Глава 105

Ночь опустилась на Рослин.

Лэнгдон в одиночестве стоял на крыльце. И улыбался, прислушиваясь к доносившимся из-за застекленной двери смеху и болтовне. Кружка крепкого бразильского кофе помогла преодолеть навалившуюся сонливость, но он знал – это ненадолго. Слишком уж он устал за последние два дня.

– Вы так тихо от нас ускользнули, – услышал он голос за спиной.

Лэнгдон обернулся. В дверях стояла бабушка Софи, серебристые волосы мерцали в лунном свете. Теперь он знал, что последние двадцать восемь лет она носила имя Мари Шовель.

Лэнгдон устало улыбнулся в ответ:

– Просто подумал: надо же дать членам семьи возможность вдоволь наговориться после столь долгой разлуки. – Он видел в окно, как Софи что-то рассказывает брату.

Мари подошла и остановилась рядом.

– Мистер Лэнгдон, как только я услышала об убийстве Жака, тут же страшно испугалась за Софи. И, увидев ее сегодня у дверей дома, испытала невероятное облегчение. У меня просто нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность.

Лэнгдон не знал, что ответить. И хотя чуть раньше он предоставил Софи возможность поговорить с бабушкой наедине, Мари попросила его остаться и послушать. Мой муж безоговорочно вам доверял, мистер Лэнгдон. Стало быть, и я могу доверять.

Лэнгдон остался и вместе с Софи в немом удивлении выслушал историю о ее покойных родителях. Сколь ни покажется это невероятным, но оба они принадлежали к роду Меровингов и являлись прямыми потомками Марии Магдалины и Иисуса Христа. Но в целях безопасности были вынуждены сменить фамилии Плантар и Сен-Клер. В жилах их детей текла царская кровь, и потому они находились под защитой и опекой Приората Сиона. Когда родители погибли в автокатастрофе, причина которой так и осталась до конца невыясненной, Приорат встревожился. Это могло означать, что об их происхождении узнал кто-то еще.

– И вот нам с твоим дедушкой, – продолжила рассказ Мари, и в голосе ее звучала боль, – пришлось принять очень важное и трудное решение. Причем немедленно, сразу после того, как нам позвонили и сообщили, что машина твоих родителей найдена в реке. – На ее глазах выступили слезы. – Мы должны были ехать в той машине вместе, все шестеро. Но к счастью, в самый последний момент планы изменились, и твои родители поехали без нас. Мы с Жаком не знали, что в действительности произошло на той горной дороге… был ли то и вправду несчастный случай. – Мари не сводила с Софи глаз. – Мы знали лишь одно: нам следует защитить своих внуков – вот так и было принято это решение. Жак сообщил в полицию, что в машине находилась еще и я вместе с твоим маленьким братиком. И что тела наши, очевидно, унесло водой. А затем нам обоим пришлось скрыться. Приорат все организовал. Жак, будучи человеком слишком известным, даже своего рода знаменитостью, не мог позволить себе такую роскошь – бесследно исчезнуть. Было решено, что Софи, старшая из детей, останется с ним в Париже, будет расти и воспитываться под присмотром Жака и защитой Приората. – Голос ее упал до шепота. – Разделение семьи – это самое трудное, что нам довелось испытать в жизни. Мы с Жаком виделись, но редко и нерегулярно и всегда тайком… Есть у Приората определенные правила, которые следовало соблюдать.

Тут Лэнгдон понял, что Мари собирается перейти к подробностям, не предназначенным для ушей человека постороннего, И поспешил выйти на крыльцо. И вот теперь, всматриваясь в смутные очертания Рослина, он не мог не думать о тайне, которую скрывает эта часовня. А что, если Грааль действительно спрятан там? И если да, то что тогда означают слова «сосуд» и «меч», упомянутые в стихотворении?..

– Давайте отнесу, – сказала Мари и кивком указала на руку Лэнгдона.

– О, благодарю вас. – И Лэнгдон отдал ей пустую кружку из-под кофе.

– Нет, я имела в виду то, что у вас в другой руке, мистер Лэнгдон.

Только сейчас Лэнгдон спохватился, что держит в левой руке кусок папируса со стихотворением Соньера. Он снова достал его из криптекса, в надежде заметить то, что, возможно, пропустил раньше.

– Да, конечно, простите.

