранда чуть дольше, на одну лишнюю секунду, прильнула к Элис.

— Помешала?

— Я как раз пытаюсь собрать этих ребят по кусочкам. Проходите. Можете помочь, если есть желание.

Голдинг прогулялась вдоль столов — на каждой косточке имелась бирка со штрих-кодом. Одни лежали небольшими кучками на пластиковых или алюминиевых подносах. Другие были частично соединены: ребра с позвоночником, нижние челюсти с черепами. Там рука почти в комплекте, здесь только ноготь пальца руки. Несколько скелетов почти в полном сборе от головы до пят вытянулись в длинную шеренгу. На стенах висели ножовки и даже мясницкий нож.

— Я тебя замучилась искать, — сказала Голдинг. — Пока шеф охраны вашего корпуса не подсказал.

— Капитан Иноут?

— Пожилой такой дядечка. Индеец. Сказал, никому за тобой не поспеть.

— Капитан переживает за меня, — рассмеялась Миранда. — Прямо как вы. Зачем пожаловали?

— С тобой увидеться.

Миранда любезно приняла лесть, а затем пояснила:

— Я имею в виду Лос-Аламос, вы ведь уже были здесь неделю назад.

— Я приехала повидаться с тобой, — сказала Голдинг с серьезным видом.

Миранда опустила глаза, и, видя ее радость, Голдинг почувствовала себя счастливой и любимой; в то же время ей было грустно. Эта красивая молодая женщина так много значила для стольких людей. Их притягивали не только таланты Миранды. Они верили в нее. А та ничего не замечала — в этом была она вся. У такой непременно должны быть любовники, однако Голдинг была твердо уверена: еще не было ни одного. У Миранды наверняка есть подружки, партнеры по утренним пробежкам и книжным клубам. Она должна участвовать в групповых вылазках на фестивали в Санта-Фе, разбивать сердца юношам и вести сокровенные беседы за обедом. Должно быть все это. Но она одинока. Не считая отца, единственный, кто заменял Миранде семью, — хрупкая пожилая леди, появляющаяся в ее жизни раз в год по обещанию.

— Все хорошо? — спросила Миранда.

Все было нехорошо. Мало-помалу они дойдут в разговоре и до этого.

— Бога ради, чем ты тут занимаешься? — спросила Голдинг. — Капитан сказал, в последнее время ты отсюда не вылезаешь.

— Есть идея, — призналась Миранда.

— С удовольствием выслушаю.

— Отлично. Только подождите минуточку, ладно? — Она убрала прядь волос за ухо. — Я как раз заканчиваю.

— Не торопись. Я ничего тут трогать не буду.

— Ой, да кости безопасны, — сказал Миранда.

Голдинг походила немного между столами. Приглядевшись к костям, она стала замечать повреждения. Травма не была ее специализацией, но хорошо различимые отметины и переломы говорили сами за себя. Некоторые из этих людей прожили жизни, полные жестокости и насилия. На тех местах, где срослись переломы и трещины, образовалась костная мозоль. Ранения же, не подвергавшиеся лечению, сразу бросались в глаза. Элис обвела взглядом просторное помещение. Смерть этих людей на Голгофе была ужасной.

Она была осведомлена об этих костях. Да все о них знали. Визитеры предполагали, что повреждения были нанесены в ходе великого сражения. Но, прохаживаясь вдоль столов, Голдинг отмечала, что немногие из ранений ассоциируются у нее с древней битвой. Черепа не проломлены. По состоянию шейных позвонков нельзя было говорить о перерезании глоток или отсечении голов. Ключицы не перерублены мечами или топорами. Она читала, что у воинов старых времен, как правило, находили больше повреждений на левой половине тела, а раны обеих рук встречались довольно редко.

Незалеченные переломы собранных здесь костей имелись почти исключительно на нижних конечностях: пробитые гвоздями пяточные кости, изрубленные и переломанные длинные кости ног. Странное повреждение, о котором ученые и помыслить не могли до этого открытия, — рассечение передней части коленной чашечки. Разрежьте надколенное сухожилие — и получите тот же результат: разрушение бедренной кости, но с гораздо меньшим усилием. Какой ужас, подумала Голдинг. Смерть на крестах в Риме и Иудее наступала от асфиксии. Страдания этих несчастных длились долго: часами они силились хоть чуть-чуть подтянуться и вздохнуть. Наверняка многие пытались повиснуть и оборвать мучения смертью. Но тела все равно брали верх над рассудком. Жизнь упорно не хотела сдаваться.

Миранда задвинула ящик и подошла к Элис.

— Здесь приблизительно девять тысяч фрагментов костей. Я все еще пытаюсь разобраться, кто есть кто.

— Ты собираешь их одна?

Миранда наклонилась и подровняла несколько фаланг пальца кисти.