Мари взяла папирус и улыбнулась:

– Знаю одного человека из банка в Париже, который бы дорого дал за то, чтобы вернуть шкатулку розового дерева. Андре Берне был близким другом Жака, а Жак, в свою очередь, полностью ему доверял. Андре был готов буквально на все, лишь бы сохранить доверенный ему Жаком на хранение предмет.

В том числе и пристрелить меня, подумал Лэнгдон, но решил не говорить этого. А также умолчать о том, что сломал бедняге нос. При упоминании о Париже он подумал о трех sénéchaux, убитых накануне ночью.

– Ну а Приорат? Что же с ним теперь будет?

– Колесики и винтики уже пришли в движение, мистер Лэнгдон. Братству пришлось немало пережить за долгие века, как-нибудь переживет и это. Всегда найдутся люди, готовые подхватить упавшее на землю знамя.

Лэнгдон подозревал, что бабушка Софи связана с Приоратом самым тесным образом. Среди членов Приората всегда были женщины. Четырем из них даже удалось стать Великими мастерами. Хотя sénéchaux традиционно становились мужчины, женщинам тоже доводилось занимать в Приорате более высокую ступень. И даже получить самые главные посты, минуя эту ступень.

Лэнгдон вспомнил о Тибинге и Вестминстерском аббатстве. Казалось, после всех этих событий прошла целая вечность.

– Скажите, а Церковь оказывала на вашего мужа какое-либо давление? Убеждала не публиковать документы Сангрил?

– О Господи, нет, конечно. Конец дней – это выдумка какого-то параноика. В доктрине Приората нет ни единого намека на дату обнародования этих документов. Вообще-то Приорат придерживался мнения, что Грааль навеки следует сохранить в тайне.

– Навеки? – Лэнгдон был поражен.

– Эта тайна предназначена для спасения наших собственных душ, а не самого Грааля. Красота Грааля как раз и состоит в его неземной бесплотной природе. – Теперь Мари Шовель тоже смотрела на часовню Рослин. – Для некоторых Грааль – это сосуд, отпив глоток из которого, можно приобщиться к вечной жизни. Для других – погоня за потерянными документами и их тайной. А для большинства, как я подозреваю, это просто великая идея… блистательное и недосягаемое сокровище, которое даже в сегодняшнем мире всеобщего хаоса служит путеводной звездой. Спасает и вдохновляет нас.

– Но если документы Сангрил так и останутся неопубликованными, тайна Марии Магдалины будет потеряна навсегда, – сказал Лэнгдон.

– Отчего же? Да вы только посмотрите вокруг! Ее история присутствует в изобразительном искусстве, музыке, литературе. И с каждым днем о ней вспоминают все чаще. Этот маятник не остановить. Мы начинаем осознавать, какие опасности кроются в нашем прошлом… понимать, что многие пути ведут к саморазрушению. Мы начинаем чувствовать необходимость возродить священное женское начало. – Она на секунду умолкла. – Вы упоминали, что пишете книгу о символах священного женского начала. Это так?

– Да.

Она улыбнулась:

– Так закончите ее побыстрее, мистер Лэнгдон. Спойте ее песню. Миру нужны новые трубадуры.

Лэнгдон молчал, пытаясь осознать всю значимость этой просьбы. Молодой месяц вставал над зубчатой кромкой леса на горизонте. Он снова взглянул на часовню. И почувствовал, что просто сгорает от ребяческого желания узнать ее тайны. Не смей спрашивать, приказал он себе, время еще не пришло. Он покосился на папирус в руке Мари Шовель.

– Спрашивайте, мистер Лэнгдон, – с усмешкой сказала Мари. – Вы честно заслужили это право.

Лэнгдон ощутил, что краснеет.

– Вы ведь хотите знать, находится ли Грааль в часовне Рослин, верно?

– А вы можете сказать?

Мари вздохнула с притворным раздражением:

– Ох уж эти мужчины! Просто не могут оставить Грааль в покое! – И она рассмеялась, явно довольная собой. – С чего вы взяли, что Грааль там?

Лэнгдон указал на папирус в ее руке.

– В стихотворении вашего мужа говорится о Рослин, это несомненно. Правда, там еще упоминаются сосуд и меч, а этих символов я в часовне не видел.

– Сосуд и меч? – переспросила Мари. – Ну и как они, по-вашему, выглядят?

Лэнгдон чувствовал: она с ним играет. Но решил принять условия игры и вкратце описал символы.

– Ах, ну да, конечно, – протянула она. – Меч, он же клинок, символизирует все мужское. Думаю, его можно изобразить вот так… – И Мари указательным пальцем начертила на ладони Лэнгдона такую фигуру:

– Да, – кивнул Лэнгдон. Мари изобразила наименее известную, «закрытую» разновидность символа меча, но Лэнгдону она была знакома.

– И обратный знак, представляющий женское начало, – сказала она и начертила на его ладони:

– Правильно, – сказал Лэнгдон.

– И вы говорите, что не заметили среди символов часовни Рослин ничего подобного?

– Не заметил.

– Ну а если я вам покажу, отправитесь наконец спать?

Не успел Лэнгдон ответить, как Мари Шовель спустилась с крыльца и направилась к храму. Он поспешил следом. Войдя в часовню, Мари включила свет и указала в центр пола:

– Вот, пожалуйста, мистер Лэнгдон. Вот вам меч, вот и сосуд.

Лэнгдон смотрел на каменные плиты. И ничего не видел.

– Но здесь…

Мари вздохнула и двинулась по знаменитой тропинке, протоптанной на каменных плитах тысячами людских ног. Лэнгдон проследил за ней взглядом и снова увидел гигантскую звезду, которая ему ничего не говорила.

– Но это звезда Давида, и… – Он вдруг умолк, так и не закончив фразы, ошеломленный своим открытием.

Сосуд и меч.

Сплетены воедино.

Звезда Давида… священное единение мужчины и женщины… печать Соломона… обозначение Святого Святых, двух разных и священных начал… вот что это такое.

Лэнгдону потребовалась добрая минута, чтобы подобрать нужные слова:

– Значит, в стихотворении действительно говорится о часовне Рослин. Да, все сходится. Просто идеально.

Мари улыбнулась:

– Возможно.

Это замечание несколько насторожило его.

– Стало быть, Грааль находится в подземелье, у нас под ногами?

Она рассмеялась:

– Лишь в чисто духовном, символическом смысле. Согласно древнему решению Приората Грааль непременно должен был вернуться во Францию и упокоиться там навеки. На протяжении веков сокровище в целях предосторожности перевозили из одной страны в другую, из одного тайника в другой. Но Жак, став Великим мастером Приората, поставил перед собой задачу вернуть Грааль во Францию. И построить там усыпальницу, достойную этой святыни.

– И он преуспел?

Лицо ее стало серьезным.

– Мистер Лэнгдон, с учетом того, что вы сделали для меня и моей семьи, могу со всей определенностью ответить на ваш вопрос: Грааля здесь нет.

Лэнгдон не отставал:

– Но краеугольный камень должен обозначать место, где находится Грааль в данный момент. Почему тогда все указывает на Рослин?

– Возможно, вы неверно истолковали стихотворение. Помните, Грааль всегда окружали тайны. Он просто притягивал их. Как и мой покойный муж.

– Но чего же яснее? – не уступал Лэнгдон. – Мы с вами стоим над подземельем, отмеченным знаками сосуда и меча, под потолком, усыпанным звездами, в окружении работ искусных мастеров-масонов. Все здесь говорит, просто вопиет о Граале!

– Прекрасно. Только дайте-ка мне еще раз взглянуть на стихотворение. – Она развернула папирус и громко и выразительно прочла вслух:

Мари закончила читать. Губы ее тронула легкая улыбка.

– Ах, Жак!..

Лэнгдон не сводил с нее глаз.

– Так вы поняли – где?..

– Как вы только что убедились, рассматривая этот пол, мистер Лэнгдон, на свете существует немало способов увидеть по-иному самое простое и очевидное.

Лэнгдон силился понять, но не получалось. Все, что выдумывал и сочинял Жак Соньер, имело двойное значение, но смысл последнего его послания от этого не становился яснее. Мари подавила зевок.

– Должна вам признаться, мистер Лэнгдон. Лично меня никогда не посвящали в тайну местонахождения Грааля. Но я была замужем за очень влиятельным человеком… и женская интуиция меня никогда не подводила. – Лэнгдон хотел было что-то сказать, но она ему не позволила. – Мне очень жаль, что после всех испытаний, выпавших на вашу долю, вы уедете из Рослина, так и не получив конкретных ответов на вопросы. И однако, что-то подсказывает мне: вы рано или поздно найдете то, что ищете. Проснетесь в один прекрасный день и сразу все поймете. – Она улыбнулась. – А когда поймете… верю, вы, как никто другой, будете способны сохранить это в тайне.