— Люди иногда заглядывают. Для них это вроде большого общего пазла. Каждый посильно принимает участие — вставляет свой кусочек. Потом приходит еще кто-то и вносит свою толику.

Они приблизились к металлическим стеллажам. Это был миниатюрный музей орудий казни: ржавый боек молота, гнутые гвозди, деревянные дощечки, на которые опирались конечности подвешенного на столбе, дабы предотвратить от разрыва мышцы ног и рук.

— Меня каждый раз в дрожь бросает, — сказала Миранда, достав маленький терракотовый сосуд из коллекции тридцати — сорока таких же. — Пузырек для слез. Женщины казненных оставляли их возле крестов. — Она вернула его на полку. — Пыталась делать соскобы: взять образец.

— Образец?

— Ну, для генетической пробы. Женской. Единственное, что накопала, — соль. — Затем пробормотала смущенно: — И горе…

— А что ищешь?

— То же, что и все. Пациента Зеро.

Голдинг не надо было переспрашивать, что это за Пациент Зеро. На менее значительные инфекции никто уже даже внимания не обращал. Пессимисты предсказывали, что эпидемия, пришедшая с Корфу, может оказаться значительнее той, что была вызвана бактерией Yersinia pestis. Они явно недооценивали опасность. С тридцатью пятью процентами летальных исходов, согласно статистике, Черная Смерть была не страшнее насморка в сравнении с тем, что нес миру этот неизвестный вирус.

— С каких пор ты присоединилась к «эпидемикам»?

— Это они в определенном смысле присоединились ко мне, — ответила Миранда. — Из других отделов просили кое в чем помочь.

— Не вижу связи. — Лаборатория «Альфа» специализировалась на изучении генома и клонировании, а не на охоте за микробами. — Полагаешь, вирус может все еще жить в костях?

— Уже нет. Мы точно знаем, что в этих костях он отсутствует. Отдел молекулярной патологии набросился на них, как полчища термитов, прогрызая дыры всюду, вдребезги кроша образцы. Они закончили свои исследования месяц назад и свалили все на хранение сюда.

Вот что означали слова Миранды «кости безопасны».

— Они все еще пытаются прибрать к рукам другой генетический материал того же периода, — сказала Миранда. — Но он будет не из Иерусалима. Из-за того, что случилось с этими молодыми людьми из ВМС.

«Молодыми людьми». Она говорила как столетняя бабка. Несколько моряков, скорее всего, были ее ровесниками. Остальные вояки-ветераны и ученые, мужчины и женщины, — в два и более раза старше ее. Эта операция стоила жизни нескольким близким друзьям Голдинг.

Три месяца назад командование ВМС отправило группу авианосцев в Средиземное море. На кораблях находился необычный альянс специалистов из Центра контроля заболеваний, Национального института здоровья и Института медицинских исследований инфекционных заболеваний армии США. Миссию транслировали по телевидению, в стиле Войны в заливе. Предполагалось, что она продемонстрирует славную и скорую победу американского ноу-хау над вирусом, пришедшим с Корфу, этим «концом всему», как окрестили его некоторые таблоиды.

Люди всего мира следили за тем, как разворачивалась операция. Репортажи, в которых ощущался едва уловимый драматизм, были наполнены бесконечными подробностями противоэпидемического обеспечения, лечебного процесса и мер профилактики при уходе за больными. На палубах экипаж нес вахту в марлевых масках, бумажных бахилах и латексных перчатках. Корабли расположились в кризисной зоне, каждый с определенной боевой задачей. Они подошли к портовым городам Греции, Израиля, Ливана и Египта, будто вот-вот должна была разразиться Третья мировая война. Но колыбели цивилизации были безлюдны.

Военные корабли дежурили на рейде, а бригады вирусологов, ветеринаров, энтомологов, терапевтов и зоологов, по воздуху переброшенные на берег, приступили к методичным поискам. С экранов телевизоров города напоминали опустевшие съемочные площадки. Мир казался сюрреалистичным. В Иерусалиме стены Старого города пылали на летнем солнце, как расплавленное золото. Несчетные стаи морских птиц кружили, выискивая, чем бы поживиться. Никто теперь не вел сражений за Святые места. Не было паломников, предсказателей, торговцев, детей. Только туристы-исследователи, одетые в «лунные» костюмы биохимической защиты.