У дверей послышались чьи-то шаги.

– Ах вот вы где! – воскликнула Софи и вошла.

– Я уже собиралась уходить, – сказала Мари и приблизилась к внучке. – Спокойной тебе ночи, Принцесса! – Она поцеловала Софи в лоб. – И не слишком задерживай мистера Лэнгдона, он тоже устал.

Лэнгдон с Софи проводили взглядами одиноко бредущую к дому Мари. И вот Софи подняла на него оливково-зеленые глаза, и он прочел в них целую бурю эмоций.

– Такого я никак не ожидала.

Да и я тоже, усмехнулся Лэнгдон. Он видел: Софи просто ошеломлена свалившимся на нее известием о семье. То, что она узнала сегодня, перевернуло всю ее жизнь.

– Вы как, в порядке? Понимаю, это трудно осознать сразу…

Она еле заметно улыбнулась:

– Теперь у меня есть семья. И это главное. Есть с чего начать. Ну а осознать, кто мы такие и откуда… на это потребуется время.

Лэнгдон промолчал.

– Вы останетесь с нами? – спросила Софи. – Ну хотя бы на несколько дней?

Лэнгдон вздохнул. Больше всего на свете ему хотелось именно этого.

– Вам нужно освоиться, побыть с родными. Утром я возвращаюсь в Париж, Софи.

Во взгляде ее мелькнуло разочарование, но, похоже, она поняла: так будет лучше для всех. Они долго молчали. Наконец Софи взяла его за руку и вывела из часовни. Они двинулись к небольшому холму неподалеку от Рослина. Облака расступились, на небо снова выплыл молодой месяц и залил все вокруг голубоватым призрачным светом. Софи и Роберт молча стояли, взявшись за руки, и любовались сказочным шотландским пейзажем.

На небе высыпали звезды, на западе, низко над горизонтом, нависла самая яркая из них. Лэнгдон сразу узнал ее и не сдержал улыбки. Венера. Древняя прекрасная богиня светила ровным серебристым светом.

Ночь принесла с собой прохладу, откуда-то с севера, с болотистой низины, потянуло пронизывающим ветерком. Лэнгдон украдкой посмотрел на Софи. Глаза ее были закрыты, на губах играла умиротворенная улыбка. Лэнгдон и сам чувствовал, как тяжелеют у него веки. Он осторожно сжал ее руку в своей.

– Софи…

Она медленно открыла глаза. Лицо ее казалось таким прекрасным в лунном свете. Потом она одарила его немного сонной улыбкой:

– Привет.

И тут вдруг Лэнгдон почувствовал горечь при мысли о том, что завтра возвращается в Париж, но уже без нее.

– Я уеду рано, вы еще, наверное, будете спать, – сказал он и осекся. В горле встал ком. – Простите. Я не слишком умею…

Тут Софи приложила ему к щеке мягкую и теплую ладонь. А потом, подавшись вперед всем телом, нежно поцеловала.

– Когда мы теперь увидимся?

Лэнгдон почувствовал, что тонет в ее прекрасных оливково-зеленых глазах.

– Когда? – Он на секунду задумался. Странно, но она сумела прочитать его мысли, он задавал себе тот же вопрос. – Ну… э-э… вообще-то в следующем месяце я еду читать лекции. На конференцию во Флоренцию. Целую неделю проведу там.

– Это что, приглашение?

– Мы будем жить просто роскошно. Для меня забронирован номер в «Брунелески».

Софи кокетливо улыбнулась:

– Не слишком ли много себе позволяете, а, мистер Лэнгдон?

Он слегка поморщился. Действительно, вышло не слишком ловко.

– Вообще-то я имел в виду…

– Больше всего на свете мне хотелось бы встретиться с тобой во Флоренции, Роберт. Но только при одном условии. – Тон ее стал суровым. – Чтобы никаких музеев, церквей, никаких надгробий, предметов старины и искусства! Договорились?

– Во Флоренции? Но там же совершенно нечем больше заняться!

Софи снова подалась вперед и поцеловала его, на этот раз – в губы. Они слились в объятии, сначала нежном, затем страстном. Когда она наконец отстранилась, Лэнгдон прочел в ее глазах обещание.

– Хорошо, – кивнул он и хрипло добавил: – Договорились.