Цель их была проста: найти вирус или прион — чем бы ни предстал микроб Корфу. Должен же быть у вируса природный источник скопления, место рождения. Пока что возможность отыскать подобный естественный резервуар представлялась чистой воды научной фантастикой. Эпидемиологи тем не менее проследили путь заразы до особняка экстравагантного греческого миллионера на Корфу. По освященной веками традиции заболевание получило имя места своей вспышки. Теперь стало известно, что грек коллекционировал и вскрывал христианские реликвии, регулярно отсылая их содержимое в различные лаборатории на анализы. Благодаря принятым учеными мерам предосторожности и оперативной реакции правительства первые проявления болезни Корфу ограничились городами, в которых находились лаборатории. Исследователи быстро сравнили записи и обнаружили источник: стеклянный пузырек времен Римской эпохи с частицами останков человека. Больного человека. Но все оказалось куда сложнее. У этого источника был свой источник.

Возможно, инфекция зародилась в этом столетии на Корфу, но остров не являлся ее природным местом обитания. Как не была ее источником и реликвия, путешествовавшая из страны в страну в течение двух тысяч лет. Никто не знал правды о реликвии, только связанные с ней легенды. Готовая поверить чему угодно общественность пришла к своим собственным заключениям. В реликвии, мол, скорее всего, хранилась некая часть исторического Иисуса. Следовательно, заболевание есть Божья кара. Доказательство нетрудно отыскать в словаре. С латыни «plaga» переводится как недуг, страдание или бедствие, ниспосланное Господом.

Был ли во всем этом Божий промысел или нет, становилось очевидным, что источником являлось не только некое место, но и время. Все части реликвии давно исчезли в историческом хаосе, но, согласно отчетам лабораторий, присланные греком образцы дерева датировались началом первого века.

Считалось, что монголо-татары, осаждавшие Кафу в 1347 году, катапультами забрасывали через городские стены трупы зараженных бубонной чумой. Нечто подобное произошло с Корфу. Эпидемию катапультировали сквозь время, из «Года зеро» в двадцать первый век. В своем исходном состоянии двадцать веков назад этот микроб, по-видимому, проявлял себя как обыкновенный вирус. Он убивал, но и оставлял выживших, которые впоследствии передавали его другим. Со временем инфекции стали вступать в «рабочие отношения» с организмами хозяев. Прежде смертельные болезни, от сифилиса до малярии, становились менее опасными. Ветряная оспа, возбудителем которой некогда были вирусы-убийцы, превратилась в не слишком опасное детское заболевание. Даже СПИД, Эбола и вымышленный «штамм Андромеда» оставляли выживших.

До настоящего времени Корфу вел себя по-другому. Запертый и хранимый как часть реликвии две тысячи лет назад вирус, вероятно, мутировал. Он окреп, став более смертельным. Говоря математическим языком, различие состояло в том, что шансы выжить уменьшились ровно настолько, насколько увеличились шансы умереть. До сих пор человечеству просто-напросто везло. Теперь же, в век супертехнологий, эксперты отказывались верить собственным статистическим выводам. Но горькая правда состояла в том, что до сих пор ни в одной из охваченных эпидемией стран не удалось выявить ни одного выжившего. До появления Корфу лишь бешенство имело такой высокий показатель смертности.

Попытка обнаружить уцелевших являлась лишь частью операции ВМС США. Выживший был крайне важен, поскольку его или ее организм выработал антитело, вступившее в битву с вирусом, или антиген. Вооружившись выявленным антителом, ученые могли бы, по меньшей мере, приступить к исследованиям крови для скрининга носителей. Тесты и диагностика — это долгий путь к защите пока еще здорового населения. До сих пор это направление исследований оказывалось провальным.

Но ведь когда-то, давным-давно существовали уцелевшие. Об этом свидетельствует элементарная логика. Две тысячи лет назад в Леванте вирус поразил по меньшей мере одного индивидуума. Возможно, частица его зараженной плоти, хранимая в сосуде с реликвией, была извлечена на свет божий на территории современного Корфу. Если вирус заразил одного человека, значит, он наверняка инфицирует и других. И тем не менее в историях о выживших в древних Палестине и Египте отсутствуют свидетельства об опустошительных эпидемиях чумы в тот период и, разумеется, ничего нет о симптомах, проявленных вирусом Корфу. Тацит и Иосиф Флавий, как и другие жившие в первом столетии историки, были слишком дотошными учеными, чтобы упустить такую деталь. И вот теперь, имея дело с вирусом, ускользающим из их поля зрения, палеопатологи и другие исследователи могли только гадать, когда он совершит посягательство на генофонд гомо сапиенс.

На каком-то отрезке времени вирус сильно мутировал и стал использовать людей в качестве носителей. Однако высокой смертности тогда зафиксировано не было. В связи с этим можно сделать предположение: вирус перестал быть смертоносным и некоторые его жертвы выздоровели. Проблемой для современных исследователей было то, что эти счастливцы жили две тысячи лет назад. Значит, надо браться за кости «Года зеро».

Пока энтомологи собирали насекомых в бассейне Средиземноморья, зоологи отлавливали крыс, простых и летучих мышей, патологоанатомы брали образцы тканей с останков лежавших на улицах жертв чумы, а «морские львы» обыскивали дом за домом в поисках уцелевших, подразделение строительного батальона ВМС раскопало знаменитую яму Голгофы под храмом Гроба Господня. Времени зря они не теряли. Бульдозер сгреб в сторону надземную часть здания. Экскаватор-погрузчик вывалил несколько полных ковшей богатой костями почвы в контейнер для морских перевозок. На борту корабля ВМС «Трумэн» контейнер разгрузили, почву отсеяли, а кости поместили в вакуумные упаковки для последующей отправки самолетом в США. Не позднее чем через двенадцать часов ученые в Лос-Аламосе уже рылись в них в поисках следов либо оригинального вируса, либо его антитела.

Они понятия не имели, что ищут. Никто не знал, каков он, этот Корфу. Его белки оставались тайной. Пробы крови нынешних жертв все еще не обнаруживали необычных микроорганизмов. Корфу вел себя как эндогенный вирус — разновидность ретровируса, который способен долго пребывать «в спячке» в условиях экстремального тепла или холода, а затем внезапно активизироваться. Это мог быть и прион, являющийся менее жизнестойким.

Некоторые серьезные ученые считали, что источником Корфу был тот самый мор, которым Моисей поразил египтян. Учитывая частоту мутаций, не исключено, что симптомы заболевания стали отличаться от описанных в Библии язв и нарывов. Другие ученые тщательно исследовали страшную чуму, опустошившую Афины в четвертом веке до нашей эры. В своей работе «Иудейские древности» Иосиф Флавий ссылается, не вдаваясь, однако, в подробности, на чуму в столетие перед приходом к власти Августа Цезаря. Возможно, заразу принес один из вернувшихся домой воинов Александра Македонского. Так или иначе, инфекция, по-видимому, проделала длительное путешествие морем или по суше во времена некой империи.

Практически никакого результата иерусалимские кости «Года зеро» не дали: они оставались немы. Но сейчас в голове Миранды зрела идея.

— Нужен материал «Года зеро», который, возможно, хранится где-нибудь в частных коллекциях или музеях, — объяснила Миранда Элис Голдинг. — Но, как видно, больше никакого материала мы не получим. А почему бы не заставить кости поработать на нас?

— Продолжай, — кивнула Голдинг.

— Надо их клонировать.

Голдинг с минуту молчала.

— То есть вернуть кости к жизни?

— Понимаю, звучит как бред сумасшедшего.

— «Сумасшедшего» не то слово, Миранда.

Именно из-за клонирования Голдинг приехала сюда. Но прежде чем она успела сказать что-то еще, Миранда не утерпела и поделилась своей идеей.

— Я придумала способ, как активизировать ДНК, — пылко говорила она. — Он здесь, в этих костях. Генетические признаки четырех сотен разных людей — на полках, в ящиках. Если мы вдохнем в них жизнь, может, удастся засечь хоть какой след вируса в его изначальном состоянии.

— Ничего не получится, — резко возразила Голдинг. Прежде всего ей было необходимо разрушить эту иллюзию. Затем она бросит бомбу помощнее. Мораторий на все исследования по клонированию человека. Людям сейчас необходимо сосредоточиться на основах, а не копаться на задворках. — Даже если тебе удастся клонировать кости, вирус в них не будет воскрешен.

— Не вирус, — сказала Миранда. — Его генетическая «тень», или след. Генетические «шрамы» от заболевания.

— Антитело?

— Или след антитела. Он мог остаться в Т-клетке памяти. Если кто-нибудь из этих людей перенес заболевание и остался жив, его клетки сохранили память о структуре вируса. Эта информация и станет частью кода для защиты против будущих атак. Память также может прятаться где-то в бесполезной ДНК, сосредоточенной в обратной транскриптазе вместе с другими инертными вирусными геномами.

— След, — пробормотала Элис Голдинг. Она была недовольна. Летела в такую даль, чтобы прочитать назидание Миранде и попытаться втолковать: не сотвори зла во имя добра. А что, если она ошибается? — Мне об этом ничего не известно. Звучит так безнадежно. Как оправдание. Словно хватаешься за соломинку.

— Я больше думала об исследовании материала «Года зеро», — сказала Миранда. — Но вы правы, это от отчаяния. Мы должны всё попробовать, правда?

— Всё? — переспросила Голдинг. — Что ты хочешь сказать?

— Элис, вы так побледнели. Пойдемте сюда, присядьте.

Элис позволила подвести себя к стулу и усадить. Миранда принесла ей воды в бумажном стаканчике.

— Сердце? — спросила она.

Голдинг потрепала Миранду по руке.

— Просто устала.

Однако Элис казалось, будто мир ускользает у нее из-под ног.